Вместо дня рождения

В который раз Харди поблагодарил судьбу за то, что снова может водить. Даже не только потому, что дорога была одним из немногих средств, способных хоть  чуть-чуть успокоить его нервы, но и потому, что это давало свободу. Свободу от унизительных просьб в участке подвезти его куда-нибудь ни свет ни заря, а то и посреди ночи. Свободу не отчитываться перед Миллер о своих передвижениях. Особенно, когда он заранее знал, что поездка даст ей повод накричать на него в лучшем случае и поехидничать – в худшем. Вообще, это нелогично. Когда они говорили о ее интуиции, было принято слушать. Он уважал ее чутье, ее чутье уважали все, в том числе глава отделения Кларк. Стоило же ему обмолвиться о предчувствиях – это тут же становилось поводом для насмешек. Когда это вообще началось? Разве не она была когда-то доверчивым сержантом, жившим с преступником под одной крышей? Разве не Харди первый заставил ее быть внимательней ко всем, кто ее окружает? Сомнительная заслуга, вздохнул он. Так или иначе. Сейчас у него действительно было предчувствие. * «Кингс Армс» в это время дня был тише, чем буфет в участке. Пожилой крепкий мужчина с красноватым, но приятным лицом вытирал бокалы, время от времени переключая каналы радио и морщась, когда музыка ему не нравилась. Двое туристов спешно обедали за столиком у окна. Обедать в баре – дело неловкое. Если только ты не начинаешь пить прямо с полудня. Этот вариант был не для Харди. Значит, можно было сразу забыть про попытки не привлекать внимания. Он подошел прямо к стойке. – Детектив Харди? – удивил его хозяин, обратившийся к нему напрямую, да еще и по имени, как будто они давно друг друга знали. – Мы знакомы? – это был только вопрос приличия (вернее, указания на неприличие): Харди отлично знал, что знакомы они не были, у него была неплохая память на лица. – Нет, но я вас знаю. Видел по телевизору. Извините, если показался невежливым. Когда в нашей дыре кого-то показывают по телеку больше двух раз – он уже знаменитость. Польщен, что вы заглянули в мой бар. Хотя мне почему-то казалось, что вы не пьете. – Вы правы, мистер… Соммерс? – Да, это я, – он отставил очередной стакан и протянул Харди руку через стойку. Его рукопожатие было мягким и сильным, как рукопожатие доброго и искреннего человека. Или же человека, который хотел казаться добрым и искренним. – Тогда чем же обязан? – Полгода назад вы заявили об исчезновении одного своего завсегдатая… – Да, бедняга Хью… Его нашли потом со сломанной шеей. И никто даже на похороны не пришел. – Он ведь был бродягой, верно? – И что? По-вашему, у бродяги душа меньше, чем ваша или, положим, моя? Я вам скажу, размер души удобно измерять тем, как сильно и часто она болит. А судя по тому, сколько Хью пил – душа у него была ого-го большая… Бармен-философ, какой-то хрестоматийный образ, внутренне поморщился Харди, подозревая, что Соммерс сейчас в уме уже прикидывает размеры его души, исходя из количества посещенных им пивных заведений. Количества, равного нулю. – И все-таки я хотел бы спросить: почему вы заявили об исчезновении? Я ничего не хочу сказать о душе мистера Паркера. Но со стороны это выглядит странно: ведь если пропадает человек бездомный, к тому же еще и склонный к алкоголизму, вероятно, выпивающий за ваш счет… – вы могли бы, по крайней мере, счесть это естественным событием, если не удачей. – Это не была «удача», – почти рассердился Соммерс. – И никто в этом заведении не скажет вам, что смерть Хью – удача. Вы ничего не знаете. Вы же не пьете, детектив Харди… Харди уже почти жалел об этом. Не в первый раз. Этот человек когда-нибудь доберется до сути? – Ну и пусть Хью тут никогда не платил. Деньгами. На самом деле он давал мне куда больше, чем любой из этих надутых пустышек. Когда Хью бывал здесь, у меня клиентов было некуда сажать. Приходили даже те, кто обычно ошивается в «Золотом Льве». Все из-за Хью… – Из-за бездомного пьяницы? – Дался вам его чертов дом! Как будто у всякого порядочного человека должен быть дом! У вас-то, поди, есть, ну и радуйтесь. Харди вздрогнул. Он чуть не забыл, что бармены