Крепость из слов

Два месяца вынужденных каникул не принесли мне никакого удовольствия — за исключением нескольких визитов к Джейн и приземленных радостей вроде хорошей еды и пары новых вещей в гардеробе. Помню, как потерянно я ощущала себя в магазине — толпа людей, шум, музыка, яркие краски вместо оливы и металла… Весь этот мир казался мне до странного чужим и непонятным. Именно тогда я сполна осознала, насколько действенной была система обучения. Она привязывала военного к себе — мягко, незаметно, но намертво. И полностью освободиться, как мне кажется, просто невозможно. На свободе меня не покидало ощущение одиночества. Особенно ощутимым оно стало, когда все дела уже были улажены, и никаких проблем или задач впереди не предвиделось. Мне даже не нужно было искать подработку — за год на банковский счет набежала весьма солидная сума от семьи, которой я сдала квартиру. Объективно — это было хорошо. Я без проблем сняла номер в приличном отеле с полным пансионом и замечательным парком вокруг. Накупила учебников и пособий. И большую часть лета провела в тени деревьев, оградившись от всего книгами. Но полного покоя внутри не было ни в одно из этих мгновений. Я вновь обрела его, лишь переступив порог академии второго ранга. Мне хватило нескольких минут, чтобы понять — правила игры вновь изменились. На сей раз — к лучшему. Персонал отличался вежливостью и спокойствием. После регистрации мне выдали специальный браслет, сочетавший в себе комлинк с урезанным функционалом, часы и электронный ключ от комнаты. Дроид провел меня до жилого корпуса, устроив заодно короткую экскурсию по территории, назвал номер этажа и удалился, порекомендовав с любыми вопросами обращаться к дежурным. На этот раз все напоминало не тюрьму, а элитную закрытую школу, сериалы о которых так любили крутить по головизору. После короткой поездки в сверкающей капсуле лифта и непродолжительной прогулки по коридору я оказалась в нужной комнате. Она была рассчитана на двух человек. И, надо сказать, неплохо обустроена — явно с оглядкой на то, чтобы у курсантов был необходимый минимум личного пространства. Стол со стулом, кровать, тумбочка, платяной шкаф — мебель двумя зеркальными линиями располагалась вдоль стен. Общим был только санузел. Я неспешно разложила немногочисленные вещи, привела в полный порядок форму, приняла душ. Все это заняло немногим больше часа. После, чтобы чем-то себя занять, вооружилась найденным в тумбочке блокнотом и пошла исследовать территорию академии. Учеба начиналась только завтра, и сейчас, ранним утром, курсантов еще практически не было. Я прогуливалась по зеленым аллеям, набрасывая схематическую карту местности. Конечно, в учебном датападе был встроенный гид, но мне хотелось как можно скорее запомнить все. Первые дни неминуемо принесут суету и проблемы, а так хоть одна из них будет уничтожена в зародыше. Именно тогда я впервые встретила Лану. Не заметить ее было сложно. Бордовое платье, рыжие волосы, волнующимися языками пламени обрамляющие лицо. Стремительная походка, широкие жесты со вспыхивающими бликами колец. Быстрая, но очень четкая речь… Когда мы поравнялись, она расспрашивала дроида о дресс-коде. Приветствие ограничилось обменом улыбками и легкими кивками. Секундной встречи взглядами хватило лишь на то, чтобы память выхватила ее глаза. Они были подобны зимнему небу — такой же изменчивый сплав стали и лазури. Но в тот миг в них сияло тепло. Помню, что невольно обернулась и проводила ее взглядом. «Какая яркая! Словно комета» — мелькнуло у меня в голове. И последнее слово стало нарицательным до тех пор, пока я не узнала имени. Но наваждение прошло, стоило алому силуэту окончательно скрыться из виду. Через несколько минут браслет любезно напомнил, что настало время завтрака, и все мои мысли занял поиск столовой. После приема пищи прогулка продолжилась. Она продлилась до тех пор, пока последний уголок не был обозначен в блокноте. К тому времени парк заметно оживился. Потоки курсантов, большинство из которых еще не сменило штатскую одежду на форму, хаотично стекались к жилым