В эти воды души моей

Себастьян читал газету в гостиной, когда один из юных Фантомхайвов спустился вниз раньше времени — еще никто из их компании не проснулся. Несколько коротких мгновений Себастьян имел возможность наблюдать в чужих глазах легкое замешательство и бурную деятельность ума. Она могла выразиться в мысли: «Сыграть или нет?» однако по одному этому взгляду Себастьян тотчас отличил Габриэля. Близнец, кажется, это понял и мысленно ретировался. Оставаясь собой, Габриэль прошел к соседнему креслу. — Вы рано, мистер Михаэлис, — заметил он. — Не спится или вы жаворонок? — Скорее, я всегда ворона. — Это как? — Это и жаворонок, и сова по удобству, — Себастьян перелистнул газетную страницу и посмотрел поверх нее на юношу. — Я заметил, вы всегда делаете, как вам удобно. Даже если ценой будет отвлечься от оговоренного. — А я смотрю, вы любите играть, Габриэль. — Знаете, мне кажется тут у нас с вами кое-что общее. Нам обоим невыносимо скучно, а то, что происходит вокруг, кажется… кажется таким неубедительным и опостылевшим. Знать бы — что впереди ждет только это и более ничего, так можно сойти с ума! Себастьян усмехнулся: — Нужно знать с кем можно играть, а с кем не стоит. Например, с близкими — не стоит. — Вы знаете, я скажу, по секрету, и может даже разочарую вас — уж извините! — но Сиэль не привязчив. Это то, с чем даже мне приходится бороться. — Не совсем понимаю. — Я объясню так, — Габриэль осклабился. — Если я дам слабину, все разрушится и пойдет вверх-дном, потому что Сиэль такой человек. Мне показалось, вы достаточно умный и проницательный, чтобы это понять. Или внешность обманчива? — Вы хотите сказать… — Я хочу сказать, если я не буду играть свою роль, это придется делать Сиэлю. Таковы правила. Семья обязывает. Вы знаете, что такое семья, мистер Михаэлис? В комнату вошел Сиэль, и Габриэль сменил оскал на нежную улыбку: — Мы тут с мистером Михаэлисом как раз спорили о тебе. Сиэль хлопнул ресницами и смущенно буркнул: — Надеюсь, что-то хорошее. — Ты говорил, мистер Михаэлис учил тебя плавать. Я сказал, что еще ни одному человеку не оказалось это под силу, но мистер Михаэлис пообещал, что ты сам, один, будешь плыть на глубине. — А вы не решили сообщить мне о том, что я буду делать? — Вот как раз приступали к этой части. Верно, мистер Михаэлис? Вы же научите моего братишку плавать в огромном — просто необъятно огромном — море? Себастьян ухмыльнулся, не сводя взгляда с пытливых глаз. Они были такими же синими, как у Сиэля. Однако, если изысканный яд Сиэля прятался на самой глубине, делая ее бархатной и отчаянно голодной, никем непонятой, девственной, то яд Габриэля едва-едва соприкасался с поверхностью, а потому был весьма очевиден. Прелестен, но, если сравнивать между якобы одинаковостью, — пошл. — Несомненно научу, — ответил мужчина. У Себастьяна, собственно, не было и выбора. Он, едва ли не с первой минуты встречи с близнецами, понял, что повязан с ними до конца своих дней. Либо все, либо ничего. Таков закон демонов. — Идет! — задорно хлопнул в ладоши старший близнец и тут же потер их друг о друга. — Жду не дождусь, когда мы с Сиэлем сможем плыть на одном уровне. От Себастьяна не ускользнул взгляд, полный обиды. Брошенный Сиэлем в сторону распалившегося двойника, он как бы говорил: «Вообще-то я тоже здесь есть», но его никто не услышал. Себастьян сделал вид, что не замечает, а Габриэль только подмигнул младшему брату.

