Просто я так хочу

Грей всегда любил зиму. Особенно холодную и заснеженную. В такие дни, когда все кутались поглубже в куртки и заматывались сверху разноцветными шарфиками, он мог спокойно пройтись в магазин за сигаретами в обычной кофте, штанах и кроссовках. Эта его привычка всегда жутко беспокоила Джувию, но Грей никогда ее не слушал, поступая так, как привык. Его было уже не отучить от холода. Как ее не отучить от дождя. Грей не раз просил ее быть аккуратнее под ливнями, боялся, что заболеет. И каждый раз она обещала больше так не делать, лежа в постели с градусником и лихорадкой. Но стоило снова пойти дождю, как Локсар напрочь забывала все обещания. Еще Грей любит, когда горло щиплет ментоловый дым, а в кармане всегда есть черная пачка любимых "Lucky Strike". От него всегда пахнет дымом без примеси мяты, наверное, просто потому что так всегда пахло от его отца. По крайней мере, от воспоминаний о нем. Ур даже не стала спрашивать у Грея, почему он курит, когда в очередной раз нашла у него пачку сигарет в кармане. Она прекрасно знала ответ и сама. Джувия не спрашивала тоже. Ей нравился его запах. Нравилось, что он не изменяет своим привычкам. Впрочем, в точности как и она своим. У Джувии всегда есть дома виски. И никогда не имело значения, знали ли об этом ее родители и сестра. У нее он просто был. Открытый, закрытый, дорогой, дешевый - абсолютно любой. Она просто любила его запах. Терпкий, острый, дурманящий. Хотя, нельзя отрицать, любила она его и пить. Возможно, именно потому ее так часто запирали дома родители и сдавали в больницы под предлогом очередного обследования, чтобы оправдаться перед школой. Но ведь все прекрасно знали, что лучше от этого никому не станет. Разве что галочка в поле с попытками "образумить" дочь создаст краткосрочную стеклянную иллюзию выполненного долга. Во всех этих многочисленных больницах Джувия и не заметила, как начала разговаривать сама с собой, сидя в одиночестве в своей частной палате. Да и она привыкла уже так говорить. Как привыкла думать о том, что когда-то ее чуть не изнасиловали. А еще Джувия очень любила воду. Ненавидела ее и любила одновременно. А все из-за ее донельзя богатых родителей владельцев аквапарков по всей стране. Ей по определению нельзя было не плавать и не любить воду. Но именно там она ее возненавидела. Вода была для нее чем-то слишком личным, слишком жизненным. И она не понимала, как ее родители могли наживаться на том, что помогает ей жить. Не понимала этого и Водолей. Аквариус, если уж быть точнее, но почему-то ей нравилось, чтобы ее называли именно так. Так она чувствовала себя мужественнее, что ли, сильнее. Они оба никогда не лезли в привычки друг друга, не считая нужным перевоспитываться. Грей с Джувией слишком любили друг друга, чтобы теперь, сидя вечером на ковре и читая Ремарка, прожить спокойно без его въевшегося запаха ментоловых сигарет без примеси мятной жвачки и ее терпкого аромата виски, вкусом которого были пропитаны ее губы. Казалось, что поцелуй без этого будет не тот. И Грей, каждый вечер целуя ее, постоянно боялся, что сегодня все будет иначе. Что ее губы не будут жечься, а его запах - пропитывать ее волосы, когда Локсар в очередной раз станет холодно и она прижмется, чтобы согреться. Вот уже полгода они жили вместе в квартире его отца. Там, куда мать не пускала его даже в моменты самых сильных детских истерик. Она бы и до сих пор его туда не пускала, если бы Грею, правда, не исполнилось восемнадцать. Джувия боялась этого места и постоянно искала поводы не оставаться одной, пока однажды, разбирая завалы в письменном столе Фуллбастера-старшего, не нашла его фото. Черт подери! Как же он был похож на Грея. Джувия невольно словила себя на мысли, что хотела бы, чтобы и Грей когда-то стал таким же. Таким же прекрасно-холодным. И даже на вопрос Грея о фото отца на полке она ответила с улыбкой и смущением одновременно: "Я не слишком люблю своих родителей. Впрочем, как и они меня и все мои привычки. Но смотря на твоего отца, я понимаю, насколько сильно можно кого-то любить". И именно за это Грей любил ее. Она была странной, мрачной, замкнутой. Часто плакала и иногда впадала в крайности. Но она была настоящей. Такой же прозрачной, как его любимый лед. И одновременно такой же мутной, как приевшийся сигаретный дым. Она просто была его привычной. Пожизненной привычкой...