***
Не знаю, отчего, но с самого приезда в Хогвартс время странным образом замедлило своё течение. Я буквально чувствовала, как по мне, неспешно переставляя ступни, проходит каждый день. Каждое взаимодействие с окружающими растягивалось на вечность. Я слушала, что мне говорят, и чужие слова текли вязкой смолой в мои уши. Я как будто бы уже знала, что мне скажут. Все словно потеряли скорость и жили в замедленном воспроизведении. И я застряла вместе с ними. единственным, кто соблюдал реальную скорость, был непрекращающийся звон в моих ушах снова и снова он заполнял собой пустое пространство, а я ждала появления экранных помех это не похоже на реальную жизнь совершенно Я так больше не могу. Меня тошнит от всех, кто вокруг. Меня тошнит от моих однокурсниц. Меня тошнит от моих однокурсников. Меня тошнит от так называемых друзей. Меня тошнит от детей. Меня тошнит от преподавателей. Меня тошнит от моего факультета. Меня тошнит от всего живого в замке и за его границами. Меня тошнит от собственной беспомощности. Меня тошнит от собственного лицемерия. Меня тошнит от… Меня вырвало на пол. Горькой, вязкой жёлчью. Меня тошнит от себя. Меня тошнит от страха. я не помню, как именно я оказалась у Пэтера на работе И мне страшно. Потому что он - единственный остров стабильности в моей жизни. И мне страшно. Потому что он сильно меня старше и однажды я застану его смерть. И мне страшно. Потому что я не могу справиться со своими проблемами, с собой, самостоятельно. И мне страшно. Потому что это уже второе незапланированное перемещение за неделю. И мне страшно. Потому что однажды он не выдержит и ткнёт меня лицом во всё моё дерьмо. Пэтер спокойно забрал из моих скрюченных пальцев учебник и вывел к умывальнику. Он держал мои волосы, пока я умывалась, а потом молча указал на время. До первого дополнительного занятия зелий оставалось едва ли более десяти минут. И я впервые за долгое время так неаккуратно перемещалась, что по возвращению у меня было отбито всё, что только было возможно. Восемь. Пришлось срочно переодеваться и, насколько это было возможным, приводить в порядок лицо. Пять. Я бежала по лестницам так, как никто и никогда этого не делал. Я летела сначала вверх, из подземелий Хаффлпаффа, затем, перепрыгивая через перила и сокращая лестничные пролёты, в подземелья Слизерина. Я не дышала, нет. Я пропускала короткие рывки ледяного воздуха через осколки стекла, застрявшего внутри моего горла. Меньше минуты. Возблагодарив Бога за отсутствие портретов в этом коридоре, я всё же послала Гоменум Ревелио в оба конца. Никого. И я, в последний раз за этот день, на бегу переместилась. К сожалению, я сделала это настолько близко к двери, что, ради сохранения лица, не прекращая движения применила Аберто. Находящиеся там пятикурсники дружно вздрогнули от мощного хлопка двери, пока я, стараясь убрать зверское выражение лица молча прошла к своему столу, находящемуся рядом с учительским. Перед глазами летали чёрные точки. Профессора не наблюдалось. Рецепта на доске также. Зато он находился на моём столе, вместе с щедро указанным заклинанием для переноса текста на доску. И двумя огромными кусками мела. Звон в ушах стоял настолько феноменальный, что я была уверена, вскоре он преобразуется в обозримый для окружающих нимб. Меня едва ли ноги держат, написать, да и сказать я точно ничего не смогу. Профессора нет, и если он сейчас не намекает на мою неподготовленность и незнание, то я не знаю, чего ещё ради эта инсталляция на моём столе. На волевом усилии и остатках гордости сконцентрировалась и перенесла рецепт на доску, после чего опустилась на своё место и, сложив ладони домиком положила подбородок на большие пальцы. Видимость стала резко нулевой, я сцепила зубы, боясь, что из глотки на парту польётся кровь, и дышать, успокаивая отчаянно и болезненно бьющееся сердце, приходилось медленно и размеренно. Гораздо милосерднее для самой себя, для здоровья, для психического, в конце концов, состояния, было бы упасть в обморок, уснуть на неопределённый срок, отдаться на милость нашей медиковедьме, но