В эти воды души моей

Ему снился его смех. Звонкий, живой, веселый и вместе с тем — скромный. Он будто извинялся за то, что существует и дразнит чьи-то нервы. Смех застрял где-то на грани между юношей и мужчиной — и никак не мог стать чем-то полноценным. Во сне именно Себастьян был причиной этого смеха. Кажется, они ели мороженое, как днем: картина донельзя реалистичная, повторяла шум окружения и даже запахи. Днем Себастьян не пробовал мороженое, но во сне ел, и весьма охотно, и все так запуталось, что не понять уже — ел или не ел по правде. Он делал это неуклюже, видимо испачкал лицо (нарочно?) белым кремом. Отчего-то Себастьяну стало стыдно, и он сказал, что никогда в своей жизни не любил мужчин. Но Сиэль рассмеялся еще пуще прежнего. Так, что на них стали оборачиваться. — Среди вас кто-то дьявольски хороший лжец, — это уже обернулся к ним исполинский черт с козлиными рогами. Себастьян подумал: «Уж точно не я», а Сиэль повторил эту фразу вслух. Они встретились глазами: на Сиэле оказалась ряса и нагрудный крест, а в глазах засияла синяя, непорочная чистота. На человека снизу-вверх взирал незамутненный невинный дух. В Себастьяне загорелось желание, заблеяла исполинская черная фигура. Мужчина проснулся. *** — Я уже прочел три главы. Я читаю медленно, чтобы понять лучше, — сказал юноша, когда они вновь встретились. А встретились они за завтраком. Элизабет увела Габриэля что-то показать, а супруги Фантомхайв еще не встали. Себастьян ел французский хлеб с гусиной печенью и пил кофе. Сиэль заказал яичницу с беконом и лимонад. — Признаться, я думал дальше пары страниц не пойдет, — сказал Себастьян. Он искренне на это надеялся. — У меня возникли вопросы. Я надеялся, вы ответите на них. — Прямо сейчас? — вид Сиэля с вилкой у рта, вызвал ассоциацию со сновидением и ложкой мороженого. Вокруг было людно. Наверное, поэтому мужчина так отреагировал. Юноша приподнял брови. — А когда вам будет удобнее? — Да нет, можно и сейчас. Себастьян почувствовал себя странно. Он огляделся в поисках черного незнакомца. Пусто. — Например, главный герой, которого вы описываете… Вы никак не указываете, кто он, и всячески вызываете сострадание и сочувствие к нему. Но что-то мне подсказывает, что он — меньше всех этого заслуживает. Мне кажется, это нечестный ход. — Вот как. От чего же? И что по-вашему мерило состраданию и их справедливости? — Ощущение подвоха и чувство искренности. — А это откуда берется? — Себастьян отпил воды из стакана. — И эта циркачка по кличке Синеглазка, — продолжил Сиэль, не обращая внимание на вопрос, — не та, за кого себя выдает и совсем не такая, какой вы ее описываете. Странное чувство несоответствия. — Возможно. Но ты еще только на третьей главе. — Я хотел поделиться первым ощущением и спросить. — Я слушаю. — Зачем вам этот прием? Это похоже на хитрую уловку с целью выгоды. Но писатель должен нести свет, знание или правду. Что вы получаете за счет этой лжи? — Это искусство. — Это похоже на игру демонов. Текст уводит все дальше и дальше… как серебро паутины… до тех пор, пока… — Пока бабочка не окажется в ловушке. Разумеется, — Себастьян усмехнулся, — я — всего лишь писатель-демон. Может быть, немного людоед. Сиэль усмехнулся. — Не думаю, но… — Не думаю, что есть смысл говорить о целях, когда книга не прочитана. Или я не прав? — Да, вы правы. Нож скрипнул, разрезая сочащееся жиром мясо. — Жалеете, что дали ее мне? — Почему вы так подумали? — Ваше решение в тот раз показалось мне очень спонтанным. Обычно, когда я совершаю что-то подобное, то потом очень жалею и едва ли не посыпаю голову пеплом. — Из всех возможных читателей ваш типаж — самый не подходящий, и я бы сказал, щепетильный. Может быть, поэтому я и попросил вас об этом одолжении? Причину увидите после, и, надеюсь, простите мою дерзость. Но вы мне показались достаточно зрелым, чтобы не упасть в обморок при страшном слове. Более того, суметь извлечь из текста выгоду для себя. — «Страшном слове»? — Вы не поверите, Сиэль, но когда-то я был чрезвычайно верующим человеком и в юности даже хотел податься в монахи, последовав пути своего дяди… — И что вас отговорило? — Опыт. И, возможно, тот факт, что дядюшка оказался не таким уж одухотворенным. Место, в котором располагался монастырь, — глухая горная деревушка, где обитало много… очень много легковерных женщин. — Один скверный