Ривай. 01.41am Эрен, как ты?
Ривай. 01.41am Я стою в пробке. Буду через десять минут, не больше.
Ривай. 01.42am Ты продержишься? Если нет, я могу позвонить. Может, тебе так будет легче?
Ни разу он еще не ждал ответа с такой тревогой. Эрен никогда не был тихим. В нем бушует юношеский максимализм, выкрученный на максимум, он не может ни минуты просидеть в тишине и спокойствии. Поэтому Леви уже привык к его разговорчивости, к бесконечной тактильности, к стремлению всегда быть рядом, болтать, болтать и еще раз болтать обо всем подряд. Удалось привыкнуть ко всему: к полному отсутствию манер, к громкому голосу и звонкому смеху, к игривым взглядам, к постоянным глупым шуткам, над которыми ученик, не стесняясь и не ожидая поддержки, хохотал, к постоянному сарказму и к издевкам. Ко всему Эрену. Сейчас, оглядываясь в прошлое, Ривай уже не мог представить свою жизнь в Нью-Йорке без надоедливого парня с зелеными глазами и щенячьим взглядом. Он бы не смог вынести суету этого города без помощи доброты и искренности ученика. Без его негласной поддержки. Без их общения. Ривай встряхивает головой, прогоняя назойливые мысли. Он приходит в себя, когда телефон коротко вибрирует. Леви сразу же открывает окно диалога. Эрен. 01.43am вскв прррядк нволнцйсфнв тлропис Эрен. 01.44am ждц тубф Леви с трудом понимает, что написано в сообщениях. Возможно, он не прав, но единственное, что он разбирает в этом бреде: «все в порядке, не торопись, жду» — остальное он не может перевести. И одно лишь понимание, что сообщения Эрена приходится переводить, подтверждает его опасения — все куда хуже, чем Ривай думает. Поэтому, стоит только светофору переключиться на зеленый, его спорткар сразу же срывается с места и несется по выученной дороге вперед, к Эрену. Сердце бьется заполошно, гулко, отдаваясь глухой болью во всем теле. Голова противно гудит, ощущается тяжелой гирей на обессиленном теле. Минуты на часах текут слишком быстро и неожиданно, цифры на магнитоле сменяются одна за другой с поразительной скоростью. Пальцы неосознанно выстукивают мелкий, спутанный ритм на коже руля. Глухой стук накаляет атмосферу. Улицы сменяются одна за другой, дома пролетают и остаются позади. Леви обгоняет несколько машин и выворачивает руль вправо. Шины безбожно трутся об асфальт с глухим рыком, двигатель ревет настолько громко, что головная боль усиливается в разы. Не помогает и всеобъемлющий страх, собственнически присвоивший каждый уголок сознания. Леви максимально выжат и физически, и морально. Сил не остается ни на что. Однако он все равно едет вперед по знакомой дороге. Ему нельзя дать слабину сейчас. Картина перед глазами мутная и тусклая в свете ночных фонарей. Леви не фокусируется на ней: взгляд то и дело мечется сперва на телефон, затем на часы. Телефон — часы, телефон — часы. Каждое новое уведомление — новый приступ паники, новая трещина на маске хладнокровного спокойствия. Он реагирует слишком остро: вздрагивает всем телом, чувствует, как сердце камнем падает в бездну, интуитивно хватает телефон и сразу же кидается проверять диалог с Эреном. Новых сообщений нет. Ривай отчаивается. Он переключает передачу и вновь разгоняется. Ему то и дело сигналят машины, которые он подрезает, водители кричат оскорбления вслед, но Леви плевать. Перед глазами лишь одно: ледяная ванная и окровавленный Эрен, спрятавшийся в ней. Больше его ничего не волнует. Когда, наконец, знакомый дом мелькает впереди, Ривай облегченно выдыхает. Он долетает до нужного подъезда за минуту — не больше. После сразу же глушит двигатель и выпрыгивает из машины, стараясь не задумываться о том, почему сердце бьется так быстро и оглушительно, а тело слегка дрожит в странном волнении. Ривай списывает все на страх, хотя сам понимает, что причина гораздо глубже. Он запрещает себе думать об этом. Вместо этого Леви подбегает к дому и, оттолкнув в сторону молодую пару, залетает в подъезд. Он бежит по лестнице вверх, задыхаясь, не в силах успокоить пульс. Икры болят, мышцы бедер то и дело сводит, на лбу выступает испарина, но он не обращает на это внимание. Уже через минуту Леви оказывается возле нужной двери. Не