***
Она была молчаливой тем вечером. Даже попытка Люка съесть альдераанские спагетти, казалось, не слишком ее развеселила (хотя Энакин предположил, что возможно это было отчасти потому, что она уже заранее представляла себе, сколько уборки это потребует!). Падме по-прежнему оставалась неразговорчивой, когда они легли в постель, и он положил ладонь на ее пока еще плоский живот, отчасти желая, чтобы ребенок был больше, чтобы его можно было увидеть, прикоснуться к нему. Чтобы он мог убедиться, что с ним все в порядке, так же как это можно было сделать с Люком. Следующим утром она ушла чуть свет. Снова неотложные дела, и та ли это женщина, которая несколько дней назад задумывалась о том, не следует ли ей сложить с себя полномочия? Это вызывало у него улыбку. Однако же Люк внезапно решил проявить скрывающуюся в нем склонность к театральным жестам. Оставалось девять дней до начала его занятий в новой школе, и его сын начал хандрить. Он валялся на диване, кидая на Энакина гневные взгляды. А в оставшееся время пытался убедить Энакина, что школа в любом случае бесполезна, потому что Люк хотел быть пилотом, а этому его может научить и Энакин. Потом следовал следующий приступ хандры, а затем Люк принимался рассуждать, что ему нужно пойти в школу на Набу, потому что там он мог сразу специализироваться в пилотировании и следовать этой карьере. А затем он снова начинал дуться. Звезды, Энакин уже начинал испытывать желание, чтобы Люк никогда даже не слышал слова «пилот». К обеду он сдался и повел сына навестить Падме, потому что слова — это ее стихия, а Энакин уже исчерпал все способы сказать нет. Ну… почти все. Люку было трудно отказать. Особенно когда Энакину была по-своему близка логика мальчика. Тем не менее все его планы вылетели в трубу после разговора с дроидом-секретарем. — Как это ее нет? — ошарашенно спросил он. — Сенатор Амидала улетела сегодня утром на Мандалор с дипломатической миссией, — учтиво ответил дроид. Мандалор?! Она улетела на Мандалор. С их ребенком? Он был абсолютно уверен, что ей следовало сначала обсудить это с ним. По крайней мере упомянуть об этом. — Если бы я был пилотом, я бы мог отвезти нас на Мандалор, — прервал Люк затянувшуюся тишину, вежливо улыбнувшись дроиду. Энакин сделал предупреждающий жест рукой, значение которого его сын, кажется, (к счастью) правильно понял и больше не произнес ни слова.***
К моменту ее возвращения на следующий день он был в полной ярости. — Где ты была? — спросил он, когда она спускалась по посадочному трапу. Позади нее стояла немного смущенная Асока, уставившись в небо, как будто это могло сделать ее менее заметной. — Я навещала подругу… — Кого? Падме повернулась к нему. — Я встречалась с Миной Бонтери. С кем? Должно быть, на его лице отразилось полное непонимание того, о ком она говорит. Падме закатила глаза и что-то тихо пробормотала себе под нос, направившись к зданию Сената. — Учитель… — Тебя ищет Оби Ван, — сказал Энакин, не глядя на Асоку. — Когда он сказал, что тебе нужно учиться у сенатора Амидалы, он не это имел в виду. Его голос прозвучал резче, чем он хотел, и на секунду она чуть сжалась, настороженно глядя на него своими широко распахнутыми голубыми глазами. Но затем ее лицо приняло жесткое выражение, и она прошествовала мимо него, всем своим видом так искусно выражая свое недовольство, что почти могла бы заставить Энакина гордиться ею, не будь ее недовольство направлено именно на него. — Люк дома? — спросила Падме, когда он нагнал ее несколькими быстрыми шагами. — Ага, теперь тебя волнует, где наш сын… — Не смей этого говорить, — резко перебила его она, развернувшись. Ее карие глаза светились от ярости на ее бледном лице. — Я ездила, чтобы попытаться заключить мир с сепаратистами. И, кажется, я нашла способ. Окончательное решение, чтобы нашему сыну не пришлось расти во время войны. Снова. Так что даже не начинай, Энакин. И с этими словами она в бешенстве умчалась, оставив его изумленно глядеть ей вслед.***