обычно не только философы, но и психотерапевты-любители. – Хью не всегда был бездомным, – было видно, что Соммерс устыдился своей вспышки. – И не всегда был пьяницей. Когда-то он летал на военном истребителе. Отстранили его, по медицинским показаниям. Всю жизнь мужику под откос пустили… Это же его жизнь была. Нельзя отбирать такое у человека. Конечно, он опустился… А какие истории он рассказывал! Заслушаешься. Вот все и заслушивались бывало. Накачают его пивом и просят: расскажи да расскажи… А он и рад. Рассказывает – как летает… – Из-за чего же его отстранили? – Сердце, – Соммерс пожал плечами. – Боялись, что он откинет концы в воздухе, угробит самолет и еще кого-нибудь вместе с собой. – Вы… – Харди едва справлялся с волнением. – Вы случайно не знаете, какие именно проблемы с сердцем у него были? – Точно не знаю. Но он вроде лечился сначала. Надеялся, что его возьмут назад. Черта с два. – Большое спасибо, господин Соммерс. Вы очень помогли. Если у нас появятся другие вопросы, мы с вами свяжемся. – Что-то я не вижу никаких «нас», детектив Харди. Вы пришли один. Странно это. Что, кроме вас никому не интересна смерть бедного бездомного алкаша? Или у вас к нему персональный интерес? Черт подери, он что, еще и следователь?.. Надо уходить, пока у него не обнаружилось новых талантов. – Для первоначального опроса свидетеля вполне достаточно одного сотрудника полиции. – Ну-ну. Не хотите выпить на дорожку? Раз уж вы один? Он же видел, что я за рулем, – подумал Харди. Мозг лихорадочно прикидывал варианты. Соммерс явно знал больше, чем говорил, но или не доверял Харди, или скрывал что-то, что он должен знать. Его предложение было похоже на… проверку? Ну что ж. Проверим друг друга. – Я не пью, – сказал Харди и направился к дверям. Но перед выходом повернулся и добавил. – Врачи запрещают. *** Это полный бред. Если он расскажет о своих домыслах Миллер, она его высмеет, да так, что весь участок будет в курсе. Но если он прав, другие люди могут быть в опасности. В том числе и… Вот тут он и родился – очередной дерьмовый план. Хотя интуитивно Харди уже начал приводить его в исполнение в разговоре с Соммерсом, он только сейчас понял, как все может быть серьезно. Если он прав. Может быть, все-таки рассказать шефу? Или хотя бы Миллер? Если он не прав, она убьет его за то, что он втянул ее в это дерьмо. А если прав – она убьет его за то, что он не втянул ее в это дерьмо. Хотя… весьма вероятно, если он прав, убивать ей будет некого. Харди остановил машину на парковке больницы. Нужно было проверить теорию. Первым делом он направился в морг. Ожидание нужных бумажек затянулось на несколько часов. И когда Харди наконец добрался до хирургии, он был совершенно вымотан. Уже в регистратуре он неожиданно столкнулся с Миллер. – Не может быть – пришел-таки! Мог бы и пораньше, мы все-таки договорились, что помогаем друг другу, а не я помогаю тебе. – Мы разве… – Что? Ты даже не из-за меня сюда пришел? Черт, Харди, мог бы и соврать, я все равно уже закончила. – Зачем мне врать? Она закатила глаза. – Не знаю, чтобы дать мне надежду на пробуждение твоей совести. Зачем же ты приходил? Вокруг было полно врачей и пациентов, звонкий голос Миллер мгновенно привлек внимание всех любопытных. Харди отчаянно захотелось залезть под стол и забиться в угол. Но он сжал зубы и сказал, стараясь, чтобы голос не дрожал. – Проезжал мимо, зашел записаться на прием. – Что?! – все недовольство тут же улетучилось, уступив место тревоге и заботе. Она заговорила тише, наученная тем, что он привык скрывать от всех свои проблемы, какими бы они ни были. – У тебя снова проблемы с сердцем? Ты не говорил… – Никакие это не проблемы! – Харди воспользовался случаем, чтобы повысить голос. – Стал быстрее уставать, вот и все. Но боюсь, что это кардиостимулятор барахлит. Надо проверить. Если шеф все-таки откроет дело – мне лучше быть в форме. Не хочу, чтобы меня опять отодвинули ради каких-то бездарных сержантов, которые не умеют отличить убийства от несчастного случая. С этими словами он зашагал к дверям, надеясь, что Элли не свяжет два и два. Ему