***
«Думаешь, у тебя получится завести меня? Думаешь, твои окровавленные костяшки на пальцах и ссадины на моих изворотливых локтях значат что-либо для меня? Мое тело давно укуталось бесчисленными количествами старых укусов, а тебе все равно. Твоя любовь давно покрылась пылью».
***
Сегодня мои руки предательски подвели меня, когда я наставил на твое изуродованное ранами лицо пистолет сорок пятого калибра. Я даже не знаю, с какой скоростью достал его из заднего кармана потрепанных брюк, но ты, увидев оружие, лишь хмыкнул, даже не одарив меня взглядом. Хоть каким-то. Хотя бы презрительным, отчужденным или же полным равнодушия, но ничего не было. Мне так омерзительно хотелось ударить тебя пушкой, что от невероятно дикого желания я пустил две пули в потолок, чтобы в порыве страшной ярости не выстрелить в тебя, моего совершенного заключенного, с которым я не был готов прощаться когда-либо. Спустя несколько минут я будто протрезвел от двух бутылок сладко-горькой водки, которую я ненавижу и использую только для того, чтобы обезвредить порезы на твоем лишенном изъянов пропорциональном лице. Во время таких процедур ты только рвано шипишь, будто разъяренный раненый ягуар, которого пристрелил охотник, а зверь все еще не может смириться с повреждением, что от злости и бешенства ломает себе хребет. Ты не был ранен (относительно) не ломал себе позвоночник, но лучше бы сделал это, сделал хоть что-нибудь, потому что мое чертово терпение подходит к концу, оно изживает себя, как никому не нужная кофемашина, механизмы которой скрипят и отказываются работать. Мое терпение имеет границы, оно эфемерно, быстротечно и никогда не выливается во что-то ужасное с примесью крови. Кроме этого случая, потому что его глаза горят как сумасшедшие, они будто желают мне долгой и болезненной смерти, желают мести и справедливости. Но какая, к черту, справедливость, когда солнце уже зашло? Закатные лучи все это время пробирались сквозь тернистые заросли колющейся акации, запах которой сводил с ума жителей этого города раз в год или даже чаще. По моему лицу, вниз, к сухим губам и суровому подбородку, подбирались горячие слезы, катящиеся из моих опухших черных глаз. И будто в один миг все вселенские тягости и беды свалились на мои стыдливо опущенные плечи неподъемным свинцом. Мой заключенный наблюдал за моими внутренними противостояниями, закинув голову повыше и усмехаясь самому себе под нос. Видимо, сегодня у него хорошее настроение, подумал я, яростно вытирая соленые дорожки слез.