корпусам. Туда же последовала и я, решив, что лучше будет оградиться от этой суеты и перечитать конспекты. Первым, на что я наткнулась взглядом, войдя в комнату, было хорошо знакомое алое платье и полупустой чемодан у кровати. Дверной замок тем временем тихо щелкнул. Из ванной комнаты вышла моя новоиспеченная соседка. Она была в резиновых тапочках и махровом полотенце, ширины которого едва хватало для того, чтобы прикрыть ее от груди до бедер. Заметив меня, девушка ничуть не смутилась: — Привет! Меня зовут Лана. Лана Кохар. Я произнесла свое имя, явственно ощущая, как по щекам растекается жар. Это удивило меня. За прошлый год я отучилась краснеть даже при виде полностью обнаженных девушек. В тот момент все удалось списать на изменившийся контекст. Наедине и в спешащей толпе — разница более чем существенна. Вскоре завязалась беседа, во время которой мы обменялись основными фактами из биографий и с облегчением обнаружили, что обе спим крепко, не собираемся нарываться на неприятности и не испытываем особой тяги к шумным гулянкам. Как позже выяснилось, единственным грешком Ланы была любовь к дорогим сигаретам. Она хранила их под матрацем и изредка позволяла себе выкурить парочку — но так осторожно, что за все годы учебы ее ни разу никто не поймал. В тот день нам еще разрешалось выходить за территорию академии, так что я без колебаний согласилась, когда Лана предложила вместе прогуляться по городу. И не пожалела, ведь мы великолепно провели время. Судя по всему, наши внутренние тараканы поняли все гораздо раньше нас самих — иначе сложно объяснить, отчего мы так быстро стали вести себя так, будто уже сотню лет знаем друг друга. Мы кормили птиц в парке, гадая, почему в городе с таким количеством университетов все еще бегает живое и упитанное мясо. Рассматривали исторический центр, едва не улетая на поднявшемся ветру. Неведомо как нас занесло в планетарий, программа в котором отчего-то на львиную долю состояла из астрологии. Нам обеим сложно было сдержать смех и не нарушить спокойствие представления. Потом мы пили каф, глазея на витрины торгового центра и пытаясь понять, чем вдохновлялись дизайнеры, создавая подчас совершенно странные вещи. И говорили, говорили, говорили… Вернулись уже к вечеру, уставшие, но счастливые. А вот сон в ту ночь упорно не шел, и когда оттягивать дальше было уже некуда, мы с Ланой стали испытывать на себе дыхательную гимнастику. На удивление, это помогло. Хотя мне кажется, что свою роль тут сыграл еще и ее тихий, мягкий голос. Мы быстро втянулись в новый ритм жизни. Учеба давалась нам довольно легко. Залог этого был большей мере в упорстве и систематичности, чем в чем-то ином. Небольшие усилия день изо дня лишали нас проблем во время сессий и зачетов. И у преподавателей мы обе были на хорошем счету. Правда, в первое время много глупых вопросов вызывал внешний вид Ланы. Окружающие отчего-то считали нужным указать, что краска для волос должна быть куда менее яркой. А Лана, закатывая глаза, в сотый раз вежливо объясняла, что это ее натуральный тон. Дружеские отношения скрашивали любые шероховатости, создавали островок безопасности посреди бушующего океана жизни. Но воистину переломным для наших отношений стал случай в бассейне. Ближе к весне с ним начались стабильные проблемы — то обогрев сломается, то сток откажется работать… В итоге, занимались мы там куда реже, чем должны были, и каждый раз в шутку гадали, сколько недель пройдет до следующей тренировки. В тот день, после довольно долгого перерыва, мы с Ланой пришли в бассейн после пар. На носу маячил зачет, и нам обеим стоило улучшить свои показатели. Тренер, дав разрешение на самостоятельное занятие, вернулся к своим кроссвордам. Зал пустовал — насколько я помню, в тот день был не то концерт, не то кинопоказ, и большая часть академии устроила себе культурный отдых. Прежде чем спуститься в воду, Лана решила немного размяться на суше. Я не увидела, отчего она упала. По ее словам, нога заскользила по влажному кафелю. Запомнился только вскрик, плеск, и вскоре — ощущение бурлящего холода. Единственный