Полицейское управление
Трегубов «разносил» подчинённых за то, что те никак не поймают воров-карманников и похитителей вещей на вокзале в Затонске. - Уже два случая за одну неделю! Что вы предприняли? А? Где результат? - Схватив со стола газету, он тряс ею перед лицом стоящих навытяжку полицейских. - Общественность возмущена! «Затонский телеграф» в каждом номере вопрошает, до каких пор полиция будет бездействовать! А вы пожимаете плечами и разводите руками! - Увидев входившего Коробейникова, полицмейстер громко обратился к тому: - Антон Андреевич! Чем вы занимались последние три дня? Коробейников, стараясь держаться с достоинством, доложил: - Я беседовал с потерпевшими, искал связь с другими похожими делами… - И?!.. - В Твери в прошлом месяце были похожие преступления, и там работали «залётные» воры. Они приезжали на утреннем поезде и на дневном уезжали. Может, и у нас они же работают… - Так что же вы здесь стоите? Отрабатывайте эту версию! - Так точно, отрабатываем. - Берите людей, переодевайтесь сами, и чтоб к вечеру воры были пойманы! - Так точно. - Что стоите как вкопанные? - обратил свои взоры на полицейских полицмейстер. - За работу! Все разбежались подальше от разгневанного начальства, включая дознавателей и Коробейникова. Трегубов перевёл дух, строго взглянул на вытянувшего перед ним дежурного и с чувством исполненного долга удалился к себе в кабинет.Затонск. Вокзальная площадь
Переодетый носильщиком Коробейников стоял с тележкой на перроне перед только что прибывшим поездом и внимательно оглядывал людей, выходящих на перрон. По протоколам тверских полицейских «залётные воры» должны были ехать в одном поезде, в разных вагонах, присматривая подходящих для грабежа пассажиров. На перроне им надо было как-то дать друг другу знак и указать на «жертву». Среди прибывших Антон Андреевич выделил троих мужчин: один, вышедший за почтенным семейством с многочисленными чемоданами и сумками, поправил шапку на голове, и то же сделали ещё двое, появившихся из соседних вагонов. Коробейников натянул рукавицы: это был знак «вижу преступников», и поправил значок носильщика: это означало «следи за мной». Сам же лихо подкатил тележку к почтенному семейству, погрузил их вещи и повёз вдоль состава к скамейке недалеко от извозчиков, ожидавших пассажиров. Вещей было много: два больших чемодана, один средний и три маленьких, чуть больше саквояжа. Антон Андреевич торопился их погрузить, и потому лежали они на тележке несколько небрежно. Двигаясь за семейством и одновременно следя и за ворами, и за полицейскими, он упустил момент, когда один из маленьких чемоданов соскользнул и упал на перрон. Хорошо, что не раскрылся! Коробейников, чертыхаясь про себя, быстро подобрал упавшее. А выпрямившись, нос к носу столкнулся... с Нежинской, выходившей из вагона и опускавшей вуаль на лицо. Она, не узнала в носильщике полицейского – вот что с человеком делают усы! - и сделала знак другому носильщику. Тот подхватил её вещи - всего-то один чемодан и саквояж! - и понёс вслед за ней. Коробейников растерянно оглянулся: как назло все полицейские заняты! Ему надо торопиться за уходящими хозяевами вещей, и за Нежинской бы проследить... Ведь не просто так она снова появилась в Затонске! Кого послать? Кого?.. Заметив мальчишку, который часто обретался на вокзале, выполняя разные мелкие поручения как полицейских, так поссажиров, Антон Андреич махнул ему рукой и, дав тому монетку, велел проследить за дамой. Из того же вагона, в котором ехала Нина, последним вышел неприметный молодой человек. Поправив головной убор и оглядевшись, он, не торопясь и не привлекая к себе внимания, последовал вслед за Нежинской. Она села в коляску с бородатым извозчиком и отъехала. Взяв другого извозчика, человек из вагона поехал за ней. Пока Коробейников отвлекся на фрейлину, почтенное семейство добралось до