В эти воды души моей

Еще через сутки они прибыли на солнечный дивный остров. Теплое море омывало песочные берега, а пышные фруктовые сады утопили гостей в благоухающих сладких ароматах… «Если рай и существует, он здесь!» — восторженно воскликнула Элизабет Мидфорд, и все окружающие туристы тотчас согласились. *** Себастьян и Сиэль шли по узкой тропе, ведущей на пляж. Ноги Сиэля в шортах мелькали впереди, лаская взор. «Святые угодники, за эти ноги я продам последние крохи души, если они у меня только остались», — Себастьян жадно поглощал упругие, тонкие бедра и крошечные ямочки на обратной стороне коленок. Вместе с болезненной белизной кожи ножки казались чуждыми этому миру, но — невероятно желанными. Распаленное жаркое утро, как демон, лижущий холодные стопы ангела. Когда Сиэль оборачивался назад, чтобы что-то показать Себастьяну, — ткнуть пальцем на скалы, напоминающие огромного кролика или на стаю диковинных птиц — мужчина послушно следовал взором туда, куда его посылали, и соглашался с живописностью мест. Хотя оценивать их был по-своему именно вынужден, занятый одним лишь своим наваждением. Покорный, как прирученный зверь, он еще пытался вырваться, и то и дело оглядывался назад, где по узкой, пыльной ленте по пятам за людьми скользил вытянутый исполин: облаченный во все черное, при первом взгляде — одежды, а при втором — сгущающаяся, замкнутая между собственных границ, мгла. Дьявол дышал в затылок; на немой вопрос, посыл негодования и сопротивления создателя, он отвечал куда большим молчанием. Себастьяна пробирал холодный пот. Он создал демона, он и есть этот демон, так отчего же нельзя заставить его исчезнуть? Что ему надо?.. Вместо ответа взгляд сам собой вертался к крамольным местам на молочных ляжках. Это ли не дьявол заставляет смотреть, желать и думать всякое, открывать рот и говорить Сиэлю то, чего сам Себастьян — прошлый Себастьян, «докруизный» — не сказал бы никогда? А если бы была жива Виктория? Если бы нежная супруга была с ним?.. И, опять же, он только давеча сам себе, в лицо черной склонившейся над собой! физиономии сказал, что тварь — и есть он! Себастьян признал демона с самого начала. Галлюцинация не уходит, и не думает уходить. «Совершенно запутался. Это ли не безумие?» Мужчина старается не думать об этом, но если нет мыслей про двойника и роман, всю голову занимают синие глаза и певчий, струнный, животрепещущий голосок. Цвет — насыщенный кобальт, стон океана — образы, символы уводят куда глубже, чем писатель может себе позволить пойти. Как хитросплетенная ловушка. Благоухающий цветок, полный яда и шипов. Может статься, Сиэль сам не такой уж и ангел? Дьявол прав — то есть, сам Себастьян — и Сиэль носит маску. Все не то, чем кажется. Иногда Михаэлис думал, что не заметить его столь настырного внимания сложно, и что Сиэль должен видеть, или хотя бы чувствовать, странное. И всякий раз, как они встречаются взглядами, Себастьян извиняется за самое себя. Он как водоворот стремится утянуть юношу в себя, вобрать все то хрупкое и беззащитное в нем, прекрасно-ядовитое, что никак нельзя демонстрировать и оголять злому, равнодушному, опасному миру. Тихие глаза скользят по острому лицу в ответ. В них поднимается любопытство, и, как будто опасливо, они пытаются скрыть замешательство, непонимание… Азарт? Сиэль, разумеется, догадывается, что он Ягненок, отбившийся от стада, а Себастьян — Волк, но думать так слишком неправильно, нехорошо, а оттого этих мыслей стоит бояться больше, чем самого зверя. Некогда какой-то глупый Баран научил Ягненка, что Волков не существует, или, на худой конец, любого хищника можно перевоспитать в травоядное. Демон мысленно шутит: «Бе-е-е. Во имя бога Барана нашего (ибо кроме Баранов во всей земле и по всему небу нет никого). Беинь». «Аминь» — самое запятнанное слово и — такое же пустое, как бездумное блеянье овцы. Хорошо — неправильно — воспитанный Сиэль бежит от пугающей догадки, а не от Волка. С Волком он решил храбро договориться и выставил перед собой щит. Картонный, зато