Губы к рукам - вечная пленница

Небесный купол, словно шелковая чёрная вуаль с россыпью сверкающих крупинок сахара, этой ночью расстилается над Италией. Мягкий влекомый свет падает вниз, до самой поверхности земли, лаская кроны мрачных и корявых, но оттого не отталкивающих от себя природной прекрасности, деревьев, окунает в свою ночную колыбель и травы, в темноте ночи их зелёный цвет гаснет в лунном свете, и они словно сияют голубезной, посеребрянные бисером росы. Кажется, всё застыло, умиротворилось и уснуло, на мгновение Огрону показалось так, как только он вышел из дома его мысли и вовсе все извертелись в голове. Зачем она ему? Может, просто отпустить девчонку, пусть бежит подальше, потом забудет всё, его тоже, и отцу её хороший урок. У них начнётся жизнь по-другому. А может, встретив мафиози на своём пути, они будут ценить в сто крат больше время проведенное вместе как самая настоящая семья. Зачем она ему? Что эти деньги, пустышка, ничего не значат и не нужны Огрону подавно, этих денег у него слишком много, чтобы вести счёт или ценить их как нечто важное в жизни человека, основной ориентир любого, но не окруженного ими с самого рождения. Ему скучно? Хм… Так и есть. Ведь всё было так серо. Клубы, шлюхи, драки, дуло пистолета у лба, кровь, грязь, деньги, смерть, обманы и выгода, страх в глазах противника. Зеленые глаза. Да, ему было скучно. Хотелось чего-то не такого обычного. А она простая, обычная, не привлекательная особо-то чем-то, но не из его побитого мирка, и тем больше хотелось запятнать её собственный, чтобы там было грязно, как и в его. Ветер слабо прогладил по длинным алым волосам, приподнимая их. Бесшумно прошёл по улице, колыхая тонкие ветви деревьев, будто пытаясь их ещё более запутать меж собой. Эти ветки, словно судьбы людей, переплетаются, порой мешая всем, а разъеденить не так просто, как захотеть этого, порой легче сломать парочку веточек, чтоб одной путь к солнцу был открыт, но стоит ли оно того, если дереву будет гораздо больнее от потери своей частички, и одна ветвь в золотом обливе не исцелит всех нанесенных ран. Рука самопроизвольно потянулась в карман кожаной куртки за пачкой сигарет. Этот вечер быстро перерос в прохладную ночь. Мучительно тихую, потому что в голове вспоминаются тихие всхлипы. Боль и отчаяние, ненависть и презрение — ощущение этих чувств проникает, выжигает внутренности, Огрон помнит эти чувства внутри себя. Бежал от них. А они чёрной тенью залегли под самым сердцем, пустив там корни, заполонили, уничтожив его. Это было так давно, полными картинками помнит своё детство, как бы не бежал, ему это не удалось. Оказалось это гораздо сложнее и невыносимее. Что тогда для него, восьмилетнего мальчика, играющего со своими любимыми братьями, значило слово «смерть»? Не задумывался, был глуп и слеп, всё детская игра. Ему шестнадцать. По-прежнему не значит, не имеет смысла, там же юношеский максимализм. Отец узрел в своём сыне задатки лидера. Хоть с самого рождения все сыновья главы Чёрного круга считались частью банды, официальное вступление было в семнадцать лет. Обычные уличные драки оказались невинными схватками, когда бои в банде показывали твою везучесть, если выжил, то ты необычайно живучь и удача на твоей стороне. Огрону такая жизнь нравилась, ведь он видел в глазах своего лидера, то есть отца, полное одобрение и… даже некую гордость? Что пошло не так, если всё пошло как должное. Огрону восемнадцать. До этого дня он не особо думал о смерти, о жизни, счастье или же семейных узах. До этого самого дня он стрелял в других людей, не задумываясь, ведь его пули были лишь для несерьезного ранения, обычно попадал в плечо или руку. В тот самый день отец дал приказ стрелять прямо в сердце, если глава враждебной группировки начнёт нападать. Его мать, как он помнит, была такой робкой женщиной, любила его отца слишком сильно, раз ей хватило смелости остаться с мафиози, руки которого по локоть в крови. И ведь только она сохраняла этот хрупкий баланс в их клане, семье. Любила своих сыновей, желая лучшего, искренне просила не быть жестокими, не быть злостными и слабодушными. Качала огорченно поникшей головой, когда Огрон брал в руки оружие, но женщины в мафиозных кругах не могут от такого нос воротить. Только она была не такая, доброты в ней столько, что на всю семью, всегда дарившая тепло родным, она помнилась счастливой, такой светлой, не принимавшей зла. Голубые глаза — чистая лазурь, нет ни у кого таких больше. Огрон никогда не забудет этот свет, что освещал ему путь, и никогда не забудет, как он погас. Наступила полная тьма. Ничего было не видно. Огрон шёл к ней в комнату, где она обычно занималась написанием картин с волшебными пейзажами, одна из её первых работ висела в кабинете отца на самом видном месте. На ней было яркое солнце, лучи которого пробивались сквозь кроны деревьев, изображенный лес окружал по кругу небольшое озеро, вода в котором казалась чистой и бликовала от восходящего солнца. Дверь в комнату, видимо, в какой-то спешке была не закрыта, мафиози шёл быстро, но замер у самой двери, услышав всхлипы. Его мама с растрепавшимися красными волнистыми волосами почему-то сидела на полу, зажимая дрожащей рукой губы. Её плечи подрагивали слишком сильно, всхлипы приглушенные, довольно тихие, но оглушали слишком сильно. Капли слез падали на её колени, мокрыми тёмными пятнами расползаясь по подолу платья. И эта боль, Огрон почувствовал её тогда на себе. Не в силах стоять там, он зашёл к ней, бросился обнимать, спрашивая «что случилось?». Ласково говоря, гладя его по щеке, умоляла не убивать, не слушать отца, не быть таким. Но он таким был и предать отца никогда не смог бы. Той ночью случилась перестрелка, отец строго грозил своей любимой оставаться дома по защитой, не встревать. Разве она могла? Ведь там могло случиться непоправимое, словно что-то ей шептало это от самого сердца с самого начала. Там она оказалась совсем не к месту со своим светлым сердцем. Тьма не щадит свет. Глава вражеского клана собирался стрелять в отца, Огрон уже направил дуло пистолета на противника, как образ матери встал перед его глазами. Его рука заметно дёрнулась и он не попал в цель, из-за чего начали стрелять в его отца. Раздались выстрелы, звонкий женский крик «нет!», слишком отчаянный и бесстрашный. Она ринулась к мужу, закрыв его своим телом. Алые пятна на её светлом платье проявились слишком быстро. Всё вообще произошло слишком быстро, потому что Огрон осекся на пару секунд, второй раз его пуля пробила сердце. Огрон не может простить себя, сейчас забирать жизни без промедления далеко не слабость, рука тоже больше не дрожит, и жалости нет, только всхлипы вперемешку с невыносимой болью до сих пор в его голове. В тот день ему будто пробило грудную клетку, высосало жизнь и свет там погас. Он стал главарем, старался не вспоминать тот самый день, когда он понял, что значит смерть, что значит боль, что значат порванные семейные узы и кровь на руках. Его сердце замерзло без греющего тепла матери, её нежных ладоней и голоса, такого родного, всегда звонкого, но убаюкивающего словно колыбель. Огрон старался забыть, но, чёрт! Флора плачет, заливаясь слезами, и всхлипы тоже такими громкими кажутся, что начинает вскипать все внутри. Огрон ненавидит эти всхлипы, потому что больно вспоминать на чьи они похожи.