a match and a fuse

Она легонько хмурится. — Что ты имеешь в виду? Фил чувствует, как кровь отливает от его лица. Это не тот ответ, которого он ожидал. Честно, он ждал, что она скажет «я знаю» или хотя бы «я так и думала». Он не думал, что ему придется объяснять это в мельчайших подробностях. Он смотрит вниз на карамельную жидкость в своей кружке с Диснеем. Он никогда не замечал, как много вещей с символикой Диснея есть в доме его семьи. Он сжимает ее, игнорируя то, как она обжигает его кожу. Это помогает. Помогает слегка отвлечься от страха. — Он… гораздо… больше, — Фил не поднимает взгляда. Она ничего не сказала. Ни единого слова. Сердце Фила давно упало в пятки, но он все еще не может оторвать взгляда от своего кофе и от крошечных коричневых пузырей, которые прижимаются к краю кружки. Все последующее молчание мучительно. Затем, наконец, она издает: — Оу. Оно режет его без ножа, это «оу». Вскрывает его насквозь и оставляет, кровоточащего, на белой деревянной столешнице. Это была пиздец какая тупая идея. Он знал это, и он позволил себе на мгновение об этом забыть. Его ослепил розовый лак для ногтей и склонность его матери быть чересчур вежливой. Он встает и чувствует, как в его глазах все жжется. Он не смотрит на ее лицо. Он зол. Он собирается заплакать, но не хочет делать этого прямо перед ней. — Фил, сядь. Он не смотрит. — Пожалуйста. Прости. Он садится. Смотрит куда угодно, но не на нее. — Посмотри на меня, Фил. Пожалуйста. Его подбородок дрожит. Он смотрит. Он слишком ранен, чтобы прочитать выражение ее лица. — Прости, любовь моя. Ты просто меня удивил, только и всего, — она протягивает руку через стол, чтобы взять его ладонь. Он не хочет до нее дотрагиваться. Он не хочет здесь больше находиться. Но все равно кладет свою ладонь на ее, потому что она его мама, и это то, что она обычно делает. Он делает то, чего хочет его мама и прячет то, что заставило бы ее смотреть на него так, как сейчас. Как будто он разрушен. Как будто он сломан. Он ничем из этого не является, особенно не от того, что Дэн для него значит, но он все еще желает, чтобы он оставил это при себе. Это даже хуже, чем все скрывать. Это хуже, чем все, к чему он позволил себе подготовиться. Она сжимает его руку. — Итак. Он что-то большее, — говорит она. Фил кивает. — Я думал… мне казалось, что ты поняла. Я подумал, что ты все знаешь. Она качает головой, но больше кажется, что она просто задумалась, чем отрицает то, что он сказал. — Я видела, что вы очень близки. Это ощущалось как… большее, наверное. Больше, чем дружба. Но опять же, с Джимми тоже все так было. Фил смотрит на нее как раз тогда, когда ее глаза слегка расширяются, и ее как будто озарило. — Оу. — Мам. — Ты и Джимми… — Нет, мам. С ним все было не так, — он закусывает губу. Это, конечно, не вся правда, но он решает, что ей не нужно ее знать. Он не хочет менять ее взгляд на его дружбу с Джимми. Она его любит, и Фил не может предсказать, будет ли она смотреть на него как-то по-другому, если будет знать, что ее сын, на самом деле, слегка был влюблен в него много лет назад, или что Джимми тоже разделял эти чувства. — Джимми есть и всегда был просто другом. — Но… он гей, Фил. Фил убирает свою руку. Он почти хочет засмеяться, но он искренне боится других заблуждений, которые сейчас она может сказать. — Ага… ты же знаешь, что не все геи друг в друга влюблены, правда? — Да, конечно… — И я никогда не говорил, что я гей, — прерывает ее Фил. — Оу. Опять это ебучее «оу». Фил хочет закричать. — Не то чтобы есть что-то плохого в том, чтобы быть геем… — Конечно не… — Я