***

Сиэль и Себастьян отправились в сад, тогда как мисс Элизабет увела Габриэля бродить по сувенирным лавкам: «Прикупить подарки подружкам». Сиэль целенаправленно повел Себастьяна к фонтанам. Сначала Себастьян решил, что он хочет отвлечь его от беседы о случившемся, о брате и «одном уровне», однако, причина оказалась в другом, и она стала внезапной. — Хочу представить вам одного человека, познакомился с ним вчера. Для Себастьяна это было неожиданной новостью, учитывая, что Сиэль, как он считал, находится под его своеобразным контролем. — Когда это успели? — Вы играли с отцом в крокет. Мой новый знакомый тоже писатель, между прочим. — Вот так новость. — Да. Славный человек. Уверен, вам будет о чем поговорить. — Вот как… Себастьян не мог не отметить воодушевление на юном личике, только непонятного рода: искреннее или напускное, сбивающее столку, — ведь в последнее время в Сиэле — возможно, даже против его воли — просыпалось то самое ложное, как это называл Себастьян, кокетство. Не открытое, на манер девичьего, а гораздо более ухищренное, потенциально опасное, изящное. Но оно в той же степени очаровательно и прелестно, что и девичье. Ловушка, в которую хочется угодить всякому, и из которой не каждому дано выбраться или продержаться с достоинством хоть сколько-нибудь продолжительное время. Язык, на котором только-только заговаривает юный ангел, и который понятен демону — это язык тела. Себастьян всячески внимает скрытым движениям и отвечает покорной смиренностью и жадностью: «Повторите еще раз, я сражен. Вы великолепны, я очарован. Ваш. Ваш… ваш». Это переговоры, которые никогда не надоедят очаровательному ангелу и тем более! старому демону. Этим утром Сиэль оказался сбит словами Габриэля, а замешательства такого рода, как и душевные терзания, только подталкивают к пропасти. У фонтана в виде рыцаря, сражающегося с драконом, сидел мужчина лет двадцати восьми. Шатен, в коричневом и плотном, не по погоде, костюме. Положив нога на ногу, он устроил на коленях широкий квадратный блокнот и что-то записывал, наблюдая прохожих да сидящих в траве лебедей и куцого павлина. Что именно заинтересовало мыслителя — птицы или люди — оставалось загадкой, но по углубленному, крайне отрешенному выражению лица, незнакомец казался возбужденным человеком, даже идейным. — Артур! — позвал Сиэль и по одному тому, как это было крикнуто — легко, смело и непринужденно — Себастьян догадался о скорой степени доверия. Того доверия, которое возникает едва ли не сразу же после признания человека безопасным и в чем-то похожим на себя. Этот новый знакомый казался Сиэлю близким по духу, иначе бы такого громкого и уверенного оклика не прозвучало, это не в характере Сиэля. Более того, Фантомхайв махнул человеку рукой и широко улыбнулся. Мужчина тотчас поднялся на ноги и неуклюже обронил блокнот. — Д-доброе утро, Сиэль, — он слегка заикался и выглядел смущенным. — Что-то пишете? — Сиэль, как мальчишка, переминулся с носком на пятки и обратно. — Я? О, нет-нет, это так… каракули. Н-не стоят внимания… Себастьян смерил незнакомца пристальным взглядом, чем вызвал неловкость. Сиэль поспешил представить мужчин: — Себастьян Михаэлис, это мой новый друг — сэр Артур Уордсмит. Артур, мистер Михаэлис тоже писатель, как и вы. — Надо же, вот так совпадение, — растерянно улыбнулся Артур и тут же спохватился. До кончиков ушей он стал красным, как помидор, и активно зажестикулировал руками, выставив ладони вперед, — только я ведь даже не писатель! Я так… мне еще очень далеко! — Вы очень скромный человек, Артур, — мягко перебил Сиэль, затем поднял улыбающееся лицо на Себастьяна и пояснил, — рассказы сэра Уордмиста публикуют в журнале «Современник» на первых страницах. В это мгновение Себастьян почувствовал, как улыбка Сиэля расплавляет все вокруг очарованием. Осознание тотальной радости и благодарности только за то, что Фантомхайв младший существует. В этом театре абсурда, бессмысленной