На страже Ферелдена

      Он целый день обдумывал, как лучше все рассказать. Начать издалека, плавно подготавливая к главному, или сразу выдать правду? Задавать наводящие вопросы, чтобы они сами догадались? Может быть, сначала выдать какую-нибудь шутку?       Как правильно, он не знал, и сомневался, что хоть кто-нибудь знал. Сказать, что это было непросто — означало не сказать ничего. Тайна, которой он собирался поделиться, отравляла всю его жизнь, и не то что говорить, даже вспоминать о ней он не любил. Попав в храмовники, он думал, что все, он может забыть об этом… Но у Создателя, кажется, были на него свои планы.       И для Дункана, и для Амелл это наверняка будет шоком. Пожалуй, реакция Дункана беспокоила его даже сильнее — что, если после его откровений Дункан передумает брать его в Серые Стражи? Он ведь может отказаться от рекрута? Впрочем, поразмыслив, Алистер решил, что и такой исход не так страшен, как кажется. Башню он покинул, из Ордена ушел, а это главное. Выкрутится как-нибудь. Меч в руках, в конце концов, он держать не разучился. Можно для начала отправиться в Денерим, там должна найтись какая-никакая работа.       Одно Алистер знал точно: не рассказать — именно этим двоим, именно сейчас — было бы чем-то сродни предательству. Плохое начало для новой жизни.       Он расскажет им. Этим же вечером, не откладывая.       Когда они поставили лагерь, разобрались с бытовыми нуждами и поужинали, он решил, что время самое подходящее. Протянув ноги к костру, он отхлебнул вина, выдохнул и начал говорить — прежде, чем старый Алистер заверещит и скажет, что пока не поздно передумать. Поздно, дружище Алистер. Поздно.       — Мне нужно кое-что вам рассказать. Вам обоим.       Видимо, по выражению его лица многое можно было прочесть, потому что Амелл нахмурилась и черты ее лица заострились. Сразу поняла, что это что-то важное и, скорее всего, не очень приятное. Дункан же сохранял невозмутимость.       — Дункан, — Алистер все-таки решился он на шутку, — сразу говорю: если Амелл меня после этого захочет избить сапогами, не мешай. Я бы и сам…       Магесса еще больше напряглась, но по-прежнему молчала. Выжидала.       — Наверное, кто-нибудь более умный, более начитанный, с хорошо подвешенным языком… В общем, кто-то другой на моем месте придумал бы способ получше. Начал бы с красивой истории, или заковыристой цитаты, или шутку бы выдал потоньше и поостроумнее. Я и сам понимаю, что такие вещи просто так на голову не сваливают. Но я так и не придумал, как бы покрасивее это рассказать, поэтому скажу как есть.       Он снова отпил вина, ожидая, что алкоголь расслабит, но расслабление и опьянение не приходило. Он чувствовал себя удивительно трезвым. И испуганным.       — С чего бы начать… Вы оба знаете, что я родился в замке Редклиф, и меня вырастил эрл Эамон. Официально считается, что я его бастард, но это не так. Он дал мне крышу над головой, образование и воспитание, потому… Потому что мой отец — король Мэрик.       Ну вот, сказал. Сразу и наскоком. Не так уж и трудно.       С минуту Амелл смотрела на него, не понимая. В какой-то момент ему даже показалось, что она ему не верит. Дункан по-прежнему хранил молчание, очевидно, ожидая продолжения.       — Твой отец — король Мэрик? — веско роняя каждое слово, произнесла магесса. Нет, все-таки она не поверила.       Но он знал, что ее убедит.       — Помнишь мое досье, Амелл? Помнишь, ты меня спрашивала, почему отчеты обо мне еженедельно отсылаются в королевскую канцелярию? Я тогда ушел от ответа. А ответ прост — за мной следит король Кайлан. Или кто-то из его окружения.       Амелл развернулась к нему всем телом и устремила на него такой пронзительный взгляд, что он не выдержал и отвел глаза. Да, ему было стыдно. Он знал, что раньше рассказать не мог. И все равно — было стыдно.       — Рассказывай все, — потребовала она, и в ее голосе отчетливо зазвенел металл и лед.       — Рассказывать особо нечего, — вздохнул Алистер. — Король Мэрик как-то гостил у эрла Эамона, оприходовал здешнюю служанку и уехал. Не мне вам рассказывать, как оно бывает. Через девять месяцев родился я, роды были тяжелые, мама умерла. Эамон взял меня к себе, отчасти, думаю, из чувства долга, отчасти — чтобы утаить меня от своей сестры, королевы Роуэн. Что и говорить, я был… неудобен. Представлял угрозу для будущего правления Кайлана. Но эрл все же заботился обо мне, как мог. Дал крышу над головой, дарил подарки, выучил грамоте. Я благодарен ему, и уже не виню за то, что он в конце концов отослал меня в приют.       — А почему же тебя отослали? — спросила Амелл.       — Из-за его жены. Эрл Эамон говорил ей, что я не его сын, но, поскольку имя истинного отца он отказывался называть, она ему не верила. Отчасти я понимаю ее. Ну и…       Алистер взмахнул рукой, не считая нужным договаривать.       — А как же твое родовое имя, ты же Геррин? — продолжала допытываться магесса.       — Насколько я помню законы Ферелдена, — подал голос Дункан, — бастарды дворян носят их родовое имя, но королевские бастарды — исключение. Они имеют право зваться Тейринами только в том случае, если отец их официально признает.       — Все верно, — кивнул Алистер. — В детстве родового имени у меня не было, я был просто Алистер. Но когда я попал в аббатство, сопровождавшего спросили, откуда я, он ответил, что из замка Редклиф, и что я — воспитанник эрла Эамона. И они, не спрашивая, записали меня как «Алистера Геррина». Всем было наплевать, на самом деле.       — А сам эрл Эамон? — спросил Дункан. — Он же должен был рано или поздно узнать, что тебя называют его именем.       — Возражений он не выказал. Думаю, решил, что, если объяснять, почему у меня вообще не может быть родового имени, станет только хуже.       Повисла тишина. Амелл смотрела на него застывшими глазами. Он понимал ее: переварить такое и вправду непросто.       — Я знаю, что это глупо, — медленно произнесла магесса. — Но в моей голове сейчас вертится один вопрос: почему, демоны тебя побери, ты не сказал об этом раньше?!       — И как ты предлагаешь об этом рассказать? — усмехнулся Алистер. — Да и когда? Амелл, покажи мне свои заклинания, Амелл, когда тебя увезут в Эонар, Амелл, меня завербовали в Стражи, ой, кстати, как-то король Мэрик переспал со служанкой, и родился я, представляешь?       Амелл запустила пальцы в волосы и уставилась на пламя костра, обдумывая услышанное. Он впервые видел ее такой растерянной. Странно, но там, на болотах, после боя, она была спокойнее, чем сейчас. Хотя что странного? Можно подумать, она каждый день видит перед собой принцев. Когда она сама призналась, что на самом деле она леди Амелл, разве он тоже не был удивлен? Он вспомнил, как представлял ее тогда: в богатом атласном платье и двумя косами на голове, и невольно улыбнулся.       — Теперь понимаю, — медленно протянула она. — С их стороны было довольно умно определить тебя в храмовники. Но… у короля Кайлана до сих пор нет детей. Значит… Чисто теоретически… Ты можешь быть следующим кандидатом на трон.       — Сиськи Андрасте, надеюсь, нет! — почти закричал он. — В смысле… мне всегда, с самого детства, внушали, что я никто, простолюдин, никому не нужный бастард, и никакой трон мне не светит. И это меня устраивало. Королем я быть никогда не хотел, не хочу сейчас и никогда не захочу, это уж точно.       — То, что ты хочешь или не хочешь, не имеет значения, — задумчиво произнесла Амелл. — В каком-то смысле ты до сих пор угроза для его трона. И, если королевская канцелярия следила за тобой даже в Башне… Они найдут твой след и сейчас.       Дункан кивнул.       — Скорее всего, им уже сообщили. Впрочем, с этим я разберусь в Денериме. Алистер, а кто об этом еще знает, кроме нас?       — Немногие. Эрл Эамон и его брат, банн Теган. В Кинлохе про это точно знал Рыцарь-Командор Грегор и, думаю, Ирвинг. Кто еще… Ну, король Кайлан, само собой. Почти уверен, что знает тейрн Логейн, он ведь был лучшим другом Мэрика. Во всяком случае, о моем существовании ему должно быть известно, хотя не думаю, что он следил за моей судьбой. Раз знает Кайлан и Логейн, то логично предположить, что знает и королева Анора. Вроде все.       Повисло молчание. Алистер думал, что, когда он поделится своей тайной, ему станет легче, но на душе было муторно и тяжело. Впрочем, о своем решении он не жалел.       — Поскольку я теперь не просто рядовой храмовник, а будущий Серый Страж… Я рассказал, потому что считаю, что вы оба имеете право знать. И еще потому, что мне бы не хотелось, чтобы про это прознал кто-то еще, и я прошу сохранить эту тайну.       Он почесал в затылке, не зная, куда деть руки. Щеки все еще горели, но он уже начал успокаиваться.       — Я не хотел быть Тейрином, но я им родился. Я не виноват, что мой отец… — он осекся, прервав поток оскорблений, вертевшихся на языке. Сейчас не время. — Я такой, какой я есть, и мое происхождение ни на что не влияет. Мой брат на престоле, и пусть так и будет, а я хочу быть… просто Алистером. Серым Стражем Алистером. Мне достаточно и этого. Что скажешь, Дункан? Примешь меня просто как Серого Стража?       