Крепость из слов

Война… Многоликая демоница, предстающая перед своими невольными подданными в сотнях разных обличий. Кто-то почитает ее как богиню правосудия, карающую провинившихся своим мечом. Кому-то достается ее улыбка из-под плотной золотой вуали, и такие счастливцы до конца жизни верят, что им встретилась младшая дочь Фортуны, а не жестокая убийца. А перед кем-то она предстает во всем ужасе откровенности. Впрочем, ее маски очень быстро меняются — и практически никто не застрахован от этого. Как и от нее самой. Но скажу вам одно — никогда, абсолютно никогда война не выглядит так, как рисует ее пропаганда. Вам будут обещать честь. Пророчить славу. Издалека, с границы неба и поля боя, сквозь туман иллюзий вам будет мерещиться красавица Победа с лавровым венком и планкой в руках. Но стоит лишь подойти к ней чуть ближе — и вы увидите, что ее платье соткано из кожи и костей, а листья наколоты на окровавленный терн. Первые реальные сражения неизбежно разрушают устоявшееся мировоззрение и закладывают фундамент нового. Во мне подобная метаморфоза происходила дважды. Сперва война заставила меня разочароваться в мудрости взрослых. Бомбы и снаряды, дождем падающие с небес, не оставили ничего от купола иллюзий, которым было окружено мое детское восприятие реальности. Был ужас. Боль. Осколки. Паническое осознание полной беззащитности и того, что правила жизни кардинально изменились. И если хочешь выжить — надо приспосабливаться к ним. Во второй раз я взглянула в глаза войны уже будучи относительно взрослой и морально готовой к этому. Хотя… кого я опять пытаюсь обмануть? Никто из нас, вчерашних курсантов академии, не был по-настоящему готов к реалиям сражения. Да, в космосе все иначе. Ты не видишь смерти как таковой — она скрывается за корпусами кораблей, гибнущих в искристой пене взрывов. Это ничем не отличается от изображений на экранах компьютерных симуляторов. Но внутренний покой неминуемо разлетается на осколки, как только ты вспоминаешь о том, что все это — реальность, и там, за транспаристалью, в эти самые секунды гибнут твои боевые товарищи. Поэтому и первые награждения ни для кого не были радостными. Уж слишком остро кололо где-то в разуме осознание того, что ты получаешь награду за смерть других. Я хорошо помню, как на кителях энсинов, сумевших выполнить свои обязанности, засияли новые планки. Мы стояли в ряд на капитанском мостике. В космосе за нашими спинами еще можно было различить смутные, оплавленные комки металла. Никто не улыбался. Даже в глазах капитана читалось скорее соболезнование, чем радость. Все это было уроком — первым из сотен, которые нам предстояло пройти, чтобы стать настоящими воинами. И со временем разум неизбежно учился воспринимать человеческие жизни просто как еще одну строчку в статистике потерь. Профессиональная деформация была прекрасно отточенным механизмом, защищающим психику от травмирующих реалий повседневности. Да, в свое время я практически добровольно ступила на путь офицера — прикрывая внутренние сомнения агитационными плакатами, обещавшими, что после академий мы станем хранителями мира и покоя в Империи. Конечно же, где-то на периферии сознания жило понимание того, что придется убивать. Но никто ведь не отменял определенный самообман. И я свято верила, что гибнуть от моих действий будут лишь преступники и террористы. На деле такая утопия, само собой, не сложилась. Единственное, что позволяет мне спать спокойно — осознание факта, что жертвы среди мирного населения обычно сведены к минимуму. А уж с тех пор, как моим командиром стал Траун — так и вовсе. Не знаю, что легло в основу подобной тактической догмы в его случае, но я во время принятия решений всегда вспоминаю Атракен. И даже если приходится идти по более сложному пути ради спасения жизней простых имперцев — Седьмой флот делает это. Чего, к сожалению, не могу сказать об иных подразделениях огромной системы вооруженных сил. Вынуждена признать — огонь восстания не разгорелся бы с такой