освященный благими помыслами. «Как это глупо, право», — думает Волк, и язык мелькает между штыкообразных зубов. Зверю ничего не стоит съесть беспомощную добычу прямо теперь, между скал. Свидетелей нет, и пусть что будет. Крики, сопротивление. Небесная роса или слезы? Кровь и вкус обладания. Это все чего стоит жизнь. Не много не мало — власть. Красота. Разрушение… Оно на перепетии созидания и восстановления. Зализывание ран. Дробление костей. Переваривание. Отчаянному писаке-вдовцу, потерявшего свое «я» нечего терять. Себастьян был вынужден остановиться от спутанности в голове. Пальцами он надавил на пульсирующие виски: впрочем, острая боль быстро прошла. Это было, как вспышка, смешок дьявола, окопавшегося глубоко внутри, как короед. Кажется, демон нашел в Себастьяне что-то занятное. Кажется, Себастьян нашел в себе нечто стоящее внимания и… Молчать! Молчать! К тому времени, как мужчина сделал шаг следом за спутником, Сиэль обернулся назад: — Жаль, что Габриэль и Лиззи остались в гостинице. Себастьян мысленно поблагодарил Габриэль и Лиззи за то, что они остались в гостинице и кивнул: — Еще успеют. К тому же, можно сюда прийти вечером. — Если только Лиззи полегчает. У мисс Мидфорд по приезду разболелась голова: местные райские кущи стали ей пока недоступны, и Габриэль, в знак солидарности, решил побыть подле невесты, тихонько развлекать, как истинный джентльмен. Винсент и Рейчел отправились в местный приморский город, Себастьян же изъявил желание пройтись к морю и: «Размять кости в воде», Сиэль тут же вызвался идти с ним. Общество родителей после замкнутого пространства на лайнере, видимо, не вызывало интереса, а находиться с близнецом и барышней мешало правило «третий лишний». Вниз со скалы вела сужающаяся серпантином тропка. К концу она сузилась еще больше, превращаясь в хитро скомканную ленту. Покатился крохотный кремнеевый камень, потянув за собой комья грязи; Себастьян схватил Сиэля и притянул к себе, прочь от обрыва. Очевидная неопасность — пшик, туча пыли и только. — Что вы делаете?! — На мгновение показалось, что сорветесь. Горячие пальцы накрыли другие, сильно сцепленные на талии, как корни дерева или когти охотящегося чудища. — Я крепко стою на ногах. Вы можете отпустить меня, — промолвил Сиэль. — Вы уверены? Отсюда недалеко лететь, но такому как вы, ушибиться можно. Сиэль даже коротко охнул, от какого-то своего вывода, мысли, и все же согласился — сдался — без борьбы: — Хорошо. Вы можете взять меня за руку. Он позволил. Остаток пути они именно так и прошли, держась друг за друга. Ладонь Сиэля, горячая как подножие вулкана и сильно влажная от пота, крепко стискивала мужскую. Особенно — в те мгновения, когда мерещилось, что некто показался на вершине скалы или с дальнего конца берега. Лишние случайные свидетели. У них, разумеется, глаза как телескопы, а языки достигают длины от одного конца пляжа до другого, теряясь в корневище местной туристической пещерки. Слухи, слухи… На пляже никого не было. Пара людей — две далекие точки — и те уже уходили. Шел отлив. Ржаво-серая масса раков-отшельников, ракушек и водорослей растянулась по влажной полосе. Теплые воспоминания — в глазах Сиэля проснулся еще совсем мальчишка. Он поднял и бросил в воду морскую звезду — этакую подгнившую взбухшую лакрицу — с самым легким, почти ребяческим чувством. Затем прогулялся вдоль с Себастьяном. Михаэлис наблюдал за тем, как ветер развевает гладко уложенные волосы, топорща в вольные вихры, и, как допекающие ярко-оранжевые лучи ластятся к молочным ляжкам, а тени, строго наперед, дают отпор на самой крохотной границы одежды, на темно-синей каемке шорт. Он готов был поклясться, что способен смотреть это вечность. Как демон, подглядывающий из безвременной чернющей пещерки, за случайно пролетающим сгустком сияющего эфира — новорожденным, крепнущим ангелом. Он — бабочка, вылупившаяся из кокона. Положение свежей гостьи зыбко и почти бесформенно, пока крылья не просохнут и не распрямятся. Самое время было идти в воду. Становилось