было ужасно стыдно. Это два удара ниже пояса за раз: заставить ее волноваться, и ткнуть носом в некомпетентность полиции Бродчерча. Оставалось только надеяться, что второй прием нейтрализует первый. – О. Ну что ж, удачи. И не волнуйся. Не обязательно виноват кардиостимулятор. Может быть, дело просто в возрасте. – Что? – Ну, вся эта усталость – это нормально в твоем возрасте. Напомни-ка, сколько там тебе стукнет через пару дней? – Ты отдала компьютер? – он перевел тему. – Ага. Трудновато было: ты не говорил, что он стационарный, пришлось целую бригаду вызывать. Когда дело откроют официально, шеф тебя загрызет за самоуправство. – Если. – Что? – Если откроют. – Ты так близко к сердцу все это принимаешь, потому что..? Ну, ты знаешь… – Нет. – Потому что ты понимаешь, что он чувствует? Что чувствует его жена? – Иди спать, Миллер, уже поздно. У меня завтра осмотр ни свет ни заря. Надеюсь быть в офисе к обеду, когда придут результаты по телефону и компьютеру. * И он пошел к своей машине, даже не предложив подвезти ее. – Паразит, – пробормотала Элли, но в следующий момент заметила, что ее пальцы машинально играют ключами от машины. – Внимательный паразит. Странно, что он так при всех заговорил о своей болезни. Может быть, это хороший знак, и его просто отпустило, он перестал волноваться о том, что сердце каждую минуту может подвести его? Едва ли. Уж скорее наоборот. Это все его новый потерпевший, черт его подери. Харди вечно ругал ее за то, что она принимает дела слишком близко к сердцу. Что она недостаточно жестко обращается с подозреваемыми, не умеет установить дистанцию, дает пострадавшим свой номер телефона и работает службой психологической поддержки. Но сам-то он на деле был еще хуже! Элли жалела жертв и их близких, никогда не могла равнодушно и отстраненно смотреть на их горе. Но он… В его случае это была не жалость, а со-страдание. Если он умудрялся (а умудрялся он постоянно) найти что-то, что связывало его с потерпевшими, он начинал сам чувствовать их горе, их потерю, их боль. Это подгоняло его, делало лучшим детективом, но это и подтачивало его час за часом. Оставалось радоваться только тому, что его сердце уже не останавливается от каждого малейшего потрясения, напряжения или расстройства. Ведь не останавливается же? Хотелось надеяться. Что это он вдруг собрался к врачу посреди дела, которое сам же и придумал?.. *** Харди до сих пор чувствовал себя неловко из-за того, что завел разговор о своем здоровье на глазах у всех, и что еще хуже – перед Миллер. От одного воспоминания хотелось стукнуться лбом о руль и уехать из города навсегда. – Глупости, – одернул он сам себя, и, чтобы вспомнить о деле, бросил взгляд на пассажирское сиденье, где лежали две тонкие папки с документами. Негусто, но этого хватит. Главное – его теория на данном этапе подтверждалась – раз. У него был адрес – два. Когда он добрался до дома, было уже темно. Харди только сейчас по-настоящему почувствовал, что устал. Так, как не уставал уже давно. Это было приятно. В каком-то смысле. Он снова был на поле. Он взял папки и с усилием выбрался из машины. Хорошо бы, Дэйзи еще не легла. Они не созванивались целый день, а день был длинный. И завтрашний, вероятно, будет еще длиннее… Надо объяснить ей все. Не говоря уже о том, что он просто устал и соскучился. Ему была нужна его дочка… В прихожей было темно. Харди поборол искушение уронить что-нибудь шумное и разбудить ее, если она уже уснула. Но это оказалось лишним… – Дай угадаю: новое дело? Дэйзи включила свет и буквально спасла его от неудачно поставленных прямо в проходе сапог. – Ага… Она еще даже косметику не смыла. Сколько же времени? Харди тревожно прищурился на часы. Надо будет поговорить с ней, чтобы не засиживалась долго. В другой раз. Когда будет его очередь делать выговоры. Сегодня-то явно не тот день. – Господи, ты посмотри на себя! – она подошла к нему и требовательным взглядом исследовала его помятую фигуру. – Что-то серьезное? – Может быть. – Так и будешь цедить по слову в час или поговорим, как нормальные люди? – Я не... Дэйз, мне нельзя обсуждать