Спаси меня, Штейн!

      Рука Нацу была тёплой, из-за чего холодные пальцы волшебницы мгновенно согрелись. Наверное, даже если бы память Люси не пострадала, она не сумела бы отличить поддельного убийцу драконов от его живого образца в Магнолии. Они торопливым шагом шли по дорожке и почему-то смеялись.       Так было всегда. С Драгнилом по-другому как-то и не получалось: он был такой жизнерадостный и непосредственный, что рядом с ним не было желания грустить. Конечно, случались всякие исключения, да и парень не мог быть бесконечным источником веселья, но его всегда хватало. И если бы блондинка могла, то наверняка бы вспомнила, как первое время в «Хвосте Феи» ей было неуютно. Там все были такие радостные и энергичные, словно дети. К подобному способу жить, не обращая внимания на боль и утраты, нужно было приспособиться.       Впереди показались высокие — наверняка металлические — перегородки моста. Маги слегка замедлили шаг, потому что Хартфилия почувствовала какое-то непонятное чувство. Конечно, боль, резко сковавшую её тело, она списала на ранения и усталость.       Блондинка резко выдернула свою ладонь из руки Нацу, опускаясь на колени. В груди становилось всё больнее. Казалось, будто кто-то с невероятной силой давит на неё прерывистыми толчками с одинаковой паузой. — Люси? Что с тобой? — Нацу, кажется, впервые заговорил за всё то время, что они бежали. Молчание не было естественным состоянием Драгнила, но и спрашивать его о чём-либо не хотелось.       Убийца драконов резко подлетел к волшебнице и схватил её за плечи, чем сделал очень больно. Но даже после того, как Люси взвыла от боли, скривившись, парень никак не отреагировал. Такое поведение друга показалось странным. Но девушка, память которой была частично вырезана, даже не могла сказать, что именно кажется ей неправильным.       Возможно, проблема не в маге, а в ней самой.       Заклинательница хотела сказать, что с ней всё с порядке. Ну или то, что с ней вскоре всё будет в порядке. Но было так больно, что не получалось произнести и слова. Хартфилия закрыла глаза, чувствуя, сколько толчков в минуту приходится на её грудную клетку — около тридцати. Сложно было сосчитать, потому что было чертовски неприятно. — Вставай, не сиди на земле, — потянул на себя подругу Драгнил, поддерживая её.       Люси едва ли вообще могла двигаться. Она потянулась наверх за руками друга, но не выпрямлялась до конца, продолжая держаться за сердце. Она не чувствовала ничего, кроме ужасающей боли, сковывающей всё тело. Девушка хотела пойти за другом, который очень крепко вцепился в её руку, но в последний момент согнулась.       Зазвенело в ушах. Это был первый звук, за исключением голоса убийцы драконов, который ей приходилось слышать в этом странном месте. Сперва, конечно, её напугало это, но потом волшебница осознала: странным было как раз то, что не было никакого шума. Мёртвая тишина не предполагала ничего хорошего.       Хартфилия могла бы подумать, что сходит с ума. Что за странные голоса были в её голове? «Слышишь меня? Хей, смотри на меня, смотри, не закрывай глаза», — разобрала наконец-то блондинка нечёткий шёпот. Звучало как из старого шипящего радио.       Этот голос не пугал. Он был сам напуган. Такие сцены пишут для влюблённых в романах, которые когда-то заклинательница запоями могла читать. Но это было в Фиоре, в семейном поместье, где в её распоряжении была огромная библиотека. А где она сейчас? Что за ужасающее мрачное место? И почему Нацу, который всё время их знакомства тянулся только к свету и радости, делал здесь?       Почти не поддавалось логическому объяснению. И что за голос? Почему ей казалось, что его обладатель очень долго и пронзительно смотрел на неё отовсюду. Казалось, будто она стояла окружённая этим человеком. Но Люси не могла вспомнить, кто он, а потому пустота вокруг неё сгущалась, превращаясь в банку чёрной гуаши, на дне которой она стояла, а отовсюду эхом слышались какие-то слова и смешки.       Хартфилия закрыла глаза. Какой толк держать их открытыми, если вообще ничего не видно? Конечно, это всё были лишь игры её воображения, которое активно нагнетало обстановку. Блондинка всё ещё чувствовала какие-то холодные и очень неприятные пальцы Драгнила на своём запястье. Но ей не хотелось видеть его, чувствовать… Заклинательница впервые в жизни почувствовала такое жуткое и всепоглощающее отвращение.       Люси показалось, что кто-то прикоснулся к её голове. Это было так знакомо и тепло, что она не могла перепутать с кем-либо ещё. Это была рука её мамы, которая ласково трепала макушку дочери в детстве. Волшебница вдруг почувствовала себя беспомощной маленькой девочкой, которая всегда приходила за ответами к родителям. И в этот раз так же. Словно она посмотрела волнительным взглядом на маму, а та погладила её: сперва по голове, а потом — кончиками пальцев по щеке.       