просто… Джимми мой друг, а Дэн нет. В смысле, он мой друг, но не только, — он сейчас начинает болтать просто какую-то фигню, чтобы продолжать болтать, потому что пока он говорит, он может не слышать то, что она собирается сказать дальше. — Это все, что я говорю. Я подумал, что ты, может быть, хочешь знать. Может быть, я не должен был говори… — Фил, Фил, остановись. Он закрывает рот. Он определенно не так себе представлял этот момент. Он надеялся, что она просто… поймет его. Он позволял себе так думать. — Прости, любовь моя, я знаю, я не… я не говорю правильные вещи. Я просто удивлена, и мне нужна минута, чтобы… уложить это в голове. Я хочу поговорить об этом и сказать правильные вещи, и я хочу, чтобы ты чувствовал себя так, что ты можешь поговорить со мной, не расстраиваясь. Фил отводит взгляд. Он двигается на стуле, поворачиваясь слегка от нее в сторону, потому что ему на самом деле хочется просто встать и уйти, но он знает, что не может. Он знает, что будет чувствовать себя только хуже. Он знает, что она имела в виду — что она заботится о нем, и она хочет поговорить с ним и поддержать его, но он чувствует себя омраченным. Слова вроде «удивлена», фразы типа «мне нужна минута» и «уложить это в голове». Они неправильные. Это не те слова и фразы. Это не то, что она говорила бы, если бы Дэн был другим. Если бы Дэн был не Дэном. Фил не знает, почему он так разочарован. Она не говорит ничего обидного, правда. Он знает, что это могло быть намного хуже. Он знает, что у многих людей бывает все плохо. Он должен быть, скорее всего, благодарен. Он должен это принять и сказать, что она чудесная и понимающая, и что он даст ей время, которое ей нужно, чтобы «уложить это в голове». Но Фил не уверен, что может это сделать. Он провел так много лет в путаннице, и просто… грустным. Он провел так много времени, пряча определенные вещи, определенные части себя, и теперь он наконец счастлив и хочет поделиться этим с ней. Он не хочет, чтобы она заставила его чувствовать, будто это можно принять только со временем и размышлениями. — Все в порядке, — тихо говорит Фил. Он хочет сказать больше. Слова кричат себя внутри него, умоляя открыть рот и выпустить их. Но он никогда не был в этом хорош. Он никогда не был хорош в том, чтобы за себя заступиться. — Так Дэн твой… — Для меня это все ново, мам. Реально, очень ново. Я не люблю, типа, ярлыки и все такое. Я просто… Я счастлив и я хотел сказать тебе, потому что ты моя мама и я думал, что ты… — блять. Его глаза мокрые. Его голос дрожит. — Я думал, что ты тоже будешь счастлива, — его голос ломается на последнем слове, и он не может в это поверить, но он рыдает, пряча лицо в руках и разворачиваясь на стуле. Он чувствует ее руки на своих плечах и то, как ее волосы щекочат его руки. Фил вдыхает запах ее духов, а она поглаживает его по голове, приговаривая «малыш, мой маленький мальчик». Он снова чувствует себя ребенком. Он снова чувствует себя ребенком. Каким-то образом, несмотря на то, что ее реакция была не совсем тем, чего он ждал, быть в ее руках как-то переносит его во время, когда что угодно могло исправиться от маминых объятий. В конце концов он сдается и опускает голову на ее плечо, делая несколько глубоких вдохов. Все в порядке. Мама все еще любит его. Скоро он будет делать с ней печенье, а потом они его съедят. Он будет есть его, пока не начнет тошнить от них, потом они пойдут в церковь, и он будет пытаться не уснуть на лавочке, но хотя бы музыка будет красивой. А потом он будет лежать в постели и говорить с Дэном, и даже сможет увидеть его лицо, которое