***
Разве стрелки часов могут двигаться с такими звуками? С таким тихим-тихим механическим скрипом, словно отточенными движениями палача разрезая тишину на мелкие полосы звуков, глухим стуком ударяясь шестеренкой о шестеренку и продолжая крутить эту металлическую цепочку времени по кругу, раз за разом. Бесконечно. Я лежал на кровати в своей спальне и смотрел в потолок, такой неестественно белый, непохожий ни на потолок в моей комнате из первого сюжета, непохожий ни на тот, что был в детской в четвертой истории, не похожий и на тот, что был в коридорах больницы из третьей недели. Это был мертвенно-бледный потолок, искусственный и холодный. И он был куда страшнее той пожелтевшей побелки, что уже осыпалась на пол в однокомнатной квартире из реального мира. Но не только этот момент смущал меня — темно-синие шторы, закрывающие большое окно, тяжелым полотном опускались до пола, не позволяя солнечным лучам пробиться в комнату и осветить её замкнутую жизнь теплыми лучами. А еще было холодно и одиноко. Очень одиноко. Мне казалось, что это вполне комфортное состояние, при котором никто не беспокоит своим присутствием и внимательным наблюдением, но при этом было ощущение, что во всём этом безобразии, которое так бессовестно называю «комфортом», виноват именно я. Что будь во мне больше положительных черт, больше таланта и способностей, то люди обязательно желали бы познакомиться со мной. Да, очень хотелось познакомиться, к примеру, со своими кумирами, но у меня не доставало необходимых качеств, чтобы заинтересовать их своей персоной. И как теперь заниматься музыкой после таких мыслей?.. Хах… Очередной бред, что разъедает остатки серого вещества своей навязчивостью, хоть по факту и не является таким уж важным. В подобном аморфном состоянии разве что депрессивные стишки писать, а не наполненные глубоким смыслом текста для полноценных композиций. — Юнги-хён, — постучавшись, в спальню заглянул Намджун, просовывая свою очкастую голову в открывшийся проём. — Пора пить таблетки. Я всё принёс. Медленно приняв сидячее положение, я безмолвно взял тяжелый стакан с водой в одну руку и две таблетки разной формы в ладонь другой, после чего неохотно выпил медикаменты, совершенно не представляя, какой они должны дать эффект. И дадут ли его вообще. — Не хочешь сходить куда-нибудь вечером? — забирая опустошенный стакан обратно, спросил мужчина, присаживаясь на край моей кровати. — Можем покушать острой курочки под соджу. Давненько с тобой не выпивали за пределами дома. Что думаешь об этом? — Не хочу, — вяло протянул я, чувствуя сонливость. Глаза медленно закрывались, а сознание не желало больше акцентировать своё внимание на собеседнике в лице Намджун-ши или собственных мыслях, маячивших где-то вдалеке. — Давай потом поговорим. — Как скажешь, — вздохнул он, резко поднявшись и покинув комнату, с тихим щелчком закрывая дверь. И снова тишина. Стрелки часов вновь скрипят, медленно кружась по циферблату, повторяя свой привычный обряд в едином ритме. В сумраке комнаты всё казалось таким большим и ненастоящим, испещренным мелкими деталями, которые не могли подметить уставшие глаза. Мне хотелось спать настолько, что уже было все равно на то, какие именно мысли являются абсолютно ничтожной глупостью, а какие скрывали в себе ответы на все вопросы. И даже стучащие друг о друга зубчики шестеренок часов больше не казались такими громкими, когда единственное желание на данный момент заключалось лишь в беспробудном сне… Минутная слабость развеялась так же внезапно, как в моём мозгу зародилась навязчивая идея засесть за компьютер, с экрана монитора которого уже лилось слабое голубоватое свечение. Приподнявшись на локтях, я долго смотрел в этот экран, пытаясь понять, что со мной происходит и наступил ли новый день этой недели. В голове гудело так, словно к ней несколько раз приложили бейсбольную биту. С гвоздями. С размаху. Но в целом энергия внутри меня уже кипела и искала выход, как, к примеру, в творческом безумии или же прогулке по Хондэ. Кивнув своим мыслям, я спешно начал собираться, желая вдохнуть свежего воздуха и послушать уличных музыкантов, но как только моя рука механически отдернула штору на окне, всё во мне на мгновение замерло. Это просто безумие… Укрывшая город сумрачная тень нависала над крышами домов своей матовой вуалью, сквозь решето которой проглядывали яркие пятна звёзд. Свет уличных фонарей прочерчивал тропинки и широкие полосы дорог, освещая спешащих с корпоративов и просто посиделок, в стельку пьяных или замученных рабочими буднями людей. Это было похоже на панораму муравейника, в котором маленькие трудяги пытались закончить свои дела в срок, совершенно не обращая внимания на возможных наблюдателей. Это мир, в котором я живу, ведь так?.. Что могло быть страшного в том, чтобы выйти под свет этих фонарей и ощутить на себе чей-то пристальный взгляд? Как я сейчас наблюдаю за этими людьми, так и за мной кто-то смотрит. Возможно, это всё дело рук кукловода? Это его маслянистые глаза следят за каждым моим действием, когда свет заглядывает в окна и освещает всю мою жизнь, проникая белоснежными пальцами в глубь души, чтобы вытащить из неё уродливого ублюдка — моё второе Я — которое так сильно измывается надо мной настоящим? Вытащить на всеобщее обозрение то ничтожество, что изъедает меня подобно голодному псу, обгладывая кости эмоциональности и здравого смысла, лающим смехом преследуя во снах и вгрызаясь острыми зубами в измельчавшее самолюбие. Бред-бред-бред… Это просто бред… В тишине все эти мысли казались столь громкими и неизбежными, набатом настигая меня, перекрикивая движение стрелок по циферблату часов и растаптывая своей безумной логикой. И я был склонен верить тому, что во мне и правда живет нечто мерзкое. Нечто, что является частью меня. Нечто, чем являюсь я сам. — Хён? — встряхнув за плечи, мужчина резко прижал меня к себе, плавным движением закрывая окно темной шторой. В неуловимое мгновение свет с улицы померк для меня, оборвавшись тонкой нитью между сном и явью. — Юнги-хён? Скажи что-нибудь, хён, не пугай меня так! — Не ори, — попытавшись вырваться из его цепкой хватки, прошипел я, необоснованно разозлившись. — И не трогай меня! Что «хён»? «Хён-хён-хён»! Заебал! — Успокойся, — медленно сделав несколько шагов назад, тихо проговорил Намджун, сохраняя непоколебимую уверенность в своих действиях. — Глубоко вдохни и медленно выдохни. Дыхание было сбито, и только после его слов я понял, насколько было больно дышать. Горло сдавило невидимой когтистой рукой, а ребра туго сжимали лёгкие, не позволяя им набрать воздух полностью. Словно это был приступ паники — тело сотрясало мелкой дрожью, а в глазах постепенно мутнело. Задержав дыхание на несколько секунд, я резко выдохнул и вновь попытался вздохнуть, оседая на пол. — Дыши, просто дыши, — опустившись на колени рядом со мной, размеренно говорил он, не допуская в свои слова и долю эмоций. — Смотри мне в глаза и дыши. Слышишь, хён? Смотри мне в глаза. И я посмотрел. В расширенных черных зрачках угадывалось моё отражение, но я совершенно не мог разглядеть себя, сконцентрированный на сбитом дыхании, которое пытался привести в норму. Намджун смотрел только в мои глаза, будучи непоколебимым и спокойным, внушая доверие, успокаивая самим своим поведением. И в какой-то момент, не могу вспомнить, какой именно, я просто замер, погрузившись в опустошенное состояние. Тело ослабло, эмоциональный порыв выветрился, оставив после себя ноющее чувство внутри. И стало неимоверно стыдно за себя. Что же со мной не так?..***
