***
Выйдя наружу, они поняли, что приземлились на какой-то планете, что было необъяснимо, учитывая, что непонятный объект, внутрь которого они залетели, явно ничем планету не напоминал. Все вокруг было покрыто буйной зеленой растительностью, и в воздухе парили огромные скалы, похожие на рваные облака в холодном голубом небе. — Это ты Избранный? Энакин вздрогнул, обернувшись. На него смотрела какая-то женщина, вся в зеленом и в золотом. Она выглядела почти… призрачной, а ее голос отдавался эхом, словно Энакин слышал в его одновременно и у себя в голове и снаружи. — Ну, здравствуйте, — сказал Оби-Ван, и Энакин почти закатил глаза, потому что она — не Вентресс, и Оби-Вану и правда надо уже перестать пытаться флиртовать со всеми подряд только затем, чтобы вывести их из себя и заставить делать ошибки. — Кто вы? — спросил Энакин, пытаясь перебить Оби-Вана. — Я — Дочь, — ответила женщина. — Ты — тот самый? — Какой «тот самый»? — спросил Энакин, шагнув вперед. — Это вы доставили нас сюда? — На это способен только он, — загадочно ответила она. — Я отведу вас к нему. С этими словами, женщина развернулась, и Энакин отметил, что ее зеленые волосы доходили ей почти до колен, и были такими густыми, что его жена действительно могла бы убить за такой объем. Сила, он больше никогда в жизни не станет спрашивать о предназначении всех этих флаконов в освежителе. Энакин с сомнением обернулся на Асоку и Оби-Вана, который поглаживал свою бороду с таким видом, словно понятия не имел, что делать, но хотел, чтобы остальным казалось, что у него есть какой-то план. — Думаю, нам надо пойти за ней, — предложила Асока не совсем уверенным тоном. Но поскольку она была по-настоящему храброй, на лице ее появилась ободряющая улыбка, и она живо зашагала вслед за женщиной. — Если она еще раз скажет «избранный»… — начал Энакин. — Ну да. Могу себе представить, какими катастрофическими последствиями ты можешь ей пригрозить, учитывая, что она, судя по всему, заставила нас всех потерять сознание и приземлиться на этой планете, намека на которую нет на одной карте, и где нас никто не сможет найти, — Оби-Ван улыбнулся так, словно жил только ради таких моментов. Вполне возможно. — Я могу угрожать ей тем, что оставлю тебя с твоим безграничным остроумием здесь, с ней, — пробурчал Энакин, направляясь вслед за Асокой и этой «дочерью».***
Путь к «нему» был неблизким. Когда небо потемнело, вся растительная жизнь увяла, как если бы с окончанием дня сменилось и время года. Они поднимались все выше и выше по узкой извилистой тропинке, идущей по краю утеса, откуда было хорошо видно все происходящее далеко внизу перемены. Но несмотря на резкую смену природных условий, из густой чащи не появилось ни одного живого существа. Было похоже, что ни одна форма жизни не могла выдержать постоянно меняющуюся атмосферу планеты. И всё же… всё же здесь чувствовалась невероятно могущественная Сила. Чистая и спокойная. Вся планета буквально лучилась ею, и Энакин не помнил, когда он в последний раз ощущал ее так… так мощно. Люк, когда он порой открывался Энакину, ощущался похоже, но их эмоции всегда заставляли эту связь дрожать и вибрировать, как если бы кто-то дергал за туго натянутую струну. Здесь же не было таких пределов. — К кому вы нас ведете? — спросил Энакин. Оби-Ван и Асока немного отстали, но позади всё так же слышался ровный голос Оби-Вана, когда тот разговаривал с падаваном, что-то ей советуя или ободряя. — К Отцу, — ответила Дочь, как если бы это было очевидным. — А кто вы такие? — спросил Оби-Ван, услышав их разговор. — Мы те, кто охраняет Силу, — ответила Дочь. — Мы — середина, начало и конец. Ну конечно же. Он обернулся посмотреть на реакцию Оби-Вана, когда внезапно него над головой что-то загромыхало, заставив его посмотреть вверх. Скала задрожала, и сверху с оглушительным грохотом посыпались камни, как обломки падающего космического корабля. Чуть ли не прямиком на Дочь. Он не успел ни о чем подумать. Используя Силу, он в мгновение ока переместился вперед, успев оттолкнуть и ее тоже. Сзади на него посыпались поднятые в воздух каменной лавиной земля и мелкий мусор, а обрушившиеся сверху на тропу валуны отрезали его от Асоки и Оби-Вана. Просто превосходно. Но стало еще хуже, когда Дочь сперва принялась негодовать из-за того, что он посмел дотронуться до нее, чтобы оттащить в сторону, а затем начала что-то бормотать насчет планов своего брата. И в довершение всего она решила уйти, велев ему оставаться на месте. — Энакин, ты там? — затрещал комлинк у него на руке. — Ага, — со вздохом ответил он. — Но наша подруга сбежала, — прокричал он в спину удаляющейся Дочери. — Возвращайтесь на корабль и постарайтесь отправить еще один сигнал бедствия, — раздраженно добавил он. — Я последую за ней и узнаю, есть ли какой-нибудь способ улететь с этого булыжника. — А если это ловушка? Что он от него ещё хочет? — Тогда мне лучше узнать об этом пораньше.***
С наступлением ночи предупреждение Дочери о том, насколько враждебна эта планета, подтвердилось в полной мере. Начавшаяся буря была свирепой, в небе то и дело сверкали молнии и грохотал гром. Растения рассыпались в пыль, как бы мгновенно завершив свой жизненный цикл, а ставшие похожими на скелеты деревья, вспыхивающие всякий раз, когда в них ударяла молния, отбрасывали жуткие тени по всему ландшафту. Посреди всего этого возвышался монастырь. Единственное видимое строение, которое не лежало в руинах и было неподвластно бушующей вокруг стихии. Чем-то оно неуловимо напоминало Храм Джедаев, несмотря на их абсолютно разную форму. Возможно, своим огромным размером, гораздо большим, чем на то была необходимость, словно чтобы вместить целую армию, хотя оно определенно было построено не с этой целью. Внутри был широкий проход, в конце которого сидел медитирующий мужчина. Пространство по обеим сторонам прохода заполняла вода, и узоры, высеченные по его краям, светились всё тем же почти грозовым сиянием. Оказавшись в убежище после шторма, Энакин окинул взглядом величественное помещение и направился вперед, готовясь к тому, что его там ждало. Дойдя до конца, он сделал то единственное, что казалось верным. Он сел на пол, скрестив ноги, у подножия трех ступенек, которые вели к загадочному мужчине, и стал ждать. Потребовалось некоторое время. Однако Энакин не чувствовал раздражения или разочарования, одно лишь любопытство. И когда мужчина открыл глаза, они были темны, как космос, но их радужка была того же синего цвета молнии, что и освещающий монастырь свет. — Добро пожаловать, друг мой, — произнес мужчина, и его голос так же отдавался эхом, как и голос Дочери. — Что вам от меня нужно? — медленно спросил Энакин. — Узнать правду о том, кем ты по-настоящему являешься. — Мужчина встал, пристально оглядев его. — Ту правду, которую ты, возможно, всегда знал. Которой ты должен верить, чтобы исполнить свое предназначение. Он слышал так много разных вариантов этой речи с тех самых пор, как покинул Татуин. Так много разных версий о предназначении избранного. О пророчестве. О равновесии. О своей судьбе. — Думаю, вы разочаруетесь, — пробормотал Энакин. — Я больше не джедай. Мужчина улыбнулся. — А почему это должно иметь значение? — с искренним любопытством спросил он. — Мы оба — гораздо большее, чем эти жалкие ярлыки, которые так и норовят на нас навесить в последнее время. Он властно взмахнул рукой, и к удивлению Энакина, его световой меч покинул свое место у него на поясе и поплыл в воздухе в указанном направлении. Энакин растерянно поднялся и замер в нерешительности, когда меч был активирован. — Джедаи и ситхи, — сказал мужчина, и его ладонь обхватила лезвие, не касаясь его. Затем он с улыбкой до него дотронулся. Энакин открыл было рот, чтобы выкрикнуть предупреждение, но крик застрял у него в горле. Мужчина держал лезвие меча в руке. Дотрагивался до него, изучая, без малейшего для себя вреда. Как такое возможно? — Я… как вы… — Полагаю, не многие сейчас о нас помнят, — задумчиво ответил мужчина. — Мои дети и я способны манипулировать Силой как никто другой. Поэтому нам пришлось удалиться от всего мирского и жить здесь отшельниками. Эти слова задели его за живое. Скольким из тех, с кем он сталкивался, казалось слишком удивительным или подозрительным то, на что он был способен? И Энакин понимал, что он пока еще не достиг того этапа, на котором его знания сравнялись бы с его силой. Достаточно взглянуть на то, что он смог сделать с Люком в его будущем. — Так это святилище? — спросил он. — И тюрьма, — печально ответил старик. — Как ты себе представляешь подобную боль: так сильно любить своих детей и знать при этом, что они могут в клочья разорвать саму нашу вселенную? — Лучше, чем вы думаете, — медленно ответил Энакин. — А, — старик глянул на него со слабой улыбкой. — Да. Твой сын. Путешественник во времени. Тот, кто все изменил. По спине Энакина пробежала холодная дрожь. Несмотря на то, что Люк был сейчас далеко, мускулы Энакина напряглись, и он внезапно насторожился, охваченный мучительной тревогой. — Сын избранного… — Избранный — это миф, — резко перебил Энакин. — Правда? Мне бы очень хотелось выяснить, так ли это.***
Когда наступило утро, Энакин оказался посреди площадки, которая выглядела как арена, выдолбленная на вершине скалы, с которой открывался вид на лежащую внизу долину. В холодном синем небе над головой все еще сияли звезды, как будто бы два состояния бытия слились воедино, лишь на одно это мгновение. Мужчина больше ни разу не упомянул о Люке, и Энакин не собирался поднимать эту тему. Вместо этого старик, похоже, решил выяснить, действительно ли Энакин был Избранным. Испытание. — Все меняется, — сказал старик. — Все так быстро меняется. Тьма строит заговоры и планы, а Свет… — старик обернулся на него. — Свет уже выбрал свою последнюю надежду. Энакин разглядывал окрестности, внезапно заметив два крошечных пятна далеко в небе. — Что вы об этом знаете? — спросил он. — О путешествиях во времени? — Что необходимо равновесие, — ответил старик со странной улыбкой. — Думаю, тебе станет понятнее после того, как ты поспишь. О чем это он? Энакин недоуменно моргнул. Он спал, хоть и недолго. А затем его внимание снова привлекли два крылатых создания, которые летели к ним, и знакомые люди, которых они несли в своих когтях. Асоку нес какой-то черный зверь, который издал хриплый рёв, звучавший как скрежет ногтей по грифельной доске, которую они использовали для расчета платежей когда-то на Татуине. Оби-Вана, приземлившегося на площадку на противоположной стороне от Энакина, держало в когтях другое четвероногое животное, бело-зеленое, и Энакин настороженно обернулся на старика. Что это было за существо? Его цвет подозрительно напоминал о Дочери, которая отсутствовала всю ночь. Оба существа крепко держали своих пленников за руки, удерживая Асоку и Оби-Вана словно в оковах. — Зачем… зачем вы это