the lucky ones

Чудовище извивается в моих руках, мощными ударами хвоста и лап не дает ухватить себя покрепче. Кровь, чужая, его и частично моя, пропитала его жесткую черную шерсть и чешую, и остается на моих подранных ладонях. Вокруг нас не осталось целых кустов или ровной лесной земли — конвульсии чудовища вывернули все с корнями, выпотрошили дикую траву. Его гортанный рев ударяет мне в уши и глушит все другие звуки. Его рев, его тяжелый железный запах, его невыносимая тяжесть в моих руках. Я не отпускаю. На мгновение оно перестает биться. Размыкает плотно сжатые веки, и я вижу его глаза — голубые, как у меня. — Прекрати, — прошу я, и, в первый раз за день, оно слушается. Оно затихает у меня на руках, тяжело поднимая и опуская грудь вдохами и выдохами. И только смотрит на меня моими глазами. Я глажу его очень нежно. Весь день мы бежали с нашей фермы в горах, и лай собак с покриками стражи — да здравствует наш правитель! — позади нас только подстегивали мой ужас и нежелание остановиться. Но я плохой бегун и не знаю леса, ноги мои слабы, и вскоре я поскользнулся на мокром мхе и упал на милость нашим преследователям. Собачьи челюсти почти сомкнулись на моем горле — да здравствует наш правитель! — и я закрыл глаза, и открыл их, чтобы увидеть бойню. Черное чудовище разметало весь отряд стражи, вспороло им животы, разорвало в клочья собак. Копье, застрявшее у него под ребром, оно будто не замечало. Я помню кровь — так много крови — и ствол дерева, подрубленный его мощным взмахом хвоста. Кто-то кричал. Только когда последний из стражников перестал биться в конвульсиях, и чудовище тяжело повернуло ко мне пропитанную кровью морду, я понял, что кричал я сам. Я протянул к чудовищу руку, и оно упало на лесную землю, и заревело. Может быть, тому причиной было копье, а может быть, отвращение и страх в моих глазах. И теперь я держу его, такое тяжелое, в моих скользких от крови руках, и шепчу ему на ухо все нежности, что не удосуживался сказать за всю жизнь. «Я горжусь тобой», говорю я ему через слезы, и «я люблю тебя», и «ты спас мне жизнь», и «я не боюсь тебя», и «я так горд быть твоим сыном». Я прижимаю его длинную черную голову к груди, к моей груди, в которой так больно и горячо. И в первый раз за всю жизнь, в которой у него не было времени послушать меня, он слушает.