Утром все страхи приобретают новый окрас — они становятся ярче и переливаются новыми гранями, насыщаясь рассеянным светом выплывающего из-за горизонта солнца. Ошибочно считать, что ночной кошмар легко можно развеять резким пробуждением или теплым молоком с печеньями. Кошмар остается внутри человека, детально записываясь на подкорку сознания и напоминая о себе холодными ночами, когда ты начинаешь расслабляться и успокаиваться. Этим утром я почувствовал себя именно таким человеком — холодный пот стекал по разгоряченной коже, а воздух с трудом проникал в горло, царапая глотку стальными когтями, отчего кашель непроизвольно вырывался наружу. Это было невыносимо, особенно с учетом того, насколько сложно было думать об этом мире, как об иной реальности. Все происходящее — воля сценариста, некий замысел «всевышнего», что с лукавой улыбкой наблюдает за каждым моим шагом, не так ли? Не хочу быть его игрушкой, выпустите меня отсюда… Всё-таки поднявшись с кровати, я хотел было надеть тапочки, но их не было поблизости, так что, поддавшись собственной лени, босиком решил прогуляться до кухни, чтобы хотя бы попить воды. Выглянув в коридор, мне предстала следующая картина: дверь в соседнюю комнату была открыта, а с кухни доносилось чьё-то громогласное… Ладно, назовём вещи своими именами — доносился храп какого-то демона из преисподней, сотрясая квартиру подобно землетрясению. Даже не собираясь идти на мысках, я спокойно прошёл на кухню и увидел там Намджун-ши, развалившегося на диване. Он своим храпом умудрялся заглушать даже ведущего новостей, что освещал события какой-то аварии в центре Сеула с висевшей на стене плазмы. Да и немудрено заснуть таким крепким сном после нескольких бутылок соджу, что стояли на кофейном столике рядом с диваном. И по какой причине стоило так напиваться? Конечно же, из-за меня. Я так отвратительно повел себя вчера. Как он только не вмазал мне за подобные слова и панический приступ?.. Тяжело вздохнув, я всё-таки прошёл к кухонному гарнитуру, достал стакан из шкафчика и налил себе воды из кувшина, преувеличенно тщательно выполняя каждое действие — лишь бы не разбудить мужчину внезапным звоном стакана или хлопнувшей дверцей какого-нибудь ящика. Но ни одно из моих действий не разбудило этого медведя, из-за чего я решил не испытывать свою судьбу и вернуться в спальню как можно скорее. Нужно было морально подготовиться к скорому разговору с Намджун-ши и попросить у него прощения. Будучи замкнутым в собственном мирке, порой сложно понять, что с тобой происходит не так. Я прекрасно помнил всё то, что случилось со мной до очередного провала в сон, но было сложно соотнести такое поведение с привычным. Ведь такого никогда ранее не случалось, беспричинный страх не искажал действительность и не разрушал мой разум приступами паранойи. Сейчас же отчетливо ощущалась безысходность и некая апатия, которая накрывала с головой, как неизбежный девятый вал. Эти мысли не давали покоя не просто потому, что они беспрерывно жужжали прямо над ухом, а именно из-за того, что рьяно пытались донести ответ на вопрос: «Что со мной не так?» Этим вопросом я задаюсь уже не в первый раз на протяжении этой истории и, если честно, мне не удавалось вычислить количество прошедших дней. Впервые за шесть сюжетов во мне зародились сомнение касаемо собственных умственных способностей, где даже один плюс один сложить не могу. Я точно знаю, что проваливался в небытие в этом мире уже трижды… Значит, это четвертый день, верно?.. Или нет? Началось с сорока двух, потом сорок третий… Сорок четвёртый или сорок пятый? Как же раскалывается голова от этого всего! Упершись лбом в прохладную поверхность компьютерного стола, я ненадолго задержал дыхание, прислушиваясь к тяжело бьющемуся сердцу, что уже в который раз сбивалось со своего ритма, теряясь в какофонии звучания событий, в коих увязал неоднократно. По воле сценариста или же нет — неважно, главное, что этот дурдом набирал обороты и дошел до стадии локального пиздеца, показав лишь малую часть того, с чем еще предстоит столкнуться. Как же я хочу вернуться в свою маленькую, прокуренную и никому ненужную однушку. Но с другой стороны, если не пытаться выяснить причины того, что со мной происходит, то и ответа на вопрос так и не найду. Нужно было что-то делать. Вариант с разговором по душам с Намджун-ши даже не рассматривался — вряд ли ему позволят поговорить со мной откровенно. Может и в этом мире есть электронные дневники? Не зря же вчера так ярко горел экран монитора стационарного компьютера, активно привлекая к себе внимание. Зацепившись за эту идею, я тут же начал искать папки с соответствующей тематикой, но почему-то нашёл лишь одну единственную. «Тет-а-тет» — гласило её название. Количество файлов и общий вес папки был обескураживающий, но делать было нечего, так что начал просматривать основные папки по порядку. Первая носила скромное название: «Кладбище мыслей». Она была разбита на десять других папок, что пронумерованы от четырнадцати и до двадцати трёх. В каждой из них было по двенадцать папок и в среднем около десяти текстовых записей практически во всех них, что были добавлены друг за другом с разницей в три дня. Проверять все файлы у меня по попросту сил не хватит, так что я немедленно вернулся в основную часть «Тет-а-тет». Во второй папке хранились аудиозаписи, и расфасованы они были по разным разделам, в зависимости от их вида. Часть была просто аранжировкой чужих композиций, другая часть содержала в себе готовые композиции моего авторства, а третья — сухие записи рэп-партий. Скитов среди них не было. В третьей папке — «Дневнике» — было точно такое же дробление, как и в «Кладбище мыслей», но хранило оно уже не текстовые файлы, а именно видеозаписи. В четвертой — «Сток» — было всего лишь три папки: личные фотографии, фотографии Намджун-ши и общая папка. — Я на это лет десять убью… — и без особого желания вернулся в «Кладбище мыслей», открывая первую папку под номером «14». — Ну, поехали… «010214 Сегодня был третий сеанс у доктора Пак. Она посоветовала вести видео-дневник или же