делаете? — спросил Энакин, переводя взгляд с одного на другого. — Я уже говорил. Испытание. Испытание. Энакин снова взглянул на своих друзей, и у него появилось нехорошее предчувствие. — Я не буду… — Будешь, — возразил старик. — Я приказал своим детям убить твоих друзей. Единственный вопрос — кого из них ты спасешь. Своего бывшего учителя или свою бывшую ученицу? Убить? Энакин с недоверием уставился на него, а затем обернулся и посмотрел сначала на Оби-Вана, а затем на Асоку. — Нет. Разве он мог выбрать? Он не станет выбирать. — Чувство вины, — спокойно ответил старик. — Оно тебе мешает. Избавься от него. Только Избранный сможет контролировать моих детей. Избавиться от чувства вины? Вины за то, что когда-то он был рабом и ничего не сделал, только наблюдал, пусть он и был всего лишь ребенком? Вины за то, что стал свободным и бросил свою мать, зная, что без него она не будет представлять такой же ценности? Вины за то, что он ничего не сделал, чтобы помочь Квай-Гон Джинну? Вины за свое несовершенство? За то, что он был слишком взрослым, слишком закостенелым, чтобы Совет его принял? За Падме? Люка? Его будущее? Что-то всколыхнулось у него внутри. В момент, когда Оби-Ван и Асока начали кричать, каждый умоляя спасти жизнь другого, спасаться самому, он почувствовал, как что-то в нем стало подниматься. Он больше не был джедаем. Ему больше не нужно было стыдиться своей любви к жене, своих проблем с их кодексом. А Люк… Люк так сильно изменил его взгляд на свое собственное прошлое. Он тогда был ребенком. В том же возрасте, что и Люк, и если бы кто-то забрал его сына от такой жизни, Энакин бы его каждый день на коленях благодарил. А его сын… он знал, что поступает с ним правильно. Показывая ему, каким бы он хотел видеть Люка, когда тот вырастет. Делая всё возможное, чтобы предотвратить то будущее. Это еще не было завершено. Он еще не до конца расстался со своими сомнениями или с ненавистью к себе, но он впервые подумал, что на все это, возможно, существует иная точка зрения. И он ощутил могущество. Лишь отчасти осознавая, что делает, он развел руки в стороны. Сила казалась почти видимой, почти осязаемой, когда он выпустил ее наружу. Существа пронзительно завопили и закричали, когда он поднял руки, заставив их оторваться от земли. Он почувствовал связь. Когда он открыл глаза, день превратился в ночь, и на небе засияли звезды. Он без труда заставил эти создания ослабить свою хватку и благополучно опустил своих друзей на землю. Затем он потянул. Он не чувствовал ни малейшего гнева. Ни любви. Ни ненависти. Ни печали, ни вины, ни ликования. Никаких человеческих эмоций. Лишь легкое любопытство насчет своих способностей. Он внезапно сделал резкий толчок, заставив существ с силой рухнуть на каменную ограду арены, выбивая кирпичи из стены под собой. И когда они снова попытались подобраться к Асоке и Оби-Вану, он принудил этих существ опуститься перед собой на колени. Они корчились и извивались, пока в конце концов, Дочь, в своем первоначальном обличии, не встала на колени рядом с мужчиной, который был так же тёмен, как она — светла. Оба тяжело дышали, как будто совершенно выбились из сил, и небо над их головами посветлело. Он, не веря своим глазам, смотрел на них, и к нему возвращалось его собственное сознание, одновременно с первыми проблесками света. Как он это сделал? Тем не менее… не похоже, будто он овладел какой-то древней мудростью. Скорее это ощущалось, как будто он… раскрылся и поверил в себя. Он просто знал, что делать, так же, как когда он ремонтировал двигатели или обращался со световым мечом. — А теперь, — объявил старик, — мы знаем, кто ты. Ты — Избранный.***
