Губы к рукам - вечная пленница

Стоять рядом с ним было невыносимо. В глазах из-за не перестающих течь слез всё плыло, было мутным и почти не различным. В груди сердце бьётся молниеносно, до боли. Страх пленил всё тело, пронзил её насквозь, невозможно вдохнуть. Ноги подкашиваются, но рука Огрона, обхватившая её за талию и крепко прижимающая к себе, не дала свалиться перед ним на колени. А она не могла даже пошевелиться в этот момент. Его прикосновения, такие грубые, подчиняющие её, ещё чувствовались везде, где он касался. Эти фантомные касания его рук, любые соприкосновения с ним сейчас, они будто въелись под кожу, очернили весь внутренний свет, всю чистоту её души. Ни один мужчина до этого момента не прикасался к ней, потому что она лелеяла свои облачные грёзы о настоящей, сильной любви, о хорошем и любящем с искренностью парне, который будет первым и последним. Но этот мафиози просто наплевал на все её чувства, на её гордость и достоинство. Он разрушил её мирок, крепости которого были сотканы из веры в лучшее в этой ужасной жизни. Ему было не трудно. А Флора вновь в клетке своего страха. Чувствует этот жар, исходящий от него и смешавшийся с тягучим чувством некого подчинения. В ушах гремело сердцебиение. Нет. Он не сломает всё вот так просто. В это ужасное мгновение, когда Флора так нуждалась в свободном пространстве, его близость стала невыносимо душной, подавляющей. Кончики пальцев проследили её кожу, следуя от скулы до подбородка, до того, как сильно сжали девичье лицо, приподняли, что Флора теперь различала его самодовольное выражение лица.  — Я ненавижу тебя! — дрожащий голос резко прерывает концентрированную минутную тишину, но быстро теряется в углах комнаты. В его глазах грозовые сумерки, такие затягивающие и холодящие внутри. Губы мафиози кривятся в усмешке. Флора не успевает даже подумать, его руки обхватывают её так цепко, притягивают ещё теснее. Он вонзается в её губы, слишком напористо, нажимает на скулы, заставляя расслабить плотно стиснутые зубы и приоткрыть рот. Так больно. Он сминает её губы, терзает их, проникает языком, делая поцелуй таким влажным и диким. Девушка неразборчиво, протяжно мычит ему в рот, пытается укусить, оттолкнуть от себя, изворачивается в кольце его рук.  — Детка, ты моя, поняла, — оторвавшись, шепчет ей в ухо, обдавая жаром, после поцеловав изгиб шеи. Широкие ладони трутся об её поясницу, поднимаясь выше или наоборот опускаясь до самых бёдер, так вакхально и нагло. Маленькие ладошки упираются в широкую грудь, в надежде высвободиться. Напрасно. Бесполезно. Глупо. Зеленоглазая кричит, когда оказывается оторванной от пола, в его руках. Огрон идёт не торопясь, размеренным шагом, пока Флора, охваченная паникой, дёргается у него на руках, выгибается, выворачивается.  — Нет! — уже ближе к комнате, её спальне, из неё вырывается новый крик, схожий с визгом. Огрон ставит девушку около себя, открывая дверь, и только рука ослабляет хватку, Флора вырывается, несётся к лестнице, задыхаясь от собственного рваного вздоха. Голые стопы стучат по прохладному паркету, девушка замедляется перед ступеньками, которые от тряски внутри тела, казалось, двоятся перед её глазами. И это момент, этот упущенный момент. За руку больно и резко дёргают назад, ноги запутываются, поэтому Флора впечатывается в Огрона, мотает головой в разные стороны, смотря в его глаза снизу вверх. Её зрачки расширены, радужка травяного оттенка кажется почти подавленной, а влажные от слез ресницы еле подрагивают в немой мольбе. Пара секунд. Она упирается, но всё же быстро оказывается в комнате, где из освещения лишь плавно обволакивающий лунный свет, льющийся из окна сквозь незакрытые шторы. Мафиози швыряет Флору на просторную кровать, не давая ей даже поправить порванное чёрное платье, некогда идеально струящееся по плавным изгибам её тела, а сейчас похожее на истерзанный клочок ткани, совершенно не украшающий девчачий вид. Он усмехается. Каждый раз эта зеленоглазая овечка лишь остервенело смотрит, распаляя в нём нестерпимое желание. Эта девочка слишком невинна для такого, как он, но Огрон чувствует, она не такая светлая и непокорная. Она уперлась в него взглядом, и в её глазах он видит этот живой блеск, искры внутреннего огня. Она не сдаётся, но оба знают, кто тут одержит победу, в этой неравной схватке, поэтому едкий страх чернит всё внутри Флоры. Мафиози медленно подходит, смотря на неё сверху, пальцы ловко расправляются с рубашкой. Флора не успела отползти, её полностью обездвижили, обхватив за запястья тонкие ручонки и пригвоздив к кровати над её головой. Он притягивается к ней совсем близко, сократив расстояние до минимума. По позвоночнику проходит холодок, доходящий до самого сердца, заставляющий, кажется, пропустить удар, что вызывает протяжную ноющую боль в груди. И мысли все перепутались, потому что он так близко, щекочет кончиком носа сначала её щёку, потом следуя ниже к шее, иногда припадая губами и вызывая такое непонятное странное чувство, окутанное дрожью и страхом. От этого Флора начинает снова вырываться, бессилие цепляет всё внутри, до болезненной тяжести под рёбрами, заставляя девушку сжимать кулачки до побеления костяшек и с презрением уклоняться от его близости. Это заставляет мафиози сильнее вдавить хрупкое тело, мужские руки сжимают запястья до боли, до синяков, не давая пошевелиться, держа вздёрнутыми над головой и прижатыми к мягкому покрывалу.  — Назови моё имя, — хриплый голос доносится до её ушей. Флора затаила дыхание, сжала зубы, отвернув лицо. Его имя. Его имя — Дьявол. Он рядом — она горит в Аду, чувствует, как заживо погибает от прокравшегося до самых костей слабодушия. Флора молчит. Мужская ладонь перемещается ниже, скользит по телу, задевая через платье соски, очерчивая контур ребер и плоского живота. Чуть медлит, и Флоре хочется закричать… Чтобы остановился.И стоит звуку сорваться с губ, мужские пальцы прикасаются к самой чувствительной точке её тела. И Флора выгибается дугой, почти непроизвольно сжимая ноги. Огрон хватает ее за челюсть, грубо проникая языком в её рот. Он тот, кому она будет принадлежать. В его глазах пугающая синяя бездна и тьма, которым нет сил сопротивляться, невозможно выдержать его тяжёлый взгляд. Его горячие пальцы проникают под её бельё, пока она пытается вырваться с жалобным мычанием из плена его губ, сминающих её истерзанные и покрасневшие губы с напористой силой. Движения его пальцев становятся более глубокими. Мужчина касается пальцем набухшего клитора, отчего Флора дёргается всем телом от этого касания. Мужской палец намокает в смазке и опускается ниже к половым губам, пока она испуганно дрожит. Ей страшно. Безумно. Она это чувствует. Огрон мучительно медленно гладит ее, наполовину входя, смотрит, как тяжело вздымается её тело. И зеленоглазая приоткрывает губы в тихом болезненном стоне, когда он делает плавный толчок пальцем. Толчок, трение, толчок, толчок. Вскрикивает от неприятной волны боли, когда он отрывается от её припухших губ. Огрон не ждёт, рвёт на ней оставшееся платье под визг девушки.  — Убери свои руки от меня, — хнычет, всплёскивая руками, чтобы он не дотронулся, — я ненавижу, ненавижу тебя, слышишь! Вот оно, падение в этот омут, в темную бездну искушения, боли и чужой власти. Огрон приподнимает её и слишком резко, перевернув, швыряет. Флора оказывается прижатой снова, утыкаясь лицом в кровать. Мужчина вжимается в ее тело своей тяжестью, позволяя ей почувствовать силу своего возбуждения, эту твёрдость. Флора замешкалась, краснея и глотая очередные текущие слезы.  — Ты будешь полностью принадлежать мне, Флора, — шипит он грубым голосом, а она слышит как щелкает бляшка ремня, что заводит в полнейший ступор. «Это произойдет сейчас? Со мной?»  — Нет! Слышишь! Я никогда не буду твоей, в этой жизни никогда! Ты не подчинишь меня… Ты можешь взять меня только силой, давай, сломай меня, унизь, уничтожь. Хотя ты и так уже это делаешь… Но я не твоя вещь! Крик перешел на безумный шепот, слышен грустный аккорд, покрытый тяжелым вздохом. Он слез с неё, и теперь она, обняв себя за плечи, повернулась к нему.  — Ты ужасен, — яростно прошептала она, выше приподнимая подбородок, будто это могло восстановить её растоптанную гордость.  — Мне не нужна зарёванная подстилка. Он вскинул руку к лицу и сжал её подбородок. Вцепились друг в друга взглядом. Она скривила губы в отвращении, взглядом стараясь передать всё своё презрение, что за один день заполнило её, пропитало, въелось в самые недры сердца. — Запомни, Флора, — размеренно, вкрадчиво заговорил он, — Ты отныне должна успокоится и просто сделать вывод, который очень прост. Небольшая задачка для твоей упрямой логики. На одной чаше весов — твоя губительная гордость, на второй — то, чего ты так желаешь. Свобода. Я не стану брать тебя силой, ты сама будешь просить. Связь с реальностью теряется, в этой темноте, Флора лишь смотрит на то, как лунный свет ласково падает на правильные черты лица напротив, на эти скулы, прямой нос, очерченные тенью губы, говорящие ей что-то. Он точно какой-то Дьявол. Нагло улыбающейся ей в лицо. Эта улыбка такая странная, жестокая, холодная. Флора моргает и вздыхает прерывисто воздух, кажется, накалившийся до предела между ними. Сжимает руками покрывало под собой, собирая в складки. Он отпускает её. Дверь тихо закрылась за ним, и она, кусая ладонь, упала, разрывая грудь от рыданий, от боли, рвущей на части сердце и душу. Ночь не кончается. Его руки будто всё ещё трогают её тело, скользят так собственнически, загоняя под кожу ужас. Она всё ещё помнит его прикосновения, резкие, причиняющие боль, хватающие её, сдавливающие. Кричит в подушку. Всё тут пахнет им, его одеколоном, вперемешку с запахом сигарет. Пахнет таким чужим и далёким, охватывающим её лёгкие в глубоком вздохе, и будто уже не покидающим, впитавшимся. Слёзы неиссякаемо скатываются, разъедают кожу щёк, рыдания душат. Флора откидывает спутавшиеся карамельные волосы, сворачивается, обхватывая колени. За окнами полыхало розовое небо. Италия встречала свой рассвет. А Флора принимала холод внутри себя.