раздумывая, Ривай колотит ее кулаками столько раз, что предплечья болезненно сводит. Секунды тишины ощущаются вечностью. Сердце бьется бешенно и сильно, мелкими импульсами разбрызгивает боль по телу, голова совсем тяжелая, полная необдуманных мыслей, руки едва заметно подрагивают в такт телу. Во рту становится сухо, горло сводит в страхе. Страх чувствуется липким клубком, что, прокатившись по всему телу, оседает в желудке. Тело пробирает мертвенный холод, напряжение накаляется до предела, когда вдруг замок, тихо лязгнув, открывается. Ривай выдыхает. Однако облегчение гибнет сразу же, стоит ему увидеть Эрена. Он стоит в коридоре, ссутулившись, в одной рубашке с оторванными рукавами и в белье. Кровь везде. На шее. Она сочится из шести глубоких порезов на воротник и ниже по рубашке. Ткань мокрая насквозь, окрасившаяся в насыщенный алый. На руках. Если раньше раны были только на предплечьях, сейчас вереница порезов стекает по плечам и складывается в единый лабиринт с зарубцевавшимися шрамами. У этого лабиринта одна дорога — вниз, к порезанным кистям. Кровь крупными каплями стекает по длинным пальцам, и забрызгивает чистый пол. На ногах. На бедрах, на коленях, на лодыжках и даже на ступнях. Изрезано абсолютно все. Десятки… Нет, сотни порезов уродуют бледную кожу. Кровь стекает по ней ручьями, омывая старые шрамы. Капли ненадолго останавливаются на новых ранах и крупнеют на глазах, после чего скатываются вниз, к коленям. Они неторопливо очерчивают икры, скатываются к пяткам и плавно стекают на пол, сливаясь воедино с кровью, капающей с рук. Всего за пару секунд возле ног ученика скапливается небольшая лужица крови, мгновенно окрашивая кожу ступней темно красным. Эрен стоит робко, неуверенно, едва покачиваясь от слабости. Его тело болезненно худое, угловатое, изуродованное сетью кровавых разводов. В его глазах едва уживаются мертвенный холод и надежда — крик о помощи. По скулам градом стекают слезы. Все, на что у него хватает сил — раскинуть окровавленные руки и сделать небольшой шаг вперед. Ривай без раздумий шагает навстречу. Эти объятья… Другие. Не теплые, не поддерживающие, не ласковые — они грубые, сдавливающие до боли, с едким запахом крови, от которого живот сводит мерзкой судорогой. Но Риваю плевать. На грязь и на кровь, на то, что его одежда тут же пачкается, на полное нарушение субординации — ему все равно. Он с легкостью, без раздумий, рушит свои же правила. То ли от едкого запаха, то ли от страха, на глазах выступают слезы, и Леви рад, что Эрен этого не видит. Вместо того, чтобы думать о собственных чувствах, он обнимает ученика еще сильнее, успокаивающе гладит широкую спину. Эрен же мелко подрагивает на его плече — бессильно и беззвучно плачет. Так, что у Леви щемит сердце. — Тише, тише… — Ривай сам не понимает, кого он успокаивает. Он шепчет, потому что знает: голос будет дрожать, а этого он не мог допустить. Эрен должен чувствовать себя в безопасности хотя бы сейчас, когда Леви рядом… И все же одинокая слеза срывается с ресниц на щеку, сразу же впитываясь в окровавленный ворот рубашки. — Все будет хорошо… Шепот тихий, почти беззвучный, но ласковый и теплый. Ривай впервые не пытается скрыть это ни от себя, ни от Эрена, за что сразу же получает награду. Эрен слабо кивает в ответ, и Леви чувствует кожей его усталую улыбку. — Да… Облегчение накрывает мириадами бабочек, вспорхнувших из сердца и тут же разлетевшихся по всему телу. Они долетают так глубоко, что касаются крыльями подсознания, опыляя утешительным спокойствием. Страх, наконец, отступает. Сейчас все так, как должно быть. Эрен плачет, но улыбается, он слышит Леви и верит ему. Ученик здесь — совсем рядом, Ривай может обнимать его столько, сколько захочет. Эрен в безопасности, и пусть его тело изуродовано кровоточащими порезами, Леви сможет помочь. Они переживут это вместе, помогая друг другу. Все действительно будет хорошо. Ривай выдыхает резко, почти с облегчением. Он обнимает ученика так сильно, что мышцы рук начинают болезненно ныть, но ему все равно — Эрен обнимает его в ответ. Леви чувствует тупую боль в ребрах, слабость в ногах и резь в висках, но не