Путешествие длиною в жизнь

Мы летели в сторону Берлина. Изначально мне казалось, что за нами наверняка полетят советские самолеты и попробуют сбить. Однако, когда я выглянула в окно, то заметила ужасающую картину. Советские аэродромы, дороги и железнодорожные пути были уничтожены. Более того, танки и машины которые нам показывали на военных парадах — они были изрешечены пулями и снарядами, что я не могла найти слов, чтобы описать свои эмоции. Нам говорили, что наша техника и самолеты лучше, а на деле выяснилось, что немцы были куда лучше подготовлены к войне, чем мы. Даже если брать униформу, я заметила что у немцев униформа и сапоги гораздо лучше сшиты и сделаны. СС, я пока по незнанию сравнила с НКВД. Такие же люди сидят там. Сказать, что глава СС произвел на меня какое-то страшное впечатление. Я не могла. Он больше походил на школьного учителя, а не на главу такой страшной организации, какую нам представляли в советских средствах массовой информации. Тогда я еще не знала всей правды об этой структуре и о ее преступлениях. Сейчас меня волновало то, что у немцев есть все. Еда, вода и транспорт. Благо у меня осталась еще и плитка недоеденного шоколада. Но прежде чем съесть ее, я предложила Вайту. Он лишь покачал головой и отвернулся к окну. Вайт мало чем отличался от капитана НКВД Лазарева. По крайней мере, по характеру. Было трудно поверить, что он является полицейским. Ведь он даже не стал задавать мне никаких вопросов. Интересно, почему? — Господин Вайт, я могу задать вопрос? — тихо, почти слышно спрашиваю я. — Конечно, задавайте. — Мы что и вправду летим в Берлин? — я все не как не могла поверить в это, поэтому каждый раз переспрашивала его об этом. — Да, совершенно верно. — А почему именно туда? — все не могла успокоится я. — У вас есть там дальние родственники, — спокойно отвечает он, немного улыбаясь. — Мы им сообщим, что вы живы и передадим под опеку. — Правда? — удивилась я. — Да, девочка моя, — сказал Вайт, аккуратно поправив мои волосы. —  Но в начале мы заедем в Гестапо на на Принц-Альбрехт-штрассе, 8. — А что там? — Там вас зарегистрируют, как жительницу Берлина с пропиской. Заодно подтвердят, что вы являетесь гражданкой Рейха, — выдал он и положил все документы в небольшой чемодан. — Возможно, что наш шеф заинтересуется вами и сделает, если так можно выразиться, допрос. — Допрос, зачем? — Видите ли, у нас бывали случаи, когда евреи, поляки и представители других народов говорили и писали на идеальном немецком. И при этом лгали нам, что они на самом деле немцы. — И что их ждало? — По-разному бывает, кого пытки, кого расстрел. Некоторых, лагеря в которых они беспросветно трудились. Без еды и воды, — мужчина сразу же заметил то, как я побледнела. А если они узнают, что я не немка и так же убьют меня? Нет, я не хочу. Не хочу даже думать об этом. — Не бойтесь, вам ничего не угрожает. Наш шеф настоящий полицейский со стажем. Он сразу поймет, что вы не врете. Здесь главный момент, ни один немец не знает идиша и иврита. Исключением являются только Гейдрих и Эйхман. У них по легендам есть еврейские корни. Поэтому, они и проверяют каждого человека задавая им вопросы. Я поняла, что теперь моей главной задачей является не выдать себя и свое знание идиша. Если вдруг они узнают, то мне конец. В Германии, я буду абсолютно беззащитна и меня быстро арестуют. — Я вам вот что посоветую. Мюллер человек прямой, если вдруг он начнет говорить, чтобы вы смотрели ему прямо в глаза. Смотрите и не поворачивайте свой взгляд влево или вправо. Он сразу что-то заподозрит и еще кое-что. Не показывайте ему, что вы его боитесь. Мюллер любит вытянуть душу, — сказал мужчина, взяв меня за руку. — Ну и последнее, не общайтесь с Шелленбергом. Этот тип лишь пиарщик. Достоинств у него нет. Его лишь держат