пример — не может служить причиной искривления истинного пути, — весьма патетично сообщил юноша. — Опыт. Все дело только в нем, — повторил Себастьян и прищурил глаза. — Жизнь может не только искривить все ваши дорожки, Сиэль, но и стереть их начисто. Тогда вы останетесь в чистом поле, без каких-либо ориентиров, включая самого себя. Чистое. Совершенно черное поле. Только представьте. Оно может полностью уничтожить вас. И я могу многое сказать в доказательство не существования бога, это то, через что я сам прошел. Настоящая вера начинается там, где есть ваша истерзанная, пропущенная через страдания душа (как вы ее называете). Все остальное — попытка снять с себя любую ответственность по жизни и мучительно сладко ослепнуть по общепринятой пошаговой теории стада. Желание стать частью «святости» во благо — даже гораздо более фальшиво и эгоистично, чем прочие земные желания. Сиэль загадочно посмотрел на мужчину: на лице его отобразилась то самое юное упрямство и наивность, которую Себастьян когда-то переживал сам. Оно даже не отобразилось, а вспыхнуло. Не стоило мужчине начинать говорить о вере, поскольку здесь не было никакого смысла, каждый должен идти своим путем, но Себастьяну вдруг очень захотелось увидеть нечто подобное в синих глазах — смелое, стойкое противоборство «старому нигилисту». — Такого никогда не может быть с тем, у кого есть истинная вера. Это одна из причин, по которой я хочу помогать другим людям. Я хочу служить инструментом, ориентиром и светом на пути всех заблудших. В этом я вижу свой смысл, предназначение, и ничто не сможет меня сбить с пути. Мое желание не скрывает никакого лицемерия. — «Никогда, ничто», — Себастьян тихо улыбнулся. — Однажды может статься, что «Бог» захочет убедить человека, что именно он решает его судьбу, а не подобные, очевидно громкие, убеждения. — Я искренен, но по вашим словам, я тот еще лжец. — Может дело в том, что вы сами еще не подозреваете этого? Вы считаете себя в полной мере осознанным? Сиэль нахмурился. — Я люблю Господа Бога. Этой любви более, чем достаточно для всего. А иногда, мне кажется, что я слишком ничтожен, чтобы ее вынести. Она слишком всеобъемлющая. Может ли человек желать чего-то большего? — Красивые слова. «И только. Но — как сам красив!» Себастьян скользнул взглядом по губам, произносящим последние слова, едва ли не как молитву: пылко, жадно и невинно. Во сне эти губы смеялись над ним. Он — посмевший подумать «всякое» об этих губах. Представить вместо мороженого… Однако, — как же низко он пал! Почему у него в голове мелькают эти мысли? «Имя Себастьян звучит не хуже молитвы, если произнести их таким ртом и с похожей страстью», — раздается в голове знакомый голос. Чудовище наблюдает за ними обоими. Сиэль не видит, как демон подошел вплотную с его стороны. Себастьян прилагает усилие, чтобы погрузиться в диалог вновь. — И вы сами красивый во всех отношениях молодой человек, — добавил он, — уверен, что именно такие должны нести людям свет. У них это получается лучше всего. У вас все получится. Сиэль вспыхнул, а между бровей пролегла глубокая морщинка. — Чем я заслужил подобное отношение? Вы смеетесь надо мной. Ваше основание — это атеизм или разница в возрасте? Какой бы у вас ни был взгляд, вы сами не выглядите счастливым. — А кто вам сказал, что правда — это всегда счастье? Вы только что подтвердили причину своего поиска. Вы ищите не истину, не бога, а только счастье. Вам расписывают, что следует делать, чтобы обрести это самое комфортное «счастье», и вы хотите учить этому других… Быть слепыми. — Извините, но вы говорите неправильные вещи. Это… Уже в следующей главе — циркачка Синеглазка раскроет свое обличье, представ ангелом, и кем тогда в реальности станут писатель-маргинал и юноша с чистым устремлением? Повторением персонажей из книги? А возможно, Себастьян видит в Сиэле то, что хотел выразить на бумаге и вряд ли смог? Михаэлис раньше думал, что жизнь — хаотичный клубок случайностей. Но разве их встреча может быть случайной?.. — Вот вы где, — раздается голос. Дежа вю. Ох, да ведь их постоянно ищут и находят вдвоем. *** В зале, где должна была выступать приглашенная звезда Ирен, оказалось чрезвычайно многолюдно. Так уж вышло, что Михаэлис и Фантомхайвы разминулись. Они пришли позже и заняли место в центре зала, тогда как Себастьян сидел в первых рядах. По Элизабет