обращает на это никакого внимания. Он лишь продолжает гладить широкую спину, успокаиваясь. — Все будет хорошо… Он повторяет вновь — еще тише, чем прежде. Теперь он искренне верит своим словам. Мгновение объятий перетекает в минуту, затем в две… Портить момент не хочется ни Леви, ни Эрену, хоть они оба знают, что минуты не смогут обернуться в вечность. Поэтому Ривай отстраняется первым. Он пробует сделать несмелый шаг назад, но сразу же возвращается обратно, увидев, как Эрен опасно покачнулся. Леви едва успевает предотвратить падение, крепко прижав ученика к себе. — Блять, — он ругается резко, неосознанно, и тут же прикусывает язык. Однако Эрен не шутит. Он ничего не говорит и даже не улыбается, молча повиснув на руках учителя. Ривай старательно делает вид, будто его это не волнует. Наоборот, это ведь хорошо, что Эрен, наконец, прекратил доставать его сарказмами, едкими фразочками вроде «мат — не преступление» или «я же знаю, что ты сам ругаешься похуже меня». Сегодня нет места ни дерзости, ни вычурности, ни двусмысленным шуткам. И Леви безусловно этому рад. Правда же?.. Он встряхивает головой и, перекинув руку ученика через плечо, ведет его к спальне. — Аккуратно… — Тихо просит он, неспешно ведя Эрена по коридору. Тот едва находит в себе силы, чтобы кивнуть. Эрен идет с большим трудом, всем телом облокотившись на учителя. Он еле переставляет ноги, то и дело останавливаясь и спотыкаясь. Однако Ривай терпеливо ведет его вперед: каждый раз останавливается, обнимает Эрена свободной рукой, выжидает несколько секунд отдыха, и лишь затем продолжает путь. Им требуется чуть больше минуты, чтобы оказаться в спальне. Леви аккуратно подводит ученика к кровати и, убрав его руку со своего плеча, бережно укладывает Эрена поверх покрывала. Ученик устало валится на спину и бессильно закрывает глаза. Слезы по-прежнему катятся по щекам, мышцы сводит болезненными спазмами, руки и ноги мелко дрожат, тело трясется в такт. С усталым стоном, он зажмуривается и прикрывает глаза предплечьем. Кровь сразу же скатывается по локтю вниз, капает на бледные щеки и скатывается к подбородку, обходя линию губ. Ривай смотрит на Эрена с болью во взгляде. Эрен — человек, столкнувшийся с трудной судьбой, но не растерявший своей детской жизнерадостности, юноша, который не смотря ни на что продолжал улыбаться миру и верить в лучшее… Что с ним происходит сейчас?.. За что он заслужил пройти через весь этот ад?.. Леви резко выдыхает и прикрывает глаза, чтобы вернуться к разумному хладнокровью, однако терпит крах — Эрен вновь болезненно стонет и подгибает колени, сворачиваясь дрожащим клубком. Сердце разрывается на части от этой картины — от нее хочется сбежать. И Ривай почти сбегает — в машину, за аптечкой. Однако его окликает бессильный голос: — Леви… Шепот тихий, едва различимый, но для Леви он громче любого крика. Он сразу же оборачивается и с волнением заглядывает в погасшие зеленые глаза. Ривай никогда не признается себе в том, как тяжело видеть в них столько боли. Эрен смотрит в ответ с изнеможением и просьбой о помощи. Он протягивает Риваю трясущуюся руку. — Пожалуйста… Не уходи… И Леви не смеет ослушаться. Не задумываясь, он садится возле Эрена и, аккуратно переложив голову ученика на свои колени, одной рукой обхватывает окровавленную ладонь, а вторую запускает в густые каштановые волосы. — Не уйду. — Тихое обещание, нарушить которое он не в силах. Бледные, потрескавшиеся губы трогает бессильная улыбка. — Спасибо… — устало выдыхает Эрен и со слабой улыбкой закрывает глаза. Не проходит и двух минут, как слезы, наконец, высыхают, дыхание выравнивается, и ученик проваливается в сон. Ривай выдыхает с облегчением. Голова нещадно болит, виски мерзко пульсируют — несильно, но безумно раздражающе. Мир слегка кружится перед глазами от пережитого волнения. Дыхание едва ли удается привести в норму, пульс по-прежнему зашкаливает. Однако страха больше нет. Эрен в порядке, с ним все будет хорошо — нужно только обработать раны и остановить кровь, остальное неважно. Поглаживая непослушные кудри, Ривай понемногу успокаивается сам. Руки перестают трястись, мысли прекращают болезненную атаку, сознание успокаивается, и голова, наконец, становится легкой. Сердце постепенно возвращается к ровному, степенному ритму, головокружение отступает. Секунда за секундой время возвращает ему спокойствие и душевное равновесие. Постепенно накатывает сон, однако Леви решительно борется с ним. Поддавшись усталости, он лишь ложится на покрывало и, не отпуская руку Эрена, прикрывает глаза — всего на минуту, не больше. Совсем на чуть-чуть… Дыхание постепенно выравнивается, становится степенным, медленным и глубоким. Волшебный свет луны и звезд убаюкивает их обоих.***