Он не пошел внутрь за ней. Вряд ли это было бы разумно. Побыв там еще достаточно времени для того, чтобы увидеть ее с канцлером, он, наконец, ушел и сел в спидер, чтобы забрать домой Люка. Встреча с сепаратистами? Давняя подруга? Остановить войну? Он не знал, была ли его жена попросту не в себе или же действительно обладала достаточной силой для того, чтобы считать себя способной совершить все то, о чем говорила. В храме Люк наблюдал за юнглингами, которые, сконцентрировавшись, поднимали в воздух предметы. Каждый ребенок, младше Люка, в тренировочных одеждах джедаев, сосредоточенно хмурился, глядя перед собой. Люк, замерев, завороженно следил за ними. — Асока сказала, что Падме встречалась с сепаратистами, — тихо заметил Оби Ван, подойдя к Энакину. Он сложил руки на груди, наблюдая за юнглингами. — Она действительно представляет собой силу, с которой нужно считаться. — Она беременна, — угрюмо ответил Энакин. Он почувствовал удивление в Силе. — Беременна им? — Оби Ван кивнул головой на Люка. — Я… Срок еще небольшой. Мы пока не знаем. Но… По времени как-то не совпадает. — Энакин пожал плечами. — Она даже не сказала мне, куда едет. — Он посмотрел на Люка, который, счастливо улыбаясь, не сводил глаз с класса. — Мы сумасшедшие, — решил он. — Заводить сейчас ребенка. Еще одного. У нас не слишком хорошо получилось с Люком в первый раз. Или в этот раз, — добавил он задумчиво. Оби Ван вздохнул. — Боюсь, что я вряд ли могу тебе что-то с этим посоветовать. — Ты не можешь ничего посоветовать, — пробормотал Энакин. — Она слишком рискует, — воскликнул он через несколько секунд. — Я не… их будет трое. Каким образом можно постоянно защищать сразу троих? — Возможно, тебе следует довериться Падме. Тогда каждому из вас придется оберегать только одного. — Моя жена только что ездила на встречу с сепаратистами без охраны… — Но с Асокой. — Всего лишь с падаваном, — отклонил его возражение Энакин. — Да, она талантлива, и однажды станет прекрасным рыцарем, но все равно. Всего лишь с ней одной. Оби Ван смерил его тем взглядом, который обычно намекал, что Энакину недостает каких-то нужных качеств, и звезды, он уже и забыл, как он ненавидел эту его манеру. Это заставило его сжать челюсти и заблокировать все эмоции, чтобы не помешать занятиям юнглингов. — Люк, — позвал он напряженным тоном. — Пошли. Люк неохотно поднялся на ноги и поплелся к нему, по-прежнему почти не отрывая взгляда от тренирующихся юнглингов. — Падме очень способная… — Не женат — не говори, — резко перебил его Энакин. — Пойдем, Люк.***
Энакин не часто ходил пешком через весь квартал, но ему показалось разумным немного отсрочить возвращение домой. К тому же стояла по-настоящему хорошая погода для Корусанта. Он заметил вечерней толпе пару цереанцев и ребенка-родианца, убежавшего вперед от матери. Над их головами беззвучно транслировались последние новости и реклама разнообразных товаров в местном торговом центре. Энакин готов был поспорить, что несколькими уровнями ниже никто не удосужился заняться рекламой товаров для местных обитателей. Ему всегда казалось очень странным, что если найти разрыв в пешеходной дорожке или спрыгнуть вниз с эстакады, то можно оказаться в совершенно ином мире, гораздо бедней и ужасней этого. Интересно, понял ли уже это Люк. — Смотри, — воскликнул Люк, указывая на лэндспидер класса RGC, и да, очевидно, ничего об этом не