он так любит. Ничего не изменилось. Ничего не стало хуже, ничего не разрушилось. Все хорошо. Он вытирает нос рукавом толстовки. Кэт отстраняется и убирает его челку со лба. — Тебе надо подстричься, любовь моя. Тебе волосы вечно в глаза лезут. Он смеется, поднимает очки на лоб и вытирает глаза тыльной стороной ладони. — Мне так нравится. — Ну конечно, — мурлычет она. — Ты меня простишь? Он пожимает плечами. — Ты расскажешь мне больше? — А что еще рассказать? Она двигает стул и садится рядом с ним. — Ты был… с другими парнями? Она звучит неловко, и ее слова зажаты, но он видит, что она правда старается. Она не идеальна — скорее всего, и никогда не будет по этому поводу, но она достаточно любит его, чтобы попытаться. И он знает, что сейчас ей нужно рассказать достаточное количество информации. Ей это нужно, хоть он и понятия не имеет, что ему сказать. Он хочет умереть, прежде чем начнет с ней говорить об этом, но уже слишком поздно. — Эм, да, вроде того. Но это… другое. — Вы, кажется, очень нравитесь друг другу, правда? Он не может не улыбнуться. — Ага, — бормочет он. — И вы спали в одной комнате сегодня? Он легонько смеется. — Ага. И во все остальные дни тоже. Я не думал, что ты заметишь. — Я может быть и мама, Фил, но я не идиотка. — Но ты не думала, что это как-то странно? Ты не думала, почему мы хотим спать вместе, когда ему предоставили идеальную хорошую гостевую комнату? Ее руки лежат на коленях, и она сцепляет свои пальцы в замок. — Я… я думала. С тех пор, как вы сюда приехали, я думала над этим. — Тогда почему ты так удивлена? — шепчет он. — Я не хотела предполагать. Фил хмурится. — Что не так с предположениями? Ты не заметила, как я был счастлив? — Заметила — конечно, я заметила. Было чудесно видеть это. Я просто… ты представил его только как друга, так что… — Если бы Дэн был девушкой, ты бы плохо себя чувствовала, предполагая? Она сжимает губы, которые выпрямляются в линию, очевидно, от дискомфорта. Она крутит на пальце свое обручальное кольцо. Фил на самом деле чувствует себя немного виноватым. Сейчас он просто ведет себя как мудак. Он знает, что в его словах есть смысл, но не обязательно было говорить это именно так. Ему не обязательно вот так ее атаковать. — Скорее всего, не чувствовала бы, — говорит она, звуча поверженно. — Прости, — Фил слегка ударяется коленом об ее ногу. — Наверное, я просто… защищаюсь. — Я рада за тебя. Не думаю, что я это сказала, но правда. Я счастлива. Фил смотрит себе на руки. — Да? — Конечно. — Хорошо. Слегка напряженная тишина снова опускается между ними. Фил знает, что в ее голове, скорее всего, сейчас все кипит, и еще, скорее всего, он ее довел до точки, когда она боится задавать ему другие вопросы. Чтобы отвлечь себя, он тянетя к миске для смешивания и двигает ее к себе. — Что еще нам сюда нужно? Она встает. — Только масло. Я принесу миксер. — Все в порядке, я смогу рукой, — он отчаянно желает что-то поделать, чтобы выпустить эмоции на этот бедный комок жирного теста. — Можешь подать мне вилку или вроде того? Он допивает остатки своего кофе и берет вилку из ее рук. Она безмолвно передает ее и обходит стол с другой стороны, садясь туда, где она сидела раньше. Фил опускает голову и начинает давить вилкой масло, глядя, как желтые полосы выступают между металлических зубчиков. Он испытывает странное чувство удовлетворения, смешивая сахар и масло вместе, и пытаясь не думать о сокрушительной тяжести молчания его матери. Наконец, у него получается нормальное тесто, которое он разминает в руках. Кэт двигает к нему противень, и он формирует