И Лейла Хартфилия улыбалась как никогда тепло и радушно. Даже если на секунду, она была рада видеть свою дочь. Но ни на секунду в её чутком материнском сердце не пронеслось мысли, что она может схватить дочь за вторую руку и оставить её в мире мёртвых навсегда.       Люси нетерпеливо ждала, когда мама наконец-то ответит на этот молчаливый вопрос: что же делать с болью и невероятной темнотой? Но женщина молчала, пока блондинка продолжала чувствовать, как что-то давит на её грудную клетку. — Беги!       Это было единственное, что сказала Лейла, когда сердце дочери снова издало глухой стук. Всё произошло так неожиданно и одновременно, что заклинательница чуть было не упала. Воспоминания одно за другим принялись сыпаться на неё как из рога изобилия. И теперь её окружала не пустота, не загадочные непонятные голоса в темноте, а почти что осязаемый образ Франкена Штейна.       Он сдержал своё обещание. Он спас её, вернул к себе.       Люси выдернула свою руку из хватки Драгнила, наконец-то понимая, что он простая иллюзия, которая должна была удержать волшебницу в этом мире. И она почти сработала.       Теперь, когда заклинательница знала правду, она маленькими шагами попятилась назад, а потом резко сорвалась с места. Штейн будет продолжать реанимацию, она — бежать. И рано или поздно её сердце заработает как надо. Тогда, наверное, тьма будет рассеиваться. Вокруг появиться свет и какой-то добрый человек, возможно, протянет ей руку.       Хартфилия себе это так представляла. А на деле она закрыла глаза в одном мире, а открыла уже в лаборатории профессора Штейна. Девушка просто моргнула и очутилась дома. Дома?.. — Вернулась, — облегчённо вздохнул профессор. Он сделал глубокую затяжку, а потом комната наполнилась табачным дымом и неприятным запахом. Волшебница закашляла, но ничего не сказала на такое своеобразное приветствие. — Вернулась, — слабым голосом заговорила Хартфилия, после чего принялась ощупывать своё тело. На плечах были перебинтованные раны. Кажется, её физическое и ментальное тела были связаны? — Это всё и в самом деле происходило.       Штейн усмехнулся, но не сказал заклинательнице о том, что он чертовски сильно испугался, когда внезапно на её плече появились глубокие раны. Он даже не был уверен, что имеет право обрабатывать их: а вдруг это навредит блондинке в другом мире? Вероятно, эта мысль была естественной, поэтому озвучивать её — бессмысленная трата слов и времени.       Он потушил сигарету и попробовал отвести взгляд от блондинки, но не мог. Дыхание её души было настолько сильным, что казалось, будто она гипнотизирует им. Ощущения были схожи с теми, которые в фильмах жанра фэнтези испытывают герои, когда на них использую магию, например. В любом случае, профессор не мог понять, как можно было спутать источник магии с дыханием души. — Что-то не так? — Хартфилия чувствовала себя некомфортно от того, как пристально смотрел на неё мужчина. — Нет, — моментально ответил он, продолжая всё так же смотреть на заклинательницу. Постепенно его взгляд поднимался от её грудной клетки, где была прятала невероятной красоты душа, к глазам. Мужчина усмехнулся. — Что там произошло?       Люси приподнялась на вытянутых руках, откидывая голову назад. У неё просто затекло тело лежать на холодном операционном столе. Всё-таки это не самая удобная мебель. — Ну так, — отмахнулась блондинка, словно не произошло ничего значимого. Со стороны это выглядело так, словно это не она минут пять назад просила спасти её. А потом она добавила совершенно будничным тоном: — Мы победили Смерть из моего мира.       Когда она говорила так, то мужчине казалось, будто в этом не было ничего такого. На самом деле то, что им удалось сейчас — первый случай в истории всего волшебного мира, куда ей вернуться было не судьба. Но Хартфилия, улыбнувшись, не выглядела такой уж и печальной.       Франкен Штейн смотрел на неё и не верил, что она может сохранять такую чистоту души даже после всех несчастий, которые с ней произошли. А о богатом жизненном опыте говорили не лицо и не мысли, а глубокие глаза. В них не было пустоты или поверхностного пафоса; они были полны тоски человека, впадавшего не раз в отчаяние. Но она выглядела такой счастливой в этот момент, когда сидела на кушетке и улыбалась, фактически восстав из мёртвых.       Профессор понял. Ему не нужно вскрывать её, чтобы узнать, что находится внутри у этой странной девчонки из другого мира. И тогда он и сам улыбнулся. Он подошёл вплотную к кушетке и застегнул пуговицы на блузке Хартфилии, не глядя на них. На щеках блондинки вспыхнул румянец, а Штейн и без медицинского вмешательства понял, что твориться внутри девушки. Но, кажется, этот метод подходит только для Люси.