подозревая. — Вон тот деваронец младше меня, и он управляет спидером. — Это она, — поправил Энакин, вглядываясь в дорожные ряды. Проходящая мимо женщина попыталась спрятать улыбку, вероятно, услышав жалобу Люка. Энакин поморщился и глянул вниз на своего сына, который шел, едва не спотыкаясь, потому что почти не сводил глаз с потока транспорта. Где-то в этой белокурой голове и за этими невинными голубыми глазами скрывался он сам из будущего. Он пытался не придавать этому значения. Это все, что в их силах, предупредил Йода. Они соблюдали все меры предосторожности, и теперь Люка регулярно осматривали члены совета, чтобы убедиться, что никто не захватил контроль над его сознанием, но даже сам Йода признал, что в жизни не сталкивался ни с чем подобным. Хотелось бы знать, как бы он поступил в том будущем. Возможно, разрешил бы мальчику летать, чтобы он мог бежать, если понадобится. Сама мысль об этом была ему ненавистна. Ему хотелось, чтобы Люк был защищен и в полной безопасности, и чтобы ему никогда в жизни не пришлось беспокоиться о планировании побега. Он рассеянно провел рукой по его все еще по-детски мягким волосам, а затем обнял Люка за плечи и присел перед ним так, чтобы их головы оказались на одном уровне. — Как только тебе исполнится тринадцать, — твердо сказал он. — Тогда мы сможем подумать над тем, чтобы ты начал учиться летать, не нарушая при этом законов. И то, если я воспользуюсь всеми существующими лазейками. В тринадцать. Я обещаю. Люк глянул на него и фыркнул. — Но это целая вечность, — недовольно простонал он. — Спорим, что тебе было не тринадцать. Да. — Миры внешнего кольца не так строго относятся к соблюдению законов, — сказал он с ухмылкой. — Может быть, нам удастся выбраться туда пару раз, как закончится война. Люк задумчиво наклонил голову, но Энакин не был уверен, что именно эти его слова заинтересовали мальчика. — Ты вырос на Татуине? — медленно спросил Люк. Сила, как ему не хотелось сейчас об этом говорить. — Ты же знаешь, что я какое-то время там жил, — ответил он, пытаясь уклониться от прямого ответа. Он встал и слегка подтолкнул мальчика в спину, чтобы напомнить, что им пора идти. — Там нет законов насчет пилотирования, — намекнул Люк. Если бы речь шла о другой планете, это заставило бы его улыбнуться. — Мы туда не вернемся, — твердо сказал он. — Но… — Люк, — начал было Энакин, глядя вниз на своего развитого не по годам отпрыска, как вдруг что-то заставило задрожать весь квартал. Освещение неожиданно погасло, и он машинально прижал к себе Люка, взяв в руку световой меч. Вокруг были слышны испуганные возгласы и ощущалась растущая паника. По всему кварталу нескончаемой волной гасли огни, и даже за его пределами все погрузилось в темноту. Воздушное движение, регулируемое автонавигацией, внезапно лишилось согласованности, и свет, исходящий от транспортных средств, оставался единственный источником освещения. Энакин настороженно активировал свой меч, скорее чтобы осветить пространство вокруг, чем готовясь с кем-нибудь сразиться. Люк оглядывался по сторонам, но Энакин не почувствовал, чтобы от него исходило чувство тревоги или страха. Этим он в мать, решил Энакин. — Джедай! — воскликнул кто-то в толпе с надеждой. — Что там? — спросил еще кто-то. Энакин мог лишь покачать головой в ответ, не сводя глаз с транспортного потока. Пилоты на Корусканте не отличались особым терпением, и если один из них выбивался из своей полосы, сразу же возникал риск полного хаоса. Внизу дела обстоят еще хуже, понял он, глянув туда с эстакады, на которой стояли они с Люком. Раздался крик и вслед за ним звук взрыва, совсем рядом. Вспышка озарила весь квартал и резкая смена освещения заставила слезиться глаза Энакина. — Идите внутрь, — посоветовал он, хватая Люка за плечо и направляя мальчика вперед. — Воздушные линии могут быть сейчас опасны. — Что происходит? — спросил кто-то из толпы. — Нападение, — предположил кто-то еще. — Война. Сепаратисты. Они добрались и до нас. Вот вам и планы Падме о заключении мира.***