силой, если бы мы все были чуть более осмотрительными. Ведь мирным жителям во время войны приходится хуже, чем солдатам: для них и «свои», и «чужие» представляют практически одинаковую угрозу. В первый день никто не понял масштаба угрозы. Был обычный летний вечер. Вся наша семья собралась на кухне за ужином и чаем. Отец и брат, недавно вернувшиеся со смены, продолжали изредка переговариваться о своем — но куда больше их занимало сытное жаркое. На фоне тихо работал головизор, в верхнем углу экрана которого шел обратный отсчет времени, оставшегося до выпуска новостей. Я всегда с нетерпением ждала его начала, ведь после короткой сводки произошедших событий обычно начинался показ мультфильмов. Несси как всегда повысила звук, когда титры какого-то сериала сменились заставкой программы «Время». Миловидная дикторша в сером костюме начала вещать об идущем строительстве трех новых школ, о проведенном турнире по стрельбе, о необходимости соблюдать безопасность у открытых водоемов… и только в самом конце выпуска нам сообщили о том, что на планету пробрались вооруженные республиканцы. И пообещали быстро отправить их в мир иной. В итоге все прозвучало и было воспринято так, будто на Атракене высадилась не вражеская армия, а какая-то бандитская группировка. К моему разочарованию, в тот вечер вместо приключений невиданных зверей в эфир пустили обучающий фильм о поведении в опасных для жизни ситуациях военного характера. Солидного вида мужчина подробно объяснял о видах возможных угроз и поведении во время них. Много внимания было уделено вопросу эвакуации — жаль только, что менталитет и привязанность к месту все равно оказались сильнее логических доводов. И, разумеется, все подавалось в ключе сухой, обобщенной теории, далеко не во всем подходившей для реалий Атракена. Но все равно эта картина в последующем точно спасла не один десяток жизней. Пока нам рекомендовали соблюдать осторожность и бдительность, держать головизоры включенными и сообщать о любых подозрительных личностях на горячую линию. Судя по тому, что я помню, особой реакции у взрослых это не вызвало. Еще несколько дней жизнь текла своим безмятежным чередом — работа в огороде, готовка, выпас скота, игры с ровесниками… Но вся привычная безмятежность закончилось, когда мы впервые попали под обстрел. Проснувшись посреди ночи от отдаленного грохота, я сперва подумала, что это просто гроза. Только вот стекла почему-то подрагивали в рамах, а гул был слишком долгим, как для грома. Несси сказала мне лежать тихо и не включать свет. Подойдя к окну, она на миг отдернула плотную штору — и этого хватило для того, чтобы увидеть в полуночном небе яркое зарево. — Быстро в подвал! — дрожащим голосом скомандовала тогда сестра. У меня и мысли не было ослушаться или начать задавать вопросы — слишком ясно от нее веяло страхом. Схватив в охапку свою игрушечную собаку, я бросилась вниз по лестнице. Несси побежала будить маму. А на кухне тем временем истошно взвыл головизор: — Воздушная тревога! Всем в укрытия! Воздушная тревога… В подвале было затхло, темно и холодно. До выключателя я просто не могла дотянуться. Так что оставалось лишь напряженно вслушиваться в отзвуки происходящего наверху. И тогда я впервые столкнулась с особенностью своего организма, которая впоследствии не раз сослужила мне хорошую службу. Когда ситуация была действительно опасной, страх внутри меня мигом выключал все эмоции. От них оставались лишь бледные призраки, а сознание работало как никогда ясно — но ровно до того момента, пока напряжение не начинало идти на убыль. После этого организм практически всегда выплескивал накопившийся стресс через слезы. Но в тот момент я не могла понять, что со мной происходит и почему восприятие мира стало настолько странным. Зато в памяти всплыли кадры из обучающих видео. Так что, найдя вентили, я перекрыла воду и газ. Спустившиеся вскоре сестра и мама одинаково взволнованными голосами похвалили меня за это. Обесточив электрический щиток, Несси на ощупь