игре… в скучнейшем аду. А затем голову начинало сжимать тисками и в глазах темнело: хотелось, чтобы исчезли ослепительные фонтаны с этим дрянным лубочным Артуром, и чтобы тьма, наконец, поглотила Себастьяна и Сиэля. Чтобы они вошли в нее, как в глубокую воду. Прохладительное спокойствие. Тишина. Больше всего на свете Себастьян желает оказаться поглощенным синей бездной души. «Нас могут просто оставить одних? Одних на целом свете?» — шепчет демон. Почему я должен разговаривать с кем-то еще? Реагировать, отвечать. Какая это все глупость! «Давай же. Давай». — Приятно познакомиться, мистер Уордсмит, — рука брюнета крепко обхватила и пожала руку коллеги. Она нервная: цветок на ветру. У Уордсмита длинные и чуткие пальцы со слабой хваткой. Такая бывает у крайне неуверенных в себе людей. — Можно просто Артур. — Вы здесь один? — поинтересовался Себастьян. — Да, и, признаться, я бы не оказался в столь волшебном месте, если бы не заботливая тетушка. Она вдруг решила, что мне необходимо поправить здоровье в теплом климате. — Тогда место выбрано удачно. Здесь отогреваются даже самые заледенелые кости. Артур улыбнулся, видимо подобранному эпитету, так как невнятно повторил его шепотом, точно запоминал. Тем временем Сиэль поднял раскрытый блокнот и передал в руки владельца. — Вы обронили. — Не стоило утруждать себя!.. Я бы сам… Спасибо. Сиэль улыбнулся: — Пустяки. Рисовали птичек? — он успел краем глаза отметить странные наброски углем: длинные шеи, крылья и человеческий профиль с носом-клювом. — Зарисовки на полях. Привычка. Знаете, когда думаю над чем-то, рисую небольшие образы, которые приходят в голову, все подряд. А это не птицы, а скорее, мальчики-лебеди. Я работаю над… ох, над сказкой. Договорив это Артур вновь покраснел до ушей, будто сказка — нечто постыдное и недостойное. — Мальчики-лебеди? — подхватил Себастьян и приподнял одну бровь. Он зацепился за произнесенное, как сторожевой пес за брошенную через ограду палку. Артур почесал затылок, затем нос, на кончике которого осталось пятно угля. — Не поверите, пришла в голову мысль… глядя на вон тех лебедей и… юношей, играющих на фоне… одним словом, написать сказку про мальчика-лебедя. «О, вот оно что, — подтрунивает демон, — наш Артур — потенциальная жертва «мальчиков-лебедей». Разве нас проведешь?» — Дайте угадаю, у него длинная шея и невероятно хрупкое телосложение, а еще взгляд с потусторонней поволокой. Этакий идеал чистоты, выуженный из этой самой сказки. У Артура глаза округлились: — Как вы… догадались? — Я могу угадать даже цвет глаз. Видите ли, я имел частый случай гулять с господином Фантомхайвом на фоне лебедей. А там уже ассоциации, сравнения — дело чрезвычайно простое и естественное. Вы же понимаете. К тому же, уверен, что на всем острове не найдется другой более подходящей музы. Так что… у лебедя, разумеется, синие глаза, белая кожа и субтильная фигурка божества. Он слишком прямолинеен, но именно теперь так и нужно. Но писатель, слушающий двоих, сделал вид, что ничего — совершенно ничего — не понял, он легко хохотнул и заметил: — Невероятно, как два творческих человека могут иметь столько общего. Это очень занятно. — Он попытался отвлечь обоих, тогда как Артур от чего-то снова покраснел и не мог сказать ни слова. Себастьян только улыбнулся: очевидно, что демон видел его насквозь. Артур, в отличие от Сиэля, не пытается быть тем, кем не является. Он чист, как-то же лебяжье перышко. Пахнет благородством. Нет, им буквально несет за версту. Редкий тип. Лубочный. Открытый. Честный. Но благородство, начиная с n-ой степени — это высшая степень идиотизма. Сравнимо лишь с дегенератством. Опасно оно только в том, что может привлечь и увлечь за собой то, что дорого. То, что хочет притворяться тем, чем не является, или — не умеет иначе. У Сиэля глаза сияют, когда он смотрит на Артура: «Я такой же, как ты». Но это — ложь, Сиэль. «Два ангела образуют тандем. И что ты будешь делать