Дункан смотрел на него спокойно. Даже, пожалуй, слишком спокойно. В какой-то момент Алистер подумал: ну все, сейчас он откажется от меня, и придется идти своей дорогой. Но тут Командор улыбнулся. Это была улыбка друга. Теплая и ободряющая.       — Ты хороший человек, Алистер. И ты правильно сделал, что рассказал мне. Я благодарен за оказанное доверие.       Сердце пропустило один стук, а затем забилось с новой силой.       — И все же, ты, быть может, не совсем прав, — помрачнев, продолжил Командор. — Стать Серым Стражем означает отказаться от своего прошлого. Но это не значит, что оно перестает существовать и тяготить нас. Иногда оно, против нашего желания, тянется за нами долгие годы, как шлейф тумана в низине, влияя на наше настоящее и даже будущее. О некоторых тайнах нельзя забыть, как бы ты ни старался. Возможно, о них и не стоит забывать.       Алистер знал, что он не самый умный человек на земле. Но даже его соображения хватило, чтобы понять: сейчас Дункан говорит о себе. Как он говорил вчера? Его случай особенный, даже среди Стражей? Алистер надеялся, что однажды завоюет достаточно доверия у Командора, чтобы тот рассказал свою историю.       Амелл, не глядя, нашла его руку и пожала ее, словно обещая что-то. Алистер посмотрел на звезды, сияющие на темном небе, и вдохнул холодный осенний воздух. У него наконец-то была свобода, и он наконец-то был не один. Это было... странно. Но к таким странностям он, пожалуй, не против привыкнуть.

***

      Когда на следующее утро его разбудила Амелл, его голова раскалывалась от боли. Головная боль — с разной периодичностью — преследовала его уже несколько дней, и он знал причину. Лириум. Точнее, его отсутствие. К этому он уже привык, но сегодня к боли в голове присоединилась еще и ломота в руках и ногах. Отличные сюрпризы, дружище Алистер. Что еще его отравленное тело подкинет ему?       Занятый этими мрачными мыслями, он присел у костра. Он думал, что Амелл ушла спать, и вздрогнул, когда ее голос раздался у него над ухом.       — Выпей, — требовательно произнесла она. — Тебе уже нужно.       Он поднял голову. Она протягивала флакон с лириумом.       — Нет, — он покачал головой и постарался улыбнуться. — Я хочу бросить.       Она посмотрела на него пристально, ничего не говоря, словно пытаясь понять, насколько он серьезен.       — Чистая правда. Пытаюсь слезть.       — Но зачем? — удивилась магесса. — Разве это не ослабит твои способности храмовника?       — Понимаешь ли какое дело, — протянул он с ухмылкой. — Есть у меня такое подозрение — ну такое, малюсенькое — что чушь это собачья. И знаешь, почему я так решил? Потому что во время обучения у нас все прекрасно и без лириума получалось.       Она села рядом, не сводя с него внимательного взгляда.       — То есть, лириум нужен Церкви только для того, чтобы контролировать храмовников, — медленно произнесла она.       — Ты удивительно быстро все схватываешь, я тебе уже говорил? Кажется, говорил.       — У нас… я имею в виду, среди магов, тоже ходили об этом слухи, — призналась она. — Но одно дело слухи, и другое — слышать это напрямую от храмовника.       Алистер тряхнул головой и тут же сморщился от пульсирующей боли.       — Не хочу я так больше. Слишком долго плясал под чужую дудку. Хватит. Да и так ли уж нужна «Святая кара» против порождений тьмы? Меч умею держать, и хватит…       Он помолчал.       — Я давно уже хотел слезть, — признался он. — Но в Башне это невозможно, у нас за потреблением строгий контроль. Ну ты понимаешь — и за чрезмерным употреблением, и за недостаточно усердным. Как-то ради интереса я намеренно кокнул трехдневный запас. Ну и надрали мне тогда уши, скажу тебе. Если ты храмовник в Круге, слезть никак не получится, но тут подвернулся удобный случай: поймали на блуде с одной хорошенькой магессой. Эй, не смотри на меня так! Говорю как думаю. В общем, меня лишили этой живительной жидкости, и я решил воспользоваться возможностью.       Амелл задумалась.       — Когда нас поймали, насколько тебя лишили лириума?       — На месяц.       — Значит, ты не принимал его уже… почти три недели. Какие симптомы?       Алистер нахмурил брови.       — Амелл, я не собираюсь тебе жаловаться.       — Какие симптомы, говори, — в ее голосе зазвучали те же командирские нотки, что и тогда, после сражения на болотах. Алистер решил подчиниться.       — Головная боль. Кошмары по ночам. В самом начале жизнь казалась беспросветной и хотелось всех убить, но это уже прошло. Сегодня заболели руки.       — Начало второй стадии, — протянула она. — Плохо.       Намекает, что дальше будет хуже. Она-то откуда знает?       — Что ты на меня так смотришь, Геррин… то есть, прости, твое высочество?       Он бы обиделся, но интонации, с которыми она произносила его несуществующий титул, получились скорее горькими, чем ядовитыми.       — Маги знают о лириумной зависимости больше, чем ты думаешь, — продолжала она. — Это обычному человеку требуется пара лет, чтобы стать зависимым, а магам порой нужно совсем немного.       Его пронзила внезапная догадка.       — Ты тоже, что ли?..       — Я — нет. Но у одного моего знакомого мага снимали зависимость. Я видела, через что он проходил. Если у тебя вторая стадия, Алистер, это плохо, но потом начнется третья… Словом, ты вряд ли захочешь, чтобы Серые Стражи увидели тебя таким.       Конечно, он думал о том, что хотел бы показать своим будущим братьям все, на что способен. Алистеру было не чуждо тщеславие — ну, самую капельку. Самую капельку ведь не грех? И лириум во флаконе поблескивал очень, очень соблазнительно…       — Нет, Амелл. Я пообещал себе, что слезу, значит, слезу. Не хочу, чтобы Церковь держала меня на крючке, сама мысль об этом мне отвратительна.       — А если ты от боли и слабости не сможешь даже меч в руках держать?       — Справлюсь как-нибудь.       Она размышляла.       — Давай так. Сегодня ты выпьешь лириум.       — Амелл…       — Ты слезешь, — прервала она его и посмотрела в глаза. — Обещаю тебе. Эта хорошенькая магесса знает, как это делается. Но уже после того, как нас с тобой примут в Серые Стражи. А пока — выпей. У меня еще есть запас.

***

      Алистер зашел в комнату, когда Амелл уже помылась, надела чистую рубашку и сейчас вытирала волосы. С первого этажа таверны доносился грубый хохот и шутки гномов-наемников, в воздухе плыл аромат жареной свинины, капустного супа, прокисшего эля и дыма. А здесь, в комнате, пахло чем-то цветочным. Должно быть, мылом.       Первые две ночи они спали в палатках, уйдя подальше с дороги — эта часть Имперского тракта считалась опасной. Но сегодня днем они вышли в на Северную дорогу, а здесь уже начали появляться приличные таверны и постоялые дворы. Теперь до самого Денерима путешествовать будет легче — они будут спать на нормальных кроватях и не придется думать о готовке еды.       — Оставила тебе воды, — сказала Амелл. — И мыла.       Алистер предполагал, что, когда они наконец-то окажутся наедине, и рядом будет мало-мальски приличная кровать, он набросится на Солону, как изголодавшийся зверь. Но сейчас, когда все это было в доступности, секса почему-то совсем не хотелось, кроме того, у Амелл все еще шли лунные дни. Ему очень хотелось поцеловать ее сейчас, но она держалась холодно и отстраненно, и он передумал. Вздохнув, начал раздеваться.       Амелл повесила полотенце на стуле поближе к очагу, забралась на кровать и блаженно вытянулась.       — Только не засыпай без меня, — проворчал он, залезая во все еще теплую каменную ванну. Горячей воды осталось ровно на помывку, не больше. Можно было бы натаскать еще ведер и погрузиться в ванну, но это бы заняло время, а времени у них было немного. Так что Алистер просто вымылся, поливая себя из ковша. Амелл предложила помочь с промывкой головы, но он махнул рукой. А то он свою башку не промоет?       Закончив с мытьем, Алистер вытерся — он любил растираться полотенцем сильно, до красноты — и взъерошил волосы, стараясь стрясти как можно больше воды. Затем надел чистую рубашку и снова взъерошил волосы. Внезапно он понял, что натянул рубашку по привычке, потому что так было принято в казармах, а до этого в аббатстве. Но любит ли он, в самом деле, спать в нижней рубашке? Или, может, ему больше понравится спать голым?       Амелл, выйдя из Башни, говорила, что ей теперь придется научиться множеству вещей и обрести новые привычки. Ему, похоже, тоже. Для начала стоит проверить, в чем ему приятнее спать. Свобода ведь нужна и для этого, правда, дружище Алистер? Поэтому он снял рубашку и завалился на кровать как есть, во всей своей естественной неповторимой красоте.       Амелл, правда, не заметила его манипуляций — она мазала маслом руки и внутреннюю кожу бедер, натертую от седла. Потом медленно и тяжело потянулась, помассировала спину и снова распласталась на кровати.       — Устала?       Амелл еще раз потянулась, зевнула и прильнула к нему, устроив голову у него на плече.       — Разбита. По мне как табун лошадей прошелся.       