***
Принцип рондо и в этом сюжете преследовал меня, в этот раз увеличив количество рефренов. Я даже не мог вспомнить того момента, когда отключился и провалился в новый — второй — день. Картина была та же самая: больничный коридор, снующие туда-сюда пациенты, медсёстры в светло-сиреневой форме, чьи-то визитеры, пастельные стены, белый потолок. Только в этот раз меня никто не будил, а проснулся я сам по себе. Уши уже болели от беспрерывного потока музыки, что всё лилась и лилась по ушной раковине и стекала прямо в мозг, басами ударяя по нервным окончаниям. Потянув провода вниз, я выдернул надоевший гаджет и убрал их в карман халата. Нахлынувшая на меня волна звуков больницы ничем не отличалась от белого шума, раздражающего даже больше, чем что-либо. — Господин Мин Юнги, — тут ко мне подошла какая-то медсестра и протянула скрепленные листы. — Приём будет через пятнадцать минут, доктор Ким уже готов Вас принять, можете подойти пораньше. Главное правило иной реальности номер один — делай то, что тебе говорят. Я уже усвоил это правило и не собираюсь идти против него. Душевное спокойствие мне дороже. Передвигаться было неимоверно тяжело. С каждым шагом мышцы натягивались, подобно тетиве, и дрожали от прилагаемых усилий. Тело сотрясалось мелкой дрожью, но я всё равно шёл вперёд, ориентируясь по табличкам на дверях кабинетов и таблоидам на каждом этаже. Как хорошо, что здесь есть лифт, иначе до нужного места я бы попросту не добрался. Выйдя в нужный коридор на третьем этаже, мне на глаза попался тот самый подросток, что вчера так бесцеремонно вытащил мои наушники. Мальчишка тихо сидел на скамейке около необходимого мне кабинета, уперев взгляд в одну точку. Времени до приёма было достаточно, так что я присел рядом с ним, наконец-то почувствовав расслабление. Мышцы гудели так, словно моё тело использовали в качестве снаряда для катапульты. — Есть прогресс? — поинтересовался я, откидываясь спиной на поверхность прохладной стены. Мальчишка вздрогнул, посмотрел на меня удивлёнными глазами, после чего перевёл взгляд на бумаги в своих руках. В графе «имя», было написано Пак Чимин… Хах, да этот парнишка ещё совсем сопляк — в шестнадцать лет уже иметь подобное заболевание просто грешно. Его угловатые плечи затряслись, но он так и не проронил и звука. Видимо, улучшения так и нет. — Пациент Мин Юнги? — из кабинета выглянула медсестра и поманила за собой. — Пройдёмте, пожалуйста. Ничего не ответив, я с трудом вновь поднялся на ноги и зашёл в кабинет, ощущая странное беспокойство. Пожилой врач указал на кушетку, при этом просматривая, скорее всего, мою медицинскую карту. Я не особо любил врачей и больницы, поэтому пребывание здесь в принципе нервировало меня пуще прежнего. И, наконец, оторвавшись от документов, доктор обратил на меня своё внимание. — Господин Мин Юнги, — начал он, сложив пальцы в замок. — По нынешним анализам, что Вы сдавали на днях, мы заключили, что Ваш организм достаточно быстро идёт на поправку. Думаю, что через пару недель мы можем выписать Вас из больницы. — Это замечательно, — резюмировал я, ощущая какой-то подвох. — Да, — так же согласился мужчина. — Но мы так и не смогли связаться с Вашими родственниками. Ранее с Вами уже обсуждали вопрос о страховке, но этих средств недостаточно… Вот он, этот подвох. Значит, в этом мире опять меня преследует бедность и отвратительные отношения с семьей. Да, я знаю, что нельзя делать подобные выводы вот так сразу, но больше мне ничего не приходило в голову. Лучше уж быть готовым к худшему, нежели разочароваться в конце пути. Но, с другой стороны, меня беспокоил вопрос о самом факте моего пребывания в этом месте. Я болен? Чем? И когда успел попасть в больницу, да и сколько по времени здесь нахожусь? В тех распечатках, что мне дала медсестра не так давно, если и была полезная информация, то разобрать её в потоке медицинских терминов было просто нереально. Уже в конец расстроившись от происходящего, я просто покачал головой и собрался покинуть кабинет, как внезапная мысль посетила меня и не желала покидать. Решив, что лучше уж спросить, нежели потом гложить себя за несделанное, я неуверенно произнес: — А Пак Чимин… Идёт на поправку? — надо же, «высшие силы» позволили мне это произнести. — Маленький танцор? — улыбнулась медсестра, помогая своему сонбэ разобраться с документами. — Да, он слегка набрал в весе, да и мышечная ткань стала уплотняться. Мне даже кажется, что он стал чаще улыбаться. Думаю, господину Пак Чимину просто необходимо общение с другими людьми, чтобы ещё быстрее прийти в форму. Поблагодарив доктора и медсестру за уделённое мне время, я покинул кабинет, желая поскорее где-нибудь уместить свою неподъёмную тушу и обдумать новую информацию. Странно, но мальчишка всё ещё сидел на скамейке в коридоре, даже, кажется, так ни разу и не сменив своего положения в пространстве. Присев рядом с ним, я нашарил рукой в кармане провода наушников и протянул один своему соседу. Подросток сначала посмотрел на меня каким-то потерянным взглядом, после чего произнёс глухое «спасибо» и надел наушник. Включив плеер, я погрузился в свои размышления, уже не обращая внимания на изредка мелькающих тут и там людей, да и не чувствуя рядом с собой присутствия Чимина. Классическая музыка давала возможность расслабиться и сосредоточиться на том, что стояло в приоритете. Боюсь предполагать такой вариант, но всё же… Кажется, я тоже долгое время был болен анорексией. А ежели нет, то каким-либо другим расстройством психики или организма, из-за чего меня поместили в больницу. Вроде как у анорексиков есть проблемы с передвижением и частой утомляемостью, так как организм постоянно находится в измотанном состоянии. Чувствовал ли я себя так же? Ещё как: беспрерывно хотелось облюбовать любую горизонтальную поверхность, лишь бы мышцы могли немного расслабиться. Вздрогнув от внезапного движения с боку, я закатил глаза от собственного испуга и слегка дёрнул плечом, дабы скинуть голову Чимина с себя. Но заснувший мальчишка не собирался просыпаться или хотя бы рухнуть на пол, а мне было настолько лень прилагать усилия для каких-либо действий, что попросту позволил ему подобную вольность. Из-за болезни, скорее всего, он даже спать спокойно не может, так что, наверно, стоит сделать ему поблажку… Всё-таки мы сидим в одной лодке. Вот так внезапно корабль, за штурвал которого меня поставили, превратился в прохудившуюся лодку, вёсла которой унесли морские волны.***
