Такая хорошая жизнь

- Малышка, - тихо говорит Намджун своим шикарным голосом, ласково-ласково, хотя, если честно, он говорит «бэйби», - ты же сделаешь кое-что для оппы? Чимин моментально расплывается в широкой улыбке, и смотрит снизу вверх такими преданными глазами, что не грех было бы и подумать всякого, но это, безусловно., не так. - Конечно! Намджун благодарно улыбается, и трогает любимую малую за дурацкий хвостик на макушке, завязанный резиночкой-радугой. - Что нужно сделать? - М… - Намджун смотрит хитро и заговорщицки, а говорит ещё тише, - мне очень, очень-очень нужно, чтобы Юнги оказалась в нужном месте в нужное время. Если я сам её позову, она начнёт упираться и спорить, знаю я её, ещё вспомнит, что ей ничего не нужно, и всё хорошо и так. Чимин вздыхает очень понимающе: с Юнги трудно, труднее, чем с физикой в школе. - В общем, ты меня понимаешь. - Да, оппа. Я всё сделаю, только скажи, когда и куда её притащить. Намджун немного думает. - Завтра, к восьми, я скину тебе карту. И пусть она не догадается. Чимин скрещивает руки на груди, и опять смотрит, только теперь – как на дурака. Это она умеет, к слову, очень хорошо. - Она не догадается, даже если я скажу ей прямо! Твоя женщина вечно где-то не здесь, оппа. В целом, Чимин права, а ещё она, совсем девочка, совсем юная, с таким смачным пониманием произносит «твоя женщина», что Намджун покраснел бы, не будь он уверен на миллион процентов, что плюшечка никогда за ними не подглядывала. А Юнги и правда вечно не здесь. - К восьми приведу, а сама тихонько исчезну. Ой, Нам, мне пора, за мной пришли, пока. Чимин оставляет на щеке парня след розового блеска для губ, подмигивает ему на прощание, и уносится к своей футболистке, едва ли не рассыпая счастливые блёстки вокруг. Намджун думает, что эти две – странная парочка. Впрочем, кто бы говорил, кто бы говорил. Если быть предельно объективным и справедливым, то Юнги – самая-самая неподходящая девушка. Она не подходит ни Намджуну, ни шумному городу, ни этому времени, - ничему и никому. Намджун любит её до одурения, больше, чем можно, сильнее, чем нельзя. Её острые непривлекательные коленки, выпирающие и угловатые на тощих ногах, украшенные вечными синяками, потому что Юнги всё время падает в «здесь» из своего «там». Он любит её мальчишеские, трогательные пальцы, с чуткими подушечками и, чёрт подери, просто идеальными ногтями. Он любит её острые плечи, локти, снова колени, от которых на нём тоже синяки, маленькие и бледные. Он любит её белую кожу, узкие треугольные глаза, и её невыносимо живой, сочный, розовый-розовый рот. Её невнятную речь, шепелявые согласные, бархатистый шелестящий голос. Он любит её всю до одурения, до спазма, до смерти и дольше, дальше. Наверное, это будет не легко, но он собирается провести с ней всю жизнь, до самого победного конца, и, наверное, он будет довольно скорым. Когда Юнги приходит, как всегда, опустив взгляд на носки своих лаковых туфель, оставшихся ещё со школьных времён, Намджун не сразу понимает, в чём дело. Что с его рыбкой не так. А потом она поднимает голову, и смотрит на него своими мультяшными глазами, и вдруг краснеет так, как ещё не краснела. - Джун, - шепелявит она, и опускает голову ниже прежнего, прячется за чёлкой. – О, Джун… Нет, в её селёдочью голову и не приходит удивиться их встрече. И, наверное, страшно банальным, но всё же свечкам, паре сотен, кажется, свечей, расставленных под широким мостом, почти у самой воды. Юнги думает только о том, что она, наверное, всё же некрасивая, теперь – хуже, чем раньше. - Ты отрезала чёлку? – Намджун подходит к ней, и наклоняется, пытаясь заглянуть в лицо, осторожно трогает непривычно короткие волосы надо лбом. Чёлка ему нравится, ровная, чуть прикрывающая брови. Его малышке так идёт. - Юнги? Юнги, хорошая моя… Она стесняется страшно, но он-то привык, он знает, как с ней надо: не затягивать, пока она совсем не ушла в себя, и не отвлекать её лишними мелочами. - Ты очень красивая. Слышишь? А когда мне исполнится двадцать один год, ты выйдешь за меня? Юнги смотрит на кольцо, простое кольцо, лежащее на протянутой ей ладони, на самое красивое во вселенной кольцо, тускло поблескивающее парой камушков. И не может вдохнуть, не получается никак. Никак ей не ответить ему! А он же ждёт, ждёт, и ему важно, чтобы она ответила, а она только задыхается и краснеет, и сердце в её хрупкой груди бьётся так сильно, что его, кажется, видно через одежду. Намджун терпеливо ждёт, он волнуется страшно, потому что он не шутит, он серьёзно, но это Юнги, и чего от неё ожидать – никогда не знаешь. - М, - тихо говорит Юнги ещё через бесконечные несколько десятков секунд, и больше не говорит ничего, только берёт кольцо, делает полшага вперёд, и прижимается к его плечу горячим лбом. На селёдочьем это обозначает «да, Ким Намджун, я буду твоей женой, даже если придётся ждать этого тысячу и одну жизнь». Намджун этот язык уже хорошо знает. Намджун этот язык уже хорошо знает, поэтому просто обнимает крепко-крепко, и улыбается, как дурак. - Теперь ты – моя невеста. - Невеста, - эхом повторяет Юнги. А Чимин, как-то забывшая уйти, зажимает себе рот ладошками, и ревёт как маленькая, потому что они такие хорошие, такие счастливые, такие прекрасные, самые красивые во вселенной.