Он знал эту разбитость. Дорога. Дорога порой могла выматывать почище махания мечом. Особенно учитывая, что Амелл, как и любой маг Круга, была непривычна к путешествиям, хотя и покидала Башню несколько раз. Сам он тоже чувствовал себя не лучшим образом. Может, тоже из-за дороги. Может, из-за проклятого лириума.       Лириумный раствор для магов, который ему дала Амелл, держал на плаву, но был, разумеется, слабее, чем нужно. Впрочем, осталась еще пара флаконов, до Денерима должно хватить, а там… Он точно не знал, как, но Алистер был твердо намерен бросить. Хватит с него. Он больше не собачка на привязи у Церкви.       Но с этим он разберется потом. А сейчас было хорошо. Хорошо! Просто так, в обнимку, лежать, когда его руки обнимают ее плечи, а ее ладони поглаживают его живот. Спокойно, тепло, уютно. Он, конечно, и раньше обнимал женщин, но с Амелл было не так. С ней вообще все было не так.       Тихо. Только дрова потрескивают в очаге, ветер бьется в оконные ставни, а она обнимает его крепче, и он чувствует биение ее сердца.       — Алистер, — вдруг спрашивает она, — а ты видишь сейчас, что я маг? Прежде чем он ответил, это вспыхнуло перед ним. Магические потоки, сильные, чистые, со знакомой уже энергией — текли, ускользали, устремлялись куда-то… За Завесу, должно быть.       — Я бы не сказал про это «видеть», скорее «ощущать». Но — да. Я твою магию теперь из тысяч узнаю.       — А других магов — сможешь? — продолжала она допытываться. — Если маг… например… просто идет по улице?       — Если он никак не привлечет моего внимания — нет. Если привлечет, тогда проверю. Если проверю, то узнаю. Разве что по поводу детей не уверен, тех, которые только-только… А что?       — Я мало знаю про храмовников, — ответила она. — Нам ничего про них не рассказывали, только пугали. Когда была ребенком, верила, что одно присутствие храмовника ослабляет мага, теперь-то я знаю, что это ерунда, но… В общем… Хотелось бы знать правду.       — О! Леди Амелл желает разузнать все секреты Ордена Храмовников? — шутливо протянул он. — Что ж, сэр Алистер может удовлетворить ее любопытство.       Она подняла голову. Ее глаза заблестели, а на лице проступило что-то детское.       — А ты расскажешь? Но это разве не тайна? Разве с вас не берут клятву не болтать о секретах Ордена?       — Берут, — согласился он. — По поводу самих умений. Ну так я и не предлагаю научить тебя делать «Святую кару» — хотя забавная идея, если подумать — а хранить секреты про обучение или про сам Орден я обещания не давал.       Амелл откатилась немного назад и подперла щеку рукой, вся превратившись во внимание.       — Так, с чего бы начать… Хм. Вообще-то должен признаться, что воспоминания о самом обучении не так плохи, как ты можешь предположить. Помнишь, я тебе уже рассказывал, что в аббатстве не обзавелся друзьями? Потому что простолюдины считали, что я задираюсь, а те, что познатней, воротили от меня нос? Так вот, отдушиной мне стала учеба. Я не имею в виду зубрежку учебников, нет. Упражнения. На самом деле в обучении на храмовника главное — не учение Церкви, и даже не фехтование, а дисциплина. С нее все начинается, с ней все продолжается, ей все заканчивается.       Алистер закинул руки за голову и прикрыл веки. Перед глазами вспыхнула вереница воспоминаний: каменные и вечно влажные стены общих спален, тяжесть тренировочного меча, окрики сэра Олдрена, запах жареной картошки из кухонь, низкий голос преподобной матери Хлои, день за днем повторяющей одно и то же. Он и сейчас помнил ее слова.       — Контролировать разум. Проявлять силу воли. Не идти на поводу у сиюминутных желаний. Уметь успокаиваться. Помнить о своем долге. Все это — дисциплина.       — И как же ее тренируют?       — По-разному. Например, было такое упражнение: смотреть на свечу и повторять на память Песнь Трансфигураций, но так, чтобы думать только про Песнь. Никаких отвлекающих мыслей. Только Песнь, и ничего больше. Звучит просто, но пойди попробуй сделай! У меня получилось только на второй год.       — Это… как у вас называется… медитация? — предположила Амелл.       — Не совсем, но близко. К слову сказать, считаю, что некоторые упражнения вообще многим бы оказались полезны. Напомни мне как-нибудь, я тебя научу, как правильно дышать, чтобы быстро успокоиться. В общем, в нас тренируют силу воли и чистый разум. Дисциплина, учение Церкви, дисциплина, фехтование, дисциплина. Вот тебе и храмовник.       — А как становятся храмовниками? Есть ритуал?       — Сначала ты приносишь обеты перед преподобной матерью. Повторяешь слова из Песни Света — ты их знаешь, про вред магии, и про тех, кто не склоняется перед искушениями. Затем тебя забирают на бдение. Ты сутки сидишь в помещении с одной свечой, и медитируешь. Звучит странно, знаю. Но когда ты умеешь сосредотачиваться и дисциплинировать разум, этот процесс… он приносит радость. Тебе… какое бы слово подобрать… спокойно. Ничто не тревожит. Ясность. Пустота. Служение.       Перед глазами Алистера показалась та комната и длинная толстая свеча. Огонек свечи отбрасывает уродливые тени на темные стены, в воздухе стоит влага, а внутри, в голове и в сердце — слова святой Андрасте, и больше ничего. Ясность. Пустота. Служение. Забавно, но даже сейчас, когда он узнал обо всей изнанке Ордена, воспоминания о бдении были приятны.       — А потом?       — А потом комнату открывают, на тебя надевают тунику с горящим мечом, и дают первый глоток лириума. А первый глоток, Амелл… Его нельзя сравнить ни с чем. Радость, граничащая с восторгом. Ощущение собственного всемогущества. Все на свете тебе ясно, все на свете имеет смысл, все на свете закономерно и взаимосвязано. Лица братьев и сестер прекрасны. И бремя не бремя, и ограничения на пользу. Даже жаль, что это очень быстро проходит. А потом ты ждешь распределения, и… все.       Амелл теребила край подушки, обдумывая услышанное. Ему стало не хватать ее близости и тепла, и он снова привлек ее к себе.       — А знаешь, Амелл, мне внезапно пришло в голову, что наш счет неравен.       — Счет? Какой еще счет?       — Ты про меня знаешь гораздо больше. Я рассказал тебе, кто мой отец, рассказал про детство, про конюшню и аббатство, теперь вот про обучение. А ты? Давай и ты делись своими секретами.       Амелл засмеялась и покачала головой.       — Мне особо нечего рассказывать. Самый главный мой секрет ты уже знаешь — что я из знатного киркволльского семейства, но по сравнению с твоими откровениями о своем происхождении это, конечно, ерунда. Про друзей моих ты знаешь, про историю с магией крови знаешь, про сэра Гавена тоже… О чем же тебе рассказать?       — Обо всем. Выкладывай все начистоту и говори только правду! Какой твой любимый цвет, например.       — Синий. Я люблю синий.       Значит, он правильно догадался.       — А любимая еда?       Она растерялась.       — Не знаю. С тех пор, как я попала в Башню, у нас сменилось десять поваров, и все готовили по-разному, так что… Я просто приучилась есть то, что в тарелку положат. Ну… Яблоки люблю. Квашеную капусту. Красное вино. О! Гороховый суп, особенно если с копченостями. Черешню. Крольчатину.       — Кто же не любит крольчатину?! А хасиндскую медовуху когда-нибудь пробовала?       — Нет.       — Вкуснейшая штука, правда, в голову ударяет моментально. В Денериме попробуем, — пообещал он.       — А еще мне понравились твои жареные лепешки. Кстати, как ты научился готовить? Это тоже входит… в дисциплину для храмовников?       Эта мысль его повеселила.       — Дыхание Создателя, нет! Просто в детстве, еще когда в замке был, я часто вертелся возле кухни. Помогал. Ну, или мне казалось, что помогал. Там была девочка, внучка кухарки, на три года меня старше. Как же ее звали?.. Эллен? Эллин? Эллина? В общем, мы с ней дружили, и я научился кое-чему. Картошку варить, лепешки печь, даже, наверное, мясо затушить смогу. Перепелов в соусе с каким-нибудь смешным орлесианским названием не сделаю, но что-то простое — вполне.       — А в приюте?       Алистер вздохнул.       — Там видел кухню только издалека. Послушник, наколи дров, послушник, натаскай воды, послушник, почисти очаг… и все.       Она тоже тихо вздохнула — ему показалось, что с грустью — и погладила его. Алистер задумался, о чем бы ее еще спросить, но все вопросы казались дурацкими. Амелл, а ты умеешь сворачивать язык в трубочку? Как относишься к антиванской поэзии? Может быть, ты сама сочиняла стихи? Ты моешь голову каждый день или реже? Подкладывала когда-нибудь иголки на стул нелюбимому преподавателю? Какую книгу перечитывала много раз? Была влюблена в кого-нибудь? Как ты добилась того, что твои пятки такие мягкие?       Он хотел знать, о чем она думает, что ее волнует, во что она верит, о чем она мечтает, что ее поддерживает и какой огонь горит у нее внутри. Но как спросить о таком? А может быть, и не надо спрашивать? Ты узнаешь человека, когда долго находишься с ним рядом, видишь, что он говорит, что делает, судишь по его поступкам. У них ведь еще впереди много времени. А если она не умеет делать трубочку языком, он ей покажет, как.       