просто тетрадь. Я дал обещание брату, что попробую, так как он уверен, что это может помочь мне выяснить причину начавшейся депрессии… Только вот он так и не понял (как и родители), что это не депрессия или юношеский максимализм. Это даже не паранойя или мизантропия, или же всё вместе взятое… Я просто пытаюсь быть самим собой, а родители сразу же поставили мне диагноз — психопат. Думаю, это будет тяжело, но я обещал Джунги-хёну. Одной записи в три дня должно быть достаточно, иначе я попросту свихнусь». «160214 Компульсивность… Серьезно, блять?.. Доктор Пак выявила у меня компульсивное расстройство за семь сеансов. Она сказала, что столь частое разминание кистей рук, включая пальцы, может навредить суставам, так что частая разминка не нужна. И то, что я пианист, никак не повлияло на выдвинутую ею идею. Компульсивность… Это пиздец какой-то!» «250214 Мне, наконец, удалось уговорить родителей обратиться к другому психологу. На какое-то время сеансов не будет — может быть неделю или две. Но этого мне хватит, чтобы отдохнуть от копания в собственных душе и разуме от этой двинутой бабы. Хотелось бы и ведение таких дневников забросить, но есть в них нечто… Нечто расслабляющее, что ли?» «280214 Они нашли нового психолога. Доктор Ким… Весь сеанс он смотрел на меня с таким презрением, что даже не верится в его профессионализм. И он просто спросил у меня: „пытался ли я побороть своё состояние?“ Я борюсь с самим собой каждую грёбаную секунду своей жизни! Мать не станет слушать меня, поэтому придется походить несколько сеансов к этому доктору Киму, а потом буду просить о новом враче. От взгляда этого мужика у меня мурашки по коже…» И это лишь февраль две тысячи четырнадцатого года, записи которого были, скорее всего, в три или четыре раза короче тех, что хранятся в разделе за двадцатые годы. Перейдя в «Дневник», я сразу зашёл в первую папку, но вместо февраля выбрал март, после чего просмотрел несколько разных дат: «030314 По счёту это уже одиннадцатая запись и десять пройденных сеансов. Завтра встреча с доктором Кимом, но я абсолютно точно не хочу на неё идти. Он согласился с доктором Пак насчёт компульсивного поведения, но не стал ограничиваться кистями рук — проблема заключается в трудоголизме. Я не могу с ним согласиться не потому, что, по моему мнению, больше убиваю времени на сон и просто игре на фортепиано, нежели на работу, а именно из-за самого этого ебучего диагноза. Складывается впечатление, что им просто не удается найти, к чему придраться, и поиметь с моей семьи денег, из-за чего и несут всю эту ахинею». Выглядел я на видеозаписи весьма переутомленным и замученным, словно не спал несколько ночей подряд. Сейчас, спустя столько лет, слова «прошлого меня» казались детским лепетом по сравнению с тем, что видели глаза. Возможно, не просто так родители решили отвести меня к психологу? По крайней мере, они понимали, что с их сыном что-то было не так. «120314 Запись четырнадцатая — тринадцать сеансов спустя. Не буду говорить, что доктор Ким тот еще мудила, но он уже просто выводит из себя. Мне ограничили доступ к работе: по настоянию доктора дали отпуск на целый месяц, убрали всю звукозаписывающую аппаратуру из собственной комнаты и установили распорядок дня… И теперь зайти в родную студию я могу только в сопровождении клоунского конвоя. Да и к чёрту! У меня совершенно иная проблема возникла после первой же недели — не могу уснуть из-за переизбытка энергии. А еще дичайше сильно хочется курить. Но мне нельзя из-за всевидящего ока директора и прописанного условия в контракте. Терплю, как могу. Но это ненадолго…» И правда — итак светлая кожа была чуть ли не мертвенно бледной, что могло напугать любого. Но этой информации было через чур много для любого врача (даже для не имеющего образования в направлении психологии), чтобы подтвердить диагноз по обссесивно-компульсивному расстройству и прекратить подобную пытку. Только, видимо, у доктора Кима было иное представление достижения желаемого. — Ты решил вновь вернуться к ведению дневника? — внезапно спросил Намджун-ши, заглянув в мою комнату. Вид у него был помятый, а лицо опухло. — Может займешься этим после обеда, хён? Закажем курочку, а то я есть хочу. — Ты кроме курицы вообще хоть что-нибудь ешь? — сворачивая папки, пробурчал я. — Ем, но ты ничего не готовишь, — простонал он, почесывая свой живот, после чего зевнул. — Хён, ты же помнишь, как я себе чуть палец не отрезал, когда пытался лук нарезать? А чуть ли не спаленную кухню? Больше я к плите ни ногой! — Ладно-ладно, сейчас придумаю что-нибудь, — и, выходя из комнаты вслед за Намджун-ши, я даже не вспомнил о том, что должен был попросить прощения. Как не вспомнил и о том, что периодически мне сносит крышу в этом мире. И был рад тому, что так и не смог вспомнить в этом дне обо всем случившемся после того, как покинул свою спальню. Потому что день завершился… Или мне так казалось, что он сменился с одного на другой?***
Дверь передо мной хлопнула, а по коридору эхом пронесся металлический лязг ключа в замочной скважине. Именно это и пробудило меня от странных мыслей, все еще не покидавших забитую непонятной информацией голову. Вздохнув, я прошаркал ногами в сторону кухни и заглянул в холодильник, дабы определиться с тем, что буду готовить. Пакет яблок так и лежал нетронутым на одной из полок — рядом с контейнером, в котором хранилось готовое кимчи. Может, следует приготовить что-нибудь попроще? Рис, нарезанное кимчи и какой-нибудь суп сойдут для… Обеда? Сколько сейчас времени? Твою мать! Большая стрелка настенных часов приближалась к девятке, а из окна виднелось ночное небо. Это сколько же времени я просидел за компьютером, перерывая папку «Тет-а-тет»? Вновь вздохнув, мне ничего не оставалось кроме как дойти до комнаты Намджун-ши, которую он зачем-то запер, и спросить, чего тот хотел бы поесть. Может и правда заказать острую курочку? Какая-нибудь доставка еще должна работать. — Отказываюсь… — подойдя к двери в спальню мужчины, я вдруг замер, прислушиваясь к приглушенному голосу. — Даже не собираюсь следовать этому плану и дальше. Эти таблетки не помогают ему, а делают только хуже! Что?.. Душевное обострение? Доктор Пак, вы сами понимаете, что несёте? Обострение в заболеваниях телесных не соотносимы с обострением психологических отклонений. И вы это прекрасно знаете, Пак-сонбеним. Нет. Я сам буду проводить обследования и психотерапию, опираясь на индивидуальные сеансы… Нет, это как ВЫ смеете, Пак-сонбеним? Можете хоть подавать жалобу и созывать руководство для принятия решения по моему увольнению или же депремированию, мне всё равно. Есть человек, которому нужна моя помощь, и я готов сделать всё от меня зависящее, чтобы оказать ему эту самую помощь!.. Сделав несколько шагов назад, я уперся спиной в поверхность двери, ведущей в мою