Это уже третий рефрен… Или долбаный день сурка? Всё тот же коридор, те же лица и белые халаты, нежно-персиковый цвет стен и выбеленный потолок. Мне уже стало казаться, что я проживаю один и тот же день и не смогу перейти к следующему сюжетному событию до тех пор, пока не решу задачу конкретно этой стадии. Уши вновь болели от вставленных наушников, что своими краями словно резали ушную раковину. Кое-как сдернув их с себя, я неуклюже затолкнул оные в карман всё того же голубого халата и попытался размять пальцы. Сейчас обратив внимание на свои руки, мне казалось, что эти самые пальцы никогда не прикасались к клавишам пианино. Они были настолько закостенелыми, настолько туго сгибаемыми… От этого мурашки пробежали по коже. — Что делаешь? — передо мной стоял Пак Чимин. Мальчишка казался уже более отдохнувшим и умиротворённым, нежели вчера. — Пытаюсь понять, насколько из меня сейчас хреновый пианист, — хмыкнул я, с трудом шевеля пальцами. — Думаю, настолько же хреновый, как и из меня сейчас танцор, — грустно улыбнулся он, присаживаясь рядом. Ах да, его же вчера назвали «маленьким танцором». Неужели худел для выступления? И в погоне за идеальным весом заработал анорексию — вполне логично. — Можно наушник? — спросил подросток, наклонив голову. — А твои где? — мне не жалко этих старых проводов, просто было интересно, почему он каждый раз прибегает ко мне. — У меня плеер сломался… — понурив голову, признался Чимин. — Держи, ребёнок, — вытащив из кармана уже спутавшиеся провода, я протянул их вместе с плеером, который тут же перекочевал в руки мальчишки. — Спасибо, хён! — обрадовался он, моментально заткнув уши и погрузившись в блаженное состояние, которое, наверно, свойственно всем «музыкальным наркоманам». Уже был третий день этого сюжета. По крайней мере мне хотелось верить, что это всего лишь очередная иная реальность, в которую меня запихнул некий сценарист. Я не чувствовал течение времени, не мог понять, сменяется ли утро днём, а день — вечером. Не мог также понять, голоден ли сейчас, хочу пить или нет. И не мог осознать в принципе каких-либо своих физиологических потребностей. Ну, наверное, кроме сна. Спать хотелось чуть ли не постоянно, словно мозгу было тяжело справиться с тем объемом информации, что ежедневно настигал меня своими звуками, запахами, окружающим видом, людьми. И эта чёртова слабость, что не покидала меня и на мгновение… Я явно был болен и не мог воспринимать действительность такой, какая она есть. Если, конечно, я не в очередном долгом сне. Оживлённый Чимин отвлек меня от мыслей, притоптывая ногой в такт музыке и подёргивая плечами, словно пытаясь воспроизвести какое-то танцевальное движение. Со стороны это казалось смешным, но от осознания того, что этот мальчишка довёл себя до такого состояния именно из-за танцев — тут же приводило к сентиментальности. Он же всего лишь ребенок. Всего лишь ребенок… И сколько подростков подобным образом доводят себя до истощения, пытаясь добиться идеализированного образа в своей голове? А что есть идеал? Голова разболелась от всего того пиздеца, что пытался переварить мой мозг. Какие странные, философские и серьёзные мысли одолели сознание. Не помню, чтобы когда-либо задавался подобными вопросами. — Мне так нравится эта композиция, — улыбаясь, Чимин протянул мне один из наушников. — Хён, как она называется? Мои пальцы дрожали, но двигались уже лучше, нежели с момента первого пробуждения в стенах этой больницы. Вновь неуклюже надев наушник, я вслушался в непрестанное чередование клавиш фортепиано, сразу же уловив тему такой знаменитой композиции польского классика. — Это одна из баллад Шопена, — не собираясь углубляться в подробности, просто ответил я. — Ты бы мог её сыграть? — глаза мальчишки загорелись неподдельным интересом, что изрядно тешило мое самолюбие. — Раньше мог, — согласно кивнул я, вновь обратив внимание на свои кое-как гнущиеся пальцы. — Мне нужно время, чтобы снова сесть за клавиши. — Как только я снова смогу танцевать, — внезапно заговорил Чимин, мечтательно улыбаясь, — то хотел бы придумать движения к этой балладе. У меня профиль современного танца и обязательное классическое направление хореографии. Теперь, думаю, единственное, чем я смогу заниматься — только танцы. — Почему? — Меня уже не возьмут обратно в группу, — неловко улыбнулся парень, почесав кончик носа. — Мы же собирались дебютировать в следующем году… Но компания разорвала со мной контракт из-за начавшейся анорексии и появившихся симптомов. Я был стажером только год. И вот результат, к которому в итоге пришёл. Да, такую информацию из своей анкеты не уберёшь. Тем более если уже числился в списке будущих дебютантов. Потрепав волосы мальчишки, я попытался ободряюще улыбнуться. — Значит у нас с тобой на ближайшее время есть общая цель, — и, включив балладу сначала, я просто закрыл глаза, наслаждаясь музыкой. Пальцы машинально старались воспроизвести аккорды и переходы, резче нужного рассекая воздух. — Выступить этаким дуэтом калек на общей сцене. Под смех мальчишки и перебор клавиш я вновь погрузился в сон, не в силах и дальше переваривать информацию. Даже сидя в тонущей лодке, мне было спокойно из-за спасательного жилета, который оказался на нашем маленьком судёнышке жизни.***