идеальные шарики бисквитного печенья и осторожно перекладывает их на пергаментную бумагу, убедившись, что все они одинакового размера и лежат на одинаковом расстоянии друг от друга. Аккуратность и организация — не его конек, так что этот процесс занимает много времени. Никто из них не сказал ни слова за целые десять минут, и это довольно удивительное поведение между ними обоими. Если бы Фил все еще верил в Бога, или Иисуса, или в кого угодно, он бы посылал молитвы Мартину, Корнелии, аду, или даже его отцу, чтобы кто-то вернулся домой и разнял это ужасное напряжение. Как только противень полон, он начинает прижимать каждый шарик той же вилкой, чтобы приплюснуть его. Он двигает противень обратно своей маме. — Посыпка? — спрашивает она. Он качает головой. Посыпка сейчас кажется ненужной, если честно. Она веселая, цветная и немного глупая, а он такую мысль сейчас даже не может себе позволить. Она берет противень и уносит его, и Фил слышит, как дверца плиты скрипит, когда она открывает ее и ставит печенье в духовку. Он вздрагивает, когда внезапно чувствует ее руки на своих плечах. — Прости, любовь моя. Я что-то замолчала. Он не может не посмеяться, и это так хорошо, что ему кажется, что он снова начнет плакать. — Я, в каком-то смысле, тоже. Она наклоняется, обнимая его за плечи и целуя в висок. — Я буду говорить неправильные вещи. Я старая, и никто не научил меня, как правильно справляться с таким. — Ты не старая, — говорит он, протягивая ладонь, чтобы дотронуться до ее предплечья. — Не говори так. — Сейчас я чувствую себя старой. Старой и невежественной, — ее слова слегка смазаны, потому что она говорит прямо в его волосы. — Мы можем об этом поговорить. Я обещаю, что не буду так себя вести. — Я почти уверена, что сейчас скажу неправильную вещь, но я не могу не чувствовать, что я… не знала тебя настоящего. И теперь все кажется другим, и мне это не нравится, потому что ты мой ребенок и мне кажется, как будто я тебя где-то подвела… — Мам. — Да? Он делает глубокий вздох. Ее слова жалят, но он знает, что она имеет в виду только хорошее. — Ты меня знаешь. Я все еще тот же самый. И ты меня не подвела. Я не какой-то не такой, только потому что я… — Я не это имела в виду, — говорит она, и ее голос твердый. — Я имела в виду, что ты не подумал поговорить со мной раньше. — Я никому почти и не говорил. Кроме Джимми. — Но я твоя мать. Фил вздыхает, сжимая ее руку чуть сильнее. — Иногда это и делает все сложнее, мам, — шепчет он. — Я… я боюсь за тебя. Мне страшно, — она тоже шепчет, и ее голос наполнен болью. Почти страданием. — Почему? — Мир может быть таким… недобрым, по отношению к… В его животе что-то переворачивается. — К людям как я? — Прости, если я говорю что-то не то, — говорит она. — Но ты знаешь, что я говорю с Джимми, и я знаю о том, что говорят люди, кто такое ненавидит. — Тебе не надо волноваться об этом, мам. Она издает смешок. — Ты не знаешь, каково это — быть мамой. Все что я делаю — это волнуюсь за вас, мальчики, с того момента, как вы родились и вас отдали в мои руки. Филу приходится подождать немного, чтобы проглотить огромный комок эмоций, который прожигает его горло, прежде чем он отвечает. — Я буду в порядке, я обещаю. Я просто хотел, чтобы ты знала… я счастлив. Впервые за долгое время. Я не сказал тебе об этом, чтобы ты чувствовала себя виноватой или типа того. Я просто хотел, чтобы ты знала… я так счастлив. И это все благодаря Дэну. — Хотела бы я, чтобы ты сказал мне раньше. Я бы очень хотела его обнять. Я бы очень хотела его поблагодарить. Фил легонько смеется. — Я ему