раз мне настолько явно отказало не только хладнокровие, но и здравый смысл. Я прыгнула в воду за ней. Без единой мысли. Без спасательного круга или жилета. Просто прыгнула — быстрее, чем смогла это осознать. Последовавшие за этим ощущения можно описать всего одним словом. Ужас. Осознание беспомощности перед силой, которая затягивает тебя вниз, все дальше от воздуха. И отчаянная в своей бессмысленности борьба. Нас спасли. Откачали с потоком нецензурной брани. Отдали в руки меддроидам, привели во вменяемое состояние, а после вызвали на ковер к директору. Из того, что нам объяснили, следовало, что в бассейне на этот раз сошла с ума система фильтрации воды. И конечно, мы согласились с тем, что не имеем никаких претензий к персоналу академии. Не собираемся предавать дело огласке. И, разумеется, до экзамена мисс Фаро выучит алгоритм спасения утопающего, а об этом досадном недоразумении все забудут. Так все было на словах. На деле уже за ужином все курсанты знали о случившемся — при том, что ни я, ли Лана ни словом об этом не обмолвились. Ко мне на несколько недель прилипло прозвище «камикадзе», но это было дружеской, совершенно не обидной шуткой. А вот курсанту, который желчно поинтересовался, в каких же это мы состоим отношениях, крепко влетело от Ланы. Но только я заметила, как в этот момент покраснели ее щеки. В тот вечер между нами впервые повисла какая-то недоговоренность. Вопрос все еще звенел в ушах, и я отчаянно пыталась найти на него ответ внутри себя самой. Это не было похоже на влюбленность, которую изображают в искусстве. Ни стай бабочек в животе, ни головокружений, ни бешеной страсти. Но ее прикосновения были до дрожи приятны, а мысль о том, что мы теоретически можем стать больше, чем подругами, вызывала только позитивные эмоции. С другой стороны, это был бы огромный риск. Ведь если бы что-то пошло не так, то мы все равно были бы вынуждены жить бок о бок еще несколько лет — вне зависимости от внутренних проблем. Все разрешилось на следующее утро — будто само собой. Мы собирались на завтрак. Диалог никак не клеился. Лана попросила застегнуть ей лиф. Она обожала красивое белье: кружева, вышивка, сложные плетения — все это было для нее единственной возможностью для самовыражения в условиях академии. Я помню, как разглаживала шелковые тесемки, стараясь лишний раз не касаться ее спины холодными пальцами. Помню, как она повернулась с немым вопросом в лазурно-стальных глазах. Помню пряный аромат ее шампуня и долгий поцелуй, от которого в сознании разом стало сладко и пусто. А после мы быстро закончили одеваться и практически побежали в столовую. И до окончания занятий ни словом не обмолвились о произошедшем. Наши отношения горели ровно и спокойно все года учебы, делая их лучшим этапом в моей жизни. Но конец этого тихого рая был неотвратим и предсказуем. В последний вечер мы единственный раз осознанно нарушили правила. Смородиновое вино в бутылке из-под сока, кружки вместо бокалов, раздробленная плитка шоколада… Чуда не произошло. Нас распределили на разные корабли, и с этим уже ничего нельзя было сделать. Я изначально понимала, что разлука придет, но только столкнувшись с нею лицом к лицу, поняла, насколько на самом деле тяжелой она будет. Лана стала для меня самым близким человеком во всем этом мире. И уход, неотвратимый, но осознанный уход от нее ранил больнее бластера. Выдержки хватило только до первого глотка алкоголя. Вино было практически черным и очень сладким. Самое то напополам со слезами. А вот клятв не было. Разве могли мы что-то обещать? Пожалуй, только одно — помнить. И верить в воссоединение до тех пор, пока внутренняя необходимость в этом не усохнет и не рассыплется пеплом под действием времени. В тот вечер Лана отдала мне одно из своих колец — тонкий золотой ободок с крошечным аквамарином оттенка ее глаз. Несколько лет я носила его как подвеску, пряча ото всех под рубашкой и кителем. Порой доставала, с теплой горечью вспоминая прошлое. Тогда мне казалось, что мы больше никогда не встретимся. Кто же знал, как все обернется на самом деле…