кое-что, помимо гордости, держало меня в сознании. Я только что, с первой попытки применила заклинание. Невербально. И без палочки. Которую оставила в комнате. Если не у Пэтера. Чёрт. А ещё я без этой самой палочки применила определённо не самый простой в исполнении Гоменум Ревелио. Содержимое ротовой полости, будь то кровь или слюна, резко стало сладким на вкус. Я только на втором курсе, но смогла сделать это. Чёрт. Я провела невидящим взглядом по аудитории. Это… это упоительное ощущение. Сердце начало биться медленнее, боль в горле и боку начала понемногу отступать, и мне наконец стали видны нечёткие силуэты учеников. Те, кажется, двигались, готовя зелья. А вот пятно двери было слишком большим. Возможно, я забыла его закрыть. Но, стоило лишь мне дёрнуться в сторону двери, как я почувствовала маленькую ладошку, настойчиво надавившую на моё предплечье. А. А. Эльф. Невидимый. Не старуха с косой. Всё в порядке. Не профессор, но, в данной ситуации, его, как я понимаю, глаза. Так что я просто указала ладонью в сторону двери, и уже домовой эльф вместо меня закрыл её магией. Чудненько. Осталось только досидеть до конца урока, не уснув и не шмыгнув под парту. Потому что, ну, честно. Я не профессор, чтобы хоть и в язвительной манере, но всё же предупреждать идиотов, что они идиоты. И когда первые ошибки всё же произошли, я была слишком уставшей, чтобы предпринимать хоть какие-то телодвижения, но уже достаточно прозревшей, чтобы видеть цвета нашивок проштрафившихся и удивлявшихся наличию отсутствия зелий в их котлах, или же на них самих. – Гриффиндор, минус пятнадцать баллов, Рэйвенкло, минус пять баллов, – я равнодушно смотрела на их вытянувшиеся от удивления лица, и, когда первый из них начал возмущаться, я буквально ощутила, как содержимое ещё двух котлов пропадает. На этот раз исключительно у воронов. – О, поздравляю, вторая волна, минус двадцать баллов с Рэйвенкло. Советую обратить внимание на свои котлы, так как с каждой новой волной я буду повышать баллы наказания. Пока что, с отрывом в десятку, лидирует Рэйвенкло. Кто больше?***
И всё же, жизнь наглядно демонстрирует мне практическую пользу от… даже не более активного, но хоть какого-то участия в социализации. Именно поэтому я спокойно сидела в одном из скрытных уголков библиотеки, и лениво давала указания прыткопишущему перу, пока Мышь переворачивала страницы и подсовывала необходимые книги, а Уиллиг убирал лезущие мне в лицо пряди волос и комментировал материал со стороны знания четверокурсника. Хорошо. Очень хорошо. И не было ни стыда, ни смущения ни за их действия, ни за то, насколько спокойно я их принимала. Ведь намахавшись за ночь руками, пытаясь закрепить свой успех в беспалочковой магии, двигать ими для написания эссе по трансфигурации совершенно не хотелось. Да и вначале пытаясь прыгнуть выше головы, колдуя беспалочково и невербально, я вскоре вышла из себя, пытаясь хоть с криками, но всё же беспалочково успешно применить хоть одно заклинание. Так что, когда мои приятели предложили свою помощь, у меня не было ни сил, ни голоса отказать им. Возможно, именно это и называется налаживанием доверительных отношений. А если я и ошибаюсь, то к чёрту. Имею право.***
Первая вылазка в Выручай-Комнату в этом году… Она была совершенно не такой, какой ожидалась. Мне казалось, что по возвращению я буду искать забавные вещицы, нечто наподобие тех фигурок основателей, что были найдены мною в прошлом году, или, к примеру, найду ещё один склад любовных признаний, принадлежащих, возможно, уже отцу Люциуса. Или… Нет. Нет. Не хочу думать, что кто-то способен был написать нечто наподобие валентинки, адресованное нынешнему обитателю затылка моего преподавателя Защиты. Не хочу. Потому что хоть я частично понимаю, помню, знаю, кто там находится, и что в школьном возрасте от него не несло чесноком и разложением, но я помню лишь смазанные факты, ощущения, и не могу, не хочу визуализировать свои воспоминания. Поэтому, каким бы он ни был в прошлом или настоящем, я представляю его как уродливого сиамского близнеца нашего профессора. Так что думать о том, как кто-то адресует ему любовное признание мне не хочется. Нет. Или всё же… Нет. Возможно. Нет.***