Его жена была в гневе. Когда Энакин вошел в кабинет канцлера, она стояла посредине, о чем-то горячо споря. Канцлер выглядел слегка ошеломлённым, и при появлении Энакина на лице его появилось искреннее облегчение. — Сенатор Амидала, — заметил канцлер таким тоном, по которому было понятно, что он уже не в первый раз пытается остановить ее тираду. — Я понимаю, что вы разочарованы, но это нападение определенно доказывает, что сепаратисты не были столь честны, как вам хотелось бы верить. Их предложение о заключении мира… — Было абсолютно искренним. Я была там с Миной. Они чувствуют себя настолько же загнанными в угол этой войной, как и мы, — преребила его она, и Энакин был поражен тем, как громко звучал ее голос. — Это заговор. Кто-то хочет провалить мирные переговоры. Канцлер оглянулся на Люка. — Я очень надеюсь, что никто из вас не пострадал, — сказал он заботливым тоном. Падме озадаченно моргнула и обернулась. Она тотчас переменилась в лице и протянула руку к Люку. Их сын сразу же подошел ближе и прижался к ней, внезапно помрачнев, что никак не вязалось с тем, что он продолжал заявлять, что может передвигаться в темноте без всяких ориентиров. Если Энакин был хотя бы наполовину столь же плох, как Люк, то он должен Оби Вану бутылку кореллианского бренди. Большую такую бутылку. — Ты в порядке? — спросила Люка Падме, погладив мальчика по щеке. Их сын искренне кивнул. — Весь свет погас, — медленно произнес он, поочередно оглядывая взрослых. — Папа привел нас обратно сюда, — добавил он с гордой улыбкой и, звезды, было неловко, что такая похвала заставила Энакина чуть ли не задохнуться от радости, что сын им так гордится. — Электроэнергия отключилась на всем видимом расстоянии. Мы шли пешком от самого Храма Джедаев, — пояснил Энакин. — Наш главный электрогенератор был взорван, — печально заметил канцлер. — Мы переключаемся на запасные генераторы, но он один снабжал энергией семь районов. Нам поступают донесения о пострадавших и о новых взрывах. — Еще бомбы? — спросил Энакин. — Аварии, — ответила Падме, прижимая к себе Люка. — Спидеры, сошедшие с курса, грабежи на нижних уровнях. Возникли мелкие беспорядки. Беспорядки? Это шокировало его, хотя он и понятия не имел, почему. Разрыв между богатством и нищетой на Корусанте всегда был огромным, мягко говоря. — С этим разбираются, насколько это возможно в данных обстоятельствах, — сказал канцлер, тяжело опускаясь в кресло, стоящее позади его письменного стола. Он окинул пристальным взглядом лежащий внизу темный город, и внимание Энакина привлекли несколько случайных вспышек, вызванных стрельбой. — Я надеялся, Падме, я искренне надеялся. Если кому-то и могло удаться уговорить сепаратистов на мирные переговоры, то только вам. Но я боюсь, что все зашло слишком далеко. Падме смотрела в окно, не глядя на канцлера, и в этот момент Энакин почти был готов отдать Арту, лишь бы узнать, о чем она думает. Все казалось странно шатким и неопределенным в отношениях между ними, он все еще злился, но и она злилась, и он чувствовал, что никто из них не готов уступить. Когда он огляделся вокруг, он заметил, что канцлер задумчиво наблюдает за ним. Поймав на себе взгляд Энакина, он зашевелился и вздохнул. — Уже поздно, — сказал канцлер. — Мы вновь созовем заседание завтра. Вам следует немного поспать. Всем вам. — Он кивнул Энакину: — Я полагаю, ты сможешь справиться с аэроспидером даже в этом хаосе и доставишь сенатора домой. Люк тут же оживился, и Энакин не смог сдержать стон.***