спальню и застыл, стараясь даже не дышать. До меня медленно начало доходить, что тот всплеск раздражительности и сумасшедших мыслеизлияний был именно из-за таблеток, которые Намджун-ши заставил выпить вчера (это ведь было вчера, правильно я помню?). Я что, стал участником какого-то эксперимента, и, словно подопытный кролик, обязан выполнять все предписания каких-то там психов? Чёрта с два! Я еще хочу сохранить остатки здравого смысла!.. Рванув в свою спальню, я постарался запереть дверь, но на ней не оказалось замочной скважины, да и стулом подпереть не получалось из-за дурацкой дверной ручки, с которой спинка стула постоянно соскальзывала. В голове панически забилась мысль о побеге… Только вот бежать было некуда. Если же я с этим мужиком живу под одной крышей уже достаточно долгое время, чтобы общаться неформально и при этом готовить для него — предки явно уверены в том, что живется мне в этой компании более чем спокойно. Что же теперь с этим делать? Позвонить Джунги-хёну? Если в этой реальности мои отношения с братом такие же, как, к примеру, во втором сюжете, то всё должно быть в порядке… Верно? Просто нужно отыскать свой телефон и попробовать позвонить ему! Повернулась ручка двери в мою комнату, и я застыл, так и не успев кинуться на поиски сотового телефона. Намджун-ши тоже замер, внимательно наблюдая за моей реакцией и тщательно анализируя полученную информацию, после чего, так и оставив дверь открытой, просто опустился на пол рядом с проходом. — Видимо, нам необходимо поговорить, — решил он, произнося это с подозрительным спокойствием. — Присядь, пожалуйста, напротив, хён. Сглотнув вязкую слюну, я, не отводя пристального взгляда от мужчины, точно так же опустился на пол, готовый в любой момент подорваться с места. Намджун-ши глубоко вздохнул и поправил очки на переносице. Видимо, он и сам нервничал от предстоящего разговора. — Насколько я могу понять по твоей реакции, ты подслушал мой разговор с моим сонбе по телефону, я прав? — скорее уж утверждал мужчина, нежели спрашивал. Дождавшись моего утвердительного кивка, он продолжил. — И после услышанного, у тебя возникли подозрения на тему того, что тебя, хён, эксплуатируют, как подопытного кролика, в каких-то лабораторных изысканиях… Причём против твоей воли, так? Вновь утвердительно кивнув, я настороженно посмотрел на входную дверь, пытаясь разработать план побега в случае попытки вколоть мне что-нибудь или скормить, чтобы совсем лишить возможности выбраться отсюда. Это далеко не сценарий для какой-нибудь дешевой дорамы — в таком дерьме я участвовать категорически не согласен. — И даже не спросишь, почему я так уверен в подобных утверждениях, хён? — вдруг невесело усмехнулся Намджун, сгорбившись. — Неужели шесть лет жизни под одной крышей не берутся в расчёт?.. Или, хочешь сказать, что забыл о нашей дружбе, полностью поддавшись панической атаке? — Я только что узнал, что ты по чьему-то указанию пичкаешь меня какими-то таблетками, которые лишь усугубляют мое психическое состояние… — чуть ли не шепотом высказался я, судорожно сжимая и разжимая пальцы. — И после этого хочешь, чтобы я задумывался о наших дружеских отношениях? Намджун-а… Мне и так страшно от того, что происходит, а теперь и вовсе сплошное отчаяние… — Хён, ты меня удивляешь, — усмехнулся он, потупив взор. — Для кого я, по-твоему, забросил музыку и поступил в Сеульский Национальный Университет? Для кого стал лучшим на потоке и добился стажировки в психиатрическом отделении? Для кого я, забыв о сне и о родственниках, добивался перевода в психиатрическую клинику, за которой, в итоге, тебя закрепили? И теперь, когда началось весеннее обострение, а медикаменты перестают помогать, ты выставляешь меня своим врагом… Ладно, обдумаем это в следующий раз. Лучше скажи, что будем делать дальше? Я удивленно вылупился на него, не ожидая такого вопроса. — Что ты имеешь ввиду? — Я могу позвонить твоему брату, чтобы он увез тебя в родительский дом, — загибая пальцы правой руки, начал перечислять он. — Могу увезти тебя в клинику к лечащему врачу — доктору Пак, или мы можем всё-таки заняться индивидуальной психотерапией, в которой не понадобятся никакие таблетки или любое другое физическое проявление лечения. Я не собираюсь наседать на тебя, хён. Да и вообще не вижу смысла в таком лечении, где пациента насильно кормят таблетками. Я просто хочу, чтобы ты был собой, перестал бояться, язвил по поводу и без, как и прежде занимался музыкой. Жил обычной, но полноценной жизнью. Чтобы у тебя было много хороших друзей, чтобы ты мог спокойно сходить в магазин или парикмахерскую, чтобы ты мог влюбиться, завести семью… Что плохого в том, чтобы позволить себе стать счастливым, хён? «Действительно, что в этом плохого? Ничего, абсолютно ничего плохого». Где-то я уже слышал подобную фразу и в голове уже всплывала подобная формулировка. Но это было совершенно неважно, когда на кону стоит собственная жизнь… И зачем мне подобное существование, в котором только и делаю, что осложняю жизнь близким людям? Нет, это совершенно не те мысли, которыми стоит забивать свою безмозглую голову. Намджун-ши поступил со мной по совести: он предоставил выбор действий, а не поставил перед фактом, давая возможность самому решить свою судьбу. И вдруг, обдумывая каждый из вариантов, я понял, что только индивидуальное лечение под наблюдением Намджун-ши меня более чем устраивает. Возвращаться к родителям — самый жуткий вариант из всех. Не потому, что не были известны наши семейные отношения (с этим еще можно было смириться в случае чего), а именно из-за понимания того, что семья и стала причиной всего того дерьма, что наполнило мою жизнь. Запираться в психиатрической клинике — нет, спасибо, ещё хочется спокойно пожить на белом свете. А этого мужчину, что терпеливо ждал ответа на свой вопрос, я хотя бы мало-мальски знаю. И точно могу быть уверенным в том, что он стерпит любую мою выходку, не посмотрит жалостливо и не скажет, какой я идиот. Просто потому, что это намтонсен, который хочет помочь своему хёну. Как брат брату. Видимо, мне просто нужна его поддержка, без которой точно сойду с ума… — Третий вариант, думаю, больше всего подходит в данной ситуации, — со вздохом проговорил я, напряженно следя за реакцией своего… Врача? — Тогда мне стоит несколько дней потратить на подготовку сценария для проведения сеансов, — серьезно сообщил он, так и не расслабившись, а, казалось, даже наоборот — еще больше сосредоточившись на поиске решения проблемы. — Таблетки с этого дня отменяются. Раз и на всегда. К медикаментозному лечению мы больше не возвращаемся. Это только ухудшает твое психическое состояние. И… Мне бы хотелось извиниться перед тобой, хён… Мужчина снял очки и потер лицо большими ладонями, после чего вымученно улыбнулся. — Я должен был раньше поговорить с тобой