— Как ты? — спросил Оби-Ван у Энакина, сидящего на краю посадочного трапа их корабля. — Я не знаю, — честно ответил он. — Тот, кто это сделал, это был… это был не я, — признался он, глядя в глаза своему бывшему учителю. — Или же я не ощущал себя самим собой, когда это делал. Оби-Ван что-то задумчиво промычал и сел рядом с Энакином, окинув взглядом лежащую вокруг равнину. — Ты обладаешь огромной силой, — произнес он через некоторое время. — Всё это заключено в твоем разуме. Ну да. — Проще сказать, чем сделать. Они сидели, в тишине наблюдая за теплым солнцем и пускающими побеги и цветы растениями. Через несколько часов все опять погибнет, и снова будет царствовать штормовая ночь. Это казалось… тюрьмой. Безнадежным круговоротом, который никто не способен разорвать. — Он упомянул Люка. Энакин почувствовал на себе настороженный взгляд Оби-Вана. — Правда? — переспросил его бывший учитель ровным тоном. В голове у Энакина созрела идея. Опасная, да, но он не был уверен, что сможет выбросить ее из головы. — Будьте готовы к взлету, — велел он, вставая. — Я скоро вернусь. — Полагаешь, это разумно? — спросил Оби-Ван, не двигаясь с места. Когда Энакин оглянулся, Оби-Ван сосредоточенно разглядывал трап. — И это всё, что ты можешь сказать? Наконец появилась та полуулыбка, которую Энакин так ненавидел. — Я больше не твой учитель, а ты больше не джедай. Наши правила не для тебя. Ой. — Но я не могу предвидеть, выйдет ли из этого толк. Некоторые вопросы… некоторые вопросы лучше оставить без ответа. Энакин отвел глаза и кивнул. — Готовьте корабль, — повторил он. — Я скоро вернусь.***
Когда он вошел в монастырь, внутри царила тишина. Но все же Отец ждал его, и в этот раз он сразу же поднялся на ноги. Его глаза следили за каждым шагом Энакина, когда тот шел ему навстречу. — Я знаю, что ты можешь это сделать, — сказал Энакин. Отец внимательно посмотрел на него, и Энакин приготовился услышать еще одну вариацию на тему того, о чем ему говорил Оби-Ван. Но старик вздохнул и кивком указал на окружающую их воду. — Как отец отцу, — тихо сказал он. Поверхность воды пошла рябью, а внутри начали клубиться какие-то тени. Затем она тяжело забурлила, и Энакин стал словно куда-то проваливаться — ощущение было похоже на то, как когда они впервые сюда прилетели, и — Он был на Татуине. Маленький мальчик с выбеленными солнцем волосами бегал по песку, заливаясь от смеха. Издалека за ним следила фигура в балахоне, голова опущена, лица не разобрать, но каким-то образом Энакин знал, что это Оби-Ван наблюдает за его сыном, излучая печаль. Мир накренился. Песок превратился в пышную зелень. Появились деревья и украшенные скульптурами строения, отражающие любовь к гармонии и красоте. И там был другой ребенок, маленькая девочка, которая так же бежала по балкону, и ее темные косы развевались на ветру, а на лице сияла ослепительная улыбка. Она неслась навстречу какой-то женщине, которую Энакин не узнал. Бейл Органа стоял в стороне, и казался счастливее, чем Оби-Ван, но выглядел обеспокоенным. В той же позе, но немного иначе. Снова сменилось место действия. Теперь дворец был погружен в темноту, и слышны были крики. Фигура в капюшоне пробивалась вперед, заставляя разряды бластеров отлетать в разные стороны и уничтожая всё на своем пути. Та женщина закрывала девочку своим телом, в то время как Бейл отстреливался и кричал, чтобы все они убегали. Никто не выжил. Его сын закричал и зарыдал, уткнувшись в песок, всем телом вздрагивая от плача, а Оби-Ван споткнулся и тоже рухнул на колени, с искаженным от шока лицом. Оуэн и Беру в тревоге