Крепость из слов

В Академии нам часто повторяли, что служба — большей частью не круговорот подвигов, а спокойная рутина, и нам стоит заочно благодарить космос за это. Преподаватели были правы. Картина мира и система ценностей в итоге получалась более чем приземленной, и реальность не оказалась жестоким разочарованием. Также до нас всеми силами доносили, что главная задача флота — не воевать, но предотвращать конфликты. Или же гасить их, проливая минимум крови. Для меня эти принципы изначально были чем-то абсолютно естественным. Но в головы отдельных курсантов они входили с большим трудом. И, судя по людям, с которыми мне приходилось встречаться во время миссий, лекции по философии для многих так и остались пустым звуком. Начало службы оказалось абсолютно не таким, как я его себе представляла. Меня определили на «Химеру» — командный крейсер 96 оперативного соединения. Такой старт нельзя было назвать иначе, как весьма и весьма удачным. Это соединение специализировалось на борьбе с незаконными перевозками. Проще говоря — мы стабильно портили дела контрабандистам, и изредка — работорговцам. Небольшие бои завязывались регулярно, и у новичков были все условия для постепенного приобретения практических навыков. Но главным фактором в этом деле был наш командир. Что уж поделать, мне всегда везло на нестандартное начальство. Сейчас, после совместной работы с Трауном, я при всем уважении не могу назвать капитана Друзана гением. К его чести, сам он на подобном тоже никогда не настаивал. Он просто служил, не первый десяток лет добросовестно исполняя свои обязанности. И его опыт обычно с лихвой компенсировал отсутствие каких-то экстраординарных способностей. С годами у него выработалась четкая система работы с новобранцами. Она имела мало общего с тем, что, в теории, должно было происходить в первые месяцы. Друзан сам поведал нам об этом в первый же день под его началом. Собрав у себя в кабинете новичков, он представился, поздравил нас со вступлением на службу, а затем кратко охарактеризовал основные задачи любого юного офицера: «Не мешать, не отлынивать, не заноситься». Изначально мы были закреплены за определенными должностями на корабле. Но это оказалось абсолютной условностью. Первый месяц Друзан практически все время изучал, кто на что в самом деле способен. И не тестами — их он презирал, считая пустой тратой времени, а весьма каверзными задачами, проверявшими не только знания, но и моральные установки. Сперва я, как и все, опешила от такой резкой смены формата. Но быстро втянулась в него, осознав, что свершилось настоящее чудо и моим личным мнением кто-то стал действительно интересоваться. Наши дискуссии обычно затягивались надолго. Я никогда не стремилась побыстрее завершить подобные беседы — напротив, с большим удовольствием отстаивала свою точку зрения, даже если она шла несколько вразрез с тем, что пропагандировали учебники. Само собой, мое мировоззрение постепенно менялось под воздействием отдельных аргументов капитана. Как ни крути, но тогда я была абсолютно «зеленой» девчонкой, и далеко не все из тех принципов годились для реалий службы. В ходе одного из обсуждений, стремительно превратившегося из полилога в диалог, командир внезапно поинтересовался, откуда я родом. Услышав ответ, он с понимающим видом покивал головой и сказал, что его больше ничего не удивляет, и что я оказалась в единственно правильном месте. На тот момент я уже начинала сомневаться в истинности последнего. Это были крошечные трещинки на гранитной глыбе, но меня саму они весьма беспокоили. Впрочем, первое сражение все расставило на свои места. Оно закалило нас всех, словно ледяная вода — горячую сталь. К нашему счастью и гордости учителей, никто после этого не разочаровался в своем выборе. Когда условный испытательный срок подошел к концу, на корабле произошел ряд перестановок. Меня перевели на обслуживание мостика. Должность, само собой, не отличалась особой ответственностью или престижем. Но числилась я на ней большей частью номинально. Большую часть времени Друзан держал меня рядом с собой, вводя в курс планируемых операций. Его первый офицер — коммандер Риш — отличался странной пассивностью во всех вопросах, которые касались сражений. При этом он отлично справлялся с остальными обязанностями, так что никто не мог упрекнуть его в служебном несоответствии. Под его контролем корабль работал четко и слажено, подобно механизму часов. Это позволяло прикрыть глаза на отсутствие у Риша склонностей к тактическому мышлению. Для меня же это стало одним из редких подарков судьбы. Не знаю, что Друзан рассмотрел во мне на том этапе, но он очень серьезно взялся за мое обучение. Он много давал, но при этом требовал абсолютной отдачи. В любое время корабельных суток и вне зависимости от смены меня могли выдернуть на службу. Нередко я вскакивала от сигнала комлинка, и, быстро одеваясь, в полусне отвечала на вопросы. На первых порах это было сложно, и гладкими