из-за хорошего отношения Гейдриха. — Понятно, спасибо за информацию, — ответила я с некоторым отторжением. Я по-прежнему испытываю некую неуверенность сродни необъяснимому страху, боясь того, что ждет меня впереди. Вот только теперь к этому внезапно примешивается и кое-что еще — совсем уж странное. — Хорошие новости, — оповестил нас пилот самолета. — Через час мы будем на военном полигоне Люфтваффе». — Отлично, машина модели мерседес будет ждать нас на одной из площадок, — подчеркнул СС-овец. — Где мы сейчас летим? — Над Польшей. — Над Польшей, это хорошо. Поляки очень счастливы, что мы наконец научим их порядку и морали. Все должны работать и каждый получит то, что желает, — указал Вайт. — Да, поляки очень ленивый и глупый народ. В прошлый раз, я ждал целых четыре часа. Пока эти увальни наконец не заправили самолет, — отметил Пилот. — Да уж, Польша — это настоящее мусорное ведро, — добавил он посмотрев вниз. Внизу шли люди, которых выгнали немцы из какой-то деревни. — Вы только посмотрите в окно, — саркастично заметил пилот. — очередных поляков выселили. — Вайт и я посмотрели из окна и увидели женщин, стариков и детей. — А где же мужчины и юноши? — спросил Вайт, — я вижу только стариков и детей. — А их кажется расстреляли. Ну или отправили в лагеря под Треблинкой. Там говорят какие-то эксперименты проводятся. — Что за эксперименты? — спросила за Вайта я. — Не знаю, — сказал Пилот, — но когда война в России кончится. Я надеюсь отучиться на химика или физика. Затем, с удовольствием поработаю там. — Серьезно, вы готовы выполнять приказы и не рассказывать об этом другим? — спросил Вайт явно заинтересовавшись новым кадром. Им как раз нужны люди для решения различных задач. Особенно тех, что связаны с евреями, поляками и пленными. — Все ради Рейха, — с энтузиазмом заметил пилот. — Отлично, назовите свою фамилию и имя. — Пожалуйста, Курт Вагнер. Я с юга Германии, Австрия, — ответил пилот. — Спасибо, я буду иметь ввиду вашу кандидатуру, — подчеркнул Вайт. Пилот посмотрел в лобовое стекло. — О, мы наконец-то над территорией Рейха летим. — Отлично, через сколько мы будем на Аэродроме? — Через полчаса, Унтерштурмфюрер. — Спасибо.  Наконец, после интересного разговора. Они сели на посадочную полосу. На улице уже темнело, но тусклый цвет фонарей хоть как-то освещал пространство. Я задираю голову кверху, с надеждой оглядывает темные окна их аэродрома. Холодный и промозглый ветер неустанно заползает под платье из легкой ткани, отнимает последние крупицы тепла. Я ежусь, без конца обнимаю себя за плечи, подношу ко рту замерзшие пальцы, щедро обдаю их горячим дыханием. Лишь бы согреться. Не лишь телом, но и душей. Я вздыхаю, когда вижу, как нам подъезжает машина. Несколько коротких мгновений топчусь на месте и нерешительно иду к машине. С каждым шагом дышать ровно все труднее. Еле переставляя ноги, подхожу ближе, судорожно сжимая правой рукой подол платья, впиваюсь бледными пальцами в приятную на ощупь ткань. — Хай Гитлер поприветствовали Вайта и Соня другие гестаповцы. — Хай Гитлер. — У вас есть багаж? — спросили они у Вайта. — Нет, — ответил он. — Всего лишь небольшой чемодан, который поместиться в салоне. — Ну и контраст, — сказала я, садясь в машину. —  В Минске светит солнце, а в Берлине пасмурно и дождь небольшой. — Ну что ж, поехали. Группенфюрер ждет нас. Мы проехали несколько улиц и каждая из них называлась штрассе или плац. Но названия явно были связаны с историей города. А некоторые и с определенными людьми. Машина остановилась перед зданием бывшей гимназии. Раньше там было музыкальное училище. Теперь вместо музыкантов, здесь находилась одна из главных структур РСХА (Главное Управление Имперской Безопасности). Выйдя из машины, все мы направились к главным дверям. Открыв их, они вошли в