— Может, поговорим? — спросил Энакин, когда Падме вышла из комнаты Люка. Поездка домой прошла в неловкой тишине после того, как Энакин в конце концов прикрикнул на Люка, чтобы тот прекратил свои нескончаемые просьбы сесть за панель управления, и весь остаток дороги домой Падме бросала на него гневные взгляды, в то время как Люк неотрывно смотрел наружу, больше не разу не взглянув на Энакина. Им повезло, что их квартира была неподалеку, но Энакину потребовалось сосредоточить все свое внимание на управлении, чтобы без аварий долететь до дома. К счастью, уже заработали некоторые резервные генераторы, так что движение было не настолько ужасным, как в то время, когда они с Люком шли к зданию Сената. Падме сложила руки на груди. — О твоей вспыльчивости? — О том, как ты уехала и… — Да ладно, будто бы ты сам не поступил бы точно так же, — воскликнула она, опустив руки и устремившись мимо него. Энакин пошел следом, нажимая на кнопки на панели, закрывающие все двери, чтобы Люк не смог услышать надвигающийся скандал. — Не я же беременный, — заметил он. — Это и мой ребенок тоже, — добавил он, указывая на ее живот. — Я имею право решать… — Я тебе не конвейер по производству твоих детей, — почти прорычала она в ответ (действительно прорычала!). Он изумленно уставился на нее, совершенно сбитый с толку, в то время как она кивнула сама себе и направилась в комнату, где они обычно размещали гостей. — Не надо переводить стрелки на другое, — сказал он, едва придя в себя. — Ты могла бы по крайней мере предупредить меня… — Чтобы ты смог мне помешать? — спросила она, и он замер, увидев, как она достает постельные принадлежности из какого-то шкафчика, о существовании которого он даже не подозревал. — Ты бы так и сделал, разве нет? — Я бы отправился с тобой, — пробормотал он, глядя как она кидает постельное белье на широкий диван. Он начал догадываться, что сейчас произойдет. — А Люк? — Если это было небезопасно для Люка, то вероятно, это было небезопасно и для ребенка, — заметил он, как ему казалось, успокаивающим тоном. — Так значит теперь я плохая мать? — Я… — он посмотрел в окно, уверенный, что должен быть какой-то способ одержать победу в этом споре. В этом он был почти так же сильно уверен, как и в том, что она ведет себя крайне неразумно. Споры с ней временами сводили его с ума. В конце концов, выигрывать споры — это ее проклятая работа. — Вот, — сказала она, закончив расстилать постель на диване. — Сегодня будешь спать здесь. — Почему это? — ядовито поинтересовался он. — Ты с утра опять собираешься куда-то улизнуть? — Это совсем не трудно, — ответила она тем же ехидным тоном. — В данный момент у тебя нет совершенно никаких занятий, чтобы вставать рано утром. И с этим прощальным выпадом она захлопнула дверь. Несколько секунд он растерянно смотрел на постель, затем выругался и бросился прочь из дома.***
К восходу солнца он был в нижних уровнях, наблюдая по меньшей мере за двадцать вторым арестом за ночь. Он уже посетил разрушенную электростанцию и стал свидетелем массовых расправ. Пятеро охотников за головами решили извлечь свою выгоду из событий этой ночи, и местные обитатели сразу же с отвращением донесли на них. Но на нижних уровнях было тяжелее навести порядок; с отчаявшимися людьми всегда трудней справиться, Энакин по собственному опыту знал, каково это — чувствовать, что твое положение настолько безнадежно, что ты готов ухватиться за любую возможность, и плевать на последствия. Там были те, на кого он намеренно не стал обращать внимания, но некоторых