Четвёртый день ничем не отличался от предыдущих. Правда, в этот раз не болели уши и не хотелось лежать пластом прямо на полу. Я бы даже сказал, что чувствовал себя гораздо лучше, чем раньше. Подобное «воскрешение» организма воспринималось мной как нечто само собой разумеющееся. В животе урчало — значит, всё не так уж плохо с моим состоянием. Хотелось даже попросить Чимина составить мне компанию по походу в столовую, но его не оказалось поблизости, когда мои глаза наконец-то открылись. Всё выглядело как обычно — именно так, к чему уже привык. Я решил, что раз уж Чимин входит в состав главных героев этого сюжета, то он сам меня найдёт согласно плану сценариста. По крайней мере, это было бы вполне логично, разве нет? И давно у меня такая каша в голове? Резко встав с насиженного места, я медленно поплелся к информационной стойке нашего этажа. Парочка шушукающихся медсестер удивлённо посмотрели на меня, словно само моё присутствие в этой больнице является немыслимым стечением обстоятельств, но всё равно предоставили карту больницы и указали на расположение столовой. — Господин Мин Юнги, — неуверенно заговорила одна из женщин, натянуто улыбнувшись, — вообще-то скоро обед и его занесут Вам в палату. Это похвально, что у Вас проснулся аппетит и Вы желаете больше двигаться, но… Придётся идти в соседний корпус, так как наша столовая временно закрыта на ремонт… — Ясно, — пожав плечами, я посмотрел на настенные часы, что были расположены рядом с информационной стойкой. — Но сейчас только половина двенадцатого… — В этом корпусе свои часы приёма пищи, — заверила вторая медсестра и демонстративно уткнулась в какую-то папку с документами. Хмыкнув, я просто решил немного прогуляться по нашему этажу, который, судя по выданной мне брошюрке, был поделён на несколько секций. И опять это чёртово замыливание, которое было ещё в первом и во втором сюжетах — мне было позволено увидеть только само наше отделение по реабилитации больных анорексией. Вообще мне казалось, что здесь должны ходить психиатры и проводить осмотр пациентов чуть ли не каждый час, но, наверное, я попросту «просыпал» это время. Но больше всего меня насторожила сегодняшняя тишина: пациентов на этаже практически не было, а все палаты были закрыты. Разве в такое время проходит комендантский час, если таковой имеется? — Я не хочу есть! — проходя мимо очередной палаты, я услышал приглушенный вопль какого-то пациента. — Я не голоден! Пустите меня! — Пациент Пак Чимин, Вы должны потребить свою норму пищи на это время, — спокойно говорил тот самый врач, что несколько дней назад приглашал меня на приём. — Это совсем небольшая порция, Вы её осилите. — Нет! Нет-нет-нет! — кричал подросток, вырываясь. Я наблюдал за всем действием, стоя в коридоре у самой двери, в которой так предусмотрительно было расположено стеклянное «окошко». Смотрел и не мог оторвать взгляда от того, как Чимин, сидя в смирительной рубашке, пытается не открывать рот. По его впалым щекам стекали слёзы, но он всё равно продолжал настаивать на своём, отворачиваясь и отодвигаясь всё дальше от врача. Доктор Ким лишь держал в своих руках поднос, на котором стояла плоская тарелка с каким-то салатом. Обычный и ничем не примечательный салат. — Моя диета… — пытался как-то исправить ситуацию мальчишка, но его тут же перебили. — В Вашу диету входит употребление витаминов и важных микроэлементов, — уже тыкая вилкой в салат, говорил мужчина. — Если желаете вернуться к танцам, то должны хорошо кушать. Вы хотите вновь танцевать? Чимин молчал, понурив голову. Я уже видел, с каким мечтательным взглядом этот парнишка говорил о танцах, и был уверен, что именно это искусство держало его на плаву. Ровно как оно же его и сгубило… — Хочу… — прошептал подросток. — Тогда давайте примем обязательную норму пищи, чтобы Вы поскорее начали танцевать, — с улыбкой в голосе проговорил доктор Ким, протягивая вилку с нанизанным на неё листом салата. Практически безропотно Чимин наконец-то открыл рот и с явным усердием начал пережевывать этот никчемный лист салата. На него было больно смотреть. Я даже не мог понять, почему до сих пор стою на месте и не двигаюсь, продолжая наблюдать за всем этим действием. Кормление мальчишки было недолгим, и вскоре доктор Ким покинул палату с подносом в руках. — О, господин Мин Юнги, — заметив меня, доктор слегка приподнял поднос. — Не беспокойтесь, скоро и ваш приём пищи. — Да я и не беспокоюсь, — немного нервно произнес я. — Сейчас мы снимем с «маленького танцора» рубашку, и Вы сможете поболтать, — зачем-то сказал мужчина, подозвав медсестру. — Составите ему компанию на некоторое время? Вы вроде неплохо общаетесь. — Да, конечно, — не задумываясь, ответил я, мельком заглянув в палату. В полной тишине с мальчишки сняли рубашку, что слегка бряцала своими ремешками, но подросток на это совершенно не обращал внимания. Когда медсестра и врач удалились, я тихо зашел в палату и закрыл за собою дверь. Даже щелчок дверной ручки никак не побеспокоил Чимина, продолжающего молча сидеть на своей койке. Я без зазрения совести сел рядом с ним, чувствуя себя до странного глупо, да и, если честно, неуместно. — Впервые вижу человека, что так не любит салат, — выпалил я, но мои слова так и остались пустым звуком для подростка. Он не реагировал на меня, словно был полностью поглощён своими мыслями, в которых его никто не мог заставить делать то, что ему не нравится. Не зная, как его растормошить, я просто достал плеер из кармана и вставил один наушник в ухо Чимина, а второй надел сам. Нажав на кнопку воспроизведения, мне ничего не оставалось, кроме как молчаливо поддерживать подростка самим своим присутствием. Вспомнив о 52-й балладе Шопена, я пролистал плейлист до этой композиции и стал ждать. Не знаю, чего именно, просто ожидал, как и всегда поддаваясь чернильным строчкам неизвестного сценариста. — Я, наверное, выглядел жалко, — вдруг прошептал Чимин. — Если только немного, — согласился я, не задумываясь над собственными словами. Фыркнув, мальчишка уткнулся лицом в моё плечо, после чего я почувствовал, как кое-чьи слёзы стали впитываться в мой халат. Вздохнув, я просто положил руку на его макушку, перебирая пальцами такие сухие и потускневшие чёрные волосы. Спустя какое-то время Чимин начал засыпать, наконец иссушив свой бездонный колодец со слезами и рухнув на подушку. — Мне теперь придётся его отнести в стирку, — проворчал я, снимая халат. — Прости, — улыбнулся парнишка, щуря покрасневшие глаза. — И спасибо. Ничего не ответив, я просто кивнул головой и оставил плеер с наушниками на прикроватной тумбочке. Пускай слушает, если ему это помогает справиться со своими исхудавшими тараканами. Это