Часть меня ещё тогда понимала, что ничего не выйдет. Что я слишком истощена произошедшими событиями. Что я сделала это всё находясь в диком стрессе. Что ещё немного и я опять себе наврежу, как тогда, шесть лет тому назад. Но я не могла, не могла, не могла, не могла, не могла, не могла, не могла, не могла, не могла, не могла, не могла, не могла, не могла, не могла, не могла, не могла, не могла, не могла, не могла, не могла, не могла, не могла, не могла, не могла, не могла, не могла, не могла, не могла, не могла, не могла, просто не могла остановиться. Потому что Пэтер замечательный, но он не маг. Это не обесценивает его в моих глазах, но обесценивает все мои, добытые собственной болью, кровью и чужими страданиями, достижения в его глазах. Я так и не научилась делать что-то красивое, что-то, чем можно было бы гордиться. Я не научилась ничему, чем я могла бы его восхитить. И это… Бьёт по самооценке. Потому что моё лучшее умение воспринимается им как нечто бытовое. Всё, к чему я прикладываю неимоверное количество усилий, смекалки и выносливости, над чем не сплю ночами, выбиваю из собственного организма и магии с соплями и кровью, то, что я делаю на грани истерики и постоянного страха… Всё это для Пэтера совершенно не ценно. И я не пытаюсь заменить его одобрение чужой похвальбой, удивлением, восхищением, но мне слишком сильно, болезненно, хочется, чтобы кто-то оценил, впечатлился, уважал меня за то, чего я достигла собственными, честными усилиями. И, если группка старшекурсников впечатлилась тем, что я смогла без палочки и голосового приказа открыть дверь и перенести на доску рецепт… Я обязана уметь это делать и вне стрессовых ситуаций. Но… Возможно мне стоит давать себе немного отдохнуть. Хоть иногда.***
Было ли вселенским заговором ставить зелья первому курсу по пятницам? Не знаю, совершенно. Но пятница подкралась действительно незаметно и, всего спустя два урока Зелий, включая и тот, что был отведён моему курсу, я мрачной тенью стояла в дверях, глядя на шумную ораву детей, которые, увлёкшись перебранкой самых заметных представителей своего факультета, не заметили того, что дверь уже была открыта мною. Что же. Я понимаю, что профессор либо сам, либо вновь через своего эльфа наблюдает за моими действиями. А ещё я понимаю, что мне не простят парада улетевших баллов со слизеринцев. Именно поэтому, сверившись с часами, на которые можно незаметно подглядеть, в отличие от использования Темпуса, который, кажется, даже не рассчитан на второй курс*, я издевательски медленно похлопала в ладоши. – Отличное представление. В честь него я сниму всего лишь пять баллов, вместо десяти, с каждого, – окинула равнодушным взглядом спорщиков, – кто не успеет занять своё место по истечению двадцати секунд. Время пошло. И так же неспешно я прошла к своему столу. Дети же в аудиторию влетели. Мне даже не пришлось считать, не то, что снимать баллы. Следом в аудиторию вошёл профессор, мы с ним обменялись взаимными кивками, он усадил двух взрывоопасных идиотов вместе и уведомил, что «мисс Грэхам будет следить за тем, чтобы они не самоубились». Урок был начат.***
Было странно смотреть в спины уходящих первокурсников. У них это было последнее занятие, у меня по графику была Трансфигурация, которую я пропущу с полного на то попустительства профессора, который решил потратить своё окно в расписании на своеобразное собеседование со стажёром в моём лице. Помещение, в котором мы пили чай, было странной помесью учительской и, чисто внешне, самой негостеприимной гостиной в мире. Но на диване было удобно сидеть, ноги не упирались в столик, а к чаю было предложено не молоко, а холодные сливки. Идеально. – Мисс Грэхам, хочу заметить, что вы выгодно отличаетесь от большинства учеников Хогвартса не только тем, что ни разу не портили инвентарь в стенах моего факультета, но и тем, что вам удаётся поддерживать дисциплину в аудитории. Надеюсь вы достаточно догадливы, чтобы