нашла и включила отцовский фонарик. Меня укутали в старое зимнее пальто, насквозь пропитавшееся пылью, и уложили спать на мешке с ветошью. Но всем было понятно, что в эту ночь никто нормально не уснет. Слишком сильно на нервах играла неизвестность. И отец, и брат сейчас были на смене — где-то глубоко под землей, в старой, ненадежной шахте. Оставалось лишь надеяться, что их не накроет взрывной волной. К счастью, этого не случилось. Наш поселок тогда тоже не пострадал — стреляли по другой цели. Как оказалось, неподалеку был расположен склад с боеприпасами КНС. Но произошедшее в ту ночь ясно дало понять, что война застыла в паре шагов от нас. И что ей стоит прийти в движение? До конца лета мы жили под ее тенью. Напряжение и страх постепенно уменьшались. И внешне жизнь вскоре даже стала напоминать прежнюю. Того требовала ситуация — в вопросах снабжения продовольствием мы теперь зависели только от себя. Да и днем почему-то практически всегда было относительно спокойно. Атаки начинались с наступлением темноты. А к тому времени все уже укладывались спать в подвалах, надеясь, что утром их встретит прежний пейзаж поселка, а не усыпанное обломками пепелище. Про-республиканские каналы, вытеснившие из эфира все остальные, неустанно заверяли, что в обстрелах виновата КНС, а армия Республики пришла, чтобы защитить мирное население. Никто из селян не верил в эту ложь — по той причине, что нашему государству это было бы попросту невыгодно, ведь планета была одним из ключевых источников стратегически необходимых ресурсов. Зато на республиканцев, находящихся за парсеки от Атракена, заверения о злых захватчиках действовали. Не проходило и вечера, чтобы какой-то эксперт на очередном ток-шоу не рассыпался в анализе и прогнозах. Вскоре мы перестали даже включать головизор — все равно никакого толку от него не было, а льющийся водопад пропаганды только действовал на нервы, и полностью оградиться от него возможным не представлялось. Пару раз в неделю с неба нам на головы сыпался дождь из агитационных листовок. На них был изображен экзот со световым мечом в одной руке и ребенком в другой, а на заднем фоне — безликие ряды клонов. Надписи менялись, но все они пытались убедить нас помогать Великой армии Республики. От этих флаеров была одна польза — они чудесно горели. Само собой, никто не спешил тащить к ближайшему лагерю республиканцев свое имущество и заготовленное на зиму продовольствие. И вскоре мы смогли еще раз убедиться в своей правоте и ложности образа джедаев-вызволителей. Это случилось в начале осени, когда они заявились к нам в село вместе со взводом и приказали всем немедленно собраться на главной площади. Большая часть детворы в тот момент была в госпитале — тетушка Мэри учила нас основам первой медицинской помощи. Но даже оттуда мы услышали объявление, прозвучавшее по громкоговорителям. Мэри сразу напряглась, стала серьезнее. С минуту подумав, она приказала: — Дети, полезайте в погреб. И сидите тихо. Несси, солнце, присмотри за ними. Джек, Бетти, Зельда — бегите в лес. Спрячьтесь в пещере у озера и ждите, пока я сама за вами не приду. Все мы прекрасно понимали, что надо затаиться и ничем себя не выдать. Еще бы! Взрослые часто пугали нас тем, что если не будешь слушаться, то придет джедай и заберет тебя с собой. Понятное дело, что появление подобных персонажей вызвало один только страх. И, сидя бок о бок в тесном помещении, пропахшем травами, мы напряженно ждали непонятно чего. Время тянулось бесконечно медленно, но спустя целую вечность откуда-то сверху до нас долетели приглушенные голоса: — Уж не думал, что встречу тебя вновь, Мэри. — Я тоже была бы рада никогда больше не видеть никого из вашего Ордена. Что вам от меня надо? — А сама будто не знаешь. Какое-то неправдоподобно бездетное село выходит, если верить, что на площади были все жители. Так где ты их прячешь? Тетушка Мэри попыталась отговориться, но в этот момент сквозь узкие щели люка полились узкие ручейки света — кто-то сдвинул в сторону