все жарче. Себастьян разделся и вошел в море. — Вы идете плавать? — спросил он. Сиэль мялся на берегу, вертя в руках длинную, как коровий язык, водоросль: — Вы будете смеяться, — пробубнил он. — Нисколько. — Я с детства боюсь воды. — И что именно в ней страшно для вас? Щуплые плечи нерешительно поднялись и опустились. — Ощущение… словно падаешь в никуда… оно пугает. Под ногами совсем ничего. Опасность. Бесконтрольность. Дело случая. Я слышал, что даже у опытных пловцов сводило мышцы ног и они тонули. Бабочка должна быть уверена в крыльях, которые носят ее над пропастями, верно? Мужчина задумчиво повел головой в сторону, задевая взглядом паука покато-острые коленные чашечки. Он отер со лба выступающий пот: у воды жара норовила прижать к нагретому песку, как насекомое. — Воде стоит довериться: она сама вас вытолкнет. Поверьте на слово, ей не хочется держать в себе ничего лишнего. Сиэль улыбнулся: — Один раз я чуть не утонул на мелководье… смешно же. — Вы просто испугались и запаниковали. Сколько вам было? — Двенадцать. — Что ж, я вас подхвачу, не сомневайтесь. Если я этого не смогу, то утону с вами. — Иногда вы странно изъясняетесь. — Зато честно. — И что, правда, пойдете на дно за мной? — Как каменное бревно. Сиэль улыбнулся вновь. Он аккуратно положил на песок книгу, которую брал с собой, и стал стягивать шорты. Раздевался чарующе медленно и восхитительно неловко. К тому времени, как он закончил и остался в нижнем белье, Себастьян уже успел заплыть далеко вперед и вернуться. — Ну же, идите ко мне, — Себастьян легко плюхнул в молочно-белое тело брызгами. Юноша и на это робко заулыбался. Он дошел в воду по грудь и тут же попятился назад, едва ноги стали ощущать невесомость, но Себастьян поймал его за руку и притянул к себе. — Не бойтесь. Что же тут такого? — Сам не знаю. Страхи бывают такими глупыми и… разными. Вы сами ничего не боитесь? — Боюсь. Но я вам расскажу после того, как научим вас плавать. — Значит, скорее всего, никогда. Отец с Габи столько раз пытались, что махнули рукой. Габи подшучивал: «На все воля Бога, Сиэль. Разве нет? Отдавшись воде — отдашься воле божьей. Или не доверяешь?» И как видите… я еще не плаваю. Я сам себе не доверяю, а вы еще хотите мне довериться в чем-то. — Я — не ваш отец и не Габи. У меня могут свои методы. — Тогда, надеюсь, вы не будете бросать меня в воду, как бревно, и приговаривать: «Плыви же, плыви!» и имейте в виду, я даже и не подумаю это сделать, как бы ни хотелось. — Даже якорь можно научить плавать. — Врете же. — Немного. Но только для того, чтобы вы сравнили свои возможности с грудой металла. С этими словами Себастьян отпустил Сиэля и отплыл немного дальше. Сиэль поспешно вернулся на мель, где мог ощутить опору. — Плывите ко мне. Смотрите на меня и плывите. Ваша проблема в том, что вы слишком много думаете и доверяете. Не надо ни о чем думать. И доверять — тоже. Плыть — процесс, который не требует от вас ничего лишнего. — Легко сказать. Но… я попробую. Сиэль послушался. Скоро Себастьян вновь обхватил тщедушные руки, и плавающие оказались впритык друг к другу. — Уже лучше… У вас отлично получается. Все еще страшно? — Немного… Если я начинаю думать о том, что под ногами, я забываю, как держаться на воде. Не отпускайте. Здесь глубоко же, да? — Старайтесь отвлекаться. — Хорошо… только… это не всегда получается. Капли, скатывающиеся со лба, блестели в зареве, как роса. Тонко-пухлые, чуть искривленные в опасениях губы такие же влажные и соленые на вкус. Глаза — море. Вкус — море. Не поймав самого мгновения побуждения, Себастьян стремительно коснулся губами губ Сиэля. Сиэль широко распахнул глаза и, чуть промедлив, отстранился в крайнем изумлении. Он было открыл рот, чтобы что-то ответить, но так ничего и не сказал, только еще шире открыл глаза. Тут же он захотел оттолкнуть мужчину, но, наоборот, лишь вцепился в него, как в спасательный круг. Вот он уже вновь стал бояться пустоты под ногами, и паника начинала овладевать им. — Я хочу на берег, — сдавленно пролепетал