лучше, чем ничего. Больше мне предложить было нечего… Покинув палату Чимина, я сделал несколько шагов по коридору и остановился. Ведь он только-только пошёл на поправку, что же с ним случилось? Не думаю, что он ест в смирительной рубашке постоянно, да ещё и кормит сам доктор Ким, а не кто-то из медсестёр… Что-то же спровоцировало обратный процесс? С такими мыслями я всё же вернулся в «родной» коридор и уселся на скамейку. Передо мной вновь замелькали пациенты и медперсонал, вновь шаркающие тапочки по полу вмешались в этот ровный строй перестукивания каблуков визитеров. Этот непрекращающийся белый шум больницы накрыл меня волной и унёс в неизвестном направлении мысленного отчаяния. Беспокойство снедало меня, пуская корни прямо в сердце. Вспоминая это жуткое со стороны кормление, мне стало больно. Я беспокоюсь о нём только потому, что он персонаж этого сюжета? Или потому, что мне и правда страшно за него, как за друга?..***
Как играют рефрен? Это ведущая часть произведения, что раз за разом даёт о себе знать и навязывает свою идеальную сюжетную линию рассказываемой истории. Она повторяется, варьируясь лишь эпизодичными вставками, и совсем становится всё прекрасно только в случае классического рондо, если вы не пианист-виртуоз, конечно. Пальцы порхают над октавами, касаясь клавиш с неким трепетом, который пронизывает музыканта насквозь после создания идеального звучания. Комбинация аккордов может быть разной, но если это уже выверенная партия рефрена перед следующим эпизодом — то не всё ли равно, что она повторяется уже неоднократно? Сегодня я задумался над тем, насколько же странно и глупо звучит непрекращающийся рефрен утра каждого дня этой проклятой больницы. На нашем этаже меняется лишь время приёма пищи и адекватность пациентов, пытающихся перебороть самих себя. Люди меняются — если сами того захотят. И есть я, всё тот же, кем был в первый день, во второй, в третий… И даже в четвёртый. Но сегодня было новое звучание во всём этом хаосе, что привык именовать как «рондо». Впервые за эти дни моё пробуждение произошло не в светлом коридоре, а в палате Чимина, которого не было на месте. Я стоял около его пустой койки и пытался понять, что делаю здесь или что должен сделать. За пределами комнаты не было и звука, словно вся больница погрузилась в мрачную тишину, когда как в самом помещении гуляли отзвуки с улицы, что пропускало приоткрытое окно. Больничная палата ничем не отличалась от сотен других, за исключением одной маленькой детали: мой плеер скромно лежал на прикроватной тумбочке с аккуратно-смотанными проводами наушников, которые я машинально сжал в ладони. Нужно отдать должное мальчишке — относился он к чужим вещам осмотрительно. — Доброе утро, хён, — в палату, улыбаясь, вошел Чимин, утопающий в собственной кофте. Раньше я не придавал значения его худобе, уже как-то привыкнув к хлопчатобумажной пижаме, точно такой же, что была и на мне. Сейчас же поверх всего этого больничного наряда была и тёплая кофта с длинными рукавами и высоким воротом, что сильно контрастировала с тонкими запястьями и шеей подростка. — На завтраке давали творожную запеканку. Давно я такого не ел — так вкусно! Чувствую, что мне уже гораздо лучше. И правда, мальчишка буквально сиял. Его нынешнее состояние никак не вязалось со вчерашним инцидентом кормления, о подробностях которого я боялся спросить. Мне казалось, что любое моё слово, что может в итоге повлиять на психическое состояние Чимина, сейчас взвешивается на весах Фемиды. Одно неверное движение — и голова моя полетит с плеч долой. — Музыка помогает пережить и не такое, — опустив взгляд на плеер в своей руке, прошептал я. При этом у меня сложилось впечатление, что это была заготовленная реплика из сценария, хоть и подобные слова полностью описывали всю мою жизнь. — Музыка, — сделав один оборот вокруг своей оси, произнёс он, — как ветер, что задувает в паруса корабля. Согласен. Полностью согласен с ходом этих мыслей, что посещали меня неоднократно. Сейчас мне казалось, что мы с этим мальчишкой подхвачены одной волной и мыслим одинаково. Но от того ли это, что подобное вписывается в сюжет, или это мои собственные чувства? Опять эта каша в голове не дает мне покоя. — Хён, ты ещё не завтракал? — спросил Чимин, хватая меня за руку. — Пойдём в твою палату, а то времени уже много. Ничего не ответив, я просто следовал за ним. Вновь закованный в алгоритм сюжетных линий, мне не хотелось что-либо делать и идти против системы. Было достаточно того, что в одной руке надежно сжат плеер, а вторую крепко держит человек, которому можно было бы довериться. Для остального мой мозг уже казался непригодным — новый поток информации отказывался усваиваться так просто. — Тебе ни в коем случае нельзя пропускать приём пищи, — продолжал говорить подросток, ведя меня по коридору мимо смазанных лиц пациентов и врачей. Здесь всегда было так людно? — Не зря же перевели в наш корпус. Если будешь хорошо питаться, то последствия комы пройдут быстрее. Комы? — Вроде всего лишь неделя, — продолжал рассуждать Чимин, — а так много проблем потом. Я ещё помню, как долго ты не мог ходить и мне разрешалось катать тебя на коляске по коридору. Это было весело! Резко затормозив, я удивлённо посмотрел на мальчишку. Как давно меня положили в больницу?.. Если очнулся я уже будучи более или менее дееспособным, то сколько времени прошло с момента пробуждения от комы? Резкая головная боль не позволила мне и дальше гнаться за ускользающей от меня мыслью, что маячила на горизонте. Мне не хватало всего лишь чуть-чуть рассуждений о происходящем для полноты картины. Как и раньше — мне не позволяли увидеть всю сцену постановки. А в голове пульсировала боль, разъедая серое вещество подобно кислоте. Думай же, чёртов мозг, думай! Схватившись руками за голову, я покачнулся вперед, но меня вовремя поймал Чимин. Худощавый подросток не в силах был меня удержать, поэтому мы осели на пол вместе. Я понимал, что эта головная боль неспроста, что некто (или нечто) не дает мне пробиться в информационную зону и докопаться до истины. Мне нужна была правда — просто необходима, особенно сейчас. — Хён? — дрожащим голосом проблеял Чимин, обхватывая моё лицо тонкими пальцами и заглядывая в глаза. — Тебе плохо? Сейчас позову медсестру. Аджума? Аджума! Его голос становился всё тише в образовавшемся белом шуме больничного коридора. Или это угасало моё сознание, которое уже было не в состоянии держать меня на плаву в этой реальности? Даже находясь в одной лодке, хоть и прохудившейся, почему тонуть должен я, а он — протягивать мне руку? Почему не наоборот, как было с Хосоком? В этой реальности я недостоин вести сюжет за собой? В чём моя ошибка? В чём я, мать вашу, неправ?!***