коврик. А затем доски отлетели в сторону. Как оказалось, нас обнаружил юноша-подросток. Он тоже был облачен в форму, как и старший джедай. Короткие светлые волосы, породистое лицо — его можно было бы назвать привлекательным, если бы не выражение глаз. Я запомнила тот взгляд, хотя тогда и не поняла, что именно меня в нем так испугало. Безумие. Специфическое, военное безумие. Позже я не раз видела подобное в глазах коллег. Но оно быстро уходило, стоило прозвучать последнему выстрелу. А мальчишка, неожиданно оказавшийся в центре войны, на самом деле утратил рассудок — неопровержимое доказательство этому мы получили чуть позже. Тогда нас вытащили из погреба, построили в шеренгу и приказали приготовить правые руки. Старший джедай подходил к каждому из нас, протирал запястье спиртом из больничной аптечки, а затем брал кровь странного вида прибором. Потом он ждал несколько секунд, смотрел на табло и приступал к следующему ребенку. — И зачем их было прятать? — спросил он под конец у Мэри. — Будто сама не видела, что тут ни одного форсъюзера. Да и откуда им в этом захолустье взяться? Ксандр, пошли отсюда. А спирт поставь на место! Я что, похож на слепого? После ухода этой жуткой парочки мы поспешили домой. Мама, едва сдерживая слезы, крепко обняла сперва меня, а затем сестру. В глаза сразу бросился опустевший курятник. Я уж подумала, что это от неосторожности и спешки, и попыталась кинуться искать наших кур в соседских дворах, но меня остановили. Так мы впервые столкнулись с продразверсткой. Несси в ту ночь осталась в госпитале — помогать тетушке Мэри. Это было вполне привычно — сестра стремилась освоить ремесло врача, а Мэри с радостью готовила себе преемницу. И даже отец не был против этого — только несколько раз в месяц устраивал неожиданные визиты в больницу с целью проверить, не гуляет ли дочь с кем-то под луной вместо работы. Даже если такое и случалось, то она умело скрывала это. И никто не стал беспокоиться, когда она после вызова по комлинку спешно ушла из дому — тем более, одна из наших соседок в это время была на сносях. Лишь когда сестра не вернулась к полудню следующего дня, мама попросила меня сбегать в госпиталь и разузнать, что случилось. С первых секунд меня удивила странная тишина. Я осторожно отворила дверь, ведущую в ординаторскую  — и увиденное за нею намертво отпечаталось в моей памяти. Даже сейчас, спустя столько лет, я в подробностях помню ту жуткую картину. Несси, пластом лежащая на полу. Голубое платье с багровыми пятнами вокруг бедер. Остекленевший взгляд. Разметавшиеся волосы. В нескольких шагах от нее — Мэри. Крови нет — только обожженное отверстие зияет сквозь халат. В ступоре кинувшись к сестре, я чуть было не упала, споткнувшись о чью-то руку. Чуть поодаль, лицом вниз, лежал уже знакомый юноша-джедай. Пол вокруг него был усеян флаконами из-под спиртовых настоек. Не знаю, был ли он мертв уже тогда, или его убили взрослые. Не скажу, куда односельчане дели его труп и как отвели от нас всех подозрения. Следующие дни остались в моей памяти лишь в виде обрывков без малейшей эмоциональной окраски. Рыдающая мама. Взбешенный отец, избивший ее прямо над гробом. Несси в выцветшем свадебном платье. Солнце, отбивающееся от лопат, когда комья земли соскальзывали вниз. Поминки, которые, несмотря на всю искренность скорби, все равно переросли в попойку и чуть было не закончились дракой. Когда дело начало принимать подобный оборот, брат отвел меня домой. Сам он тоже не стал возвращаться. Рухнув рядом с кроватью, он закрыл лицо руками и разрыдался, не в силах больше сдерживать себя — ни в эмоциях, ни в словах. Это был первый и последний раз, когда я видела слезы на его лице. И при этом я совершенно не знала, как ему хоть чем-то помочь. — Они ведь были ангелами… А когда таких убивают — надежда умирает тоже. И мы все скоро последуем в землю… Эти слова, произнесенные в полуистерическом бреду, оказались пророческими. С того дня жизнь стремительно стала превращаться в настоящий ад.