и решиться на этот шаг, — всё-таки сказал он, как-то вмиг осунувшись, потеряв прежнюю строгость. — Прости, что пришлось так долго принимать таблетки. И спасибо, что всё-таки доверился мне, что решил остаться дома. Я этому очень рад. Ни одно слово так и не сорвалось с моих уст. Отчего-то было больно смотреть в это уставшее и такое странно-знакомое лицо. Было больно от того, как этот мужчина вздыхал и через силу улыбался. Было больно ощущать, как этот человек вновь взваливает на свою спину неподъемную ношу. Отчего-то во мне цвела уверенность в том, что этот мужчина постоянно берет на себя ответственность и пытается сделать даже больше нужного, лишь бы преуспеть и достичь своих целей. И его целью было моё выздоровление, которое, как оказалось, всегда стояло в приоритете. Не знаю, что на меня нашло, но я поднялся на ноги и пересел поближе к нему, положив руку тому на плечо, после чего несколько раз похлопал по нему, таким нетривиальным образом пытаясь поддержать своего намтонсена. — Ты иногда такой беспросветный идиот, Намджун-а… — с улыбкой сказал я, а мужчина рядом со мной поперхнулся воздухом и закашлялся от столь нелестного отзыва о его умственных способностях. — Нравится тебе возиться со всякими немощными и взваливать на себя неподъемную ношу. Ты не Магомет, а я не та гора, которую невозможно сдвинуть с места. Чтобы там не придумали твои гениальные мозги — я готов. Уж хуже мне явно не станет… — А если станет — слягу вместе с тобой в дурку, — фыркнул он и уже как-то веселее спросил: — Как насчёт острой курочки? — Поражаюсь твоему аппетиту, — усмехнулся и я, вставая на ноги. — Пойдём, горе ты моё, хён угощает.***
В этот раз мне удалось ощутить переход в новый день. Незатуманенный таблетками разум работал хоть и с натяжкой, но практически безо всяких эксцессов. В пределах квартиры мне было спокойно и лившийся из открытого окна свет не пугал своей яркостью. Сейчас всё это не казалось мне страшным и губительным, но все равно сердце пропускало удар всякий раз, когда какой-то шум доносился с улицы. Я не мог понять, чего конкретно боюсь: людей, что создают этот шум, или, возможно, саму громкость этого шума? Но вернувшись к вновь зажужжавшей мысли в голове, я целенаправленно зашёл в папку «Тет-а-тет» и дважды щелкнул левой кнопкой мышки по «Стоку». В личной папке не было ничего интересного — просто пейзажи, несколько сэлфи, какая-то техника из различных магазинов (в том числе очень дорогой и красивый рояль, который мне когда-то давно мечталось установить в собственном доме). Ничего, за что можно было бы зацепиться взглядом. В папке с Намджун-ши же было… Странно. Большое количество обработанных фотографий мужчины за последние шесть лет, за которые он успел отучиться в СНУ и даже устроиться на работу в психиатрическую клинику. Чаще всего он на этих фотографиях был очень серьезным и старался не улыбаться. Лишь изредка проскакивали моменты, на которых удалось запечатлеть слабый намёк на улыбку, когда на щеках проступали ямочки, а узкие глаза зажмуривались, словно у наевшегося сметаной кота. Было странно осознавать не сам факт того, что я так часто фотографировал его, а что не боялся присутствовать в эти моменты рядом. Ведь на многих фотографиях запечатлены большие мероприятия, какие-то собрания, вечера, наполненные весельем и поздравлениями. И я был рядом в эти моменты, не так ли? Какие глупые вопросы я задаю сам себе. Чёртов Мин Юнги. Решив заодно проверить и общую папку, я не надеялся на что-то интересное, но вдруг выпал из реальности, открыв первую фотографию. Я сидел за компьютером, явно занимаясь редакцией одной из фотографий, а сзади кто-то снимал меня на камеру. Намджун-ши, выглядевший ещё как подросток, втиснулся в кадр сбоку, показывая «мир» пальцами и корча какую-то рожу. С другого бока тоже влезла чья-та знакомая макушка, да и было видно глаза этого позёра — Хосок-ши собственной персоной. Но кто тогда держит в руках камеру? Я в немом изумлении смотрел на фотографии, что, казалось, не принадлежали ни к одному из миров, в которых я был. Ребята, которые сопровождали меня в каждом сюжете, весело проводили время вместе: танцевали, смеялись, праздновали чей-то день рождения, играли в игры, читали мангу, смотрели фильмы, плакали, готовили, учились, помогали друг другу. И самое невероятное — я был рядом с ними и даже принимал активное участие в некоторых моментах, наслаждаясь столь короткой и невероятной жизнью. Я был… Счастлив? Мне не верилось в сам факт того, что подобное вообще могло существовать. Не верилось в то, что Сокджин-хён будет отчитывать за что-то Намджун-ши, пытаясь придать своему виду максимально суровый вид, чего у него ну никак не получалось. Не верилось в то, что Чонгук-ши будет соревноваться с Хосок-ши в метании камушков в ведерко, топчась на пляже одного из прибрежных городов нашей страны. Не верилось в то, как Чимин-ши и Тэхён-ши (которого мне удалось узнать лишь благодаря неизменному глуповатому выражению лица, когда тот впадал в ступор) украшали торт на день рождения Сокджин-хёна. И много, очень много, невероятно много совместных фотографий, на которых мы все… Счастливы. Подобное открытие болезненно сжало сердце и стало тяжело дышать от подкатившего к горлу комка. Такое невероятное и при этом незабываемое чувство тихой радости за то, что эти ребята вместе, что есть моменты в жизни, которые объединяют их в одно целое. Осознание этого приятно грело душу, окутывая невидимым теплым одеялом с головы до ног. Разве могло подобное случиться со мной в реальной жизни? Вряд ли. Это мир, который явно не принадлежал мне, но в который так отчаянно хотелось попасть. Впервые за долгое время я вспомнил о позабытой «Утопии», что когда-то была главным показателем того, насколько мне нравился сюжет. Теперь же моему взору предстала настоящая Утопия — мир, в котором моё счастье не ограничивается одной лишь музыкой. Мир, в котором я счастлив в кругу близких мне людей. Мир, в котором мне бы хотелось жить до скончания своих дней. Но иная реальность была совершенно другой. Хмурый Намджун-ши, хрустящий морковными палочками, перечитывал какие-то записи в потрепанной и исписанной невнятным почерком тетради, а я же тем временем допивал свой кофе, сидя напротив него на кухне. Потянувшись за новой порцией морковных палочек, доктор какое-то время шарил пальцами по пустой тарелке, пока мне не надоело смотреть на это бесполезное мельтешение. Открыв новую пачку с палочками, я высыпал их в емкость и придвинул к мужчине. — Спасибо, хён, — не отрываясь от тетради, сказал он, после чего захрустел новой палочкой. — Ага, — какое унылое времяпрепровождение. Мы долго сидели в тишине, которую нарушали своим неспешным ритмом стрелки часов и шелест страниц, уголки которых загнулись из-за тонких пальцев автора всех тех опусов, которые хрен