необходимо было арестовать и заставить остыть, пока они не начали подстрекать остальных. Ночь была долгой и мерзкой. И стала казаться еще хуже после того, как он вернулся домой и увидел, что Падме уже ушла, а за Люком, увлеченным какой-то гоночной голоигрой, присматривает капитан Тайфо. — Это был единственный способ его отвлечь, — пробормотал капитан, когда увидел стоящего в дверях Энакина. — Сенатор ушла рано утром. Ну конечно же. — У тебя все нормально? — спросил Энакин Люка. Его сын кивнул, но его взгляд оставался прикованным к игре, и он всем телом завалился налево, чтобы сделать очередной поворот. — Мне надо поспать, — проворчал Энакин. Капитан Тайфо ничего не ответил, но кивнул, словно ожидая этих слов. — Грегор? — позвал Энакин, открывая дверь, которая вела в спальню. Он сделал паузу, пока не получил в ответ вопросительный взгляд. — Спасибо тебе, — поблагодарил он его, кивая на Люка. На обычно серьезном лице мужчины появилась улыбка. — Пока еще рано меня благодарить, — предупредил он. — Возможно, я заменил одно нездоровое увлечение на другое. Энакин слабо улыбнулся в ответ.***
К своему удивлению, он чувствовал себя настолько усталым, что проспал почти весь день. На заданиях он обычно мог дольше обходиться без сна, но почему-то ссоры с Падме и беспокойство о ней изматывали его больше всего остального. Он заказал еду, подавив небольшой внутренний протест из-за того, сколько придется за нее заплатить. Игра, к которой Тайфо приобщил Люка, оказалась достаточно интересной, чтобы сразиться пару раз с сыном. Люк выиграл в первой игре, тут же зазнавшись из-за этого, но стоически принял проигрыш в следующих трех. В какой-то момент он даже забрался к Энакину на колени и попросил показать, как сделать «бочку». Энакин обнаружил, что вопреки всему ему нравится, как проходит этот вечер. Люк сидел у него на коленях, они вместе держали консоль, и Энакин время от времени двигал еду поближе, используя для этого Силу, хотя такое ее применение не нашло бы одобрения ни у одного из магистров Ордена. Однажды, подумал он, едва не свалившись на пол вместе с Люком из-за крутого виража, однажды они с Люком смогут сделать это по-настоящему. Когда-нибудь он и его выросший сын полетят вместе. Он удивился, поняв, что какая-то его часть не может дождаться этого момента. По чистой случайности он отключил голоигру как раз перед тем, как начали транслировать выступление Падме. Сила работала в его пользу, и Люк взвизгнул от восторга и удивления, увидев свою мать в выпуске новостей. — …Текла живет в одном из тех районов, которые из-за войны почти лишены электричества и воды. Теперь ее дети могут помыться только раз в две недели, и у них нет света, чтобы читать или учиться вечерами. Энакин замер, а затем сел, снова посадив Люка себе на колени. Он знал Теклу, она была одной из помощниц Падме и отличалась неизменной жизнерадостностью и присутствием духа, и иногда она связывалась с ним, если Падме задерживалась допоздна или злилась на него. Но он ничего об этом не знал. Даже не почувствовал, что у нее какие-то трудности. И он не мог понять, было ли это потому, что он оставался настолько поглощенным своими собственными проблемами, или же потому, что сама она считала свои неурядицы лишь неотъемлемой частью жизни. — Республика всегда обеспечивала основные нужды населения, — продолжала Падме на экране, — но теперь есть те, кто предпочитает пустить эти деньги на войну, не задумываясь о том, как должен выживать народ. Ведь если не ради Теклы и ее детей, то ради кого мы сражаемся? Энакин положил подбородок на макушку Люка, не сводя глаз с жены. Даже странно, что он никогда не забывал о том, как тяжело сражаться на передовой, но