скамейки. Хозяин багажа оглянулся в поисках чемоданов. Увидев носильщика далеко от себя, он недовольно крикнул и махнул рукой. Антон Андреич подхватился и поспешил с тележкой на призыв. Многочисленное семейство расположилось на скамейке. Шуму оно производило на весь перрон. Барыня покрикивала на расшалившихся детей: «Павел, не дёргай Лизетту за бант!», требовала от девушки-гувернантки «следите за своими подопечными, голубушка», поправляла шляпку и громко выговаривала нянюшке: «Евдокия, вытри Митеньке рот, не видишь, что у него слюни текут?!». Её никто не слушал. Хозяин громко сморкался в клетчатый платок размером с небольшую скатерть, недовольно оглядываясь вокруг: «Катька, почему у тебя такое кисло лицо?..», поучал сына: «Васька, отпусти мамкину юбку, не маленький уже!..» Его тоже никто не слушал. «Как они только доехали?!» - подумал Коробейников и посочувствовал проводнику вагона. Трое подозрительных мужчин вертелись рядом. Улучив момент, один «поскользнулся» на ровном месте и упал на тележку, опрокинув её. Вскочив, бросился к семейству, извиняясь и хватая всех подряд за руки, за пóлы пальто и незаметно обчищая карманы. «Силён, каналья!» - успел подумать Антон Андреич. Семейство слаженно ахнуло и загомонило ещё громче. Стал стекаться народ, падкий на шум и неразбериху. Второй подозрительный суетился возле багажа, мешая и создавая ещё бóльшую суматоху. Третий подхватил два больших чемодана и под шумок попытался с ними скрыться. Коробейников невольно восхитился слаженной «работой» воров, но и своё дело он тоже знал не хуже «залётных». Он свистнул в полицейский свисток - и воров взяли с поличным. Их и растерянного барина с ахающей барыней, детьми и вещами отвезли в управление, аж на четырёх извозчиках.В коляске
Нина ехала по Затонску и думала о том, как она ненавидит этот город. Провинциальный городишко, ни в какое сравнение не идущий с Петербургом, стал для неё местом её самого горького поражения и самых тяжёлых потерь. Её обыграли по всем статьям. Сначала она, рискуя собой, своей жизнью, карьерой, именем, добывала документы инженера. Потом её заставили завлекать этого английского химика и тащить его в постель ради его бумаг. Словно она девка из борделя! Затем она, снова рискуя, доставала папку из сейфа князя. А в результате? Всё с таким трудом собранное ею отняли! И кто?! Якоб! Её Якоб, пойманный в ловко расставленные ею сети, ставший её покорным рабом, послушной – как называются куклы на ниточках? - марионеткой в её руках, вдруг здесь, в захолустье, вырвался из-под её власти. Он заставил её пережить несколько унизительных... сцен, о которых даже вспоминать неприятно. Он предпочёл ей – фрейлине Её Величества, за один благосклонный взгляд которой кавалергарды были готовы стелиться ковром под её ногами - какую-то... провинциалку... Нежинская судорожно вздохнула и удивилась: что это с ней такое? Надо успокоиться. Она знает, где папка с документами, она их получит и сумеет распорядиться ими как положено. Нина несколько раз глубоко вздохнула и почувствовала, как сердце стало биться медленнее и ровнее. Она улыбнулась: у неё, как у кошки, девять жизней. Четыре или пять из них, она прожила. Ещё осталось достаточно, чтобы вернуть потерянное и даже сверх того. Князя нет. Это печально, но хорошо. Якоб... Если его нет в живых... Жаль: он был хорошим любовником в её постели, козырной картой в её игре против всех, полезным в её защите от полицейского произвола... Если он жив, они встретятся и всё вернётся на круги своя... Анна Миронова – всего лишь досадная помеха. От неё Нине избавиться проще всего. У неё есть ещё Жан – он и папку принесёт, и Анну уберёт... Поравнявшись с постоялым двором перед ярмаркой, Нежинская велела извозчику остановиться. На подножку вспрыгнул Жан Лассаль. Пропустив встречный экипаж, коляска тронулась дальше. Извозчик прислушался к