кинулись поднимать их обоих с земли. Корабль. Безликая команда, проворно снующая вокруг, не замечая крошечного заплаканного мальчика, сжавшегося в тугой комок в одном из закутков корабля. Наемники. Переговоры о деньгах и награде. Разные корабли, одинаковые переговоры. Несколько любезных улыбок, и Оби-Ван всегда там, в начале и в конце, но никогда в середине. Осунувшийся и молчаливый. Изможденный. Затем ужасный силуэт. Маска. Тяжелое дыхание и крики Люка. Бегство. Бегство, и на секунду Энакин почувствовал отголосок той планеты, на которой он сейчас находился. Слабый и призрачный, но достаточно реальный. Другая планета. Храм. Преследующая их армия. Оби-Ван, со страхом и отчаяньем встающий на колени перед Люком, чтобы заглянуть ему в глаза. По ту сторону глаз. Он вырвался из видения, рухнув на колени и задыхаясь от нехватки воздуха и разрывающего грудь горя. Девочка. Дочь. Она была убита, застрелена, и он не смог этому помешать. Не смог ничему этому помешать. Его била дрожь, он бездумно смотрел на снова ставшую гладкой поверхность воды, и его сознание отказывалось принять только что увиденное, но в то же время Сила буквально кричала ему, что это правда. Будущее Люка. — Где я был? — спросил он. — Это не… Но он и сам обладал достаточным могуществом. Отец ему это показал. Стиснув ладонь в кулак, он потянулся к воде и потребовал, приказал ей показать не будущее Люка, а свое собственное. Вода взорвалась огнем. Кричащая во время родов Падме. Канцлер Палпатин, что-то шепчущий, пытаясь склонить его на свою сторону. Он медленно поднимался по ступеням храма, держа в руке зажженный меч. Он занес меч над юнглингами. Он протянул руку к своей беременной жене и сжал пальцы в кулак, и она схватилась за горло, в шоке и ужасе глядя на него. Он что-то кричал Оби-Вану, перед тем как напасть на него, намереваясь убить. Он горел на краю озера из лавы, а Оби-Ван с мукой на лице глядел на него, и по щекам у него текли слезы. Боль, ненависть, погоня. Он стоял над телом своей мертвой дочери, спустя несколько часов, и кричал от боли. Он прочесал всю галактику в поисках предателя. Он потянул к себе Люка, захлебывающегося криком шестилетнего мальчика, вонзаясь в его разум и раздирая его на части. Затем ужас. И ненависть. И любовь. И мука, и вина, и сожаление, и что угодно, что угодно, лишь бы это остановить и защитить. Слишком поздно — еще не поздно. Исцелить, убить, уничтожить угрозу, помочь, возненавидеть, оберегать, положить конец — Это было для него слишком. Он задрожал, не в силах сдержать свою реакцию на то, что увидел, и Сила на планете отозвалась всей своей мощью. Он задрожал, заставив вздрогнуть всю планету. Так же, как и Сына, и Дочь, и Отца, и в отдалении — Оби-Вана и Асоку — все они вскрикнули и упали на землю, как тогда, когда дочь Энакина была убита, но почему же другие продолжают жить, когда она умерла? Он мог это сделать. Уничтожить их всех. Уничтожить Сына, Дочь и Отца, и эта идея вертелась у него голове, и он должен был защитить сына и дочь — а где мать? — и он не мог отделить происходящее от мыслей в голове, и они умерли, должны умереть, должны быть мертвы, умрут — Он словно с огромной силой налетел на стену, и его отбросило назад. Удар вытолкнул из легких весь воздух, и вместе с ним — обретенное знание. Энакин рухнул на землю, задыхаясь, совершенно сбитый с толку. Вода была неподвижной, и ему казалось, что он бежал целую тысячу лет, хотя ничего вокруг не поменялось. Он в недоумении оглянулся на Отца, стоящего неподалеку вместе со своими детьми. — Ты мне ничего не собираешься показывать, верно? Отец вздохнул. — Некоторые вещи невозможно