***
Ни подруг, ни даже приятельниц за этот год я не завела. И это было вполне предсказуемо. Никаких личных отношений между курсантами устав не предусматривал. Для дружбы просто не было условий. Любовь же каралась отчислением, и это были не просто слова. В моем выпуске было минимум три парочки, которых поймали за нарушение комендантского часа и на следующее же утро выставили за ворота Академии. Правила тут исполнялись действительно строго. Но, к моему счастью, система была заинтересована в поиске перспективных офицеров. Пол, происхождение, материальное положение — все это отходило далеко на второй план, если курсант доказывал свои знания и способности на внешнем экзамене. Высокие баллы гарантировали продолжение учебы в более престижной академии. А завал — крест на дальнейшей карьере. И вполне закономерно, что всеобщие нервы по этому поводу начались задолго до дня сдачи. Но у меня было огромное преимущество перед однокурсниками. За время учебы я не один раз проверила на практике свою способность «выключать» эмоции. Будь то важная контрольная, устный зачет или выполнение норматива — стоило мне переступить порог кабинета и узнать задания, как внутри за миг до начала истерики воцарялся ледяной покой. В тот раз все прошло по вполне привычному сценарию. Пройти, занять свободное место за одиночной партой, по команде вскрыть конверт и приступить к выполнению теста. Ничего нового, ничего страшного. Только вот после экзамена меня переклинило. Неожиданно для себя я осознала, что не могу выйти из этого состояния неестественного покоя. Это продолжалось до вечера, пока нас не повели в душ. Там, действуя по какому-то жуткому наитию, я включила горячую воду почти на максимум и подставила под нее руку. Температура была не такой высокой, чтобы рефлекс сразу сработал. Но с каждой секундой боль нарастала. В конце концов я отдернула руку и с облегчением ощутила на глазах слезы. А вместе с ними из моей души капля за каплей исчезал верхний слой льда. В будущем мне пришлось всего пару раз применить к себе подобный метод «перезагрузки», и каждый раз знаменовал собой этап, по сравнению с которым возможность завалить экзамен казалась сущим пустяком. Результатов все ожидали с нетерпением. Еще бы! Листок флимсипласта с количеством баллов, как не крути, определял всю нашу дальнейшую жизнь. Нам раздали конверты с результатами в той же аудитории, где мы писали экзамен. Помню, как дрожали мои пальцы, когда я отрывала грань от белоснежного прямоугольника с моей фамилией и печатями. 193,5 из 200 возможных Внутри все оборвалось лавиной неудержимой радости. Но наружу она пробилась только легкой улыбкой. А рука все так же крепко сжимала мой пропуск в Академию второго ранга. В место, где обучали командный состав армии и флота. Я и представить себе не могла, какая судьбоносная встреча ожидает меня там…Обучение
30 октября 2018 г. в 21:04
Первое утро моей учебы было пасмурным и прохладным, как для начала осени. Глядя на серую дымку, затянувшую небо над величественной громадой академии, я пила горьковатый каф из стаканчика и наслаждалась последними минутами свободы. Какой-то светловолосый мальчишка на миг остановился посреди тротуара, засмотревшись на меня. Мать даже не обернулась и потянула его за руку.
Но тот полный восхищения взгляд вызвал у меня искреннюю улыбку. На долю секунды я увидела себя со стороны. Взрослая девушка в идеально выглаженной оливковой форме. Будущая защитница Империи. А пока — курсантка престижнейшего, по меркам нашего захолустья, учебного заведения. Цель достигнута, кто бы что ни говорил.
А отговаривали меня от поступления сюда все, кому не лень. В последние месяцы учебы, когда факт об этом просочился наружу, покоя мне не было. Учителя пытались образумить, сыпля охапками гражданских специальностей, на которые, по их мнению, я вполне могла бы пойти. Одноклассники пугали байками об ужасной изнанке вооруженных сил — по их мнению, за железной завесой творились чуть ли не оргии с жертвоприношениями. А психолог вообще едва не отказалась выдать приемлемое заключение о моем психическом здоровье — мне пришлось пригрозить жалобой наверх, повлекшей бы серьезные разбирательства. На нее эта угроза не подействовала, а вот на директора — более чем. Нужную справку я все же получила.
И только Джейн неизменно поддерживала меня на всем этом пути. «Учеба не будет легкой, Фаро. Но в твоем случае сомнений быть не должно. Помни — ты сильнее, чем сама думаешь. И не дай кому-то убедить тебя в обратном» — напутствовала она во время нашей последней встречи.
Десятки иных, сугубо практических советов уже были получены и отчасти использованы. На тот вечер остались только непривычные, воодушевляющие речи. После я долго и пылко благодарила ее за все, что она сделала для меня. Ведь кто знает, как повернулась бы моя судьба, если бы не встреча с этой удивительной женщиной…
В тот решающий момент, когда я пересекла улицу и поднесла свою ID-карту к сканеру на входе, никаких сомнений в моей душе не было. С трудом сдерживая радостное волнение, я шагнула в открывшуюся дверь кузницы человеческих судеб.
И почти сразу поняла, что попала практически в тюрьму. Пару часов мы ждали, пока подтянутся все новобранцы. Затем нас построили и вывели на огромный плац. Все в новенькой форме, все с серьезными лицами — семьсот юнош и триста девушек. Вчерашние подростки, которые по разным причинам решили пожертвовать свободой и беззаботностью. Кто-то из чистого патриотизма, который нам неуемно прививали в школьные годы, а кто-то от банальной необходимости выжить и получить хоть какие-то перспективы.