Себастьян сразу отметил Габриэля, но не увидел его близнеца. Рядом с мужчиной сидела пожилая особа и постоянно кашляла, о чем делилась со своей спутницей, видимо, внучкой. — Этот кашель сведет меня с ума. Это все от океана! Я не переношу океан, мой организм начинает противостоять и хочет на… кхе-кхе-кхе, сушу! Внучка просила ее меньше говорить, но той было важно выплеснуть эмоции и свой очень досадливый кашель. Уже вскоре он начал всех раздражать. За пару минут до начала старушка решила-таки, что не сможет присутствовать. Кашель мешал ей продохнуть и совсем не оставлял передышки. Она ушла, оставив место свободным. Его тут же кто-то занял. Кто-то темный и массивный. Когда Себастьян повернул голову, то невольно вздрогнул. «Снова ты». Демон не ответил. Он очень глубоко, очень жадно дышал. Сопел. Длинные, козлиные рога острыми концами смотрели в сверкающую люстру. Себастьян различил в ранее казавшемся плотным теле — отсутствие всякой плотности. Это была какая-то живая, трепещущая чернь. Черное пламя с силуэтом незнакомца. Приглядевшись, Себастьян также отметил наличие удлиненной звериной морды вместо лица и короткую, лоснящуюся шерсть. Но это было только при первом взгляде. При втором — это стал густой, сплошной аспид. Демон смотрел на помост, куда должна была вступить певица, и, игнорировал сидящего рядом. Себастьян не думал, что делает — он просто протянул руку и коснулся персонажа из своей книги. Он не успел даже понять, что чувствует, как основной свет выключили, а сатана встал с места и ушел. Он дошел до выхода, где стоял потерявшийся Сиэль. Юноша отыскивал взглядом свободное место. Затем демон нагнулся к нему и что-то прошептал прямо в ухо. У Себастьяна внутри все напряглось. Кажется, что Сиэль видел демона. Его лицо обернулось к незнакомцу, он ему что-то ответил и направился прямо к Себастьяну. Однако, прежде, чем узнать Михаэлиса, он сначала сел рядом. — Это вы. Какое совпадение. — Что это был за человек, с которым вы говорили? — спросил Себастьян. — Не знаю. Он сказал, что уходит и решил посоветовать занять освободившееся место, так как заметил, что я опоздал. На сцену вышла певица. Себастьян еще раз оглянулся в поисках двойника, но никого не увидел. Во время оперы он только и мог думать о том, что эти галлюцинации затянулись. Себастьян мог переработать и устать, но прошло уже несколько дней, как он только и делает, что отдыхает, а видения становятся все более навязчивыми. Он совсем не думает о книге с тех пор, как дописал ее — он отрезал любые мысли о ней. «Так что все это значит?» В какой-то миг он даже не заметил, как само собой положил руку рядом с рукой Сиэля. Они легли рядом. Маленькая рука оказалась холодной, как снег. Юноша почувствовал прикосновение — короткий взгляд вскользь — но не убрал ладонь, а продолжил внимательно слушать прекрасный голос. «Думает, что, убрав руку, он покажет, что заметил, а это слишком очевидная реакция. Лучше подождать, а потом убрать — верно?» Когда зал зааплодировал, Сиэль и Себастьян помедлили с рукоплесканиями. Пара мгновений, пара ничтожных мгновений промедления… Сиэль первым уничтожил дуэт их кожи и тепла, чтобы похлопать в ладоши. Себастьян последовал его примеру. — Такой голос — божественный дар, — улыбнулся юноша, когда Ирен скрылась со сцены в своем пышном серебряном платье. — Мы с семьей слушали ее в прошлом году, когда она только дебютировала, а сейчас имя Ирен повсюду, где только можно. Такие голоса хочется слушать вечно. Себастьян склонил лицо к Сиэлю: — Утром я сказал вам лишнего. Извините, если обидел. Юноша удивленно приподнял брови, короткий миг, прежде, чем он снова тихо-тихо улыбнулся, но ничего не сказал. Себастьяну стало казаться, что улыбка ему померещилась, и это игра теней. Следом за Ирен выступал церковный хор мальчиков «Либерти». Поистине это был сонм ангелов. Настолько трогательный и душещипательный, что половина присутствующих оказалась полностью покорена. В какой-то момент на глазах Сиэля выступили слезы. Себастьян заметил это, так, как только и делал, что смотрел на него: чистые голоса в его воображении удачно складывались только с этим мраморным большеглазым лицом. Мужчина снова захотел коснуться холодной руки, предчувствуя, что касания по-настоящему не заметят, но — не стал. *** После они прогуливались по палубе. Вокруг сновало много людей, однако, четы