разберешь. Мне не хотелось уходить обратно в свою комнату и читать «Кладбище мыслей», которое насквозь было пропитано негативом и страхом, а Намджун-ши не считал при этом полезным занятием прослушивания музыки, когда необходима максимальная концентрация. Насколько же хорошо мы знали друг друга, чтобы он решился на столь кардинальное изменение направленности в своей жизни? Я до сих пор не мог понять его, не видел в столь безумном и нелогичном поступке хоть какой-то выгоды для самого мужчины. И совершенно точно не знал, как реагировать на его столь странное желание спасти меня от внутренних демонов. Да и были ли эти самые демоны внутри меня? Возможно, избавляться не отчего, если все эти бесы являются неотъемлемой частью меня самого… Так, нельзя думать о плохом, никак нельзя! Тяжело вздохнув, я сделал последний глоток из маленькой чашки и поморщился — кофе совсем остыл. Намджун-ши остался сидеть на месте, периодически вгрызаясь то в гранит науки, то в бедную морковь, а я невидящим взглядом уставился в окно кухни, которое никогда, почему-то, не зашторивалось. Ещё было солнечно, но достаточно ветрено, из-за чего мощный поток воздуха вновь и вновь вздымал вверх лепестки последних опавших бутонов вишни… И когда же я избавлюсь от этих слащавых мыслей? — Хён, если тебе скучно, то иди и займись музыкой, — вдруг произнёс Намджун-ши, оторвавшись от своих научных изысканий. — Нет настроения, — вяло отозвался я, на что мужчина фыркнул. — И этот человек мне раньше взбучку устраивал за то, что я не даю ему заниматься собственным творчеством. О, времена! — Тебя никто не заставлял бросать музыку и мчаться на всех парах в Национальный Университет. Это было сугубо твоё желание, — не особо задумываясь над своими словами, проговорил я. Вновь наступило молчание. Около минуты Намджун смотрел на меня в упор немигающим взглядом, после чего медленно закрыл тетрадь, встал из-за стола, забрал с собой тарелку с морковными палочками и удалился в свою комнату… Ну и что я такого сказал? Пожав плечами, мне ничего не оставалось кроме как тоже пойти в свою спальню и вновь погрузиться в чтение или просмотр видео-дневника, чем заниматься мне абсолютно точно не хотелось. В комнате Намджун-ши была абсолютная тишина, так что я, не особо-то надеясь на какой-либо диалог, закрылся у себя и всё-таки устремил свой взор в голубой экран монитора. Читать или не читать? Вот в чём вопрос. — Ладно, хрен с тобой, — пробурчал я и зашёл в «Тет-а-тет», после чего перешёл в видеозаписи и ринулся в папку за семнадцатый год. Примерно до июня месяца никакой речи о Намджун-ши и не было, но потом появилась вот такая запись: «220617 Намджун-ши попросил помочь ему с временным жильем, пока тот будет учиться в СНУ. От общаги он отказался, а останавливаться у других друзей ему выходит как-то шибко дорого… Ну, а я… А я в этой огромной квартире совершенно один. Родители уже потеряли всякую надежду на моё излечение, а Джунги-хён полностью занялся семейным бизнесом, так что ему до меня нет никакого дела. Все товарищи разъехались — кто-то открыл очередную танцевальную школу, кто-то окончательно ушёл в сольную карьеру, кто-то стал актёром, кто-то — моделью, кто-то добился должности одного из главных хореографов в новой компании. А кто-то я и Намджун-ши — социофоб и пытающийся помочь ему будущий психиатр. Знал бы он, как мне неимоверно стыдно за то, что тот вдолбил себе в голову „спасти меня“. Талантливый и умный парень отказался от карьеры айдола и ушёл в обучение… И что же я дал ему взамен? Ну хоть квартирой помогу. Осталось только разгрести весь тот хлам в комнате, которую он займёт». «280617 Наверное, стоит начать с того, что этого Бога Разрушений абсолютно точно не стоит подпускать к плите! Он чуть не сжёг кухню вчера, а сегодня преспокойно убежал на учёбу, не забыв стащить последнее яблоко из холодильника… И я совершенно позабыл о том, как громко он храпит, хоть и спит периодически с дыхательной маской. Хорошо, что это не общага, где пришлось бы спать в одной маленькой комнатке — вообще бы оглох к хренам… Но, если честно, жить в этом доме стало как-то спокойней. По ночам не страшно, да и спать днём стало легче. И то скорее всего из-за того, что ночью совершенно не могу уснуть из-за столь громкого храпа. И, кстати, в моём маленьком мирке социофоба подобное соседство не играет злую шутку с моим разумом, так что, думаю, всё более или менее в порядке. Паническая атака при общении с Намджун-ши не накрывает волной — и на том спасибо. Надеюсь, что со временем симптомы столь углубившегося психологического заболевания ослабнут. С компульсивностью же я как-то боролся все эти годы? И социофобию смогу побороть. По крайней мере я на это надеюсь… Хоть и с трудом верится». Почему-то слушая собственные причитания хотелось улыбаться. Казалось, что Намджун-ши приехал в этот дом только вчера, ведь отношение к нему у меня складывалось точно такое же — все равно ворчу на него, как старый дед. Этот парень, точнее уже мужчина, совершенно точно останется для меня (и будет в дальнейшем) студентом, который чуть не спалил кухню и не отрезал себе палец. С трудом в голове формировалась мысль о том, что этот взрослый человек еще и выучился на врача, тем более — стал психотерапевтом. Да, это было сделано из-за меня, но, опять-таки, это было его решение. И если для него мои слова стали обидными, означает лишь то, что парень не до конца уверен в собственном выборе. Человека всегда заставляют что-либо делать лишь собственные принципы, а остальное — или же насильственное принуждение, или же обязательства, которые необходимо исполнять по тому или иному договору. Я же его не заставлял идти и учиться, да и договор никакой не составлял. Значит правда на моей стороне. И не вижу в этом ничего плохого.***
Это было странное ощущение, граничащее на острие ножа между сном и явью. На душе было неспокойно, отчетливо слышалось движение опускаемых клавиш фортепиано, что приводили старый как мир механизм музыкального инструмента в необходимое для извлечения звука положение. Молотки ударялись по натянутым струнам, вибрация которых плавно перетекала из инструмента на мраморную плитку иссиня-черного пола. Я точно знал, что это сон, но с каждым пройденным квадратом аккордов, что неспешно переходили с четвертой октавы к контроктаве, нагнетая мелодию и погружая своего невольного слушателя в пучину отчаяния, уверенность моя иссякала. До тех самых пор, пока не созрела столь ужасающая мысль — это не сон… Моим кошмаром на эту ночь стало собственное отражение, смотрящее на меня из зазеркалья с презрением, а губы то и дело шептали: «Ты добился своего, Мин Юнги? Это и было тем, чего так отчаянно желал?» В глазах напротив сверкали странные искры, черный зрачок затягивал, словно зыбучие пески в пустыне. Различные картинки мелькали в голове, проецируя