теперь, демон?» Втроем они бредут вдоль озера, затем Сиэль легко тянет Себастьяна за рукав и шепчет на ухо, довольно громко, что занятно было бы прокатиться в лодке, и Себастьян послушно исполняет желание. С сэром Уордсмитом они гребут по очереди. Сиэль улыбается с лимонных утят, проплывающих за уткой. Он ловит рукой водянистый цветок. Из благоухающих недр вылезает белый пушистый шмель и кружит над головами людей прежде, чем улететь восвояси. Себастьян то и дело смотрит на Сиэля, который делает вид, что не замечает этого. Артур ловит пристальные чужие взгляды и рассуждает о проблеме современного текста, немного заикаясь. Ему становится жарко и пиджак он снимает, оставаясь в белой накрахмаленной рубашке. Слишком много белого цвета: фонтаны, лебеди, ослепительный рыцарь. Блики воды. Весь белый свет. Тошно. Вот бы скрыться куда-нибудь в тень, под иву. Эти острые, розоватые колени рождены оказаться под его ладонями. Лебяжья, своенравная шея — безукоризненный Млечный Путь, ведущий из рушащегося мира — одноразовой, прогулочной лодчонки — в теплую обитель Тьмы, из которой оба они сотворены. Томные, синие воды души Сиэля. Себастьян мысленно припадает к коралловым губам и нагретому днем лбу. Он упивается и живет запахом юного, сладкого тела. Артур управляется веслами развязно-меланхолично, и лодка едва движется; Сиэль хвалит Артура, сравнивая его манеру с греблей брата: «Вы еще не знакомы с ним, так я познакомлю». Но когда весла берет Себастьян, Сиэль просит грести шибче: — Медленно, не находите? Вы можете быстрее, Себастьян? Мы можем обогнать ту лодочку вдалеке? Было бы занятно… Если, конечно, вам под силу. Лодку едва видно — размазанное пятно, оно затерялось в бликах воды. Себастьян молчит, только скоро управляется веслами, гребет со всей силы. Лодчонку они обгоняют с ветерком, дама в лодке с лохматой собачкой смеется и машет в след. Себастьян вспотел и тяжело дышит, Сиэль загадочно улыбается, наслаждаясь погодой, а Артур замечает, как славно прогуляться вот так в лодке за увлекательной беседой. — Как думаете, Артур, а у рыцарства еще есть будущее? — интересуется Сиэль. Это он спрашивает после обсуждения рассказа Уордсмита о рыцаре, отдавшему жизнь за мешок котят — уж так вышло. «Рассказ необычный и интересный, но, полагаю, лично меня жертва рыцаря так не вдохновила бы, окажись в мешке не котята, а, скажем, щенята», — пошутил Себастьян. Сиэль хихикнул, объясняя Артуру: «Мистер Михаэлис обожает кошек». — «Вот оно что!» — Уверен, что есть! — как-то чересчур горячо восклицает сэр Уордсмит. У него глаза загораются. — Знаете, я рад, что вы спросили. Кажется, не очень многие задумываются о разнице благодетели и видения хорошего и злого, а, самое главное, о борьбе между ними. Я уверен, что в силах каждого из нас сделать мир лучше. Сиэль откидывается немного назад и кладет в рот соломинку. На покато-острых коленочках играют солнечные зайчики, а по кромке гольфика ползет божья коровка. Всякая тварь божья — уродливая и нет — так и льнет к этим ногам. И Себастьяну нестерпимо хочется смахнуть жучка, да и рыцаря, прочь из лодки. Ему не хочется вступать в рассуждения — здесь это бессмысленно, и эту бессмысленность и желание очень явственно замечают синие глаза. Они посмеиваются, прищуриваясь. Они знают, что Себастьяну все равно, даже окажись в том мешке младенцы. Сиэль протягивает слова, как бы невзначай: — Случайности не случайны. Артур, знаете, Себастьян как раз пишет книгу о противостоянии добра и зла с точки зрения последнего. — Правда? То есть… со стороны зла? — От лица дьявола, — добавляет юноша. Артур бледнеет и вздыхает, выходит смешное, нечто вроде «ах» и «ох». — От лица сатаны! Никогда бы не решился. — Не о противостоянии, Сиэль, я вас поправлю, — замечает брюнет, — а о тотальном слиянии того, что является по сути, одним и тем же. Я никоим образом не разделяю добро и зло. — Я говорю в контексте нашей беседы, — улыбается юноша. Артура слова Себастьяна