передам. — Мне надо сказать еще кое-что. Одну вещь. — Ладно… — Ты будешь… осторожен. Да? В безопасности? Фил чувствует, как кровь обратно приливает к его лицу. — Господи, мам. — Прости, но это моя работа, потому что я твоя мать, Фил. Каждая клеточка в его теле перекорежилась. — Разве у нас не было этого разговора лет десять назад? — Я подумала, что было бы неплохо освежить. — Не думаю, что за это время что-то изменилось, мам, — бормочет Фил — его слова едва различимы. — Ладно, ладно. Прости, любовь моя. Я закончила, — она отпускает его и подходит обратно к своему стулу. — Давай работать, ага? Эти печенья сами себя не испекут. Фил кивает, чувствуя огромное облегчение. Он это сделал. Он рассказал своей маме про Дэна. Он чувствует, как будто камень на самом деле упал с его плеч. — Ты собираешься сказать папе? — она не смотрит на него, переворачивая страницы книги с рецептами в поисках того, что они будут делать дальше. Фил хмурится. Он особо об этом не думал. — Эм. Я не знаю, — он думает о тех словах, которые его отец сказал вчера. Его идеях о том, каким должен быть «настоящий» мужчина. — А надо? Она поднимает взгляд от книги. — Зависит от тебя, Фил, — мягко говорит она. — Я не могу решать за тебя. Сердце Фила падает. Это, по его мнению, довольно ясный ответ. — Я не хочу испортить ему Рождество, — бормочет он, глядя на стол. — Твой отец любит тебя, Фил. Он ждет, но она больше ничего не говорит. Все в порядке, думает он. Он вообще не ожидал, что кому-то когда-то расскажет, а теперь он всем рассказал. Всем, кроме папы. — Если я не расскажу ему, ты сможешь сохранить это в тайне? Выражение, которое появляется на ее лице, показывает, что она не учла, тайну какого масштаба придется скрывать от ее мужа. Он серьезно сомневается, что она будет способна об этом молчать. — Может быть, ты можешь рассказать ему за меня, — тихо говорит он. — Типа, после Рождества. Когда я вернусь домой. — Ты дома. Нет, не дома, думает он. — Точно. Я имел в виду, когда вернусь в Лондон. — Ты этого хочешь? — спрашивает она. Этого ли? Если он честен с собой, то скорее всего. Может быть, это слегка трусливо, и это слишком легкий выход из ситуации, но в этом случае, ему кажется, что это единственное решение, которое он готов принять. Когда он представляет, как он сидит рядом с папой и говорит ему о Дэне, представляет лицо Найджела, когда он узнает, какой на самом деле «мужчина» его сын… Он не может. Он не может себе этого представить. Его мозг мгновенно отклоняет этот вариант. — Да. Я думаю, да. Она кивает. — Тогда я расскажу. Если ты уверен. Фил поджимает ноги и поднимает их, упираясь пятками в край стула и обнимая колени руками. Он кивает. — Он будет… как ты думаешь, будет ли он… — Я думаю… Я думаю, ему нужно будет время. Фил утыкается подбородком в колени. — Прости, любовь моя. Я знаю, что это не то, что ты хотел бы услышать. — Все в порядке. — Он любит тебя. Мы оба. Ты счастлив, а это единственное, что для нас на самом деле важно. Если ты счастлив, то мы тоже. Он кивает. Это не совсем правда, и он это знает, но все нормально. Все равно приятно, что она так говорит. Она правда пытается, и он любит ее за это. — Что насчет Мартина? — спрашивает она. — Я ему уже сказал. — До меня?! Она так искренне возмущена, что Фил не может не засмеяться. Это хорошо, и он позволяет себе посмеяться сильнее, чем положено в такой ситуации, позволяя страху, стрессу и напряжению уйти, когда его плечи трясутся, а язык высовывается между зубов. — Ты странный ребенок, Филип Майкл. — Ага, — соглашается он, как только заканчивает смеяться. — Я знаю.