понимать, чем была обусловлена моя непунктуальность или даже отсутствие на уроке. Также, вы должны понимать, что вас, в отличие от меня, не защищает преподавательский статус, и может найтись некоторое количество индивидуумов, которые будут разъярены вашей реакцией на их промахи в стенах класса Зелий. С другой стороны вам удалось подать себя достаточно эффектно, чтобы к вам не лезли открыто… И я говорю не только о ваших успехах в заклинаниях, хотя они для вашего возраста довольно-таки впечатляющи. Под серьёзным взглядом профессора мне оставалось лишь смущённо отпить чай. Я одновременно понимаю, что эти слова - условный пряник, но когда что-то подобное мне в лицо говорит такой… даже не человек, а маг, как профессор Снейп, мне действительно сложно сдержать желание самодовольно заурчать. Я - не пустое место. – С другой стороны, активное самосовершенствование в заклинаниях - это действительно разумный выход для вас, мисс, как для мага, неспособного к Трансфигурации и Зельям. Вот и условный кнут. Искренне благодарю вас, профессор, за то, что не даёте моему эго хоть немного разрастись. И шанса не оставили. Добрый человек. В ходе разговора, где я преимущественно молча пила чай, мы договорились о том, что чаще всего профессор будет находиться в аудитории во время занятий, но в экстренных случаях и форс-мажорных ситуациях я буду проводить урок в одиночку. Покидала я кабинет с огромным списком литературы, обязательной к ознакомлению, гигантской стопкой рецептов зелий для всех курсов с небольшими комментариями профессора и примерным планом занятий по курсам. Всё это, конечно, под клятвенными заверениями о нераспространении этой информации дальше особо прилежных или отстающих учеников моего факультета. Всё же, как декан, профессор отлично понимает, что такое протекционизм. И как слизеринец, он понимает ценность получаемой выгоды для более крепких социальных отношений. Так что в отдельном кармане сумки покоилась дюжина флаконов с кроветворным, заживляющим и бодрящим зельями. И, даже без учёта пропущенного занятия у кошки, этот день вышел замечательным. За-ме-ча-тель-ным.***
В целом, соблюдалось некоторое подобие рутины. Я ежедневно, опираясь на учебный план, носила в сумке копии рецептов, чисто на всякий случай, доведённым до совершенства жестом ловила подозрительно часто запинающихся первокурсников, со своего факультета и не только, даже наловчилась понимать по стилю падения уровень чистокровности очередной криволапки. И, в отличие от сентября, когда младшие меня опасались, уже в октябре я начала чувствовать себя… преследуемой ими. Не то чтобы это было очевидно, но на контрасте с первоначальным опасением подобное поведение, лично в моих глазах, выделялось. Декан со смешком сказала мне, что я их очаровала. Для меня это было больше похоже на групповое преодоление страха. Не важно. Важно то, что я вернулась к ночному разбору Выручай-Комнаты, только теперь - оттого, что большинство заклинаний я старалась тренировать невербально, а изредка и беспалочково, то скорость работы, естественно снизилась. Но что такое сомнительные материальные блага в сравнении с тем, что я была на пути становления поразительнее? Да и как-то само собой так вышло, что и обычные заклинания из школьной программы я старалась потренировать наперёд. Просто так. На всякий случай. Для большей уверенности. Для того, чтобы я могла успокоиться и не переживать. Важно то, что мне было достаточно молча посмотреть в глаза двум подрывникам, чтобы они задумались и ещё раз прочитали рецепт. И ещё. И ещё. Важно то, что я стала наперёд планировать свой спуск в сундук, чтобы не напрягать организм многократным подъёмом-пробежкой по лестнице. Важно то, что в этом году урожай хурмы не принёс с собой никаких проблем. Важно то, что я писала Мелиссе и Брендону, родителям, хоть и немного, но настолько искренне, насколько это позволял мой инстинкт самосохранения. Важно то, что они отвечали. То, что они были рады. То, что я не делала им больно. Важно то, что те странные посиделки в библиотеке не были одноразовой акцией. Каким-то