зацепили за живое. — Как не разделяете, простите? Если не разделять, то что же будет? — Будет мудро и целесообразно тому, что происходит. — Решительно не понимаю. — Я к тому, мистер Уордсмит, что считаю рыцарство — блажью и пустой тратой времени. А также — лицемерием. — П-почему? Мир держится на добре, неужели вы с этим не согласитесь? — Мир держится на разуме. Не будет разума — не будет мира. Сердце и прочие шалости для детей, играющих в песочнице. Те, кто вырос, двигают и творят мир, а те кто нет, прозябают в детской с лошадками и картонными мечами. — Я абсолютно не согласен. — Потому что вы категорично разделяете. Это невозможно. Рыцари, разрешите так выразиться, живут на убеждении, что делают мир лучше, но они понятия не имеют о тяжести выбора и взятии ответственности на свои плечи. Для них все разделено на четкие черное и белое, но, простите, мир устроен гораздо более сложно. Человеческий разум не может постичь всю масштабность и систему мироздания. Так, кому решать, что можно, а что нельзя? Хорошо и плохо — это даже не детское мышление. Это внушаемое убеждение. Паразит, от которого следует избавляться. — Если видите нуждающегося, попавшего в беду — вы помогаете ему. Все просто, в этом не может быть неправильно. — Не всегда это разумно. Бывает так, что человек заслужил то, что получил, или мои ресурсы не позволяют протянуть руку помощи. Или же… я просто этого не хочу. Просто так. Я имею право не хотеть чего-то. — Вы говорите ужасные вещи, это не по-божески. — Видите. Вы опять разделяете. Столь вероломны в своей уверенности что вы можете что-то решить и ради чего? Допустим, есть хороший человек. Он счастлив, потому что «несет добро». О, он буквально светится изнутри. Но за счет чего он хороший? Он использует других, чтобы поддерживать в себе это ощущение. Быть добрым это тоже самое, что быть и злым: поддерживать статус и ощущение ради себя любимого. Разве это не лицемерие? Все эти святые… не велика работа отказаться от всего ради мнимой «святости». Но какое же раздутое эго у этих людей… Такие люди — гораздо страшнее, чем серые и грязные обыватели, те хоть честнее. Лицо Артура побагровело, но не от смущения: — Разумеется, я хотел бы быть хорошим! А кто нет? Ваша точка зрения губительная и ведет в никуда, мистер Михаэлис. Мне даже сказать нечего! Это решительно… это… Сиэль, вы меня поддерживаете? Синева глаз стремительно юркнула к озерной глади ровно до того, как в нее вперилась упрямость «рыцаря». — Я поддерживаю Господа Бога нашего и только его, — отозвался юноша. Он поплескал пальчиками в нагретом озере. — Я бы не хотел вступать в этот спор, если можно. — Мистер Фантомхайв усердно работает со мной, — ответил Себастьян. — Кто знает, Артур, может быть, в следующий раз, когда мы встретимся, вы меня не узнаете, и я буду паинькой. — Работает? — переспросил писатель. — Сила невинности столь сильна и очаровательна, что даже такие, как я, порою падают перед ней ниц. Я уже готов пасть, — тонкие губы растянулись в улыбке, — о, нет, уже упал. Сапфировые и карие глаза встретились взглядами, однако, Сиэль поспешно отвернул лицо. Щеки окрасились в невинно-розоватый оттенок. — Рыцари, негодяи… все падают ниц, — продолжал Себастьян. — Сэр Уордсмит, вы не находите в профиле нашего попутчика черты того самого идеала, за которым гоняется и добро, и зло? Вы, как истинный рыцарь пера, должны понимать, о чем я говорю. Артур нахмурился. Он оглядел юношу со скрупулезностью дряхлого, мудрого профессора девственника. — Определенно, в мистере Фантомхайве есть нечто подобное. Когда я первый раз увидел его, я поразился… Сиэль вспыхнул и прикусил нижнюю губу. — Прекратите, пожалуйста, — пробубнил он. Второй раз за день о нем говорят так, словно его нет рядом и он не слышит. — Вас так легко смутить, мистер Фантомхайв, — прищурил глаза Себастьян, — к слову, это одна из тех самых черт… — Лучше гребите к берегу. Оба. Мужчины переглянулись и улыбнулись.