моменты, которых никогда не было в моей жизни… Или которых я попросту не помню? Сцены были пропитаны страхом и ненавистью к самому себе, сменяя друг друга, показывая различные локации, но не меняя атмосферы и эмоций, что, подобно клубку, лишь быстрее сворачивались в этот колючий шар из проволоки. Прожигая насквозь, странные мысли облепляли сознание, лавовыми щупальцами оплетая нутро. В моём отражении корчился от боли человек, страдающий от ненависти к самому себе. Это был я. И ненависть со временем, так нежно лелеемая поначалу более десяти лет назад, обратилась в монстра, пожирающего всё на своём пути. «Монстр, не понимающий сам себя, убивающий сам себя день ото дня — ты этого добивался? И прикрываешься сценическим именем лишь для того, чтобы показать себя сильным? Ничтожество». Невероятная глупость, невероятное омерзение. Сцены, одна за другой, вновь предстали пред глазами, показывая одинокие ночи, пропитанные горькими рыданиями, пустыми бутылками из-под алкоголя, нескончаемыми часами работы за компьютером и тщетными попытками написать подходящую музыку. Голос срывался, а по горлу, перебирая тонкими ножками, ползали ядовитые пауки, оплетая своей паутиной из мерзких слов напряженные голосовые связки. Я боялся говорить, боялся посмотреть в собственное отражение и вновь увидеть в нем монстра. Увидеть в нём самого себя. «Мин Юнги мёртв, я сам убил его». Шептало отражение, что принадлежало мне. Губы изогнулись в лукавой улыбке, но в глазах до сих пор плескался первобытный ужас. Хотелось сбежать, скрыться, не видеть другого «себя», продолжающего лающим смехом преследовать меня. «От себя не убежишь, Мин Юнги». Заткнись, блять, заткнись-заткнись, не трогай меня! «Ты сам виноват в этом». Замолчи… Пожалуйста, замолчи… «Ты пытался? Нет, ты не приложил и десятой доли усилий ради того, чтобы спастись от самого себя». Это неправда, я пытался, правда пытался и пытаюсь до сих пор! «Ты врёшь самому себе, чтобы спасти свою жалкую душу? Какой наивный, бесхребетный идиот» Это неправда! Я хочу спокойной и счастливой жизни, сволочь, оставь меня в покое! «От самого себя не избавиться». Насмешливо ответили мне, эхом отражаясь о зеркальные стены и возвращаясь к обладателю этого голоса — ко мне. Я точно сходил с ума, пытаясь понять, почему не могу очнуться от кошмара и вернуться в свою квартиру, где мне мог бы помочь Намджун-ши. Мне нужна была помощь, о которой так хотелось попросить, но из горла предательски не выходило больше и звука. Я задыхался, поглощенный этим песчаным морем, каждая песчинка которого была отражением моей жизни: эмоции, действия, слова — они прилипали к коже неведомой тяжестью, погружая всё глубже и глубже в беспросветный мрак, именуемый помутненным сознанием. Я сошел с ума, не так ли? Я сошел с ума, Намджун-ши, я просто свихнулся! — Нет, хён, ты не сошел с ума, — глухо прозвучал голос мужчины над ухом. Стало холодно, тело пробила крупная дрожь. Я с трудом разлепил веки и осознал, что сижу на полу, прижатый к Намджун-ши, что продолжал что-то говорить. — Это лишь очередной кошмар. Один из тех, которые совершенно точно не стоит воспринимать всерьёз. Ты, хён, умный парень, должен понимать, чему можно верить, а чему нет. Это просто кошмар, который никоим образом не должен повлиять на тебя. Согласен со мной, хён? Я не мог вымолвить и слова, так как горло моё болело и хрипело, словно в течении нескольких часов оно разрывалось от непрекращающегося крика. Вцепившись непослушными пальцами в футболку мужчины, мне необходимо было срочно подняться на ноги и взглянуть в своё отражение. Встретиться со своим страхом лицом к лицу, удостовериться в том, что я ещё не выжил из ума. Намджун-ши помог мне подняться и повел в ванную, в которой… В которой было зеркало, но моё отражение в нём было смазанным. Как и в любом другом сюжете, увидеть себя мне не позволяли, что в очередной раз говорило о том, что это иная реальность, а не настоящий мир. И я совершенно не знал, как следует реагировать на осознание этого факта: радоваться от того, что не могу встретиться со своим внутренним монстром или же плакать от того, что не могу вытащить его из себя? Одно было известно наверняка — это чудовище всё еще внутри и ждёт своего часа, когда оно сможет вновь овладеть мной. Как же страшно… — Юнги-хён, пойдём на кухню, я заварю тебе чай, — сказал тем временем Намджун-ши, придерживая меня за плечи и выводя из ванны. — Заодно немного поговорим, хорошо? Сейчас я отчетливо ощутил себя китайским болванчиком — голова механически кивала, а горло так и оставалось болезненно сжатым, неспособным выпустить наружу и звука. Шаги были тяжелыми, меня шатало из стороны в сторону, ноги заплетались, а перед глазами всё еще стояло изображение вытянутой насмешливой улыбки, которая принадлежала другому мне… Я пытался заставить себя поверить в то, что все эти неебически охуенные галлюцинации — лишь больное воображение «предыдущего» меня, в тело которого поселился на время сюжета. Это не настоящий я, это всё совершенно не касается меня и не касалось когда-либо! — Садись, хён, — аккуратно усадив меня на диван, мужчина спешно пошел ставить чайник и практически бесшумно готовить чай, заглушая большую часть звуков своим голосом. — Нам необходимо поговорить обо всём, что тебе приснилось. И давай будем честными друг с другом? Моя правда взамен на твою? Согласен, хён? И вновь неконтролируемый кивок головы. Подобные действия отдаленно напоминали первый сюжет, где у меня тоже была психологическая травма (если опустить физическую), но со временем удалось заговорить. Здесь же было наоборот — заткнули рот мне только на середине недели. Который был день? Четвертый, пятый? Не помню, совершенно не помню. Я уже запутался во днях окончательно. — Хён, — поставив кружку чая передо мной на кофейный столик, Намджун-ши приземлился рядом со мной и без промедления сжал мою ладонь. — Начнем с того, что же именно ты увидел во сне? Что это было? Или кто? — Это я… — голос не слушался, будучи хриплым и даже каркающим. — Ты видел себя? — уточнил мужчина, еще чуть крепче сжав мою руку. Повторить это вслух оказалось сложным, так что я просто кивнул головой вновь. Немного помолчав, видимо, размышляя о дальнейших вопросах, Намджун всё-таки произнёс: — Ты видел свою проекцию? Отражение? Или словно реального двойника, с которым можно было бы взаимодействовать физически? — Это трудно объяснить… — наконец, прочистив горло, с трудом начал рассказывать я. — Это было отражение. Я словно был заключен в стеклянную коробку, в которой не было света. Всё было черным, но отражение проступало отчетливо. И я… Точнее моё отражение… — Просто сделай глоток чая, — вклинился в возникшую паузу мой нынешний врач, произнося каждое слово отчетливо и тихо. — Моё отражение говорило странные вещи. Пугающие вещи, — уточнил я, после