Отчаянные времена

Трей не делал секрета из того, что хочет уехать отсюда немедленно. Теперь у него не было никакой причины задерживаться здесь, но даже теперь, две недели спустя после смерти сына, он все еще жил какой-то полужизнью в этом гребаном лагере в забытом богом месте, который превратился в его тюрьму. Если кто-нибудь приезжал в лагерь, его быстро уведомляли, что они приехали только пополнить запас продовольствия и узнать, что кому нужно. «Мы тебе не общественный транспорт», - говорили ему в ответ на просьбу подвезти. Впрочем, он все равно каждый раз просил их. Машинально он положил руку на живот. Он еще не был плоским, но скоро Трей сможет этим заняться. Швы, наконец, сняли, и, хотя рана была еще красной и чувствительной, он постоянно смотрел на отвратительно разрезанную плоть. Шрам доказывал, что последние двенадцать месяцев жизни не были ночным кошмаром. Не были плодом воспаленного воображения. Шрам был единственным свидетельством всего, что он перенес. Он попытался внушить себе, что ему плевать. Ну, что бы он делал с ребенком? Он не подходит на роль отца… бля, матери. Ну да, он стал бы ей. Мамочкой малыша. Человеком, ответственным за появление ребенка в этом мире, тем, кто должен заботиться о нем, лелеять его… Что он, черт побери, знает обо всем этом дерьме? Абсолютно ничего. И если бы он стал мамочкой, было бы крайне желательно, чтобы папочка свалил куда подальше. Он подумал о мужчинах, один из которых мог бы стать отцом его ребенка, и представил себе, что тот унаследовал бы голубые глаза Тима, нос Фрэнка, ямочки на щеках, как у Нейла… Он никогда не узнает, как тот мог выглядеть, он даже не видел младенца. Донна сказала… Донна сказала, что у него были черные волосы и миленький маленький носик… Трей не хотел чувствовать этого жжения в глазах и комка в горле. Ему было плевать. Точно было. Он не должен был… Да какого черта, кому сдались его чувства? Кому они были нужны, ведь его ребенок умер? Он бродил бесцельно и не понял, как умудрился наткнуться на этот маленький, ничем не обозначенный клочок земли. Небольшой холмик, совершенно не примечательный… если бы только он не знал, что это такое. Они выбрали чудесное место, где упокоиться ребенку. Отсюда не было видно ни домиков, ни озера. Незаметный клочок земли в центре забытого богом места, и Трей не нашел бы его, если бы специально искал. А он ни фига не искал. Опустившись на колени, Трей не обратил внимания на дергающую и ноющую боль в области большой Т-образной раны на его животе. Он не обратил внимания, какой холодной была земля, когда он потянулся, чтобы прикоснуться к тому, что уже никогда не будет его. Ему было плевать. Но он все равно зарыдал.