осознать. Будущее — хрупкая материя. Не думаю, что ты сейчас к этому готов. Безусловно, ты не сможешь сразу со всем справиться. Мгновение назад он бы с этим поспорил. Но сейчас какая-то его часть была полностью согласна. Но что-то всё же произошло, он чувствовал исчезающие отголоски воспоминаний о событии, которое заставило содрогнуться всю вселенную, но никак не мог удержать их в памяти. — Значит, в другой раз. Отец кивнул. Сын и Дочь, стоящие по обе стороны от него, смотрели на Энакина так, будто он только что раскрыл все тайны вселенной. — Не так скоро, как ты думаешь, — печально ответил старик. Энакин медленно и неуверенно поднялся на ноги. Вода сияла, как драгоценный камень, когда он отшатнулся в сторону, почувствовав внезапную усталость. — Будущее все время в движении, — внезапно произнес Отец. — Прошлое неизменно. Ты знаешь, что скрывается в голове твоего сына. Это не прозвучало вопросом. Слова Отца заставили Энакина внезапно занервничать, и он потянулся к своему световому мечу. — Ты вернешься сюда, — медленно сказал отец. — Когда прошлое твоего сына станет твоим прошлым. И тогда, когда ты действительно станешь Избранным, мы посмотрим. — Он покачал головой. — Возвращайся домой к своей семье, Избранный. Тебе понадобятся такие моменты, чтобы достойно встретить будущее. — Что… Но тут он очутился перед своим кораблем, и в вечернем небе догорали последние огни. Энакин недоуменно моргнул, а затем разразился потоком ругательств, снова придя в бешенство. Что это ситхово место с ним творит? Что именно он увидел, ведь что-то же он там точно видел? И, клянусь Силой, если они когда-нибудь заявятся за Люком… — Передумал? — как бы между прочим спросил Оби-Ван, посмотрев на него сверху посадочного трапа. — Мне не оставили права выбора, — вспылил Энакин, после чего взбежал по трапу вверх и бросился в кресло пилота, заставив Асоку вскрикнуть от неожиданности. Он не слишком гордился тем фактом, что продолжал быть не в духе и во время отлета с планеты, не реагируя на изумленные рассуждения Оби-Вана о ее таинственном исчезновении и появлении. Он твердо игнорировал и клонов, и капитана Рекса, и Асоку, и переговоры с Советом. Кого он не стал игнорировать, так это своего сына. Особенно когда Люк гордо продемонстрировал ему какую-то шишковатую фигурку по голонету. — Что это? — удалось Энакину выдавить из себя, когда он не смог догадаться, какое животное она должна была собой представлять. Люк пожал плечами. — Не знаю, — честно ответил он, оглядываясь по сторонам, как будто делился секретом. — Учительнице по рисованию оно понравилось. Она сказала, что оно репрезентативное. — Он выглядел искренне озадаченным этим словом, когда с некоторым отвращением опустил глаза на это уродливое существо. — Я попросил разрешение смастерить что-нибудь полезное. — И как всё прошло? — Плохо, — вздохнул его сын. — Маму опять тошнит. Она на это даже толком и не посмотрела. Утренняя тошнота. Только в случае Падме это была вечерняя тошнота. — Она посмотрит, — пообещал Энакин сыну. — Вынашивать ребенка нелегко. Люк кивнул с таким выражением на лице, как будто он уже услышал об этом больше, чем ему бы хотелось. — Мне надо это раскрасить, — внезапно пожаловался он. — И мне надо его раскрасить так, чтобы выразить, что оно собой представляет, — добавил он, очевидно, передразнивая чьи-то слова. — Люк, — послышался голос Падме. — Не насмехайся над своей учительницей. Люк ухмыльнулся и отвернулся, чтобы ей ответить, и Энакин готов был поклясться, что на какую-то секунду у него перед глазами мелькнули темные косы и улыбка, наполнившая его сердце теплом и любовью.