он. — Тогда плывите. — Это и есть ваш метод? — Не беспокойтесь, я рядом и не брошу вас. — Не надо. — Не надо «что»? Бросать вас или плыть рядом? Сиэль с негодованием, осуждающе сверкнул глазами и неожиданно поплыл в сторону берега. Ничего другого ему и не оставалось. Себастьян подстраховывал его. Когда они оказались на берегу, на пляж со склона уже спускалась группа людей, таких же туристов, человек пять. Семья. Сиэля колотило, но, как был уверен Себастьян, отнюдь не от неудачного плаванья. «Сейчас все будет кончено», — подумал он с падающим в желудок сердцем. Его оттолкнут, как бродячего, смердящего, старого пса — надумал ластиться! Держал ли свое слово Сиэль или была другая причина, но он не ушел. Юноша просто водрузил на голову шляпу и сел на песок, лицом к морю. Притих. Себастьян тем временем поздоровался с мимо проходящими, оказавшимися знакомыми с корабля, а затем прищурил глаза на Сиэля (было просто необходимым вести себя, как ни в чем не бывало): — Вам не хватает рвения. Так плавать не научиться. — А вам не хватает сдержанности. Грудь юноши тяжело вздымалась, глаз он не поднимал, делая вид, что изучает горизонт. — Зачем вы это сделали? Вы же знаете, что грязно. Так нельзя, это… Нельзя. «Так нельзя» — за одни наивные, лепечущие слова Зверь готов наброситься на него прямо здесь, на глазах прочих. — Примите мои извинения, вы правы. Но в тот момент, вы никоим образом не показались мне грязным. Наверное, мне следует помолиться на ночь. Синева пронзила карие глаза внезапной пытливостью: Сиэль не мог понять, подтрунивают или говорят всерьез. Себастьян поспешил опредить любые слова: — Я обратился к вам, Сиэль, не просто так. Уверяю. Мне действительно нужна помощь. Мне становится хуже и хуже…  — Хуже в чем? — Все дело в книге. Я начинаю думать, что мне не следовало ее писать. Видите ли, она сводит меня с ума. — Вы отвергли Бога, и продолжаете смотреть в не ту сторону. Вот что вы делаете. Я не знаю, чем вам еще помочь. — Я видел много людей — слишком много — которые убеждают других в том, что знают единственно-верный путь. Очевидные нахальные лжецы. Однако, как ни странно, несмотря на вашу молодость, я впервые подумал, что смогу кому-то поверить. Вы — чистый. И я хочу хоть немного посмотреть на мир вашими глазами. Сиэль опустил ресницы и задумался. Больше они ни словом не обмолвились о произошедшем. Греясь на солнце, Сиэль нашел пустую раковинку и стал засыпать ее песком. Утрамбовывать. — Идите дальше плавать, я посижу тут, — сказал он. — Только не читайте на солнце. — Я просто посижу. — Хорошо. Плавая, Себастьян пытался как можно полнее представить, что может думать Сиэль, хотя был уверен, в том, что от общения с ним не откажутся. Демон внутри шепнул, что он только что сделал ангела еще более ангелом. «Как это понимать?» «Увидишь». Уже через час они засобирались обратно. — Я хочу сходить в какую-нибудь книжную лавку, — заявил юноша. — Проводите меня. — Будете читать тут? — Буду. Перед сном я всегда читаю. — Вечером сходим гулять? — К морю. Только без плаванья. — Как скажете. — Вы всегда будете это повторять? Как какой-то пес. — Я и есть ваш пес. Неужели вы этого еще не поняли? Сиэль вспыхнул: — Вы говорите странные вещи. Больше так не говорите. — Как скажете. Но вернее было сказать, не пес, а — заблудшая овца. Едва солнце стало подниматься, они покинули берег, чтобы вернуться в гостиницу. Еще не было и одиннадцати. *** По пути им попался ресторанчик, в тени которого, гуляющие и перекусили. Мидиями, хрустящим хлебом с сыром и белым вином. От солнца кожа Сиэля слегка покраснела и сияла. По памяти Себастьяна она должна сладко пахнуть топленым молоком и карамелью — ароматы, не сочетающиеся с местной экзотикой. Ветер еще доносил с юга свежие запахи булочной: горячий хлеб, розмарин. Аромат подсолнухов на углу улицы смешивался с рыбой, пролетал по белесой пыли и перемешивался во влажных локонах юноши. От морской воды, ветра и солнца губы потрескались, и Сиэль то и дело их облизывал: они приобрели совсем яркий, малиновый