Как много всего мною было забыто за эти дни. Сколько прошло? По счёту это был уже… Если считать «нулевые дни», то… В общем двадцать два дня. Да, сегодня был уже двадцать второй день моего сумасшествия. Лёжа на своей койке в палате, я просто смотрел в потолок, который даже в этой реальности отличался от той пожелтевшей побелки, что скоро начнет осыпаться прямо на пол. Возможно эта кома длится с тех самых пор? Именно тогда, когда мне впервые пришла в голову мысль о том, что разум погружен в «длительный сон», и произошёл переломный момент? К слову, об алкоголе я больше не думал, да и пить, в принципе, не хотелось. Даже если и был повод, то организм просто-напросто не воспринимал возникающее желание как действительно разумное и необходимое. О сигаретах так же пришлось забыть. В первые семь дней «Утопии» был шанс взять пачку и зажигалку у брата, но эта мысль даже не пришла мне в голову. Потом случилось возвращение в однушку и моя попытка забыться в пьяном бреду — сигарет тогда уже не было, а последняя пачка пустовала скомканная на полу. В следующие семь дней не было желания ни пить, ни курить. Родители за это время даже ни разу не предложили выпить вечером, в том числе и в первый день мнимого отпуска у них дома. Да и Джунги-хён вредными привычками не отличился… А что же сейчас? Сейчас, даже если бы и захотел, то мне ничего бы и не позволили. Я мог лишь безвольно лежать на своей койке и смотреть в потолок, слушать писк медицинских приборов и звон редких капель, ударяющихся о поверхность какого-то лекарства… Или что это вообще? Неважно. Это абсолютно неважно. Хоть голова уже и не трещала по швам, но мысли продолжали метаться по кругу, и зацепиться хотя бы за одну из них не представлялось возможным. Единственное, что сейчас хотелось сделать — просто пролежать весь день вот так, позабыв обо всём на свете, и поскорее вернуться в свою однушку, чтобы предаться очередному алкогольному забвению. Нет, этот мир слишком далек от «Утопии», слишком мрачно здесь моё будущее, да и настоящее ничем не лучше. Закрыв глаза, я попытался провалиться в очередной сон, чтобы поскорее пролетели все дни, отведённые мне на эту реальность. Если, конечно, не застрял здесь навсегда… Я до сих пор не знаю своей задачи на этот сюжет. И если в предыдущих версиях этого мира мне удалось хотя бы приблизиться к разгадке, то здесь мне даже сам «господин сценарист» не помощник. Нет ни мыслей, ни указателей, ни подсказок. Порочный круг замкнулся на этом чёртовом, непрекращающемся рефрене. — Хён? — дверь в палату открылась и в комнату очень тихо вошёл Чимин, шепотом обращаясь ко мне. Как же сейчас не хотелось с ним разговаривать. — Спишь? Ничего не ответив, я лишь сильнее постарался абстрагироваться от него, не собираясь вообще как-то и дальше погружаться во всю эту историю. Соскользнуть в сон не получалось, так что пришлось притвориться спящим и сосредоточить свои размышления на прошлых неделях. Хотелось понять, как можно выбраться из этого дурдома и избавиться от полукоматозного состояния, что совершенно точно не давало мне жить спокойно, хоть тело и пошло на поправку. Но все мои мысли тут же вылетели из головы, когда скрипнула кровать. Судя по ощущениям, мальчишка сел на самый край койки. Моему возмущению не было предела, но и ругаться я особым желанием не горел. — Надеюсь, всё будет хорошо, — он вообще отдает себе отчёт в том, что говорит вслух? — Ты же выкарабкался из комы, смог встать на ноги, даже начал связно говорить… Значит точно всё будет хорошо. Ты, хён, сильный. Ты справишься. Он пытается успокоить меня или себя? От самого его присутствия становилось тяжело на душе, словно я в чём-то виноват перед ним, словно у меня на шее висит долг, который необходимо выплатить. Возможно, подобный сюжетный ход, как в большинстве мелодрам, предвещал сентиментальное настроение главных героев, но мне было не до слезливых сцен с другом-анорексиком. Я хотел тишины и уединения, чтобы меня никто не трогал и не пытался успокоить. Позвольте мне в одиночку изгрызть себя, пока моё сознание ещё способно на это. — «Мы должны были отчаяться из-за всех этих испытаний», — почти неслышно проговорил Чимин, после чего повторил, пропев эти слова. — «Мы должны были отчаяться из-за всех этих испытаний»… Открыв глаза, я обратил внимание на мальчишку, продолжающего сидеть на койке. Нажав на кнопку «назад», он воспроизвел трек снова, тихо вторя мелодии своим ломким голосом. В его руках покоился мой плеер, в плейлисте которого я совершенно не помнил этой песни, словно её там никогда и не было. — «Где есть надежда, там и испытания», — он легко справлялся со всеми нотами, хоть и пел очень тихо. Эта песня казалась мне пропитанной болью, словно лирика описывала целые годы борьбы за возможность пробиться сквозь толщу воды на поверхность. — »… Я молился, чтобы выжить в этой бесконечной пустыне. Я молился, чтобы это не было реальностью. И наконец я схватил этот мираж, и…»*** Чимин замолчал, когда я неосознанно дёрнул его за рукав кофты. Мои пальцы впились в ткань со всей силы, словно мной управлял страх потерять и так неуловимое мгновение. Улыбнувшись, мальчишка просто положил свою руку поверх моей — его пальцы были просто ледяными. — Прости, хён, что разбудил, — почему-то всё ещё шепотом говорил он. — Я позову доктора, подожди немного. Этот ребёнок ловко слез с койки и быстро выбежал из палаты, когда как мне оставалось только с немым удивлением сидеть и смотреть на свои руки. И что это было? Почему-то во мне возникло желание вылезти из своей скорлупы