разговору седоков. - Мне нужны папка с документами, Жан, - категорично начала Нежинская. - Она у Анны Мироновой. Достаньте мне её как можно скорее. - Вы уверены, что у Мироновой? - Абсолютно. Ни у кого другого её нет. - Сегодня вечером бал по случаю Рождества, - задумчиво произнёс француз. - Мироновы приглашены. - Воспользуйтесь моментом и проникните в дом. Обыщите всё, но документы добудьте. - Я могу не найти или не успеть… - Нет, не можете. - Я понял. - Есть известия о Штольмане? - помолчав немного, совершенно другим тоном спросила Нина. - Нет. - И в Петербурге нет… - расстроилась фрейлина, но, быстро справившись с собой, деловым тоном продолжила: - Завтра, в крайнем случае, послезавтра мне надо вернуться в столицу. Принесёте мне папку в гостиницу. - И приказала извозчику: - Останови! Всё. До завтра, Жан. Трогай! ...Коляска остановилась у гостиницы. Лакей подхватил чемодан и саквояж, извозчик получил плату от Нины. Она, не глядя ни на кого, вошла в гостиницу. Извозчик, сжимая деньги в руке, несколько мгновений смотрел ей вслед, потом поправил шапку и отъехал. На его месте остановилась другая коляска. Из неё вышел человек с поезда и тоже зашёл в гостиницу.Полицейское управление
- Молодцы! Всегда бы так! - Похвалил полицейских за работу Трегубов. - Разойдись! И делом займитесь! Полицейские, довольные, расходятся. Полицмейстер, отведя Коробейникова в сторону, спросил: - А не пора ли вам, Антон Андреевич, начать самостоятельную работу, взять молодого помощника… и по службе продвижение и… - Благодарю, ваше высокоблагородие, – склонил голову Антон Андреевич. - Но я пока не готов. Позвольте мне работать так, как я работаю сейчас. - Ну, как знаете… Если передумаете, я готов вам поспособствовать. - Благодарю, Николай Васильевич. - Ну, работайте, работайте… - отпустил молодого следователя Трегубов. Коробейников, которому приезд Нежинской не давал покоя, передав дело о «залётных» ворах другому дознавателю, вышел из полицейского управления и огляделся. К нему тут же подбежал нанятый на вокзале мальчишка и начал докладывать. - Так, говоришь, к ней в коляску подсел мужчина? – нахмурился Коробейников. - Описать его – лицо, одежда, приметы какие-нибудь – можешь? - Да, - кивнул головой парнишка. - С седой бородкой, высокий, хорошо одетый, пальто в клетку, цилиндр, трость. Она называла его Жаном. - Жаном. А бородка вот такая? - показал Антон Андреевич, и мальчишка кивнул. – Так, и дальше. - Дальше коляска остановилась, мужчина с бородкой вышел, а она поехала к гостинице. Там дама вышла. - Молодец! Вот, держи за труды. А как же ты за коляской-то поспел? Бегом бежал? - Зачем бегом. Сзади на запятках ехал, - весело сообщил мальчишка, подбросив и ловко поймав монетку. - Если ещё что нужно, я завсегда… - А где, говоришь, мужчина с бородкой вышел? - У трактира. Мальчишка убежал. Коробейников вышел на улицу и остановился в раздумье. И что теперь делать? Нежинская приехала неспроста. А встреча её с Лассалем означает, что затевается нечто подобное тому, что случилось в доме князя, когда была убита горничная и Анне Викторовне угрожали оружием... Анну Викторовну Антон Андреевич не видел с того самого дня, как они вместе нашли Штольмановского агента, умершего буквально у них на глазах. Она не приходила в управление, редко выходила из дома, а прийти в дом Мироновых Коробейников не отваживался. Да и что он мог сказать Анне Викторовне или о чём спросить? Она сказала тогда, что дýхов больше не слышит... Эх, Яков Платоныч, Яков Платоныч! Что ж вы так?.. Как же так?.. Куда теперь? - О чём задумались, Антон Андреич? - раздался вдруг знакомый голос. Коробейников вздрогнул и закрутил головой, пытаясь найти говорившего. Рядом с ним никого не было, кроме коляски с извозчиком... Извозчик? Мужик на облучке был обычным мужиком, в извозчичьем тулупе, шапке и рукавицах. Вот только взгляд... - Это что? Это ты... вы... мне? - Вам, Антон Андреич, вам, - поправил шапку извозчик, и глаза его блеснули удивительно знакомой усмешкой. - Я... Яков Платоныч?! – не веря своим глазам, прошептал поражённый Коробейников. – Вы?! Это на самом деле вы?! - Да я это, Антон Андреич, я. - Извозчик снова поправил шапку и взял в руки поводья. - У меня к вам есть дело. Садитесь. По дороге и поговорим. Коробейников вскочил в коляску. - А как же... - Потом, Антон Андреич, всё потом.Дом Мироновых