дела, ты же знаешь. А это еще даже не дело. Шеф никак не откроет расследование официально… – Значит, тебе все-таки можно о нем говорить? Раз это еще «не дело»? За последние полгода она сильно изменилась. Из напуганной девочки, которая умела только делать ошибки и прятаться от последствий, она превратилась во взрослую девушку, преодолевшую страх и стыд, полюбившую себя и научившуюся пользоваться приобретенной силой. Харди немного надеялся в глубине души, что хотя бы чуть-чуть помог ей в этом. Он даже с радостью мирился с тем обстоятельством, что свою «силу» она чаще всего испытывала на нем же. – Скорее всего, я преувеличиваю его важность. Они правы, ничего там такого нет, и… – Эй-эй, пап. Посмотри на меня, – она взяла его за плечи и повернула к свету, внимательно заглядывая в лицо. В такие моменты она особенно напоминала свою мать: эти светлые глаза – прохладные, но такие спокойные и уверенные, что им сразу хотелось довериться: они знали, как лучше. Хорошо, когда рядом есть такие глаза. – Если ты переживаешь, значит, есть о чем. Я знаю твое чутье. И всем в этом городе пора бы уже о нем знать! – добавила она чуть более раздраженно, чем он ожидал. Это тоже напоминало Тесс. – Посмотрим. Завтра, – сказал он примирительно и потер глаза. – Не видела тебя таким уже… я не знаю… полгода. Давай, я погрею тебе ужин, а ты сходи в душ. Я тебя знаю, после воды ты всегда воскресаешь. Харди вздрогнул. Ее странный выбор слов второй раз за день напомнил ему то дело, много лет назад. Но он отогнал эти мысли и послушно поплелся в ванную. Дэйзи была права: горячий душ смыл часть напряжения и усталости, вернул приятное ощущение уюта и покоя. Дэйзи поставила на стол тарелку с чем-то приятно дымящимся. – Рагу из овощей с курицей, – кивнула она. – Если все съешь, получишь десерт. Он растроганно улыбнулся и, прежде чем сесть за стол, подошел и обнял ее так крепко, словно они не виделись целую вечность. – Эй, ты чего? – услышал он приглушенный вопрос. Она с трудом приподняла голову от его груди. – Если ты ради сладкого подлизываешься, не надейся. Харди снова улыбнулся и молча поцеловал ее в макушку. Это было уже не так легко, как раньше. Выросла его девочка. – Па-ап? Ты меня пугаешь. Садись уже и расскажи, что случилось. – Я просто рад тебя видеть. Рад, что ты дома. Что… ну… что у меня есть дом. И что в нем ты. Ох… – выдохнув эту внезапную исповедь, Харди испугался, что перешел границу дозволенной сентиментальности, и, втянув голову в плечи, неловко отстранился и поплелся к столу. – Так, – Дэйзи села рядом и стала терпеливо ждать, пока он снова вылезет из раковины. Харди принялся за еду. – Ты можешь мне все рассказывать, ты же знаешь? – сказала она наконец таким тоном, будто предлагала ему пересказать содержание книжки, которую он недавно прочел. – Я тоже рада, что я здесь, пап. Она встала и поцеловала его в макушку точно так же, как он поцеловал ее всего минуту назад, и так же быстро отстранилась. Харди проглотил ком в горле вместе с очередным кусочком курицы. Дэйзи занялась чаем.   *** Дэйзи чувствовала, что что-то не так. Она всегда чувствовала это. Родители говорили, что это оттого, что она дочь двух детективов. Раньше она не относилась к этим предчувствиям всерьез из-за детского эгоизма. Но в последнее время – с большим опозданием – она осознавала, сколько этот мрачный упрямый тип – ее отец – на самом деле сделал для нее. И понимала, что он нуждается в ее заботе не меньше, чем она – в его. – А почему твоя начальница не хочет открывать дело? – спросила Дэйзи за чаем, как ни в чем не бывало. – Потому что человек, который пропал, на самом деле звонил своей жене накануне вызова, – машинально ответил Харди и только после сообразил, что произошло. – Эй! Ты опять это сделала! – Ага, – ухмыльнулась она. Он каждый раз попадался на этот фокус: если вывести его из задумчивости внезапным вопросом, он ответит, не успев оценить, должен ли вообще отвечать. Но она ведь делала это для его же блага, так? – А ты думаешь, это похищение, да? Почему? – Обстоятельства очень странные. Его жена уверена, что он не мог уехать