***

Дженсен все чаще и чаще изобретал различные предлоги, чтобы ускользнуть в ванную, проверить, не остановилось ли кровотечение – нет, оно не прекращалось. Тем не менее, по-прежнему не было никакой боли, и малыши шевелились. Если рассуждать логично – по крайней мере, ему хотелось верить в такую логику – данная проблема была не слишком серьезной. Но если это несерьезно, то какого черта он никому об этом не скажет? Дженсен проигнорировал внутренний голос, оказавшийся очень похожим на Джаредов. Головокружения были совсем не связаны с кровотечением. Иногда у Дженсена плыло перед глазами, мир оказывался словно за стеклом, было трудно наклоняться. Но эти симптомы появились несколькими днями раньше, чем тот, который он теперь так тщательно скрывал. Он вымыл руки, лицо и уставился в зеркало. Кто ты? И что ты сделал с Дженсеном Эклзом? Он покачал головой, не рассчитывая на ответ. Открыв дверь ванной комнаты, он сразу же услышал голос матери: - Какого черта ты делаешь? Дженсен нахмурился и поспешил в спальню. Джаред уже собрал одну детскую кроватку и поставил ее в ногах взрослой кровати. Вторая, еще разобранная, была прислонена к стене. - Готовлюсь к рождению своих детей, Донна. Думал, это очевидно. Донна рассмеялась жестоким смехом. Дженсен застыл, он никогда раньше не слышал у нее подобного. - Твоих детей. Твоих? В самом деле? Это дети Дженсена, Джаред. Неизвестно, твои ли они. Джаред ответил тихо и спокойно. Он явно не хотел раздувать ссору, которой, видимо, не удастся избежать. - Они дети Дженсена, и этого для меня достаточно. Донна отвернулась и заговорила шипящим шепотом – она не закричала исключительно потому, что в домике были другие люди: - Если ты так о них заботишься, зачем, черт побери, ты собираешь кроватки? - Что ты имеешь в виду? - Это плохая примета, Джаред. Или ты полный идиот? - Слушай, Донна. Если бы это было твое дело, хотя оно не твое, я бы сказал: я просто хочу убедиться, что они здесь поместятся, - Джаред жестом показал на кроватки и очертил пространство комнаты. Донна повернулась к нему: - Не мое дело? Не твое дело! Возможно, эти дети не имеют с тобой ничего общего, однако они абсолютно точно мои внуки. Дженсен закрыл глаза: ему казалось, что комната раскачивается, а пол гостеприимно распахивает ему свои объятия. Он оперся всем весом о дверной косяк. Джаред заметил его первым – и улыбнулся, тепло и с заметным облегчением. Мама Дженсена обернулась, чтобы посмотреть, что привлекло внимание Джареда, и ее лицо стало интересного розового оттенка. - Какая-то проблема? – изо всех сил стараясь, чтобы голос не звучал устало, Дженсен заставил себя выпрямиться. Джаред бросил взгляд на Донну, прежде чем снова улыбнуться Дженсену: - Да нет, никакой. Твоя мама просто слегка суеверна, вот и все. От Дженсена не ускользнули ни взгляд, брошенный матерью на Джареда, ни отважная попытка Джареда проигнорировать этот взгляд. Джаред подошел к нему, обнял и прижал крепче к себе. Дженсен на мгновение обмяк в объятиях бойфренда, благодарный за поддержку. Затем отодвинулся и быстро поцеловал его, прежде чем обернуться к неуютно чувствующей себя свидетельнице демонстрации их привязанности. - Мам, можно перекинуться с тобой парой слов? - Конечно, сердце мое, - перемена в поведении была неподражаема. Она даже не взглянула на Джареда, выходя из комнаты. Джаред выглядел озадаченным, но Дженсен просто притянул его ближе и снова поцеловал: - Останься. Доделай кроватки. Думаю, мне надо потолковать с мамой. - Ты уверен? - Конечно, - Дженсен улыбнулся. – Если ты поддерживаешь меня, я должен отвечать тебе тем же, правда? Так что ты остаешься здесь. Посмотришь, куда эти кроватки можно втиснуть. Джаред кивнул, и Дженсен неохотно покинул его, отправившись в гостиную – там его мать ставила чайник на плиту. Ему стало ясно, от кого он унаследовал желание избегать всяких конфронтаций. Смешно, особенно если учитывать, как замечательно она сама устраивала конфронтации с кем-либо. - Не хочешь горячего шоколада, детка? - Конечно, мам. Что угодно, - Дженсен не особо хотел, но еще больше ему не хотелось вступать в пререкания, пока он не сообразит, что именно хочет сказать. Нужно найти правильные слова. Те слова, которые не заставят ее уйти в глухую оборону, не заставят ее думать, что он не любит ее, не благодарен за ее присутствие здесь. Дженсен знал, что верные слова существуют. Но он сомневался, что сумеет подобрать их в скором времени, раз уж до сих пор не нашел. - А где все? - Твой папа с Джеффри. - Снова рыбачат? - А когда они не рыбачат? Может быть, они даже поймают что-нибудь сегодня. А твой брат пытается выйти на связь с Сэмом, узнать, что происходит с Джошуа. Значит, Джозеф был в клинике. Немудрено, что Дженсен не видел его, ведь он так усиленно старался туда не заходить. Впрочем, раз Джефф был в другом месте, может быть, именно в клинике и будет безопаснее всего поразмыслить. А если Сэм будет на связи, может быть, и он сможет с ним поговорить. Сэм давал лучшие советы… Донна поставила две чашки с шоколадом на стол. Дженсен сел, придерживаясь за столешницу и радуясь возможности дать ногам отдохнуть. Впрочем, его спина сразу же запротестовала против деревянного сиденья. - Я знаю, что ты собираешься сказать. Дженсен посмотрел на женщину, которая села напротив него, и глотнул какао. Он ждал, когда она продолжит говорить. Может быть, ему не придется подбирать нужные слова, если она все сама скажет за него. - Ты хочешь, чтобы я оставила Джареда в покое. Дженсен не стал подтверждать или отрицать. Он просто смотрел на нее, когда она вспыхнула и отвернулась. - Я не знаю, как это сделать. Я вижу его и думаю только о том, как тебе делали больно. Как тебя отобрали у меня и сделали больно. Я не могу с этим справиться. Ты уже не тот человек, каким был, и я это ненавижу. Очень сильно ненавижу. - Мам… - Не надо, Дженсен, я знаю. Твой папа постоянно говорит мне об этом. Я знаю. - А что насчет детей? Твоего внука, твоей внучки. Ты будешь ненавидеть их, поскольку они будут напоминать тебе о том, что случилось со мной? - Конечно, нет. - Тогда оставь Джареда в покое, пожалуйста, мам. Он видел, что она приподнимается, собираясь встать и уйти, оставить его наедине с чашкой какао и нерешенной проблемой. Но его следующие слова заставили ее замереть. - Ты меня любишь, мама? Донна выглядела глубоко шокированной, резко падая обратно на свое место. - Как ты можешь сомневаться в этом? Как… - Тогда ты должна понять, что я люблю его. Когда ты оскорбляешь его, делаешь его несчастным, ты делаешь больно мне. И я не преувеличиваю, мама, - мне уже хватит боли.

