Один на один или двое против всех

－Миш, как ты? － участливо спросил Князь. － Заебись! － раздалось глухо в ответ. － Подробности будут? － Все чешется, хочу не знаю чего то ли пойти в драку какую ввязаться, то ли просто расхуярить что-нибудь. Злость такая берет... самому страшно, а сделать ничего не могу с собой. А ты как? － Держусь... пока. Мои художества меня спасают. Хочешь покажу? － и, не дожидаясь ответа, радостным лосем (в период гона) поспешил за тетрадью. －Смотри... Ну, как тебе? От увиденного Горшок реально офигел: в ряд стояли фигуры-шаржи, снабженные подписями их владельцев. Нет, конечно, кто есть кто было понятно и так, ведь Андрею удалось передать уловимо-неуловимую характерную черточку каждого: чуть нахмуренные брови Ренегата, широченную улыбку вечно растрепанного Балу, хрупкость красавицы Маши (скрипачки, а не девушки), некую хроническую изможденность Поручика, хитринку в глазах Яши... Конечно, в своем рисунке он не обошел и себя с Мишей. Самого себя он изобразил в виде уж очень удивленного человека с невероятно огромными глазами. И, как всегда, брови... Ох, уж эта его бровь, приподнятая в лукавом изгибе. Увидев ее, Миша оторвал свой взгляд от шаржа, и перевел его на оригинал, который внимательнейшим образом следил за его реакцией. Заметив, что Миха наконец-то обратил на него внимание, Князь улыбнулся и спросил: －Ну, что скажешь? －Тшшшш... Не мешай мне сравнивать. －Что сравниваешь? － заинтересовался Андро. －Тебя, － отчего-то смутившись буркнул в ответ Миха. －А конкретнее, можно? －Глаза, брови, улыбка... －Так? －Княже скопировал выражение лица с себя нарисованного. － Похож? Пару минут Горшенев молчал, попеременно разглядывая то одного, то другого Князей. －И как ты мне такой достался? － спросил он после мук раздумий. И непонятно было то ли реально не понимал, то ли вопрос риторический. － Какой такой? － продолжал допытываться Князев. － Ты совершенно особенный, не только внешне, нет, я говорю о твоем взгляде на жизнь, на самого себя в конце-то концов. Ты замечаешь все то, что вряд ли бы заметил кто-либо другой. Умеешь удивляться самым простым вещам и отражать это все что в стихах, что в рисунках. Твои ж стихи, когда читаешь, особенно если впервые, прямо чувствуешь － мое. Живет там все... Мне кажется иногда даже, что наша жизнь, вот эта вся бытовуха, окружающее все － не такое реальное как любые твои стихи. А я... просто наслаждаюсь твоим обществом. －Я отвечу на твой вопрос, － так же серьезно и бесконечно откровенно заговорил Андрей. Он чувствовал, что это тот самый момент, который бывает быть может раз-два за всю жизнь, и то не у всякого. В такое вот время ты предельно честен с самим собой и как бы максимально беспристрастно вглядываешься вглубь себя без всяких внешних влияний, отговорок и т.п. －Миш, вот ты говоришь это все, и ты веришь в каждое произнесенное тобой слово. Я не буду говорить того, что ты прав и я такой весь распрекрасный Идеал Идеалыч, в какой-то мере во мне действительно это есть. Но раз я сборище всех совершенств, то и достаться я мог лишь такому же чуду природы. Хорошо, я перечислю тебе почему я люблю тебя в так называемом "общечеловеческом смысле". Во-первых, ты сейчас мне тут такой монолог закатил о том, какой я весь замечательный, и при всем при этом ты абсолютно не замечаешь себя. － Не понял... －Сейчас расскажу. Например, кто-то, пусть даже незнакомый, будет в беде, будет нуждаться в деньгах. Ты совершенно спокойно отдашь все сто можно, не задумываясь, и будешь рад, что смог помочь. Ты не увяз вот во всей этой материальной жиже. Используешь тело, как такую лошадку, которая верно служит, но в то же время готов соскочить с нее в любой момент. А я бы так не смог, для меня важно то, что меня окружает. Попроси меня расстаться да вот хоть бы с ручкой, я ее отдам, но не сразу, стану долго ломаться, мол эта ручка моя любимая, нету денег на новую и вообще дорога мне как память о каком-нибудь выдуманном в эту же секунду человеке. －Ну, ты перегибаешь, пожалуй. －Неа. Продолжим... Во-вторых, Миш, ты － человек-момент, захотел побуйствовать － минута-другая, и ты уже ввязываешься в очередное приключение. Для тебя жизнь － это множество ярких событий. И это круто. Ну, и в-третьих, ты загораешься и зажигаешь других. Вот как с этой твоей идеей о спектакле. Она реально отличная, и любой кто о ней слышит не может хотя бы секундно не подумать: "А вот неплохо бы, а?" Ну, что убедил я тебя? － Хорошо, я тоже, как ты выразился "сборище всех совершенств", но внимательно посмотри на меня, кого ты видишь перед собой? Я же страшен, особенно сейчас. И только не надо мне заливать про глаза и улыбку, и то какой я "лапочка", когда сплю, － начиная постепенно накручивать себя произнес Миша. От этого долгого и, как оказалось, очень тяжелого разговора у него пересохло в горле. Оставив Князева за размышлениями, он побрел к крану. Правда дойти до заветного источника воды ему было нн суждено, потому что сзади к нему подкрались и, тесно прижав к себе, обняли обеими руками. Затем раздался полушепот-полухрип у самого уха: － Не смей провоцировать меня, а то ведь я могу и не сдержаться: начну доказывать свою правоту здесь и сейчас. "Вот что на это можно ответить?"－ подумалось Горшеневу. －Вижу хочешь доказательств, － все так же стоя за спиной Миши продолжал Князь. Затем по-вампирски куснул того за шею, и тут же поцеловал место укуса. Чуть отступил и неожиданно громко сказал: "Позже". * * * Потекли дни борьбы: Мишу жутко ломало, спасал только Андрей, всегда находящийся рядом.Физически справлялись они без особых заморочек: при наступлении первейших (пожалуй, даже не заметных, казалось бы) признаков, Князев просто обхватывал Миху медвежьим захватом, даруя успокоительные надежность и теплоту. А вот то, что творилось в их головах... Страх не покидал Горшенева ни на минуту. Это была не только боязнь смерти, о которой он когда-то сказал Андрею. Нет! Он начинал страшиться всего: фобии, казалось, подстерегали его на каждом шагу. Начиная от боязни остаться одному, и заканчивая страхом перед темнотой. Поэтому настроение у него скакало похлеще чем у любой беременной. Страшно было подумать о том, что он мог при своих ломающих приступах сотворить или даже наговорить Князеву, хотелось послать его куда-нибудь, заставить уйти, чтобы во время очередных "плясок" как-то его обезопасить. А остаться одному － это и того хуже, да, эгоистично. Но без поддержки он бы вообще свихнулся. И такие его перемены мог вынести только полный псих, которым, к счастью, и был Андрей. А что же он? Княже тоже боялся: боялся потерять его, оставаясь одним, одним в целом мире. И при всем страхе он скучал по драйву, бешеному количеству адреналина в крови. Хотелось какого-то буйства, хоть бы и банальнейшей драки. Энергия в нем не просто ключом била, а каким-то гребаным фонтаном. И выхода ей особого не было: рисунки, стихи, конечно, тянули силы, но не так. Хотелось вымотать себя до невозможности. Короче, атмосфера царила та еще.