сделанного глотка. Странно, но мысли как-то быстро улеглись и стало немногим легче. — Он назвал меня монстром. Сказал, что Мин Юнги мёртв, что он убил меня собственными руками. Или я сам убил себя?.. Сказал, что в этом именно моя вина. Что я виноват, что не могу убежать от самого себя, что… — Ты веришь этому отражению? — перебил меня Намджун-ши, привлекая к себе внимание. Лицо его вновь приобрело суровое выражение школьного учителя, а очки сползли вниз. — Только ответь честно. Ты, хён, веришь ему? — Я… — мужчина крепко сжал мою ладонь, смотря на меня в упор, не отводя взгляда. Сглотнув вязкую слюну, всё-таки признался ему: — Верю. — Потому что это было именно твоё отражение? — странно уточнил он. — Потому что чувствую… Нет, знаю, что это правда. Вновь наступила тишина, во время которой Намджун-ши усердно обдумывал услышанное, пока я пытался осознать, верю ли я сам себе. Этот кошмар, даже если и был написан специально сценаристом, определенным образом должен был повлиять на меня, на моё мировоззрение. С моей памятью что-то происходит странное, ведь даже о столь простом правиле: одна неделя-один сюжет-один главный герой — совершенно было позабыто. И теперь, запутавшись в самом себе, потеряв связь с реальностью, я не мог быть точно уверен даже в собственных мыслях. А они не замолкали с самого пробуждения, отдаваясь тупой болью в затылке своим неимоверно громким криком. — Хён, главная наша задача на ближайшее время — выявить более локальную причину того, почему это происходит с тобой. Докопаться до самой сути, найти ниточку, по которой возможно выбраться из лабиринта. Самое главное, чтобы ты верил мне. Юнги-хён, ты веришь мне? Карие глаза Намджун-ши смотрели в мои, терпеливо ожидая ответа. Я, не зная, как быть в такой ситуации, да и не особо надеясь на лучший исход этой сюжетной линии, отчаянно вымолвил: Да.***
Настал новый день. Бессонная ночь сильно повлияла на меня, из-за чего смог сомкнуть глаза лишь на пару часов. Тело было вялым, а мозг, казалось, и вовсе отказывался работать. И как же мне дожить до конца этого сюжета, не заработав бессонницу? Намджун-ши с утра чем-то гремел в своей комнате, тихо ругаясь на тему вновь поломанной куклы медведя и иногда даже переходя на английский. Я же в это время, сидя за компьютером в родной спальне, просматривал фотографии из общей папки в «Стоке», с неким трепетом разглядывая кадры со всей семеркой. Ребята казались такими беззаботными, мне было завидно, но при этом и легко от такой картины. Позволят ли мне окунуться в сюжет, где все спутники из предыдущих сюжетов будут сопровождать меня? Хотелось бы верить, что рано или поздно подобная иная реальность захватит меня в свой сценарный ход, позволив запечатлеть несколько счастливых воспоминаний. Надеюсь, это время когда-нибудь настанет… — Хён, — отвлек меня от просмотра папки голос Намджун-ши, что всё-таки вышел из своей комнаты, держа небольшой блокнот в своей руке и ручку. — Я подготовил всё необходимое, так что можем начинать. Пойдем на нейтральную территорию. Диван в зале рядом с кухней тебя устроит? — Конечно, — не стал спорить я, с долей страха и любопытства поглядывая на блокнот. Неужели скоро будет сдвиг с мертвой точки? Покидая свою комнату, я ещё раз посмотрел на включенный монитор, раздумывая над тем, выключить его или же нет. Все равно скоро вернусь обратно в спальню, так что нет смысла заморачиваться по этому поводу. Закрыв дверь комнаты, я послушно проследовал за Намджун-ши, не беспокоясь о том, что мужчина теперь полуофициально считается моим психотерапевтом. Лучше уж так, чем совсем ничего. Проваливаться в подобные кошмары, как вчера, мне вовсе не хотелось. — Присаживайся, хён, — приземлившись в кресло напротив, мужчина поправил очки и сразу же перевернул несколько страниц блокнота, внимательно вчитываясь в строки, выведенные неразборчивым почерком. — Для начала мне хотелось бы договориться с тобой об одном. Если ты сомневаешься в каком-то вопросе, в своих чувствах и ощущениях, то говори прямо. Я выслушаю тебя, и мы вместе найдём решение. Просто доверься мне, как друг доверяет другу, как брат доверяет брату. Хорошо? — Да, — от странного тянущего чувства внутри почему-то стало страшно. Я не знал, но чувствовал, что что-то уже происходит не так. Что-то не так именно со мной. — Это нормально, что у меня не получается успокоиться? — Ты боишься углубляться в собственную проблему? — спрашивая это, Намджун-ши спешно что-то зафиксировал в блокнот. — Не в этом дело… — машинально пожал плечами я. — Мне кажется, что этот разговор будет последним. Как думаешь, такое возможно? — Если только ты не захочешь потом со мной общаться, хён, — улыбнулся «психотерапевт». — Тогда тебе придется выкинуть всю мою коллекцию Qee Bears и серию KAWS, которую так долго собирал. — Опять ты со своими игрушками, — пробурчал я, при этом вспомнив, как совсем недавно заметил одну из маленьких фигурок в своей комнате на книжной полке. — С чего ты взял, что этот разговор будет последним? — спросил мужчина, подавив смешок из-за моего очередного стариковского бурчания. — Просто чувствую, что так оно и будет, — вновь пожав плечами, я почесал затылок и неуверенно посмотрел на настенные часы. Их стрелки подозрительно замерли, но тиканье продолжало наполнять комнату своим отмеренным ритмом. — Как бы тебе того ни хотелось, а разговор этот явно не будет последним, — вставая с кресла, Намджун-ши прошел к дивану и присел рядом со мной. — Раз уж ты так волнуешься, давай попробуем провести небольшую релаксирующую процедуру, чтобы ничего тебя не тревожило? Я безнадежно выдохнул и кивнул головой, просто собираясь расслабиться и наконец-то позволить себе провести спокойный день без всяких эксцессов. Мужчина достал из кармана потускневшую цепочку с плоским медальоном и начал потихоньку его раскачивать из стороны в сторону, как некий маятник. Скептически взглянув на своего невольного врача, я фыркнул, но все же сфокусировал внимание на предмете, вслушиваясь в слова Намджун-ши: — Смотри внимательно на медальон, — слегка понизил голос он. — Ты хочешь успокоиться и идти вперёд с поднятой головой, так? — Да. — Хочешь избавиться от гнёта и обрести свободу? — Да… — Тогда прислушайся к тиканью часов, и когда твои веки потяжелеют, ты почувствуешь, что проваливаешься в сон, — голос казался глухим, с каждым словом он звучал всё тише и тише. Глаза непроизвольно закрывались, а в голове стало совсем пусто. Ни одна мысль не могла потревожить меня, что успокаивало даже больше, нежели знакомый голос. — Как только я сосчитаю до трёх, ты проснёшься и с новым взглядом на жизнь продолжишь свой путь вперёд. Без всякого страха, доверяя близким и будучи уверенным в своих силах. Главное помни, что рядом с тобой всегда есть люди, что готовы поддержать тебя… Теперь я сосчитаю до трёх: Раз… Два… Три…