Крепость из слов

Ад заполнял собою реальность шаг за шагом, точно охотник, преследующий загнанную в западню добычу. Он был неспешен и неотвратим. И он точно знал, что никто не сумеет сбежать из его ловушки. На следующий день после похорон опохмел отца перешел в полноценный запой. В доме стояла тишина, — а кухню все и вовсе обходили десятой дорогой. Брат замкнулся у себя в комнате. Мама сидела в гостиной с вязанием на коленях. Спицы в ее руках двигались, но на них не было ни единой нитки. Я попыталась было ускользнуть на улицу, но запертая входная дверь помешала мне это сделать. Наверняка это спасло нас всех от многих проблем. Ибо по поселку в тот день бродили клоны, возглавляемые старшим джедаем. Чего от них ждать? Уж точно ничего хорошего. Так что все таились по домам и старались лишний раз не подавать признаков жизни. Я сидела у окна в нашей с Несси… в своей комнате, и пыталась читать книгу. Этот сборник сказок, если память мне не изменяет, нам задали на лето. И хотя вопрос о возвращении в школу в сложившейся обстановке был риторическим, сестра до последнего дня продолжала заниматься со мной. «Учеба — твой единственный путь к лучшей жизни», — эта не раз повторенная фраза намертво отпечаталась в моей памяти. Даже столько лет спустя, выводя эти строки, я вновь слышу отзвуки ее голоса. Несси была права, а мне понадобились годы, чтобы полностью согласиться с этим постулатом. В тот момент было лишь желание куда-то сбежать от реальности. Плоский сказочный мир с четким разделением на добро и зло и постоянными победами первого над вторым стал спасительной иллюзией. Хотя именно тогда красивая картинка начала покрываться трещинами от проклевывающихся ростков критического мышления. Сказкам оставалось утешать меня совсем недолго. В дверь позвонили. Затем, через пару минут — настойчиво постучали. Я отложила книгу и принялась спускаться вниз. Меня опередила мама. Но я все равно осталась наблюдать за происходящим со средины лестницы. В прихожую вошел старший джедай. Он задал несколько совершенно общих вопросов — о том, есть ли в доме мужчины и не желают ли они присоединиться к армии Республики, а после долго вглядывался в глаза матери. — Я очень сожалею. Эта фраза произвела эффект взорвавшейся гранаты. — Убирайтесь. Да как вы только… Ко всем чертям убирайтесь! Ни до, ни после этого я ни разу не видела маму в таком состоянии. Под аккомпанемент проклятий кованая подставка для зонтов полетела в мужчину, но замерла в полуметре от него и плавно опустилась на пол. К счастью, джедай покинул наш дом прежде, чем со второго этажа сбежал брат. Охотничий бластер в его руках не предвещал ничего хорошего. И он все же встал на путь мести. Через несколько дней Робин сбежал под покровом ночи, оставив лишь небольшую записку о том, что идет воевать за КНС. А месяц спустя к маме на комлинк пришла похоронка. «Был захвачен силами противника и принял смерть героя». Красивые, несмотря на ужас, слова… Только смысл в них был иной. Попал в плен и прошел через пытки, прежде чем найти покой в мобильном крематории. На этот раз не было даже подобия похорон. Вся боль осталась за закрытыми дверями. Вскоре смерть пришла к нам и в третий раз. Отец, так полноценно и не выйдя из запоя, ушел куда-то ночью. Нашли его тело через два дня на другой стороне леса, с несколькими следами от бластерных выстрелов. Кто был виновен в его смерти? Этот вопрос остался без ответа. Возможно, он повздорил с собутыльниками. Или же в невменяемом состоянии наткнулся на вооруженный патруль. По правде говоря, расследовать никто ничего и не пытался. Странно осознавать, что его кончина не вызвала у меня никаких особых чувств, кроме облегчения. Оставшись без работы и без какого-либо сдерживающего фактора, он пил практически беспробудно, а в последние недели начал таскать из дому вещи. Мне кажется, на самом деле он умер гораздо раньше. Осталось лишь тело с подобием разума, нацеленного только на одно — где бы достать спиртное. И даже мама на похоронах прикладывала платок к сухим глазам. Обстрелы продолжались, то приближаясь, то отдаляясь от нас. Осень начинала проигрывать свой бой зиме, и спать в подвалах становилось все проблематичнее. Но безопасность была важнее комфорта и здоровья. Так что мы перетащили вниз все теплые вещи в доме и спали под ними. Пока это хоть как-то спасало от холода. С первыми заморозками начались массовые продразверстки. «Мы вас защищаем, а вы взамен должны нас содержать», — таким был постулат армии Республики. На этот раз забрали практически все. Маме, попытавшейся было сопротивляться, достался парализующий заряд из бластера. Слухи говорили, что в соседнем селе несколько человек публично расстреляли за организацию бунта. Причин сомневаться в этом не было. Боевые действия затянулись. Флот КНС отрезал республиканцев от всего внешнего мира. Где брать продовольствие, кроме как непосредственно на местах? А непокорных надлежит наказывать, чтобы другим было