подобные форс-мажоры я назвать ну никак не могла. Чего стоил один лишь факт, что порой я попросту умудрялась заблудиться, неверно выбрав лифт или переход. А в случае опоздания меня непременно ждала выволочка — притом прямо во время сражения. Признаться, я в такие моменты неимоверно боялась, что капитан не заметит чего-то на поле боя. Но такого ни разу не случилось. По крайней мере, с заметными последствиями. Конечно, немалую роль тут играла специфика соединения. Обычно перевес был на нашей стороне, и реальная опасность при этом стремилась к нулю. Но никогда нельзя было расслабляться. Противники умели преподносить сюрпризы, притом именно в те моменты, когда их не приходилось ожидать. Друзан обладал шестым чувством на подобное. Вовремя замеченная мелкая деталь, ничего не значащая зацепка, на которую даже он сам обычно не мог указать по окончании боя, чаще всего позволяла ему предотвращать проблемы. Командовать он меня учил примерно так же, как мой брат — плавать. Этап объяснений, теории и поддержки оборвался резко и внезапно. Одним летним днем Робин просто зашвырнул меня на глубину. На тот момент я лишь немного умела держаться на воде. И все-же выкарабкалась на мель. Но в момент, когда Друзан просто приказал мне взять бой на себя, а сам принялся беседовать с первым офицером о последних новостях, я испугалась гораздо сильнее. На кону стояла не только моя жизнь. Конечно, к тому времени я уже два года была на корабле, а ситуация на поверку оказалась совершенно не страшной. Нужно было бы приложить большие усилия, дабы на ИЗРе провалить сражение против трех кореллианских корветов. И все же — командир бросил меня одну, изобразив, что абсолютно не страхует. Такого без крайней необходимости не позволял себе даже Траун, хотя к нему на службу я вступила уже с немалым опытом самостоятельных операций. Тогда главной проблемой стала разная оценка угрозы моим сознанием и подсознанием. Первое говорило, что все в полном порядке, и контрабандисты скорее всего просто сдадутся после переговоров. А вот второе вопило о том, что мы все умрем и виной этому будет моя же нерасторопность. Увы, эмоции тогда остались в полном объеме. Наверное, из-за того, что настоящей опасности все-же не было. С волнением я совладала лишь отчасти. Голос был холоден, а вот руки ходили ходуном. Мысленно я молилась всему живому, чтобы мне не пришлось отдавать приказы об атаке. Сейчас, вспоминая все это, я ощущаю какую-то странную ностальгию, в чем-то граничащую с нелогичной тоской по себе прежней. В те годы профдеформация еще не успела понизить уровень эмоциональных реакций. И простая фраза вроде «выслать эскадрилью СИДов» обычно сопровождалась абсолютно лишним хвостом из мыслей о том, что каждым из этих кораблей управляет пилот, которому в эти секунды больше всего хочется вернуться из боя целым и невредимым. Но гуманистический принцип «человеческая жизнь — высшая ценность» постепенно сменился практичным военным «достижение цели — приоритетная задача». Как ни крути, но за каждую победу мы платим душами. Вопрос лишь в их количестве. Если на первых порах любое значение погибших в статистике вызывало тупую боль где-то под сердцем, то сейчас все иначе. Действительно тяжело лишь в тех случаях, когда понимаешь, что при ином сценарии боя это число могло бы быть меньше. Или же когда смерть затрагивает кого-то из хорошо знакомых тебе коллег. Под началом Друзана я прослужила без малого пять лет, и к концу этого этапа уже официально числилась старпомом. С продвижением по табелю о рангах проблем тоже не было. Само собой, мои результаты не были чем-то уж совсем феноменальным. Но планки менялись достаточно стабильно — благо, капитан давал мне возможность для проявления себя в операциях. Остальное было делом умений и, отчасти, удачи. Жизнь шла своим чередом, и постепенно эта стабильность стала чем-то естественным. Если честно, по Лане я почти не тосковала. Сперва для этого просто не было времени. А затем, когда все несколько устаканилось, время уже успело сгладить переживания. Оно стало антидотом для воспоминаний — мысли о годах Академии больше не жалили фактом того, что они уже в прошлом, но пробуждали в душе тепло благодарности за само их существование. Увы, всему приходит конец. В одном из боев оборвалась жизнь Друзана. Никто этого не ожидал. Когда нас задело ударом ионной пушки, он стоял, упершись руками в край приборной панели. Из-за какого-то внутреннего дефекта при резком отключении она ударила током. И все могло бы завершиться куда менее трагично, если бы капитан не носил кардиостимулятор. Признаться, я до конца осознала случившееся только когда сражение было завершено. До этого мозг упорно ограждал меня от реальности ширмой из глупой веры то, что я лишь временно принимаю на себя обязанности командующего. Что спустя пару дней, а то и часов, капитан вновь вернется на мостик. Увы, этого не произошло. А вместе с приходом нового командира оборвалась и светлая полоса моей жизни.