Царство теней.

Расстояние от окна до стены — три с половиной шага. До двери — восемнадцать. Загнанные в клетку хищники, защищающие свое, голодными волками зыркают друг на друга, зубы скалят, клыки смертоносные обнажая. Глотки грызть станут. — Она права, мы не можем убить его, — Электра союзника находит неожиданного: Железный Кулак ладонями упирается в стол, смотрит исподлобья на пуленепробиваемого Кейджа; выдох, опустошающий легкие, глубокий и рваный. Машет смазанным жестом в ее сторону, а Начиос маску с лица снимать единственная из всех собравшихся не спешит, хотя каждый уже давно знает альтер эго другого. — Мэтт никогда бы не позволил чему-то подобному произойти с нами. — Он построил пагоду в центре Нью-Йорка. — Мисти Найт сторону занимает противоположную, руки на груди скрещивает, у нее счеты свои, вендетта кровная, имя которой Коллин Винг. — И она стала дворцом для теней. Сорвиголова превратился в того, от кого клялся защищать город, он не просто правосудие, а еще и палач теперь. Или вы не слышали про тюрьму под его крепостью, где гниют люди? — Напомни, скольким из них в зале суда выдвинули бы обвинения за совершение особо тяжких преступлений? И скольких властная рука закона оправдает? — Начиос подает голос, бывший детектив только испепеляющим взглядом ее прожигает. Злится. Правоту осознает. Электра жалеет, что позволила себе внять убеждениям Рэнда и обсудить это с остальными. Она ведь одиночка; всем командным игрокам десятый круг ада самолично отводит, взяв на себя ношу Данте. — Это все еще живые люди. Пусть их судят по закону, но это не должен быть тот, кто поставил себя выше человеческих прав.

— Какая же тоска. — Электре Начиос всего двадцать один, у нее на сердце имя насечкой-шрамом — не по приказу, и нет еще счета, который выставила жизнь за каждого павшего от рук дочери посла. Расплачиваться начнет годами — нет, месяцами, когда потеряет любимого отца — позже. — Ты и так готов к экзамену, а профессор Лоуссон тебя обожает, потому что больше никто не осмеливался бросить ему вызов на игровом суде, будучи студентом первого курса. — вырывает из рук Мэттью учебник и захлопывает его со всей экспрессией, глаза хитро щурит, кольцо объятий уверенно вокруг шеи Мердока смыкается. Он даже не пытается притвориться смущенным неожиданной похвалой; усмешку резковатую ей адресует, ладонью щеку гладит, пальцами плавно очерчивает изгиб шеи и острые ключицы. План с треском проваливается, ее под воду темную утягивает камнем к ногам привязанная жгучая, безрассудная влюбленность; один-ноль в пользу Мэтта — Электра отвлекается сама. — Твое безразличие к букве закона однажды создаст тебе проблемы. И когда вам, мисс Начиос, будет нужен адвокат, — нахальством бравирует смело, даже не предполагая возможность других вариантов, — вы предпочтете того, кто готовился к экзаменам, а не проводил выходные со своей подружкой в Аспене. Она кривится, против правды его протестуя рьяно — черт, кто в своем уме способен отказаться от такого заманчивого предложения, выбрав два дня в стенах студенческого городка и дешевый кофе вместо пяти звезд на фасаде баснословно дорогого отеля? — Ты такой зануда-идеалист. И, — подается вперед, кончики их носов соприкасаются, а дыхание горячее, вдоль позвонков мурашки, — ботаник к тому же. — Как хорошо, что тебя не слышит Фогги: он бы точно согласился.