Директор нашей Академии читал речь, сверкая на камеры белоснежной улыбкой и нагрудной пластиной парадной формы. Затем журналисты ушли, а вместе с посторонними исчезла и всякая доброта. Его второй спитч, направленный уже именно на нас, быстро опустил особенно окрыленных с небес на землю.
— Вы — лишь дети, которые решили, что достойны носить гордое звание военных на службе его императорского величества. Но зарубите себе на носу — пока вы не стоите и грязи под моими ногами! Этот год завершат лишь сильнейшие из вас. И я советую серьезно подумать о том, готовы ли вы к службе.
В тот же день юнош подстригли по уставу. На внешний вид девушек особого внимания не обратили — только заставили подписать правила Академии. Целый пункт в них был посвящен внешнему виду. Никакой штатской одежды или обуви. Никаких украшений, даже религиозного характера. Никаких духов, макияжа или распущенных волос. Я, по совету Джейн, подстриглась «под мальчика», сразу как узнала о зачислении. И уже спустя два дня стало понятно, что не зря.
Преподаватели не церемонились и не делали никаких поблажек. Полковник Риккард во время первых же тренировочных спаррингов безжалостно хватал девушек за косы, тем самым быстро выводя их из строя. Да и условий для ухода просто не было: утром, по команде, мы должны были за пять минут собраться и успеть спуститься на плац. А вечером в казармы нас обычно запускали за пятнадцать минут до отбоя. В общий душ ходили каждый день, но мыться надо было предельно быстро. Так что к концу первой четверти с длинными волосами распрощались все курсантки.
Бытовые условия были отдельным аспектом психологического давления. В душ нас водили в строго обозначенное время, притом предбанник и коридор между кабинками был общий. Хорошо хоть, что юноши были отдельно. Сперва все смущались, но вскоре стеснение отошло далеко на задний план.
В жизни курсантов не было ни одной свободной минуты. Идеальный график и коллективизация. Нас пугали тем, что дальше будет лишь хуже. И первый Новый год мы встретили уже в изрядно поредевшем составе: девушек осталось около сотни. Юноши так просто уйти не могли. Им этот год шел за армию. К тому же, при уходе надо было заплатить за время обучения. А такую роскошь могли себе позволить далеко не все.
Я прилежно училась. И постепенно доводила свою защиту до уровня настоящей крепости. Тяжелее всего было от невозможности даже прорыдаться наедине с собой. Всегда на глазах коллектива. Всегда в обществе. Помню, что порой по ночам меня начинали душить рыдания — без какого-либо повода. Просто от перенапряженных нервов. И тогда я всеми силами старалась плакать безмолвно, дабы не помешать соседкам или, упаси небо, не привлечь к себе внимание дежурного.
С учебой все шло довольно гладко. Вернее, с действительно необходимыми предметами. В отличие от школы, тут преподаватели оставались абсолютно отчужденными от нас. Так смотрят на заготовку, ползущую по конвейеру. Впрочем, все работало на то, чтобы четко дать всем осознать свою роль как винтика в системе. Вернее, пока даже не винтика, а просто куска сплава, из которого, возможно, получится выковать необходимую деталь. А если нет — то в утиль. Пушечное мясо еще никто не отменял.
Порой методы воздействия были чрезмерно жесткими. Но, оглядываясь назад, я прекрасно понимаю, зачем все это делалось. Нас нужно было проверить по всем фронтам, прежде чем начинать процесс настоящего обучения. Солдат, а уж тем более — офицер, вынужден сочетать в себе противоречивейшие черты характера в определенных пропорциях. Ты должен быть одновременно покорным, но не лишенным инициативы. Должен доверять своим коллегам, но всегда быть готовым к предательству с их стороны. Должен выполнять приказы командования — но безошибочно чувствовать грань, после которой они превращаются в произвол и должны быть предотвращены…
В первую очередь из нас искореняли эмпатию к противнику. А соответственно — и сострадание к нему. Загляните в любой учебник по военному делу, и вы не встретите там слова «убить». Убивают живых. Враг же — абстрактен. Его устраняют или уничтожают. Без колебаний, моральных дилемм и раскаяния. Ведь если позволишь подобному яду проникнуть в рассудок, то вскоре сойдешь с ума.
Следующим на расстрел шло какое-либо смущение от вида человеческого тела. В любых, повторюсь, в абсолютно любых его видах. От документальных фильмов, которых нам показывали, порой было очень сложно сдержать рвотный рефлекс. Облепленные насекомыми органы, размозженные головы, догнивающие скелеты — и прочие вещи, с которыми мы хотя бы теоретически могли столкнуться.
Но и к такому привыкаешь. Сознание постепенно уменьшает остроту реакции, в конце концов сводя ее к предельному минимуму. Увы, не у всех. Расчет идет на то, чтобы заранее выявить подобные случаи — тут, в искусственно смоделированной ситуации, а не во время боя. Для этого необходим постоянный контроль со стороны психологов. Но если ты не совсем идиот, то научиться обманывать их тесты — раз плюнуть.
И это привело к катастрофе. В сером однообразии учебных будней любые новости разносились на скорости света. Сама того не желая, за одним из завтраков я узнала, что этим утром в туалете нашли повесившегося курсанта. Но никакой серьезной огласки не последовало. Преподаватели молчали, будто ничего и не произошло. А в воздухе так и витали различные версии, имеющие единый корень. Он просто не выдержал условий, а уйти при этом не мог.
Спустя неделю любые разговоры на этот счет прекратились, и даже в мыслях эта тема возникала крайне редко. Не знаю, отчего эта первая потеря в строю воспринялась так легко… Должно быть, механизмы системы работали над отдельными аспектами нашего мировоззрения гораздо незаметнее, чем над другими.