ни разу не думал о тех проблемах, о которых она сейчас рассказывала. О людях, терпящих лишения ради финансирования войны, людях, оставленных беспомощными и беззащитными только для того, чтобы можно было производить больше клонов. — Ради моего народа, вашего народа. Всех наших народов. Эта война призвана избавить их от страданий, а не усугублять их. Я поддерживаю наших храбрых солдат, будь они из клонов или из любой из тысяч лояльных Республике систем. Но если мы продолжим разорять наш народ, то Дуку победит нас не на поле битвы, а в наших собственных домах. Поэтому наш с вами долг и прямая обязанность — сохранить жизни окружающих нас, отклонив этот законопроект. Звезды, он еще никогда не испытывал такой гордости за нее. Она стояла там, с таким решительным выражением на лице, и ему пришло в голову, что обычно эти громкие речи произносил сенатор Органа. Одним звездам известно, почему теперь это делала Падме, но… Сила, как же великолепно это у нее получалось. — Маме нужна помощь, чтобы отклонить законопроект? — спросил Люк, немного неуверенно подбирая слова. — Я думаю, она и сама отлично справляется, — мягко сказал Энакин. — Она… Сенат хочет потратить деньги на производство клонов для войны. Они должны принять законопроект, это означает, что им необходимо согласовать это решение. Он был почти уверен, что это так работает. Отвращение, которое Оби Ван испытывал к политике, не очень помогало разобраться во всех этих вещах. — И это отнимает деньги у людей? — медленно спросил Люк. — Мм… — Это глупо, — решил Люк. — Каждый должен иметь возможность принимать ванну, когда захочет. Вода… вода — это все. Слова истинного сына пустыни.***
Когда Падме наконец вернулась, она была явно измучена, но похоже, это не мешало ей приготовиться ко второму раунду. (Или третьему раунду? Звезды, дело плохо, если он уже потерял счет их ссорам!) — Мы тебя видели, — объявил Люк, одетый в пижаму и выглядевший обманчиво невинно. — По головиду. Казалось, эти слова лишили ее всякого желания продолжать ссору. Падме растерянно моргнула и повернула голову в сторону Люка, а затем улыбнулась в ответ на его гордый взгляд и, надо же, Энакин был безмерно рад, что он не единственный, кто так реагирует, когда Люк ими доволен. — Видели? — переспросила она, и он был поражен, увидев, как ярко блестели ее глаза. «Когда она в последний раз по-настоящему высыпалась?» — задал он себе вопрос. — Ты была права, — ответил он, и она ошеломленно посмотрела на него. — Не тогда, когда не сказала мне, куда ты едешь, но… ведь в этом и заключаются скрытые издержки, не так ли? Страдания, о которых никто не думает на войне. Никто, за исключением тебя, судя по всему. Она неподвижно стояла, глядя на него, как на ожившее сновидение, и это заставило его сердце сжаться от боли. Медленно и осторожно, словно она настолько хрупкая, что может сломаться от неловкого прикосновения, он прижал ее к себе и почувствовал, как она почти рухнула в его объятья. — Тебе нужно поспать, — пробормотал он ей. — Как следует выспаться. Она без возражений кивнула.***
— Мину убили, — тихо сказала она, когда они лежали в темноте. Потребовалось несколько мгновений, чтобы осознать смысл ее слов, и Энакин вздрогнул перед тем, как потянуться к ней. — Ты даже не знаешь, кто она для меня, — сказала Падме, сопротивляясь. — Твоя наставница, — тихо ответил Энакин. — Я… раньше это имя мне не о чем не говорило, но я вспомнил… это был один из наших давних споров о сепаратистах. Ты говорила, что у них есть некоторые убедительные доводы и рассказала о ней. Очевидно, он смог подобрать правильные слова. Она немного смягчилась и позволила ему придвинуться к ней. Его непрошеная рука коснулась