Путешествие длиною в жизнь

После смерти Генриха в 2014 году, я не могла во все это поверить. Но это было правдой. К сожалению, я сама до конца своих дней, чувствовала себя преступницей. Ведь, кроме случая со стариком и еще двумя пленными. Я не смогла помочь другим избежать смерти. Наверное, именно поэтому я и Генрих тратили деньги на благотворительность и различные фонды для бездомных. И хотя мы жили в Америке под другими именами и фамилиями. Я не могла простить себе и гибель родных, и смерть своих односельчан. Никакие звезды мира не помогут человеку стать счастливым, из-за того что он выжил, а другие страдали. Возможно, что если бы я погибла во время сражений за Минск. Мне бы потом не казалось, что есть люди которые считают что я стала коллаборационисткой. И хотя все это было скорее плодом моего воображения. Я все равно чувствовала, что недостойна любви и состраданья. Я снова вспомнила в один из ветреных и погожих дней, цитату Поля Валери из стихов кладбище у моря: «Крепчает ветер, значит жить старайся». Я понимала это и хотела жить. Иногда мне хотелось оказаться на лазурных берегах Франции и Италии. К сожалению, во время войны мы никуда не ездили. Исключением были, только поездки в Швейцарию. И хотя я жила в доме Генриха. Я чувствовала себя птичкой в золотой клетке. Ведь я была русской еврейкой и если бы Генрих узнал правду. Кто знает, как бы он к этому отнесся. Впрочем, мне было достаточно того, что он считал меня «русской немкой». Ведь наши разговоры о культуре и быте русского народа было тем, что нас сблизило друг с другом. Хотя, как впоследствии выяснилось. У нас было гораздо больше общего, чем мы думали. Немцы и русские вместе могут создать великую силу и мощь. Немцы — это прирожденные экономисты. Если мы русские, всегда думали о том, для чего мы живем. То немцы, выходили из следующей концепции: «Как мы живем». Я узнала интересную вещь. В Германии не было единой системы газификации и электрификации. Все заводы и фабрика СССР, принадлежали народу и партии. В Германии, как впрочем и в США. Все было частным и несмотря на национализацию, фабриканты и бизнесмены были популярны в Германии и во многих других фашистских и что интересно, в демократических странах тоже. Живым примером служило то, что немецкие бизнесмены посещали часто рейхсканцелярию Адольфа Гитлера. Только потом мы узнали, что помогали Гитлеру не только немцы, но и англичане, и американцы. Все это стало достоянием гласности после появления писем и документов о заключаемых сделках с Гитлером. Одними из таких писем были «доки» отца Генриха Густава Майера. Я увидела их в сентябре 1944 года, после того как он покончил с собой. Именно тогда, когда стало ясным что планы по удалению фюрера (то есть, попытка его убийства 20 июля 1944 года) потерпели крах и когда его заводы были уничтожены союзниками. Но что странно, обо многих бизнесменах в нюрнбергском процессе даже не упомянули. Понятие «государственно-монополистический капитализм» (ГМК) описывает примерно те же явления, что и «дирижизм» — политика активного вмешательства в управление экономикой со стороны государства. Впоследствии, автор «Экономической истории Европы XX века» (Кембридж, 2005), Тибор Беренд отметил в экономике нацистской Германии как раз эти черты: правительство оказывает сильное управляющее воздействие, эффективно контролируя производство и распределение ресурсов. При этом в целом, за исключением нескольких случаев национализации, экономика фашистских государств развивалась на основе частной собственности и частнопредпринимательской инициативы, однако всё это было подчинено задачам государства. В части отношений между рабочими и предпринимателями фашизм руководствовался принципами социал-дарвинизма: помогать сильнейшим, выкорчёвывая слабейших. В экономической практике это означало, с одной стороны, защиту интересов успешных предпринимателей, а с другой — уничтожение профсоюзов и других организаций рабочего класса; «применение крайних форм насилия для подавления рабочего класса и всех трудящихся». Как писал в 1936 году Г. Сальвемини, говоря об ответственности налогоплательщиков за частнокапиталистические предприятия, государство тем самым покрывает за просчёты капиталистов: «прибыль — дело частное и индивидуальное; убыток — дело общественное и социальное»; см. «Приватизация доходов и социализация потерь». Фашистские правительства одобряли погоню за частнопредпринимательской прибылью и давали значительные поблажки крупным корпорациям, требуя взамен, чтобы вся их экономическая деятельность служила государственным интересам. Существенным элементом экономической доктрины фашистских партий была вера в то, что экономические страдания эксплуатируемых классов уйдут в прошлое, как только нация завершит своё культурное и духовное возрождение; официальный гимн НСДАП «Хорст Вессель» обещал: «рабству осталось жить недолго» (нем. Die Knechtschaft dauert nur mehr kurze Zeit). Однако поскольку вопросы уничтожения эксплуатации издавна ставились в Германии, в том числе, и германскими социал-демократами, на уровне рядовых членов НСДАП не было единства взглядов по этому вопросу, и часто их мнения по поводу экономической политики, которую они бы поддерживали, были диаметрально противоположными. Приходя к власти, фашисты приспосабливали свою экономическую доктрину к политической конъюнктуре. В истории режимов, просуществовавших длительное время (например в Италии при Муссолини), отмечаются регулярные, порой значительные пересмотры экономического курса. По мнению С. Пейна, с одной стороны, фашисты защищали частную собственность как «врождённую в понятия свободы и непосредственности индивидуальной личности», а с другой — в той или иной степени ограничивали развитие полномасштабного во всех отношениях капитализма. В 1919 году на митинге на площади Сан Сеполькро в Милане Бенито Муссолини заявил: Мы хотим быть аристократами и демократами, консерваторами и либералами, реакционерами и революционерами, легалистами и антилегалистами — в зависимости от обстоятельств времени, места и обстановки. Впоследствии идеологи фашизма выступили и против пролетарского интернационализма, и против либерального капитализма, заявив, что их взгляды представляют собой некий третий путь (итал. terza via), реальную альтернативу одновременно и капитализму свободной конкуренции (laissez-faire), и плановой социалистической экономике (в их терминологии — коммунизму). Фашисты выступали за корпоративизм и за классовое сотрудничество, полагая — в отличие от социалистов — что существование неравенства и разделение общества на классы — это благо. «Итальянская энциклопедия» в 1932 году писала в статье «Доктрина фашизма»: «Фашизм закрепляет неизбежное, продуктивное и благотворное неравенство людей». В отличие от сторонников либерализма, фашисты приветствовали участие государства в урегулировании межклассовых противоречий. Внешнеэкономическая политика фашистских государств исходила из необходимости достижения независимости от внешних рынков и иностранного капитала. Обеспечивая строгий контроль за импортом, перемещением финансов между страной и заграницей, в ряде случаев государство прибегало и к прямому запрету тех или иных внешнеторговых операций. Однако к автаркии эта экономическая система не стремилась, так как этот термин подразумевает полную замкнутость воспроизводственных процессов, исключая не только импорт, но и экспорт, в то время как от экспорта как источника валюты Италия не отказывалась. Одной из важнейших сущностных характеристик экономики фашистских государств была чрезвычайно высокая степень их милитаризации — удельного веса военных статей в бюджете и совокупного продукта, идущего на военные нужды. Что стало еще одним очевидным отличием коммунизма и фашизма. Фашизм — это радикальный режим капиталистов призванный обеспечить порядок, когда демократия бессильна, а коммунизм — теоретический общественный и экономический строй, основанный на социальном равенстве, общественной собственности на средства производства. Если бы фюрер смог проникнуть в самую суть этого вопроса.