образом, с попустительства мадам Пинс, у нас появился свой уголок, куда не было хода никому, где лежали мои подушки и удивительно тёплый шерстяной плед Уиллига. Мы не то чтобы веселились, но есть что-то особенное в том, чтобы писать эссе вместе, продумывая всё, включая также обязательный разлив воды, чтобы идеально подогнать размер работы под требования профессоров. Что-то было в том, как Уиллиг подтыкал уголки пледа, чтобы уж точно не дать мне замёрзнуть. Что-то было в том, как к левому боку аккуратно приваливалась Мышь. Что-то было в том, что я могла свободно язвить и никто на это явно не обижался. Что-то в этом было. В конце концов, важнее всего было то, что я чувствовала себя легче в окружении людей. Мне не хотелось передушить всех и сейчас же. В конце концов, у меня был Пэтер, с которым можно было закрыть глаза и забыть обо всём. Быть собой. Быть ребёнком. не быть***
В отличии от прошлого года, в этом я действительно ощутила всю несправедливость того, что Хогсмид можно посещать исключительно с третьего курса. Потому что одно дело просить у старшекурсников приобрести что-то для себя, и совершенно другое... Нет. Нет. Я определённо не могу доверить нечто подобное никому из своих знакомых. Чёрт. Я даже у декана не могу попросить консультацию. Мне было чертовски необходимо выбраться в Хогсмид. И сделать это необходимо так, чтобы цель моего визита была ещё большей тайной, чем сам факт нарушения мною правил. Чёрт. Чёрт.***
И проблема ведь не в том, чтобы покинуть территорию замка. Вот с этим вообще никаких проблем. Но мне необходимо сделать это днём. И быть видимой для обитателей. Я не могу прокрасться, нет. Мне необходимо прийти туда так, как это сделала бы нормальная ученица. Нормальная. Я.***
В этой или прошлой, уже не важно жизни мне, кажется, приходилось слышать о важности доверия в любого вида отношениях. Насколько я понимаю, это общепризнанная истина. Так что, если человек намерен называть себя моим другом, то он должен понимать, что я проявлю по отношению к нему определённую степень доверия. Уиллигу я доверила важную роль в решении своей проблемы. Мыши я доверила целое ничего. Ничего, не всё сразу. Таким образом, в туманное воскресное утро двадцать седьмого октября я, с шокированным Уиллигом, расчёсанными и заплетёнными в тугую косу волосами, одетая в гриффиндорскую мантию всё того же Уиллига, и с дипломатом, доставшимся мне от Малфоя-старшего, аккуратно втиснутым в одну из найденных мною ученических сумок, шла в Хогсмид, защищённая от раскрытия радикальной сменой образа, включающего в себя красную шапку, что замечательно скрывала мои брови, отвлекающими на себя всё внимание возможных надзирателей, близнецами и атмосферой общего преподавательского пофигизма. В конце концов, дети обычно стараются не нарываться на отработки за пару дней до праздничного ужина. Чудно. Чудненько. И, что меня особенно радовало в этой ситуации, в условиях всё той же конспирации Уиллиг не мог пойти за мной. В конце концов, есть вещи, информацию о которых я не могу доверить никому. Вне зависимости от оказываемого мне и мною дружелюбия и доверия. Никому.***
В принципе, я могла бы и не делать такого страшного секрета из похода в Сладкое Королевство, но мне не хотелось объяснять кому бы то ни было, зачем мне безвредные для магглов волшебные сладости. Я и о родителях в стенах школы говорила единожды, и не случись тогда у Хоупа очередного приступа паранойи, то и этого разговора не произошло бы. Но скоро Хэллоуин, и я выбирала подарок для своего дядюшки. И я не хочу себе представлять ситуацию, в которой мне придётся о нём кому-то рассказывать, ведь я однозначно зальюсь восторженным соловьём, и одновременно я боюсь своей возможной реакции на чужие слова. Если… Если кто-то скажет, что тоже хотел бы такого дядюшку… Вопьюсь ли я ему в глотку, в желании разодрать то, откуда вылетели эти крамольные слова? Или я просто буду бить этого кого-то об стены, пока он не потеряет воспоминания и целостность черепной оболочки? И что я сделаю с человеком, сказавшим нечто плохое, омерзительное о моём дядюшке и нашей связи? Я не знаю. И чертовски опасаюсь это узнать***