ее живота, внутри которого рос их ребенок. Он провел большим пальцем по ее коже, на мгновение погрузившись в свои мысли. — Тебе… тебе было приятно снова ее повидать? Даже если потом… — Это все осложнило, — медленно ответила она. — Эта встреча с ней и разговор… иногда легче думать, что мы сражаемся в войне, в которой добро борется со злом. джедаи против ситхов. Но… они думают, что мы коррумпированы. И чем больше я узнаю о банковских кланах и о фабриках клонов… Я боюсь, что мы оказались в заложниках ситуации. Я боюсь… что, если Сенат действительно коррумпирован? Что, если в этой войне нет правой стороны? Он не знал, что на это ответить. Война в роли рыцаря джедай была простой. Джедаи против ситхов. Не было никаких промежуточных оттенков. Покинув Орден, он взглянул на все другими глазами… — Думаешь, все было бы настолько же плохо, если бы в войне не были замешаны форсюзеры? Она помолчала, задумавшись. — Может быть, и нет, — наконец признала она. — Но я знаю мораль ситхов. Я отказываюсь верить, что они хоть в чем-то поступают правильно. Может быть, это единственное, что порой дает мне надежду, что мы действительно на верной стороне. И будущее Люка… — она замолчала, и Энакин нахмурился. — Империя, — прошептал он. — У нас есть Сенат, так же как и у сепаратистов, — сказала она. — Как мы могли перейти от демократии к диктатуре, с обеих сторон? С обеих сторон? Ему не приходило в голову, что Галактический Сенат может превратиться в Империю, о которой Люк когда-то говорил с таким страхом. — Я хочу… Больше всего мне бы хотелось, чтобы наши дети были в безопасности, — сказала она, и ее голос дрогнул. — Но… что, если наша попытка убежать от этого и спрятаться приведет к тому, что мы окажемся в будущем Люка? В галактике, где мы не сможем защитить наших детей? На языке у него вертелось обещание того, что ничто не сможет помешать ему их защитить. Только что-то все же помешало ему это сделать. Что-то заставило его потерпеть полный крах. — Я думаю… может быть… нам необходимо начать бороться сейчас, — продолжала она, и он почувствовал ее слезы. — Пойти сейчас на этот риск. В противном случае мы всю жизнь проведем в бегах с нашими детьми и… Я не хочу для них такой жизни. Он уставился в окно над ее головой. Экраны безопасности были включены, поэтому снаружи не было видно ничего, кроме темноты, что показалось ему до абсурда подходящим моменту. — Ты считаешь, мне нужно вернуться, — заметил он. — Я думаю, ты сам должен решить. Он погладил ее живот. Она должна родить приблизительно через два месяца после дня рождения Люка. Может, это и не тот близнец, которого они потеряли. Она только на шестой неделе. Полным-полно времени до родов. Но Люк… — Я хочу вернуться, — признался он. — Я… теперь все по-другому. Я по-другому смотрю на жизнь, и я думаю, что это пошло бы на пользу военным действиям. Но… Люк… его уже достаточно раз бросали одного. «И ты, — хотелось ему добавить. — В таком уязвимом положении и такая подходящая мишень». — Я останусь здесь, — пообещала она. — И ты можешь сам выбирать, куда и когда тебе уезжать. К тому же есть голонет. С ним все было в порядке, когда ты улетал на Джеонозис. — За исключением отказа признавать меня на голограмме и случившегося с ним приступа паники, — вспылил Энакин. — У него все равно случился бы «приступ», с тобой или без тебя, — резко возразила Падме. — Он сильнее, чем мы думаем. Проблема заключалась не в этом. Проблема была в том, что Энакин не хотел, чтобы его восьмилетний сын чувствовал необходимость быть сильным. — Я подумаю об этом, — пробормотал он. — Тебе надо поспать. Ты сейчас спишь за двоих. — Это не так происходит, — вздохнула она. — Сделай мне одолжение.