Глава 14.
24 января 2018 г. в 21:02
Да, я лично убедился в том, что боль не имеет границ. До того дня мне казалось, что больнее уже никогда не будет, однако тогда я еще не знал, насколько сильно ошибаюсь. Жизнь оказалась настолько несправедливой, насколько только могла оказаться. Почему те, кто не хотел жить, кто пытался покончить с собой так много раз, все еще топтали эту землю без особого желания и энтузиазма, а тот, который так отчаянно хотел жить, который имел уйму планов, который был счастлив и жизнерадостен, так жестоко и несправедливо рано эту землю покинул?
Операция длилась больше шести часов. Слёзы Хосока иссякли примерно к середине, поэтому до конца он лишь содрогался от беззвучных всхлипов. Я старался держаться, однако у меня это не получилось совершенно. И из-за Чимина, к которому я хоть и ревновал Хосока, но был глубоко привязан, но еще в большей мере – из-за самого Хосока, сердце разрывалось на куски при виде того, насколько ему плохо, насколько больно. Я чувствовал всю его боль, и если бы я только мог сделать что-то, чтобы ее облегчить, - я бы сделал. Даже если бы нужно было отдать свою жизнь за это. Однако я не мог.
Врач, вышедший к нам всем после операции, отозвал лишь менеджера и, потирая виски, что-то ему объяснял. Но по реакции менеджера мы все поняли. Слова здесь были лишними. Дальше все было словно в тумане: крики отчаяния и боли, океаны слез, обмороки родителей и Хосока, воздух был полностью пропитан всем этим ужасом и безысходностью. Он врывался в помещение даже снаружи, где фанаты плакали и кричали вместе с нами.
А я просто не верил. Все казалось только страшным сном, который вот-вот отпустит меня в мир, где все в порядке. Однако даже в этом сне я поддерживал Хосока, думал лишь о нем, но очень боялся думать о том, что будет. Я помнил, как плохо ему было тогда из-за Чимина, но сейчас... Мне было очень страшно, настолько, что не мог унять дрожь в руках и ногах.
У Чимина хоть и были некоторые неприятные особенности в характере, однако в целом он был ангелочком, которого все очень любили. А теперь можете представить, как чувствовал себя каждый, потеряв этого ангелочка? Описывать это словами – бессмысленно. В канун Рождества получить такой «подарок» казалось еще более несправедливым. В тот день не только я стал атеистом, ведь как верить в Бога, который забирает абсолютно невинных людей, а люди вроде меня живут до глубокой старости.
Позже я узнал, что именно произошло. Ревность сгубила Чимина. Придя с зала для практик, он был раздражен тем, что Хосок сидит с Джином и играет в какую-то игру. Устроив сцену из-за того, что Хосок мало того, что не взял Чимина с собой в магазин, так еще и сейчас сидит и играет себе спокойно в игру, вместо того, чтобы бросить все и уделить ему внимание. Естественно, разразился очередной скандал. Хосок, которого начинали подбешивать такие сцены ревности, пытался в более мягких выражениях объяснить Чимину, что земля вокруг него не вертится, а тот кричал, что и вокруг Джина она тоже не вертится и вертеться, грубо говоря, не должна, ибо встречается он не с ним. Не дожидаясь ответа на такой выпад, Чимин выскочил из дома, где его и сбила на огромной скорости машина.
И Хосок, выбежавший в этот момент на крыльцо дома, чтобы вернуть обиженного парня, все это видел. И повреждения были действительно очень серьезными, практически несовместимыми с жизнью, поэтому вины врачей в случившемся не было. Разрыв внутренних органов, кровоизлияние в мозг, много переломов. Хосок видел и это. Он видел все, держал его за руку в машине скорой помощи, проводил до самой реанимации. Поэтому описывать то, что он чувствовал, словами также бессмысленно.
Похороны были назначены на 27 декабря. Все эти два дня Хосок был подозрительно спокоен. Он почти не плакал, однако выглядел так, как обычно выглядит человек, потерявший смысл жизни. Я понимал его, но старался всегда держаться поблизости, наблюдая за ним, так как боялся, как бы он не попробовал что-то с собой сделать. Но ничего не происходило. Он был словно робот, выполнял все, что должен был, но механически. И совершенно ни с кем не разговаривал.
День похорон был поистине страшным. Столько слез я не видел ни разу за всю свою жизнь. И надеялся, что больше никогда не увижу. Тут Хосок будто позволил вырваться всей своей боли и отчаянно плакал, крича о том, что это все его вина, крича, чтобы Чимин простил его. Я плакал вместе с ним, боль снова шла по нарастающей.
Я старался не отходить ни на шаг и после похорон. Даже в туалет его одного не пускал, следил за каждым его движением, как ненормальный. Страх за его жизнь стал неотъемлемой частью моей жизни, ведь я знал, на что он способен в таком отчаянии. К тому же поговорить с ним тоже было невозможно, ведь со дня похорон он не проронил ни слова. Сначала ему, впечатление, было плевать на мое присутствие, однако со временем оно стало его раздражать. Он не смотрел на меня, ничего не говорил, но я каждым миллиметром кожи ощущал, что не нужен ему.
Естественно, что Новый Год мы праздновать не стали. Все мероприятия были отменены, поэтому все остались в общежитии, которое теперь выглядело максимально мрачно, не было слышно разговоров и смеха, как раньше, лишь время от времени эту угнетающую тишину разрывали чьи-то всхлипы.
В тот новогодний вечер все лежали на кроватях, кто с закрытыми глазами, кто, рассматривая потолок, как вдруг Хосок встал и направился куда-то. Я хотел последовать за ним, однако он раздраженно посмотрел на меня и впервые за все эти дни произнес: «Мне уже и в туалет нельзя одному сходить?», после чего выскочил из комнаты и действительно направился в туалет.
Только вот на сердце у меня не было спокойно, поэтому я все же пошел за ним, оставаясь под дверью, приложив к ней ухо, чтобы в случае чего все слышать. И первое, что я услышал, был плач. Я видел, как ему тяжело сдерживать слезы, поэтому даже считал, что лучше было бы ему выплакаться. Но не ушел, чему впоследствии был очень рад. Сквозь этот плач я услышал что-то вроде: «Жди меня, я уже иду» и дальше не думал. Вломившись в туалет (благо, дверь никто не починил) я застал Хосока прислоненным к стене с пистолетом в руках. Воспользовавшись эффектом неожиданности, я сильно ударил Хосока по руке, выбив пистолет, тут же схватив его и выкинув как можно дальше. Происходящее повергло меня в шок.
- Какого хуя, Хосок!? Откуда у тебя вообще пистолет? – я тряс его изо всех сил, пытаясь справиться с собственными чувствами и эмоциями в тот момент. На мой крик сбежались остальные. – Смотри на меня! Ты должен продолжать жить, понял меня? Я знаю, что тебе больно, я знаю, что ты скучаешь, но я не дам тебе себя убить! Думаешь, Чимину бы понравилось это? Он бы хотел для тебя такой участи?
Хосок заплакал еще больше. Было видно, что он и сам это понимал, однако не мог справиться с болью, гложущей его изнутри. И я не мог его осуждать, но и не мог дать ему уйти. Тогда я обнимал его, бормоча слова: «Живи… Дыши… Пожалуйста».
Мне кажется, я был рожден для того, чтобы любить его и каждый раз вырывать из лап смерти, которую он сам пытался призвать. И я пообещал себе, что никогда и никому не позволю его у меня отобрать, чего бы мне это ни стоило.