Анна, одетая к балу, сидела перед зеркалом в своей комнате. Она смотрела на своё отражение и не видела его. Родители уговорили её пойти на приём по случаю Рождества, который давал новый городской голова в своём доме. «На приёме будут танцы, - сказала мама. - Тебе надо отвлечься, а не сидеть целыми днями взаперти...» Танцы... Есть только один человек, с которым ей хотелось танцевать... Анна закрывает глаза... Вот в бальной зале Караваева она кружится с ним в вальсе, и он улыбается, и у неё от его улыбки кружится голова... Вот на складе кулачных боёв она стоит, ждёт, и он подходит, и они кружатся в танце, и вдруг останавливаются, и он целует её, и от его поцелуев у неё кружится голова... Он ни разу в жизни её не целовал. Это она первая. «Я вижу, вас впечатлил этот бой...» - и вкус его губ, чуть солоноватый... «...мне будет спокойнее, если вы поедете со мной» - и губы у него прохладные и мягкие... Неожиданно в дверь постучали, и, встряхнув головой, Анна открыла глаза. Её комната, зеркало, и она, одетая к балу... Видимо, пора ехать. Она поднялась и, прерывисто вздохнув, громко сказала: - Войдите. Вместо матери в дверях появилась Прасковья. - Записка, барышня, - вполголоса сказала она. - От кого? – равнодушно спросила Анна. - Мужик какой-то принёс, - пожала плечами Прасковья. – Сказал, что, если барышня захочет ответить, он ответа подождёт, у флигеля. – И вышла, тихонько прикрыв дверь. Анна кивнула и, подойдя к столу, где горела свеча, прочитала: «Анна! Оставив вам документы, я подверг вас опасности, и мне нет прощения. Я пришёл за ними. Жду вас одну у входа в ваш флигель в 7 часов. Штольман» - и без сил опустилась на стул. Сердце забилось быстро-быстро, горло перехватило, и в глазах потемнело... Что это? Видение? Чья-то жестокая шутка? Она несколько раз глубоко вздохнула и перечитала записку ещё раз. Нет, не видение, не шутка. Записка настоящая, и почерк знакомый ей до боли: «Драгоценная моя Анна!.. Я люблю Вас...» Анна посмотрела на часы. Без пяти минут 7. Слышен голос Марии Тимофеевны возле двери в комнату дочери: она велит Григорию закладывать коляску. Анна накрыла записку ладонью и повернулась. Приоткрылась дверь, и в комнату заглянула Мария Тимофеевна: - Аннушка, мы через четверть часа едем, - ласково сказала она. - Ты будешь готова? - Да, мама, - стараясь, чтобы голос не дрожал, ответила Анна. - Я спущусь через четверть часа. - Хорошо, дорогая. Анна сквозь громкий стук сердца вслушивалась в затихающие шаги матери, потом, взяв свечу, бесшумно спустилась по лестнице. Внизу никого нет. Анна прошла во флигель, прислушалась – тихо. Это место памятно ей: здесь Лиза просила её найти Женю Григорьеву. Как давно это было! Поставив подсвечник на столик, Анна открыла дверь флигеля. Мужик в извозчичьем тулупе проскользнул внутрь. Пышные усы и борода не давали разглядеть его лицо... Сняв варежки и шапку, он негромко сказал голосом Штольмана: «Анна Викторовна!..» - Яков... Платоныч?.. Вы! – севшим до шёпота голосом спросила Анна и коснулась его. - Вы не призрак... Штольман схватил её руку и жарко поцеловал в ладонь. Анна судорожно вздохнула. - Простите меня, Анна Викторовна. Я не мог вам дать о себе знать… - горячо зашептал Яков, вглядываясь в милое лицо. Анна похудела, побледнела, но была так же прекрасна, как и в его снах, даже ещё прекраснее... И желаннее… - У меня мало