и открыться. Рассказать, что боюсь этого полукоматозного состояния, из-за которого кружится голова и немеют ноги. Признаться в своей слабости перед его внешним видом, словно напоминающем мне о возможных последствиях собственной жизни. Точно. Мной управляет именно страх, который поселился глубоко в душе и душит меня ледяными пальцами. Такими же холодными и тонкими, как и у Чимина… Как перестать бояться? — О, господин Мин Юнги, — зайдя в палату, доктор Ким закрыл за собой дверь, оставив мальчишку в коридоре. — Как самочувствие? — Сносно, — на самом деле мне до сих пор не удалось понять нынешнее состояние своего самочувствия. Да, пальцы снова плохо слушались, как, наверно, и всё тело в общем, но голова уже не болела — и на том спасибо. — Ничего, курс лечения ещё не окончен, так что прийти в норму Вы успеете, — как-то чересчур бодро объявил мужчина, проверяя показатели на экране медицинского прибора. Как жаль, что во всём этом дерьме я абсолютно не разбираюсь… — В этот раз обморок продлился совсем немного, каких-то десять минут! Это очень хорошая новость. Тем более что предыдущий был целых три недели назад. — То есть я опять могу упасть в обморок? — в горле пересохло от осознания подобного стечения обстоятельств. Не хотелось бы снова свалиться в подобном состоянии прямо на улице или же в своей однушке, где мне уже никто не поможет. — При повышенном артериальном давлении — вполне возможно, — не стал отрицать доктор Ким. — Но чем больше Вы будете двигаться и придерживаться диеты, тем быстрее сможете побороть это состояние. — Вы так всем своим пациентам говорите, — вспылил я, заметив обеспокоенного Чимина, что приоткрыл дверь палаты. — Я же не анорексик, не так ли? Почему тогда меня лечат именно в этом корпусе и по здешним стандартам? Доктор Ким пододвинул табурет к моей койке и тяжело опустился на сидушку. Видимо, разговор будет долгим, раз уж на меня не собираются смотреть сверху вниз при беседе. На уважительное отношение я не рассчитывал, так как давно от него отвык… — Господин Мин Юнги, — неторопливо начал мужчина, — Вы впали в кому из-за длительного голодания, из-за которого Ваш организм не мог больше поддерживать жизнеобеспечение самостоятельно. Человек может впасть в кому по многим причинам, но не многие из них поддаются лечению. А большинство людей и вовсе не могут пережить это состояние. Вы — лишь доказательство тому, что наше тело способно бороться за жизнь даже подобным образом, ожидая помощи извне. Помощь Вам пришла как никогда вовремя, иначе Вас мы могли бы уже не спасти. Я вновь посмотрел на свои руки, пальцы которых дрожали от напрягшихся мышц. Длительное голодание? Неужели в этом мире я даже не мог прокормить себя минимальной выручкой с продаж своих композиций в другие руки? Насколько же плачевно состояние моей жизни здесь? И правда, мои пальцы были слишком тонкими, как и кисти рук. Почему я раньше не обращал на это внимание? — На данный момент нам удалось снизить процент отклонения от нормы веса до двадцати, — с улыбкой сообщил доктор Ким. — Изначально в Вашей истории болезни и правда стояла «анорексия», как причина комы, но, когда Вы вышли из неё и спокойно могли реагировать на питание, мы изменили своё мнение. Да и работа с психологом показала, что отклонений в питании на подсознательном уровне у Вас не было. Только вот, скорее всего, Вы и сами не подозревали, что страдаете сахарным диабетом. Если бы Ваша медицинская карта поступила к нам раньше, то вывести Вас из комы не составило бы особого труда… Но даже в век современных технологий в медицине нам не всё подвластно. Для своих лет Вы слишком многое пережили, чтобы добиться подобного «результата»… Неужели голодом можно довести себя до такого состояния? Я отказывался верить в подобный исход. Сахарный диабет… Это изыски мозговых выбросов сценариста? Если так, то пускай засунет их себе куда поглубже! Чёрт! И надо же было прописать такой ужасный сюжет?! Поверить не могу, что подобное могло прийти кому-то в голову! — Но в нашем корпусе, к слову, неплохо кормят, — ещё шире улыбнулся мужчина, словно внутренне смеясь над удачной шуткой. — И диета во многом совпадает со стандартной диетой наших пациентов. Так что у главного врача не было выбора, и Вас перевели из реанимации сразу же к нам. От безвыходности я просто согласно кивнул и устало закрыл глаза. Мне просто не верится, что всю эту информацию можно было с легкостью выудить из него ещё в первые дни моего пребывания здесь. Что же помешало задать несколько вопросов и тут же получить ответ? О, я прекрасно знаю, что — это ожидание очередной команды от кукловода-сценариста. Я настолько привык к этим ниткам на своих руках, за которые дергают «высшие силы», что совершенно забыл о самостоятельности. Плыть по течению оказалось глупейшей идеей. Даже более бессмысленной, нежели название иного мира «Утопией»… Доктор Ким сообщил о скором обеде и покинул палату, позволив Чимину зайти в комнату. Мальчишка нервно теребил рукав кофты, садясь на табурет и не поднимая глаз на меня. И что это с ним? — Ты попросишь перевода, да? — спросил он, продолжая прятать глаза. — Зачем мне переводиться? — фыркнул я, положив руку на его голову. Под пальцами ощущались тонкие волосы мальчишки, что, казалось, стали немного темнее. Возможно, так сказываются его улучшения? — Как сказал доктор Ким — меня и здесь неплохо кормят. Чимин тихо засмеялся, тут же пересаживаясь с табурета на мою койку и вытаскивая плеер из кармана кофты. Он ловко распутал наушники и протянул один из проводов мне. Надев наушник, я тут же был подхвачен легкой мелодией фортепиано, позволившей мне провалиться в сон. Наконец-то я смог хоть как-то успокоить бешено бьющееся сердце.***