Но внезапно один вопрос вспыхнул в памяти, как яркая молния в начале грозы.       — Есть кое-что, о чем ты можешь рассказать мне. Про Истязание.       Она приподнялась на локтях и внимательно посмотрела на него. В ее болотно-зеленых глазах затаилось что-то неприятное.       — Если ты из чистого любопытства, то лучше не надо, — медленно и веско промолвила она.       Он вгляделся в нее, пытаясь прочесть ее мысли. Напрасно. На ней снова застыла непроницаемая маска, которую она носила в Круге.       — Это настолько ужасно?       — Нет… Да… Не совсем.       Она тряхнула головой, избавляясь от воспоминаний. Откатилась на другую сторону кровати, взяла подушку и обхватила ее двумя руками, как будто защищаясь от чего-то. Алистера захлестнуло чувство вины. Отлично, дружище, ты знаешь, какие вопросы надо задавать женщине, когда она лежит с тобой в постели!       Он привстал и посмотрел на нее, силясь понять, что она чувствует и как исправить его глупость. Она злится? Она расстроена? Она боится? Он очень хотел протянуть к ней руку, погладить ее и успокоить, но не решился — а вдруг это разозлит ее еще больше?       «Если я сейчас же не исправлю ситуацию, она никогда больше к себе не подпустит». Эта мысль полоснула неожиданно острой болью и страхом потери, а руки заныли от невозможности ощутить ее тепло. Отчуждение убивало. Ему нужна ее близость, ее поддержка, ее нежность, нужна, нужна!       До сих пор Алистер не понимал, насколько нуждается в Солоне. Оказалось, очень сильно.       Амелл медленно вздохнула, расправляя плечи, словно решаясь на что-то. Подушку не отпустила и смотрела куда-то вперед, явно ничего не видя.       — Хорошо, — сказала она.       Это ее «хорошо» было подобно тяжелому колоколу, упавшему с высоты. Чувство вины возросло еще больше.       — Амелл, не надо. Я дурак, что спросил. Прости меня.       — Нет, ты прав, это справедливо. Ты рассказал о себе все. Я тоже… расскажу.       Ее голос нельзя было назвать спокойным, но все же истерических нот в нем он не слышал.       — Слушай, если это так неприятно…       — Сказала расскажу, значит, расскажу, — упрямо повторила она и пробурила его недовольным взглядом. Очевидно, его переживания столь явно проявились на лице, что она решила сменить гнев на милость. Вздохнула, слабо улыбнулась и взяла его за руку. — Это не то чтобы неприятно, по крайней мере, для меня. Просто… наверное, для каждого мага его Истязание… Это очень личное воспоминание. У нас у всех есть секреты и тайны, о которых не знает никто на свете. Истязание из их числа.       Она поудобнее устроилась на кровати и приняла деловой вид.       — Так. Давай с самого начала. Что тебе известно об Истязании?       Он попытался вспомнить все, что знал.       — Дух мага отправляют в Тень на схватку с демоном. Победит — станет полноправным магом, проиграет — станет одержимым и его убьют. Но одно дело теория, и совсем другое — практика. Как оно изнутри?       Амелл почесала нос, собираясь с мыслями.       — На самом деле, когда я сама оказалась в Зале Истязаний, мне рассказали и того меньше. Что мне предстоит отправиться в Тень, что будет много лириума, и что это будет некое испытание. Больше ничего. Ни чего ожидать, ни с чем придется столкнуться, ничего. Ирвинг пытался рассказать еще что-то, но Грегор его прервал. А там… В общем, первое, что я увидела… была мышь.       — Мышь?!       Он ожидал чего угодно, но только не этого.       — Да. Мышь пропищала, что она — дух умершего в Тени мага. Что храмовники хотят меня убить, что они отправляют ничего не подозревающих магов на заклание, что мне предстоит страшный бой, а сейчас один из храмовников — там, в реальном мире — держит у моей шеи кинжал, чтобы перерезать глотку, если я вдруг не справлюсь.       — Ну, мышь была не так уж неправа. Это действительно был маг, умерший в Тени?       — Погоди, сейчас расскажу. В общем, Мышь вызвался меня сопровождать. Мы пошли дальше и встретили Духа Доблести, который выглядел как храмовник. Он был благороден, но туповат.       — Все как в жизни, — Алистер хотел удержаться от этого комментария, но не смог.       — Оказалось, он присутствовал там, чтобы дать мне оружие, чтобы сразиться с демоном, но для этого я должна была доказать, что достойна, выйти против него в поединке и победить. Ну, так он предполагал, но я его смогла убедить и без боя. И он дал мне посох. А дальше я встретила демона Праздности.       — Ты убила его?       — Нет, я разгадывала его загадки.       Если бы не серьезная интонация Амелл, Алистер бы подумал, что она над ним издевается.       — Амелл, это не Истязание, а приключение какое-то.       — Вот и я подумала, что все как-то слишком гладко идет, — согласилась она. — И решила держать ухо востро. Тень обманчива. В Тени все не такое, как кажется. Потом мы с Мышем наконец-то встретились с тем самым демоном, с которым мне и надлежало драться, с демоном Гнева. И… ну, это было легко. Слишком легко. Подозрительно легко. Я так и сказала Мышу. В ответ он начал меня хвалить, а потом попросил, чтобы я дала ему возможность выбраться наружу. Как маг мага. Наружу, понимаешь? Тут-то я и поняла, что не демон Гнева был моим главным испытанием.       Она замолчала. Ее пальцы нервно поглаживали его руку.       — Кто это был? Демон Гордыни? — тихо спросил Алистер.       — Да. И он отпустил меня. Не стал биться, не стал пытаться овладеть мной, пробраться в наш мир. Просто отпустил. Но вовсе не потому, что испугался.       — Почему же отпустил?       — Не знаю. Может быть, я была для него слишком легкой добычей. Может быть, он все еще ждет меня, где-то там, в Тени, не приближается, но наблюдает. Выжидает, когда я стану достойной. А может быть… Может быть, так и было задумано. Ведь это же логично, чтобы Церковь держала своих ручных демонов в каком-нибудь особом месте Тени? Ведь большинство магов Круга все же проходят Истязание, так? Я потом пыталась обсудить это с Ирвингом, но он как-то отмахивался и менял тему. И это заставило меня думать, что по крайней мере отчасти я права.       Алистер молчал. Ручные демоны на службе у Церкви. Еще лет пять назад он бы отверг эту мысль, как абсолютно нелепую. Но после четырех лет службы храмовником, более того, храмовником в Круге… Теперь такая мысль уже не казалась ни невозможной, ни возмутительной. Та Церковь, которую он успел узнать, не вызывала у него даже доверия, уже не говоря о преклонении.       Амелл наконец отпустила подушку и положила ее в изголовье.       — Давай спать уже. На сегодня откровений достаточно. А если вдруг еще надумаешь о чем-нибудь спросить, спроси завтра, ладно?       Затушив свечу, Амелл нырнула к нему под одеяло и уютно свернулась калачиком на боку: так она обычно засыпала. Алистер тоже повернулся на бок, положил руку ей на талию, стараясь не придавить своим весом, и закрыл глаза.       — Слушай, Амелл, можно последний вопрос?       — Ну?       — Ты умеешь сворачивать язык в трубочку?

***

      Дункан постучал в их дверь рано утром и попросил, чтобы они побыстрее спускались завтракать. Впереди снова был день в седле.       Алистер собрался быстро, а Амелл спустилась чуть позже. Она переоделась в другую робу, утепленную, бледно-бежевого цвета с черной отделкой. Короткие волосы до плеч были расчесаны до блеска, а одну из прядок, чтобы не лезла в глаза, она заколола маленькой, но очень милой заколкой. Вид имела посвежевший и даже как будто повеселела. Поблагодарив за принесенный завтрак, отломила себе немного хлеба.       — Дункан, а откуда у Серых Стражей деньги? — внезапно спросила она.       Дункана этот вопрос привел в замешательство, и какое-то время он молчал, но затем улыбнулся в бороду.       — Мне, пожалуй, надо уже привыкать к твоим непростым вопросам, Амелл. Скажем так — у Серых Стражей есть свой определенный источник дохода. Со временем он появляется у каждого. А что заставило тебя спросить?       — Мы в пути уже несколько дней, ты много что покупал, но ни разу не торговался и не считал деньги. Я предположила, что их у тебя в достатке.       — Так и есть.       — А если я захочу кое-что полезное купить?..       — Я слушаю, — серьезно кивнул Дункан.       — Теплые плащи. Я посчитала, что, когда мы приедем в Денерим, уже будет лежать снег. В одной робе я замерзну. Да и на Алистере одни доспехи.       — А ты не захватила плащ с собой?       — У магов нет верхней одежды, Дункан, — грустно улыбнулась Амелл. — В Башне у нас есть только робы и нижнее белье. Если магу нужно покинуть Башню в холодное время года, теплые плащи или накидки нам выдают, но при прибытии отбирают. Думаю, ты догадываешься, почему.       Удивительно, но Командор заметно смутился. Если бы не смуглый цвет кожи, Алистер мог бы поклясться, что он покраснел.       — Я не знал, Амелл, — извиняющимся тоном произнес Дункан. — Конечно, давайте купим вам плащи.       Плащи они купили в соседней деревне, у мужика, разводящего овец. Неприметные на вид, толстые, прочные, с капюшоном. Именно в них они и приехали в Денерим.       Амелл и здесь оказалась права — к тому моменту снег лежал уже везде.