***

Трей не знал, сколько времени он провел на могиле, но что-то словно улеглось в нем, когда он ушел оттуда. Он долго брел обратно в лагерь. Хотя стемнело, а он не захватил фонарик, лунный свет, отражаясь от снега, достаточно ярко освещал путь. Он увидел Дженсена, прежде чем тот заметил его. Не то, чтобы Дженсен избегал его в последнее время, но Трей отлично понимал, как сильно можно уставать во время беременности. И он с трудом представлял, каково приходится тому, кто ожидает двойню. Дженсен сидел на скамейке у дома. Он поднял взгляд, и при виде Трея на его лице появилась искренняя улыбка. – С тобой все в порядке? Трей улыбнулся, опасаясь, что его красные и опухшие от слез глаза выдадут его истинные чувства: - У меня все прекрасно. - Рад слышать это. Трей увидел, как Дженсен пошатнулся и вынужден был опереться о спинку скамейки. Он бросился к нему и помог сесть обратно на место. - Думаю, я должен спросить тебя о том же. - Просто устал. Ты знаешь, каково это. Трей знал, о Господи, еще как знал. - А что ты делаешь здесь, на улице? - Мне нужно было побыть одному. Моей маме надо кое над чем поразмыслить, и я понял, что ей тоже необходимо уединение. Трей сел рядом с Дженсеном на скамейку и взглянул на озеро: - Я ходил посмотреть на него. Дженсен не спросил, на кого он ходил смотреть, и Трей был благодарен ему за это. Когда Дженсен взял его за руку, он обрадовался поддержке. - Ты попрощался? Трей кивнул: - Ага. - Хорошо. Трей услышал судорожный вдох и обернулся, обеспокоенный, к человеку, который бы мог стать его лучшим другом, если бы захотел. - Ты уверен, что с тобой все в порядке? Дженсен улыбнулся, взял руку Трея и прижал их к своему животу. И тот почувствовал – их, малышей. Трей улыбнулся Дженсену в ответ и внезапно осознал несправедливость того, что сам уже никогда не почувствует ничего подобного. Не ощутит жизни внутри себя. Несправедливо! Он продолжал улыбаться, хотя никакой радости от этой ситуации уже не испытывал. Разве это справедливо, что у Дженсена двое малышей, когда у него нет теперь ни одного?