Привычный больничный коридор с нежно-персиковыми стенами, шуршащие тапочки вялых пациентов, хихиканье медсестер, чей-то плач. Белый шум больницы окутывал своей однотонностью и бесконечным циклом повторений. Я уже сомневался в том, что когда-нибудь выберусь из этого места обратно в свою прокуренную однушку, да и, если честно, больница перестала казаться такой страшной. Меня в принципе перестало что-либо пугать. Семи дней вполне хватило на то, чтобы привыкнуть к происходящему и даже получать удовольствие от посиделок в этом треклятом коридоре, где мы с Чимином занимали одну и ту же скамейку у окна. Как редко мы придаём значение, казалось бы, простым и таким неважным вещам. Сейчас же эти моменты казались такими занимательными: солнечный свет очерчивал наши силуэты, отчего по полу змеились тени наших тел, соединённые проводами наушников; в соседней палате периодически начинал петь какой-то аджосси, что весьма забавно вписывался в различные треки, воспроизводимые плеером; перестукивание каблуков главного психиатра, что бегала по этажу каждые минут двадцать, всегда ловко вливалось в любую композицию. От мельтешения людей перед глазами я стал получать какое-то своеобразное удовольствие, даже толком этого не осознавая. На сегодня был запланирован очередной осмотр, который Чимин прошёл около получаса назад. Мальчишка был доволен своими показателями, а его психическое состояние пришло в норму практически окончательно, отчего улыбка почти что не сходила с его лица. Как странно было ощущать радость от того, что малознакомый человек идёт на поправку… По сути, я просто радовался за этого ребёнка, что не оставлял меня и на миг, следуя хвостиком во время моего бодрствования. — Господин Мин Юнги, — неожиданно ко мне подошла одна из медсестёр, держа в руках какую-то папку. — Вас ждёт доктор Ким в своём кабинете. Пройдёмте со мной, пожалуйста. Кивнув в ответ, я просто передал плеер и наушник сонному Чимину и пошёл вслед за девушкой. Самочувствие у меня улучшилось, отчего ходить стало гораздо легче, как, в принципе, и двигать руками. Мы быстро прошли к лифту и отправились на третий этаж, где как раз-таки и был необходимый нам кабинет. Медсестра попросила меня немного подождать в коридоре, пока она отчитывается перед своим сонбэ, после чего мне разрешили войти. — Господин Мин Юнги, у меня для Вас просто отличные новости! — начал говорить доктор Ким, как только увидел меня. — Нам удалось связаться с Вашими родственниками, так что совсем скоро мы сможем перевести Вас на домашнее лечение! Я был скорее ошарашен этой новостью, нежели обрадован. Если родители сейчас заберут меня, то придётся в кратчайшие сроки погасить медицинский счёт, часть которого могла перекрыть страховка. Разве были у нас деньги на подобное? Как странно, что врачи долгое время не могли связаться с ними, словно обо мне никто и не беспокоился… Возможно, в этой реальности отношения с семьей были такими же отвратительными, как и в реальной жизни, и именно поэтому им до меня не было никакого дела? — Сегодня приедут с Вами повидаться в первой половине дня, — продолжал говорить с улыбкой мужчина, будто не замечая моего состояния. — Я попросил пока что ничего не привозить из еды, так как у вас диета, но, думаю, от парочки яблок вам точно хуже не будет. — А кто именно приедет? — сглотнув ком горечи, поинтересовался я. — Ох, думаю, Вы будете приятно удивлены, — доктор Ким как-то странно посмотрел на меня, словно лишь по его взгляду я сразу же должен был догадаться о личности визитера. С ним сегодня явно происходило нечто странное. — Предлагаю Вам пока что отправиться в свою палату, а осмотр мы перенесём на другой день. Я просто послушно покинул кабинет и отправился к лифту, чтобы спуститься на родной этаж. Шаги мои были медленными, тяжёлыми, словно ноги заковали в тяжеловесные доспехи. В сознании не желала укладываться мысль о том, что скоро я увижусь с родителями, которым до этого было всё равно на меня и мои проблемы. И, скорее всего, они заберут меня из больницы, даже если это будет против их воли. Только вот зачем им нужен будет сын-диабетик, который ещё долгое время не сможет даже играть на пианино, чтобы записывать новые композиции и сбывать их хотя бы за несколько тысяч вон в уплату долга перед ними? Никакого толка от меня не будет… — Хён? — спустившись на лифте вниз, я тут же впечатался в Чимина, который стоял в коридоре прямо перед дверьми. — Хён, всё в порядке? Я просто пожал плечами и поплёлся дальше — в сторону своей палаты. Внезапно меня настигла мысль, что покидать больницу мне вовсе не хочется. Всё казалось таким привычным, изученным, стабильным и простым… Шедший рядом Чимин был тому примером — его присутствие меня успокаивало гораздо больше, нежели музыка в наушниках. Я не чувствовал себя одиноким, ко мне проявляли интерес и уделяли внимание, обо мне беспокоились. А теперь, зная причину своего попадания в больницу, жизнь казалась проще некуда. Единственная проблема заключалась лишь в оплате медицинского счёта, количество нулей которого приведёт маму к инсульту… Может, стоит попытаться потом уговорить доктора Кима о продлении моего лечения в стенах больницы? Хотя, как врач, он вряд ли согласится на подобное без явной причины. — Хён! — схватив меня за руку, мальчишка резко отскочил в сторону, тем самым утянув за собой. Очнувшись от собственных мыслей, я заметил пронесшуюся мимо нас больничную каталку с одним из пациентов. — Что с тобой? Ты как-то странно себя ведёшь после посещения доктора Кима… Что-то случилось? — Меня скоро выписывают, — честно признался я, с трудом подняв на него взгляд. — Так это же здорово! — вопреки ожиданиям, мальчишка радостно улыбнулся, а глаза его горели неподдельным энтузиазмом. — За тобой приедут родители? Это очень хорошо! Я по своим очень сильно соскучился, но они пока что не могут приехать и навестить меня… А своих ты увидишь так скоро! — И чему ты так рад? — пробурчав это, я вновь поплёлся к своей палате. — Я рад за своего хёна, — продолжал улыбаться этот идиот, не отставая ни на шаг. — Что плохого в том, чтобы быть счастливым из-за чужого успеха? Действительно, что в этом плохого? Ничего, абсолютно ничего плохого. Завидовать чужому успеху и клеветать на него — вот, что плохо. А я всё продолжал искать минусы в скорой выписке из больницы. Чимин был прав, но мне было тяжело с ним согласиться. В глубине души хотелось, чтобы он попытался отговорить меня от выписки, чтобы он своими словами поставил точку в моих рассуждениях и помог отстоять право на дальнейшее лечение в этих стенах. Я искал