Мне… стоит как-то отблагодарить Уиллига? Или же само участие в совместной авантюре для него является достаточным вознаграждением?***
Всё же, мне не хватает зеркала. Одно из главных проявлений приязни, улыбка, на моём лице ощущалась чужеродным элементом. Как она выглядит? Как она должна выглядеть? Будет ли для меня нормально - улыбнуться? Как на это отреагируют окружающие? Не будет ли лучше натренировать правильную улыбку перед зеркалом, чтобы потом правильно её применить в нужной ситуации? Я всё ещё помню реакцию Мелиссы и Брендона на мои редкие проявления привязанности и не хочу наступать на эти же грабли здесь, где я ещё не успела нанести тем, кто ко мне привязан, психологическую травму. Я должна научиться.***
И всё же, это было странно. Теперь на занятиях моего курса я больше понимала, что и к чему, а не слепо следила за тем, чтобы мои соседи не отступали от инструкции. Правда, в отличие от прошлого года, спать на зельях я уже не могла. Это тело растёт, а следственно, растут и ожидания окружающих. Есть вещи, которые уже подросток не может себе позволить. и я не уверена, что хочу этого***
Всё же этот день наступил. С раннего утра вся мелочь, к которой я причисляла не только первокурсников, была взбудоражена, чего я совершенно не помню в прошлом году. Старшекурсники баловались заклинаниями, издающими жуткий вой и создающими мелких летучих мышей, кто-то спорил о том, как будет украшен зал и что будет на столе, кто-то делал маленькие смешные пугалки… И я искренне не понимала, каким образом я пропустила это в прошлом году? Неужели я настолько ушла в себя, ушла в свои планы, что была слепа ко всему, что не касалось меня напрямую? И возможно ли, что на прошлый Валентинов день мои однокурсницы собрались в моей комнате, чтобы вовлечь меня в этот вихрь жизни? Я не понимаю. Я ничего не понимаю. К счастью, учёбу никто не отменял, и я спокойно могла на большую часть дня уйти в себя, переходя от самокопания к оправданию своих же прошлогодних действий и обратно. Каким именно образом я попалась в ловушку-шутиху, выстреливающую омерзительно-красной слизью - не поняла даже сопровождавшая меня по пути на праздничный ужин Мышь. То, что эту пакость нельзя убирать магией - я точно помнила, а вот чем можно, к сожалению, нет. Решила начать с воды, протестировав это на платке Мыши. Ради чистоты эксперимента нам была необходима обычная, не наколдованная, вода. И, возможно, в этом виноваты всякие воющие и хрипящие звуковые заклинания старшекурсников, возможно, в этом был виноват мой заложенный после субботней вылазки нос, на самом деле неважно. Важно то, что, резко прервав обсуждение чар, применимых к созданию Хэллоуинского антуража, я стремительно утянула Мышь в выступ, едва могущий называться нишей и в движении накрыла нас дезилюминационными чарами. Нащупав в креплении палочку, я напряжённо смотрела на то, как огромный и мерзкий тролль завернул из основного коридора в тот, которым мы шли и рассеяно вглядывался в нашу сторону. Я не видела, но чувствовала, как крепко прижавшаяся ко мне Мышь до крови прокусила себе ладонь, чтобы не шуметь. И я видела, как взгляд этой твари стал более осознанным. Я понимала, что у меня нет права на ошибку ни в одном из возможных смыслов. Не знаю, смогу ли я снести ему голову так, как сделала с тем мужчиной и фестралами. Шансы есть. Издав горловой рокот, тролль сделал медленный шаг вперёд. Но у меня нет ни единого шанса объяснить ни то, как второкурсница снесла голову троллю, не нанеся ущерб своей репутации. Меня либо выставят вон, либо возьмут на учёт как потенциального тёмного мага. Опасного. Возможного Пожирателя. Задрожавшая Мышь однозначно почувствовала свою ошибку. Тролль медленно, принюхиваясь, приближался и останься мы здесь - ничего живого в нас уже не было бы. Я не помнила, были ли по пути портреты. Но кто-то точно заметил, что я уходила с Мышью. А даже если этого никто и не запомнил, то я всегда буду помнить о том, что я оставила ребёнка умирать. Нет. Не важно.