оттенок. Как Себастьяну нестерпимо хотелось припасть к ним вновь, так пытливо он смотрел на Сиэля, что, в конце концов, это заметили. — Вы вновь так смотрите. — Как? Можете изъясняться яснее, иначе не понятно — стоит ли мне выколоть себе глаза или отворачивать голову от вас? — Вы прекрасно понимаете. — Не совсем, но что прикажете? — Я не понимаю, о чем вы думаете. Может скажите? — Вы невыносимо хороши для этого мира, оттого я и ищу в вас подвох. Мне постоянно кажется, вы не тот, за кого себя выдаете. — А что касается вас? Вы тот, за кого себя выдаете? — Я настолько смешался с грязью, что уже не отличить, где я, а где — она. Сиэль проигнорировал слова и неожиданно спросил: — Когда вы писали о дьяволе, от его лица, что вы чувствовали? Мужчина ответил, недолго думая: — Влюбленность. Сиэль удивленно приподнял брови, Себастьян пояснил: — В людей. Только дьявол может любить людей так, как этого не может бог. — Дьявол не способен на любовь. Думать иначе — обманываться. — Вы в этом так уверены. — Как и вы, — уверенно отозвался юноша, — впрочем, в вашем романе дьявол не играет положительного героя, он весьма… честен. И все же, я не верю, что он мог… Себастьян перебил его: — Когда я вас поцеловал, вам было неприятно? Кобальт в глазах напряженно задрожал. — Это… к чему вы это? — Просто ответьте и, умоляю, настолько честно, насколько можете себе позволить.  — Я не хочу отвечать на этот вопрос. Ставите меня в крайне неловкое положение, поднимая вновь то, что хочется забыть. — Так уж хочется? Сиэль бегло огляделся по сторонам — не слышал ли кто? Себастьян улыбнулся: — В стремлении к свету и «правильному» людьми часто движет страх наказания, а не что-то иное. — Вы себе льстите. — Но это не единственная ваша причина страхов, разумеется. Вы хотите доверять кому-то, переложить ответственность, брать силу со стороны. Самому же себе доверять вы не можете, — продолжал мужчина. Он уже снова чувствовал знакомое сопение над ухом. Свинцовые веки, покрытые короткой шерстью, открывались, как устрицы, обнажая огненные, сочащиеся гранатовым светом, лавы. Он рисковал, играя с Сиэлем: он уже видел, как тот встает из-за стола и убегает, но Сиэль сделал иначе. Он внезапно и бесхитростно улыбнулся. — Вы обратились ко мне за помощью, а не я к вам. Разве не так? Зачем же вы пытаетесь мне помочь? — Я вас провоцирую, это же очевидно. Не люблю молиться, но прошу заставить меня это сделать. Вы — можете? — Вам нужно обратиться в церковь. Я знаю одного человека, он может помочь. — Так вышло, что я решил довериться исключительно вам. В вашу чистоту, повторюсь, я верю. — Вы себе противоречите. Вы только что говорили, что я скрываю настоящее лицо. — Либо скрываете, либо нет, но в таком случае, вы ярче всех звезд на небе, и я определенно выиграю. — Я вас не понимаю. — И для вас это будет хороший опыт. Попытка или… отличный результат? Пальчики юноши забарабанили по стеклу и оторвали от хрустящей булки кусочек. Отправили в рот крошку. Затем кусочек побольше. И еще. Солнце заливало фигурку Сиэля со спины: какие-то лучи, как игра света, померещились мужчине крошечными крыльями, какие бывают у херувимов. «Крючком станет интерес и лесть», — змеиный шепот. — Хорошо, — наконец изрек Сиэль. — Но вы обещаете, что будете… слушаться. И еще — вы отдадите мне свой роман. Все, что есть, все черновики. У вас недолжно остаться от него ровным счетом ничего. — Что вы с ним сделаете? — Это буду решать я. Вас это уже не касается. Вы же мне доверяете, хоть я и не понимаю, к чему все это, но… я узнаю. «Несомненно. Мы оба узнаем». Вслух Себастьян ухмыльнулся: — Да будет так. Но знайте, что этот роман — самое важное в моей жизни. — Именно это я и понял. — И если вы его уничтожите… Сиэль подпер улыбающуюся голову рукой: — То, что вы сделаете с тем, кому сами доверились? Улыбка премило-светлая и в тоже время пытливая. Себастьян нервно постучал пальцами по столешнице и огляделся по сторонам: — … Я хочу заказать кофе. Вы будете? — Нет. Но что-нибудь холодное, пожалуйста.