поддержки в нём, но был сразу же огорошен резким отказом и поддержкой в совершенно ином направлении. — Думаю, я смогу навещать тебя, когда буду приезжать на плановые обследования… — всё-таки выдавил я из себя, заходя в палату и тут же падая на койку. — Одного раза в месяц ведь будет достаточно? — Я буду рад и тому, что ты вообще хотя бы раз зайдёшь ко мне за всё время обследования, — уже более сконфуженно произнёс мальчишка, видимо наконец осознав своё положение в этой ситуации. — Куда ты денешься, конечно зайду, и даже не раз, — пробурчал я, добившись нужной от него реакции. Чимин наконец-то стал думать в нужном мне направлении. — Это хорошо, — веселее ответил он, перекладывая плеер на тумбочку. — Думаю, мне стоит его отдать тебе сразу. — Я же не сегодня выписываюсь, — этот мальчишка начал меня забавлять своим поведением. — Иди сюда, ребёнок, до обеда ещё есть время послушать музыку. Чимин уже собирался сесть на табурет, когда в коридоре послышался странный шум и громкие разговоры. Я приподнялся на локтях, заинтересованный происходящим, как, в принципе, и мальчишка, тут же направившийся к двери. Через дверное «окошко» я увидел двух спорящих друг с другом людей, что стояли неподалеку от моей палаты и, видимо, собирались именно ко мне. Закончив ругаться, один из мужчин повернулся в нашу сторону и… — Сокджин-хён? — неосознанно сорвалось с моих уст, когда наши взгляды встретились. Когда парень уже вплотную подошёл к двери, собираясь войти в помещение, Чимин сам открыл проход, являя мне то самое белое Ничто, после которого сюжетная линия останется для меня в прошлом. С минуту мой мозг пытался переварить только что случившийся диссонанс в голове, после которого меня пробрала дрожь. Рухнув обратно на кровать, я просто закрыл лицо руками, пребывая просто в ужаснейшем расположении духа. Это было настолько глупо и ужасно, такая концовка меня просто выбила из колеи окончательно. И для чего… Гребаный ты сценарист, для чего мне нужно было проходить через это всё и уходить назад в привычный мир именно после изменения мировоззрения?! Я только-только привык к этому миру, только начал испытывать положительные эмоции от пребывания в этом времени… — Поздравляю, Мин Юнги, с окончанием сюжетной линии «Истощение», — немного виновато улыбнулся Чимин, делая шаг в мою сторону. — Прости, что так внезапно, но это не входило в план… — Может быть, не входило в сценарий? — фыркнул я, всё-таки поднявшись с койки. — Что здесь делает Сокджин-хён? Я думал, что герои других сюжетов не пересекаются между собой. — Мы все лишь проекция людей, что являются частью твоей жизни, Юнги-хён, — мальчишка подошёл к прикроватной тумбе и взял плеер, собираясь вернуть оный мне. — Вот, не забудь его, пожалуйста. — Оставь его себе, — плеер лежал на ладони подростка, и мне не стоило больших усилий просто сжать его ладонь в кулак, чтобы этот идиот понял, что обратно я его уже не приму. Пускай пользуется этой безделушкой дальше, зная, что мой предшественник всё равно будет навещать его и продолжит поддерживать. Хотя, кто ещё кому оказывал большую поддержку — спорный вопрос. — Мне пора. Прощай, Чимин-ши. Мальчишка безвольно опустил руки, понурив голову, и ничего не сказал в ответ. Как я понимал его сейчас — самому ничего не хотелось говорить и уходить. Но я должен был. Это не мой мир, и моё присутствие здесь было временным изначально. Как в истории с Сокджин-хёном и Хосоком. Всё происходящее — лишь плод больного воображения кукловода, или же моё собственное… Молча пройдя сквозь проход, я вновь провалился в белоснежное Ничто, теряя связь с реальностью.***
Да здравствует привычная однушка. Хотелось бы мне так сказать, но язык не поворачивался произнести подобное вслух. Да и не хотелось нарушать тишину, от которой так отвык за это время. Глупо было называть рефреном начало каждого дня в том сюжете, ведь, на самом деле, все эти сюжеты были эпизодами — такими разными и практически ничем не связанными друг с другом, кроме настоящего рефрена — этой однокомнатной квартиры. Здесь ничего не менялось: от разбитой бутылки, осколки которой было лень убрать в прошлый раз, до всё ещё жужжащего системника стационарного компьютера, который постоянно забываю выключить. Вот оно, классическое рондо — моё нынешнее чередование сна и яви. Опустив взгляд на руки, я удивился тому, какими огромными они казались. По сравнению с теми тонкими пальцами и запястьями — у меня были медвежьи лапы. Каким же, наверно, тощим я был… «Истощение». И что это значит? Я так и не понял своей задачи на тот сюжет, не понял значимости своего присутствия там, в стенах этой проклятой больницы. Не понял также взаимосвязи этого мира с Сокджин-хёном. Ведь он пришёл за мной, не так ли? В любом случае Чимин не смог бы ответить на мои вопросы, так как был всего лишь персонажем этой мелодрамы. И так нашу прохудившуюся лодку прибило к песчаному берегу, но из выживших остался только мальчишка, продолжающий бороться с анорексией… Разве в моём настоящем мире был Пак Чимин? А Чон Хосок и Сокджин-хён? Я не помню этих людей, совершенно не помню. Я больше не хотел спать. Во мне кипела энергия, которую нужно было срочно куда-то выплеснуть. Поднявшись с дивана, я аккуратно обошёл разбитую бутылку из-под соджу, в кои-то веки взял в руки веничек с совком и пакет под мусор, после чего началась плодотворная работа. Не помню уже, когда в последний раз наводил порядок в этой квартире… Но это не важно, совершенно не важно. Из истории с Чимином я вынес только одно — хорошо, когда о тебе есть кому заботиться, но без помощи самому себе ты так и останешься иждивенцем на шее у родителей. А таковым мне быть никогда не хотелось, так что лучше потратить время на наведение порядка, нежели пойти в минимаркет за новой партией пойла. Пока что возвращаться к этому хаосу мне не хотелось… К вечеру вся энергия моя выветрилась и жутко захотелось спать. Если честно, то вновь пропасть на целую неделю в чужой реальности не казалось мне такой уж заманчивой идеей. В голове выстраивались свои схемы приведения жизни в относительно стабильную колею. Да, пора бы что-то изменить в себе. Давно пора.