времени. Папка, что я вам оставил, ещё у вас? - Анна кивнула, не сводя с него глаз и не в силах говорить. - Принесите мне её сейчас. Вы в опасности из-за неё. - И отпустил её руку. Анна как смогла быстро и тихо – лишь бы родители не торопились спуститься вниз! - принесла папку, которую прятала в сундуке под спиритической доской, оставленной ей дядей. Штольман быстро просмотрел бумаги и, убедившись, что все документы на месте, сунул папку под тулуп. А потом обнял Анну, прижал к себе и глаза закрыл. А она обхватила Якова за шею, прижалась щекой к его бороде... И они некоторое время стояли, обнявшись, не в силах разомкнуть объятий. - Теперь всё будет хорошо, - прошептал Яков. Он уверен. Он рядом и никому: ни Нине, ни Лассалю - не позволит даже пальцем тронуть Анну... Аня... Милая, драгоценная, любимая... - Теперь всё будет хорошо, - повторила Анна вслед за Яковом. Он жив, он здесь, он с ней! Она будет с ним рядом. Они будут вместе. Яков... Мой единственный, любимый... Наконец Штольман с трудом отстранился: - Простите меня, Аня, если можете. Мне надо идти. До встречи. - А она будет? - Непременно. Берегите себя... И ещё, Яков из рукавицы вынул сложенную бумагу и небольшой ключ на цепочке. - Спрячьте это у себя в комнате так, чтобы можно было найти. - А что в ней? - Вы мне верите, Анна? – Та кивает. - Тогда сделайте, как я прошу, и ни о чём не спрашивайте. - Хорошо, - послушно кивнула она, напомнив Якову дело математиков. Он вспомнил, что тогда чувствовал... Качнувшись вперёд, он прижался к её губам. Поцелуй вышел неожиданным и таким жарким, что у обоих перехватило дыхание... Штольман разжал объятия, решительно натянул рукавицы и вышел. Анна осталась стоять, глядя на закрытую дверь. Потом подхватила свечу и поднялась к себе. Положив записку с ключом в шкатулку на подзеркальнике, Анна взглянула на своё отражение. На неё смотрела миловидная девушка с интересной бледностью и лёгким румянцем на щеках. И в глазах её не было горечи и пустоты... Анна улыбнулась и сказала себе самой: - Теперь всё будет хорошо. Так с улыбкой она и спустилась в гостиную. Виктор Иванович, уже одетый, читал только что полученную телеграмму. Мария Тимофеевна поправляла шляпку у зеркала. Прасковья держала пальто и шляпку Анны. От кого телеграмма? – поинтересовалась Мария Тимофеевна. - От Петра. Он сегодня-завтра будет в Затонске. Увидев улыбающуюся дочь, оба родителя замерли, боясь спугнуть видение. - Ты слышала, Аннушка? – спросила Мария Тимофеевна. - Пётр Иванович приезжает… - Да. И это замечательно. Жан хорошо знал привычки светского общества Затонска и правильно рассчитал время. Он шёл вдоль решётка сада Мироновых, когда коляска с адвокатом, его женой и дочерью выехала из ворот и повернула в город. Выждав, пока сторож, закрыв ворота, зажжёт фонари при входе и уйдёт в дом, Жан заглянул в окна первого этажа: старая служанка, погасив свет, ушла. Он не поленился и, обойдя дом, заглянул в окна людской. Служанка с дворником сели пить чай и, судя по выставленным на столе пирогам, собирались посвятить этому занятию не меньше часа. Жан проник в дом через главный вход – дверные запоры не были для него большой проблемой – и поднялся наверх. Если Анна Миронова прячет где-то папку, то только у себя в комнате. Это азбучная истина. Зайдя в комнату Анны, Жан быстро обыскал возможные места. Самое лучшее место – сундук, стоявший под окном. Но в нём ничего не было, кроме спиритической доски – вот дурь-то людская: верят всем этим шарлатанам спиритам, а те и рады стараться! Вообще в комнате дочери адвоката бумаг было мало – только письменные принадлежности в ящике комода. И ни одной папки или чего-нибудь похожего на неё. На подзеркальнике стояла шкатулка, где девушки возраста Анны Мироновой обычно хранили свои маленькие секреты. Жан заглянул в шкатулку просто потому, что привык ничего не