На Нельсоне лица нет; светло-серый костюм, который он не менял, кажется, уже несколько дней, когда улицы мегаполиса захлестнули агонирующие толпы жаждущих крови и мести, покрыт пылью, грязью и бурыми пятнами. В спине Франклина аккурат в межреберьях, царапая самым острием миокард, уже красуются несколько ножей, предназначенных для его друга. Мэтт больше всего боялся превратить своих близких в мишень. Мэттью Мердок. Не Зверь. — Послушайте, — ему страшно; Электра видит мелкую дрожь в пальцах, комкающих стянутый с шеи галстук, — у каждого есть право на ошибку. Разве Мэтт мало сделал для Адской Кухни? Пока Мстители сражались с инопланетными пришельцами, а правительственные агенты пытались устранять последствия, массовые разрушения, люди были не просто в панике. Их обуревал ужас. Я знаю, о чем говорю: к нам за помощью обращались многие. Но благодаря Сорвиголове они перестали бояться выходить на улицы самого криминального района города, зная, что теперь находятся под присмотром. В безопасности. — Ошибка. — Люк бьет ладонью по стене, Начиос инстинктивно кладет пальцы на рукоять сай. Она, кажется, не меньше остальных подвержена влиянию Руки: в голове дымкой красное марево чаще обычного, злоба — неконтролируемая, боль — неисчерпаемая, из-за нее весь мир хочется уничтожить. — Никто не сможет обвинить нас в бездействии, мы пытались говорить с ним. Сорвиголова сам стер все то, что было ему когда-то дорого, в прах. Это не ошибка, мистер Нельсон, а сознательный выбор. Электра садится на подоконник, виском к холодному стеклу льнет; с улицы ругань грязная доносится, в череде оскорблений и потока слов, полных искренней ненависти, выстрел гремит. Пронзительному женскому крику если верить — на поражение. Глаза закрывает, жмурится на секунды. Или минуты? Для нее война — давно обыденность, вопрос старой, въевшейся под кожу привычки и на подкорке неизменно предупредительный сигнал. Электра по-другому не жила никогда, притворялась только, меняя маски под эгидой привитых убеждений: отца, Стика, Мэтта, даже своих собственных. Она умирала и вернулась, но как будто по-настоящему застряла в лимбе, где-то на границе между мирами ошибка системы с ее именем. Многое бы отдала за возможность жить иначе, даже душу бессмертную свою — разорванную уже на части. Убийца. Наемник. Смертоносное оружие. Черное Небо. Прикончить бы себя, кровь из тела выпустить вместе со всем ядом в ней, да не поможет. — Не попадайтесь мне на глаза, когда проникнете внутрь. — ни к кому конкретно не обращается, моргает несколько раз и смотрит строго перед собой; слышит скрип отодвигаемого стула — Человек-Паук поднимается на ноги, когда Электра открывает окно, позволяя порыву ветра и острым иглам ледяной крошки ворваться в помещение. — Потому что если вы придете убить его, я убью вас. Франклин Нельсон никогда не любил Электру Начиос. Заочное противостояние до нокаута одного из бойцов разных весовых категорий. Он буквально умолял Мэтта перестать быть болваном и понять: девчонка — пусть и чертовски красивая, тут даже Фогги сдавался, признаваясь украдкой, дескать, не по-дружески это, если станет смотреть на нее так — по-настоящему безумна и вечно втягивает Мердока в неприятности. Будущему адвокату совсем ни к чему запятнанная взломом домов богачей и воровством драгоценных побрякушек репутация еще до начала практики. А его дама сердца если кем и станет, то только погибелью. Выл от бессилия после чистосердечного «я действительно в нее влюблен». Боялся, когда узнал правду, кем она является на самом деле. Считал токсином, дефектом в генетическом коде, отвечающим за методичное разрушение всего, что для Мердока настоящими неподдельными ценностями было. Она ускользает — опять, как делала это всегда, по старым привычкам — и оставляет после себя обжигающий холод и пустоту. Когда-то, еще в университете, уже проделывала этот трюк, а ему, Фогги, пришлось выхаживать своего единственного друга неделями, стягивая сквозную рану грудной клетки неловкими стежками, рвущимися раз за разом из-за трясущихся рук. «Пожалуйста», просит он про себя, из обессиленных пальцев галстук под ноги падает шелковой удавкой, «помоги ему». Обращается с мольбой к демону из худших кошмаров. И кто из них теперь больший безумец. Отчаявшийся безумец.