сам так внезапно, и что его голос по телефону звучал необычно. Кроме того… – Харди замялся и Дэйзи подалась вперед, чувствуя, что сейчас он скажет самое главное. – У него стоит кардиостимулятор, и жена волнуется, что он подвергает себя опасности. Но это еще не все, Дэйз… Я проверил, не пропадали ли в последнее время люди в Бродчерче и окрестностях. Нашел одно происшествие, которое сначала выглядело, как исчезновение, а позже оказалось смертью в результате несчастного случая. И знаешь, что я выяснил? Что у этого второго пропавшего тоже были проблемы с сердцем, и тоже стоял кардиостимулятор! – Когда это было? – Полгода назад, когда мы занимались судом по делу Триш. – Может, совпадение? – Конечно, может. Но мой опыт подсказывает, что такие совпадения бывают ох как редко. – Ты думаешь, это как-то связано с кардиостимуляторами? – Пока что это единственное, что их объединяет. Кроме таинственного исчезновения. – А Элли что думает? Он опустил глаза и надулся. Вот балбес, он опять варился в своих сомнениях и догадках в одиночку! Дэйзи хотелось устроить ему хороший выговор, но она понимала, что сама по доброй воле взяла на себя другую роль. – Ты ей ничего не сказал, да? – осуждающий тон все-таки был слышен, как она ни пыталась его скрыть. – Я не хотел тащить ее в этот омут без ее согласия. Опять. Тем более, возможно, завтра дело уже откроют, и ей придется со мной согласиться… – Но?.. – Я не могу ждать до завтра, Дэйз. Дело касается жизни человека. Если это похищение с целью убийства, каждая минута может быть дорога. А если мы не найдем того, кто это сделал, и он продолжит то, что начал? Другие люди могут пострадать. Ты знаешь, я говорил тебе: я здесь, чтобы охранять этот город и заботиться о тебе… – Ну, здесь-то, похоже, что мне как раз ничего не грозит. Если ты прав, то этого похитителя, кем бы он ни был, больше интересуют бородатые мужики с кардиостимуляторами, чем молоденькие девушки. Дэйзи подняла взгляд на отца, предвкушая, как он воспримет ее, несомненно, резонное замечание. Но он… Ох, черт! – Что?! Не-ет… Ну-ка, посмотри на меня. Не-не-не-не-не, я знаю этот взгляд! На его лице отразилось все. Дэйзи даже стало немного жаль его: как, интересно, он умудрялся скрывать от родителей двойки, когда учился в школе? Вероятнее всего, никак. – Не говори мне, что это и есть твой план? Очередной дерьмовый план, пап! – Эй, не выражайся. – Но это правда. Посмотрите, он даже не отпирается! – Нет никакого плана. Я еще ничего толком не придумал и не предпринял. Завтра я еду поговорить с владельцем компании, которая производит те приборы, которые были у обоих пропавших. К этому времени будет ясно, откроют ли дело. И у меня будет фора. Все абсолютно безопасно. – Пока. – В смысле, «пока»? – Пока ты не наткнешься на этого преступника, и он не узнает о том, что ты идеальная следующая жертва. – Мы не знаем, по какому принципу он выбирает своих жертв. – Очень обнадеживает. Пап, тебе меньше чем через неделю 48, а ты до сих пор в Бонда не наигрался. – Ой! Прояви капельку чуткости к старому больному отцу, а? Дэйзи засмеялась и снова прижалась к нему, обхватив руками за шею. – Пообещай мне, что не сделаешь ничего глупого? – Обещаю, что постараюсь, – ответил он, и Дэйзи почувствовала, как он вздохнул. – Это нечестно. Ты знаешь, что заставляешь меня волноваться о тебе, хотя на самом деле должно быть наоборот? – Тебе вовсе не надо обо мне волноваться. Послушай. Да, это дерьмовый план, и я очень надеюсь, что мне не придется к нему прибегать. Но. Если я буду вынужден – слышишь? только, если меня вынудят… – знай, у меня есть страховка. – Тоже обнадеживает. – Если тебе покажется, что что-то пошло не так – позвони Миллер и скажи ей, чтобы включила мой компьютер. – А что там? – Она разберется. Только скажи ей, чтоб без молотка. – Пап! – Это на крайний случай, запомни. Пока что ничего не случилось и, скорее всего, не случится. Старикам иногда свойственна паранойя, привыкай. Особенно, когда они месяцами сидят без работы. Дэйзи закатила глаза. Он правда становился невыносимее с возрастом или просто стал чаще бывать дома?