Фантомхайвов и близнеца с невестой не было видно. Сиэль и Себастьян оказались в стороне от толпы. Юноша начал разговор первым: — Не стоило извиняться, — он сказал это тихо. — Вы сказали, что думали, и это лучше, чем слышать лицемерие. К сожалению, я вижу много фальши и того самого тщеславия среди собратьев, многие из которых даже, возможно, получат сан. Все это вы заметили верно. Было бы глупо убеждать вас в том, что все преподобные — хорошие люди, а все верующие получат спасение. Но я хочу хотя бы попробовать стать исключением из правил. Я весьма эгоистичен в своих желаниях, потому что, когда помогаю другим, ощущаю радость. Я хочу ощущать больше радости и видеть ее гораздо больше в других. Тут я несовершенен. И тут вы снова правы. Мне есть над чем работать. Это белый флаг или мнимая крошечную исповедь, дружелюбное открытие ладоней. Себастьяну сделали шаг навстречу. Мужчина задумчиво склонил голову набок.  — Есть множество путей приносить радость. Почему вы выбрали именно этот путь? — Вы уже, должно быть, заметили, какие мы с Габриэлем разные? — спросил Сиэль. — Так уж вышло, что это мой брат родился сильным и талантливым. Я же даже не знаю, что полезного получил от союза двух. Сначала я думал, что это странно и удивительно, ведь мы близнецы. Как можно быть такими разными? Должно же быть во мне хоть что-то… нужное, полезное… Однако, я не нашел ничего, кроме… — Кроме веры? Сиэль неопределенно кивнул. Сейчас это был своего рода решающий момент, и Себастьян мог все испортить. Но иначе, кажется, не мог. — Выходит, это настоящая причина выбора? Стать более святым, чем ваш брат? За отсутствием талантов и способностей, что может быть проще, чем стать святым и возвыситься? Извините за мою прямолинейность. В карие глаза пристально и загадочно впилась синева. Сиэль мог уйти теперь, но он лишь сказал: — Я не знаю. Но я хочу это узнать. — Оказывается, вы глубокий, бездонный колодец, Сиэль. И совсем не такой простой, каким можете показаться. Сиэль усмехнулся: — Надеюсь, вы не станете больше бросать в меня камни, чтобы это проверить? — Только если веревочные лестницы. — Меня не нужно спасать. А что насчет вас самих? — Обо мне нечего и сказать. — Тогда сегодня я дочитаю ваш роман и вынесу вам вердикт. — Надо же, вы пытаетесь шутить. Сиэль тихо рассмеялся. — В любом случае, мой черед. Спокойной ночи, Себастьян. — Вашей семьи еще не видно. — Передайте им, пожалуйста, что я ушел отдыхать. — Лучше я провожу вас. Сиэля это предложение обескуражило: — Не нужно. Я сам дойду. — Уже довольно поздно, к тому же, я иду в ту сторону. Мне нужно кое-зачем заглянуть к себе, зато после я смогу с чистой совестью сказать вашему отцу, что вы не гуляете неизвестно где. — Если только так… — невнятно пробормотали в ответ. — Если бы на моем месте был Габриэль, вы бы тоже такое предложили? — Нет. Они попутно ненадолго остановились, чтобы пропустить мимо крупную шумную компанию и посмотреть на звездное небо. — И не потому, что вы и он… — попытался добавить Себастьян. Его перебили: — Я понял. — Нет, не поняли, — мужчина тихо улыбнулся. Ветер ласково играл с пепельно-синими волосами, а в ночной темноте небесные глаза казались совершенно черными. Кожа Сиэля была совсем белой, как у волшебного призрака. Себастьян вдруг почувствовал покой и умиротворение. Со спутником они почти одновременно заглянули вниз, на волны: при свете дня они показались бы крайне волнующимися, нервными, а теперь — ничего, кроме умиротворения. Странная мысль мелькнула в голове о том, что он бы предпочел умереть именно вот так: рядом с красивым юношей или в этих темных водах. Он выдержит пару минут, прежде, чем утонет. Но в познании водных глубин гораздо больше правды, чем во всей его жизни вместе взятой. Вода — это тоже черное пламя. Он смотрел глубже и глубже, пока не услышал над ухом знакомое звериное дыхание. Наваждение. Он не обернулся, а обратился к Сиэлю. — Я увижу вас за завтраком? Уже не терпится услышать вердикт. — За тем же столиком. Себастьян довел Сиэля прямо до дверей. — До завтра, — сказал Михаэлис, стараясь не выразить в этом больше, чем следует. Хотя все равно выразил. И вряд ли Сиэль это заметил. Сиэль просто кивнул и скрылся внутри каюты. Скромный скрип от поворота ручки. Тишина. И рядом, как будто презрительно, фыркнул двойник. Кажется, он ожидал от Себастьяна совсем другого.