здание. Я заметила, что внутри здания не висела Свастика, в то время, как в самом городе ее было настолько много. Мне даже Москва казалась менее театрализованной, чем эта декоративная обстановка в Берлине. Как говорится, все кричало и веяло духом национал-социализма. Я и четверо гестаповцев прошли к столу, где сидел человек, который отвечал за регистрацию тех кто вошел и вышел. Мысли путаются, я едва держусь на дрожащих ногах. Слишком многое произошло сегодня, нужно успокоиться, как следует подумать обо всем. Да и лучше бы не испытывать судьбу понапрасну. — Хай Гитлер, — сказал Вайт обращаясь к человеку за столом. — Хай Гитлер, — ответ был однотонный и совсем равнодушный. — Мы приехали по приказу Рейхсфюрера и доставили новоиспеченную гражданку Рейха из России, фольксдойче, — объяснял Вайт. — Понятно, ваши документы и удостоверение личности на стол, пожалуйста. Вайт достал свое удостоверение передал его сотруднику полицай-секретариата. Тот посмотрел и проверил все. В документах все было в порядке. — Хорошо, ваши документы, — сказал он обращаясь к девушке. — Пожалуйста, я передам, — ответил Вайт за меня и передал новые документы полицейскому секретарю. Здесь полицейский обратил внимание на то, что документ неправильно заполнен. — Документы выдаются после 15 лет, здесь написано, что девушке 14 лет. — Прошу прощения, как вас зовут? — поинтересовался Вайт. — Унтерштурмфюрер Генрих Бест, — ответил он присматриваясь к документам. — Здесь такое дело, господин Бест. Эти документы были сделаны в Минске при личном участии и руководстве Рейхсфюрера СС, — подчеркнул Вайт. — У вас есть письмо от Рейхсфюрера? — задал вопрос регистратор. — Да, вот оно, — сказал Вайт и достал из портфеля документ и протянул документоведу. — Так, посмотрим. В письме было следующее: «Согласно данному документу, прошу считать Анну Шульц, 1 апреля 1927 года рождения. Истинной арийкой и гражданкой Третьего Рейха. Всю ответственность беру на себя и ставлю свою подпись с печатью. Таким образом, все документы которыми с 28 июня 1941 года располагает эта девушка, являются настоящими Подпись: Рейсфюрер СС Генрих Гиммлер 28 июня 1941 года» — Что-то не так? — спросил Вайт. — Ничего, сэр. Просто я должен уведомить группенфюрера об этом, — ответил Бест. — Подождите немного. Бест взял телефон и позвонил сотруднику из отдела почты. Вышел человек с желтой выпушкой на фуражке. Нечто подобное я видела на фуражках у сотрудников НКВД. — Вассер, отнесите эти документы господину Мюллеру или его секретарю. Желательно, чтобы вы передали лично в руки ему. Поняли, идите, — приказал Бест. — Да, сэр, — ответил Вассер и ушел. Через минуту ему позвонили сверху. — Да, так точно господин Группенфюрер. Да, у них есть письмо от Гиммлера и он если нужно все подтвердит. Все понял, — подчеркнул с некоторым волнением Бест. — Вы можете пройти в кабинет Группенфюрера. Только вы и девочка. Вы помните как надо идти? — Да, сэр. Второй этаж направо. — Хорошо, идите, но помните что через полчаса у него совещание с Гейдрихом. Поэтому, прошу вас, не задерживайтесь, — пояснил Бест. — Отлично, так и сделаем, — согласился Вайт и вместе с портфелем и девушкой пошел в сторону лестницы. Я была одной из немногих, которая увидела кабинеты высших офицеров СС. Правда, я не знала кто там сидит. Однако, я была одной из первых девушек, которую решил допросить Группенфюрер СС Генрих Мюллер. Мы пошли к кабинету на втором этаже. Поднявшись по лестнице. Они оказались в Холле, который вел к разным департаментам и отделам. Найдя нужную дверь, они подошли к кабинету Мюллера. Неожиданно для них из комнаты вышел Вассер. —  Только девочка. — Господин Вассер, но ведь нам сказали. — Только девочка, — повторил СС-овец. — А документы? — спросил Вайт. — Передайте мне их. Я положу на стол