неповадно. Вполне стандартная военная тактика… Да и голодные люди к эффективному противостоянию просто неспособны. Они теряют гордость, принципы, все то, что отличает человека от животного. Потребности, желания — все со временем сводится лишь к пище. Армия Республики устраивала раздачи по разу в день — да и то, если сражения не уводили ее слишком далеко. Выстояв несколько часов в очереди, люди получали крошечный паек. Колонна тянулась через перекопанное поле, в котором уже не осталось даже случайно пропущенных во время сбора урожая клубней. Никто не пытался выражать недовольство. Ненавистный захватчик, стоящий на раздаче, был практически богом, с тем только отличием, что от него действительно зависели наши жизни. За несколько недель село совершенно затихло. Вслед за остальной живностью из дворов исчезли собаки и коты. Не было больше детских забав и походов в гости по вечерам. Какой-то внутренний инстинкт заставлял всех беречь силы. Потерянные, оторванные от привычных хлопот люди сидели по домам, выбираясь из них лишь по необходимости. Добыть пищу, и, если повезет — дрова. Лес в ту пору спасал всех. Какое-то время под опавшими листьями еще можно было найти грибы. Затем в ход пошли кора, желуди, корни трав… Раскопали даже скотомогильник — голод не оставил места разумной брезгливости. И с каждым днем становилось все хуже. А головизоры тем временем продолжали рассказывать об «освобождении и защите простых граждан». Наряду с этим мужчин агитировали вступать в армию Республики. Добровольцам обещали содержание, а их семьям — повышенный паек. И многие шли, несмотря ни на принципы, ни на жуткие условия, которые никто даже не скрывал. Однажды через наше село проходила колонна таких солдат. В легкой форме, без какого-либо оружия и с осунувшимися лицами они шли в оцеплении из штурмовиков, точно заключенные. В силу возраста я толком ничего не понимала. Но с годами и этот кусочек встал на свое место в диораме войны. «Пушечное мясо». Необходимый ресурс, когда подкрепления извне ждать не приходится, а противник располагает большим перевесом в количестве сил, но не в их качестве. А людям ничего не оставалось, кроме как добровольно подписываться на смерть… Переломный момент в сражении за Атракен стал одновременно и смертью для всей планеты. Нам повезло — практически все базы КНС, хранившие ядохимикаты, располагались в другом полушарии. До нас долетели лишь отзвуки заражения. Я в тот период подхватила что-то из простудных заболеваний и потому помню все крайне смутно. Ни лекарств, ни врача в нашем захолустье так и не появилось. Мама пыталась сбить мне температуру народными методами — одним из них были горячие ванны для ног с добавлением каких-то трав. Для этого она набирала полные ведра снега, топила его на печке и наливала в таз, разбавляя отстоявшейся холодной водой. К моему счастью, в тот день я не успела окунуть ноги. На лодыжки попали лишь брызги, поднятые упавшим пузырьком с настойкой, но и их хватило для химических ожогов. В крике я окончательно сорвала голос. И никогда в жизни мне больше не приходилось испытывать такую сильную физическую боль. Не знаю, какими правдами и неправдами мама сумела привести полевого врача. Помню только, что это был мужчина в безликой броне армии Республики. Он вколол обезболивающее и принялся в чем-то убеждать маму. Как барабанная дробь звучало слово «эвакуация». На этот раз иных вариантов и не было. Либо покинуть родные места, либо умереть в ближайшие дни. Разумеется, выбор пал на первое. Я уснула дома, а проснулась в совершенно незнакомом помещении, полном коек и людей. Мамы нигде не было, и я уже была на грани истерики, когда ко мне подошла девушка в белом халате: — Не волнуйся, все уже позади. Этот транспортник летит на Фенион. Там ты и твоя семья будут в безопасности. В это же время она бегло осматривала мои ноги. Поменяв повязки, врач пошла дальше. Несмотря на отзвуки боли на месте ожогов, чувствовала я себя достаточно неплохо. От лекарств жар действительно ушел. Я постепенно начала понимать, что нахожусь на настоящем космическом корабле — а уж когда, присев на кровати, я обнаружила небольшой кружок иллюминатора, то восторг на какое-то время и вовсе вытеснил страх. За транспаристалью, на расстоянии меньше метра от моей ладони, был настоящий космос. Мысли о будущем мало волновали меня — война отучила от этого абсолютно всех. Жизнь существовала только здесь и сейчас. И в тот конкретный момент она была практически прекрасна. В тепле, в безопасности, вдали от сражений — да еще и с таким потрясающим видом за окном. Разве можно было желать большего? Вскоре ко мне пришла мама. Она принесла целую чашку бульона и пристроилась на краю койки. И вот тогда счастье стало абсолютным. Конечно, немалую роль в этом сыграли неведение и детская наивность. Никто не ждал беженцев с распростертыми объятиями. Но пока ни я, ни мама не предвидели, что жизнь на новой планете тоже мало чем будет отличаться от выживания.