пропускать, хотя бумаги из папки не могли здесь поместиться. И именно здесь он нашёл то, что искал. Под шпильками, булавками и ленточками лежала записка с номером из нескольких цифр. Здесь нашёлся и ключ на цепочке. Жан знал, что это: личный сейф в банке и шифр замка. Спрятав записку и ключ в карман, Жан бесшумно спустился вниз и увидел в окно подъехавшую к крыльцу коляску. Из неё вышел Пётр Иванович. Жан отступил за лестницу и затаился, досадуя на непредвиденную помеху. - Вещи на крыльцо поставь, любезный, - услышал он голос Петра Миронова. Дверь отворилась, и тот вошёл, громко призывая: - Есть кто дома? Я приехал. Эгей! Жан подскочил, ударил Миронова и выбежал из дома. Оказавшись на проезжей части улицы, Лассаль остановился и огляделся. Впереди неспешно удалялась коляска. Жан ускорил шаги и свистнул, привлекая внимание извозчика. Коляска остановилась, поджидая неожиданного седока. - Куда изволите, барин, - спросил извозчик, когда Жан уселся. - В гостиницу. Извозчик довольно усмехнулся: - Я уж думал, пустой поеду. Час-от поздний. Не чаял и везти кого... Жан мысленно покрутил в голове события последнего часа: не наследил ли. Решив, что не наследил, он позволил себе немного расслабиться и помечтать. Он заслужил тихую и спокойную жизнь. Он теперь знает, где деньги князя, и их ему хватит на безбедную старость. Он их заработал пóтом и кровью! Потом своим, а кровью чужой... Князь Разумовский теперь ему не указ, а Нежинская... Это последнее задание, которое он для неё выполнил. Если ей так нужен и важен Штольман, пусть сама разбирается с Мироновой. Жан вспомнил, как эти две дамы помешали дуэли в поместье Гребнёва, и презрительная усмешка скривила его губы. Бабы! Несмотря на то, что одна дочь адвоката, а другая фрейлина Её Величества. Как он устал ото всего! Завтра Нежинская получит свою проклятую папку, он получит свои деньги – и прощайте, Нина Аркадьевна! Его ждёт Франция, или Италия, или Америка, наконец.Гостиница, номер Нины
- Вы не справились, Жан! – возмущённо говорила Нина, нервно расхаживая по номеру. - Но я знаю, где папка. Я нашёл ключ и записку, в которой указан шифр личного сейфа в банке. - Ну, это совсем другое дело, - успокоилась Нина. – Завтра возьмите папку и принесите её сюда. Я должна убедиться, что это те самые документы. - На этом наши деловые отношения можно считать законченными? – спросил Жан. - Да. Можете. Но я хочу вам дать личное поручение относительно Мироновой... – Нина выразительно взглянула на Жана. – Я не хочу её больше видеть и слышать о ней тоже... - Миронова теперь не моя проблема. Она мне не мешает. - Она мешает мне. - Вот вы с ней сами и разбирайтесь. - Вам больше не нужны деньги? - Нет. Мне хватит. А барышня Миронова – это... - Ну, как знаете, Жан, как знаете... Хорошо. Завтра, как только я буду уверена, что документы те самые, я расплачусь с вами как обычно. Жан вышел из номера Нины и направился к лестнице.Улица перед гостиницей
Жан вышел из гостиницы, и его тут же схватили за руки два дюжих полицейских - Господин Лассаль? - спросил подходя Коробейников - Да. – Не сразу ответил тот, оглядываясь. - А в чём дело, позвольте узнать? - Вы арестованы. - Интересно, за что меня, собственно говоря, задерживают? – насмешливо поинтересовался Жан - За двойное убийство. - И кого же я убил? – так же насмешливо спросил Лассаль. - Ирину Петухову и Степана Гаврилова. - И кто это? - Это... – начал Коробейников, но Жан молниеносным движением высвободился из рук полицейских и бросился бежать, на ходу выхватывая пистолет. - Раззявы! - рявкнул на подчинённых Коробейников. - Что стоите? Быстро за ним! Жан, на бегу обернувшись, выстрелил. Один из полицейских схватился за плечо. - Стреляйте! - приказал Антон Андреевич. - Уйдёт же! Раздались выстрелы. Жан споткнулся и упал. Попытался подняться – и снова упал. Подбежавший полицейский отбил ногой