Группенфюрера, — ответил металлическим голосом Вассер. Почему это происходит? Почему это всегда происходит? Сопротивляться. Не поддаваться. Делать хоть что-нибудь. Но я не могу. Мощный, животный страх бьется о грудную клетку в такт сердцу, почти парализует. Не оставляет мне никакого шанса. Она же только беззащитный зверек — только жертва — угодивший в лапы голодного хищника. Хищника, которого называют судьбой. Я зашла в кабинет, а за мной последовал и Вассер. Генрих Мюллер сидел за столом и изучал какие-то дела связанные с евреями из Польши. — Господин Группенфюрер, мы привели девушку к вам, — подчеркнул Вассер. — Понятно, хорошо. Вы можете нас оставить Вассер, — ответил Мюллер. Вассер кивнул и без слов покинул кабинет. Мюллер убрал папку с делами о польских евреях в стол и принялся изучать дело Рейхсфюрера СС о русской девочке немецкого происхождения Анны Шульц. Мюллер посмотрел на Соню. Его холодные глаза, словно сверлили в ней дыру, но никакой угрозы от него она не ощущала. Может это Вайт помог ей побороть страх или наоборот она так боялась, что ее раскусят. Что готова была сказать, все что угодно. Впрочем, это было не мудрено. Вайт по образованию психолог и поэтому он мог ее убедить, чтобы она вела себя естественно. Мюллера насторожило то, что девочка смотрит ему в глаза не отводя их в сторону. Обычно те, кого он допрашивал терялись на допросе. Это девочка или девушка нет. Напротив, она проявляла холодную стойкость и закалку. Обычно такие глаза бывают у тех людей, которые видели смерть и ужас. Однако, если верить записям, она действительно видела как погибли ее родители. Есть еще один вариант, русские могли подослать шпионку. Но тогда зачем им посылать ребенка или это ее выбор. Он, еще раз, взглянул на тесты и оценил насколько она умна. Судя по результатам, она знает немецкий лучше многих членов Гитлерюнгенда и даже членов СС. Однако, ему не давали покоя некоторые сомнение, насчет это девицы. Может задать ей вопросы напрямую. Лучше сделаю так. Эйхман написал записку. Проверим ее на знание языка нашего главного врага. На записке было следующее: די ווינט וואקסט שטארקער, אַזוי מוזן פּרובירן צו לעבן! Соня посмотрела на лист, где это было написано. Но ничего не поняла. Она помнила идиш в детстве, а потом стала забывать со временем. Она вглядывалась в нее. Пока не поняла, что это лишь испытание. Единственное слово, которое она поняла было לעבן. Другие нет. — Идиша вы не знаете, — заметил Мюллер. —Следующий вопрос, у вас были знакомые евреи в СССР? — Были, мы соседствовали с семьей Кац. У них было шесть дочерей. Все погибли при бомбежке. — Угу. Вы никогда не посещали синагогу? — Нет, не посещала и никогда не интересовалась верой. — Как вы отнеслись к новости о смерти родителей? — Ужасно, я пыталась их спасти, но они были мертвы. — А как к смерти евреев? — Мне их было не жалко. — Ладно, позовите мне Вайта, — приказал он. Я вышла из кабинета и сообщила Вайту, что он может войти. Я судорожно выдыхаю, безропотно подчиняясь. Ведь все, что мне остается — подчиняться. Молча, беспрекословно. И где-то втайне уповать на благополучный исход. Или хотя бы скорый. Упираясь дрожащими ладонями в кресло, я медленно поднимается на ноги и исподлобья смотрит на мужчину. Он хранит молчание, смотрит в ответ очень долго. Грудь тяжело вздымается и опускается, пальцы сжаты в кулаки. А затем улыбается, лицо становится более мягкое, не такое устрашающее. — Ну что же, добро пожаловать. Теперь я была настоящей гражданкой Третьего рейха. Старый мир рушился и на его место пришел новый. Теперь, я должна привыкнуть к новому имени. Ведь Соня Кац умерла и любое доказательство, даже косвенное, что она жива «Смерти подобно». Я мысленно попрощалась со своими родителями и со своим прошлом. Завтра будет новый день и новая жизнь.