лежавший на снегу пистолет: - Попался, господин хороший! - Ну, что там? – спросил, подбежав, запыхавшийся Коробейников. - Ранен, ваше благородие. - Под ногой лежащего Жана быстро расплывалось красное пятно. Полицейский присвистнул: - Кровищи-то сколько! - Перетяните ему ногу, – приказал Антон Андреевич. Дверь гостиницы распахнулась, и на улицу выскочил какой-то человек. Увидев столпившихся полицейских, подбежал: - Что случилось? Помощь нужна? - Вы кто такой? - строго прикрикнул Коробейников. - Отойдите! Здесь полицейская операция! - Разрешите представиться: ротмистр Лебедев, Павел Петрович, главное Полицейское управление Петербурга. Могу чем помочь? - Коробейников, Антон Андреевич. Этот человек задержан по обвинению в убийстве. - И кто это? - Некто Жан Лассаль. Занесите его в гостиницу, - сказал полицейским Коробейников, - и пошлите за доктором. Ульяшин, обыщите его потом. Полицейские подняли застонавшего Лассаля и занесли в гостиницу. Управляющий, суетясь не в меру, показал, куда уложить раненого, и испуганно поинтересовался, не нужно ли что ещё господам полицейским. - Вот что нашли у него в карманах, - подошёл к Коробейникову Ульяшин и показал нож, пистолет, записку и ключ на цепочке. – Он в ногу ранен. Перетянули, а кровь течёт, не останавливается. Может, какой сосуд перебит. Анатон Андреич подошёл к Лассалю: - Что это за записка? Что означают эти цифры? От чего ключ? - Не понимаю... о чём... вы... – тяжело дыша, с трудом проговорил Жан и закрыл глаза. - На этот вопрос могу ответить я, - раздался знакомый голос. Коробейников обернулся: - Яков Платонович! Вы зачем здесь? – Стреляли, - ответил Штольман и, посмотрев на ротмистра представился: - Штольман, Яков Платоныч. - Ротмистр Лебедев, - представился человек и негромко добавил для Штольмана: - Я здесь по поручению полковника Варфоломеева. - Рад вас видеть, - с чувством пожал руку ротмистра Яков и повернулся к полицейским. – Как там раненый? - Он без сознания, Яков Платоныч! – радостно ответил Ульяшин. - С возвращением, ваше высокоблагородие!Больница
Часом позже, переговорив с ротмистром и обсудив с ним детали, Штольман появился в больнице. - У вас усталый вид, Яков Платоныч, - сказал доктор Милц Якову. - Вам бы поспать… - Позже высплюсь, - ответил Штольман и усмехнулся: сколько раз за последний месяц он слышал эту фразу, столько раз отвечал: «Позже». Когда же наступит это благословенное «позже»? - Должен вас огорчить: Лассаль умер. Бедренная артерия, знаете ли... - Да я особенно и не расстроился, - ответил Штольман. - Туда ему и дорога. Мерзейший был человек. Мне ротмистр такого про него порассказал... Его давно уже на примете держали. - Да... Прожил человек жизнь, помер – и ничего хорошего про него сказать нельзя. Судьба... И тем не менее, - извлёк доктор початую бутылку коньяку, две мензурки и щедро в них плеснул. – За упокой души... Они, не чокаясь, выпили - Ну и... – Штольман перехватил бутылку, налил по-новой: - За вас, Александр Францевич. Вы мне очень помогли! Вы даже не знаете, кàк вы мне помогли! - Да будет вам, Яков Платонович, не стóит... - Стóит, Александр Францевич, стоит. Выпили, чокнувшись; доктор убрал бутылку с мензурками и обнаружил нарезанный дольками лимон; закусили. – Как поживает Никодим? - спросил Штольман. - Поправился совсем. Завтра уже начнёт извоз. - Вот и замечательно. Ещё раз вам спасибо за помощь, доктор. В дверь постучали. - Войдите, - обернулся Милц. Дверь приоткрылась, и появился запорошенный снегом Коробейников. - Яков Платоныч, наблюдение с дома Мироновых снять? Угрозы больше нет? - Ни в коем случае не снимать! - встал Штольман. - Как это нет угрозы? А Нежинская? Эта женщина способна на всё, а загнанная в угол, не остановится ни перед чем. Лассаля у неё больше нет. Когда она об этом узнает... Завтра всё решится, Антон Андреевич. Пойдёмте. Доктор, честь имею.