У Эрена ужасно болит голова. Он не может, но чувствует, как мысли неповоротливо застревают в сознании и оседают мерзкой смесью на дне. Он все еще слышит гулкое, медленное сердцебиение. Его импульс отдается резкой болью в висках, будто кто-то пытается вбить в голову сотню крупных гвоздей. Веки слиплись от высохших слез. Слух возвращается лишь частично: Эрен слышит, как кто-то ходит неподалеку, но звук нечеткий, слегка приглушенный. Его легко перебивает шум сердца. Эрен до сих пор не чувствует собственное тело. Наверняка осязание вернется чуть позже: оно накроет волной оглушающей боли, из-за чего он вновь потеряет сознание. Эрен будет погружаться в хаос страха и ужаса, раз за разом оказываться в шаге от смерти, терять рассудок, а после — возвращаться в паническую, болезненную реальность. И Эрен не знает, как долго это будет продолжаться. Однако сейчас боли нет. Поэтому Эрен наслаждается мгновениями спокойствия. Во рту нестерпимо сухо — Эрен чувствует, как язык противно прилипает к небу. Ему кажется, он смог бы выпить целое озеро, было бы оно неподалеку. Мышцы рук и ног изредка сводит в болезненных спазмах. Живот простреливает режущая боль, отчего Эрен сворачивается калачиком. Обняв себя руками, он старается отвлечься. Приходится приложить усилия, чтобы разлепить веки — Эрен справляется с трудом. Открыв глаза, он чуть прищуривается. Первое время картинка мутная и блеклая, расплывчатая настолько, что Эрену не удается разглядеть, где он находится. Голова кружится: мебель, потолок и стены то приближаются, то отдаляются бесконечной вереницей. Резкий свет ослепляет, заставляет прикрывать глаза рукой. И все же со временем он чуть меркнет, следом притупляется боль в висках. Комната перестает вращаться. Эрен с трудом, но понимает, что он все-таки не умер и умирать в ближайшее время не планирует. Оглядываясь по сторонам он начинает осознавать, что происходит. Эрен дома, в своей квартире, в спальне. На прикроватной тумбе лежит аптечка, рядом с ней стоит стакан воды и бутылек йода. Его руки перебинтованы от кисти до конца плеча. Приподняв одеяло, он видит, что и ноги обработаны должным образом. Эрен усмехается, отметив, что сейчас он жутко похож на мумию. Однако веселье быстро кончается. Эрен поворачивает голову. На другой стороне кровати аккуратно сложена стопка чистой домашней одежды. Шторы распахнуты, комната залита золотом утреннего солнца, окно открыто на проветривание, воздух прохладный и чистый. Эрен аккуратно садится. И пусть голова вновь идет кругом, он считает попытку крайне удачной. Зевая, он пробегается взглядом по комнате, и, не найдя ничего интересного, пытается встать. Получается с третьей попытки. Первая закончилась крахом: он толком не успел выпрямиться, как сразу же сел обратно. Вторая — чуть лучше. Он уже встает в полный рост, но комната начинает вращаться вновь, и Эрен быстро садится, не испытывая судьбу. Обморок сейчас будет не кстати. Переведя дыхание и отдохнув, Эрен пробует снова. И третья попытка приводит к успеху: он встает ровно, ни на что не опираясь, и у него не темнеет в глазах. Эрен пробует пойти. Делает шаг, второй, третий… Равновесие в норме. Он выдыхает с облегчением. Бинты впиваются в локти и в колени, трутся о кожу, из-за чего вчерашние порезы обдает адским пламенем, но Эрену некого в этом винить, кроме себя. Поэтому он не жалуется. Стараясь отвлечься, он подходит к зеркалу и осматривает себя. Картина вызывает лишь ужас и отвращение. Эрен чувствует, как сердце камнем падает вниз, в бездонную пропасть. На нем только белье, резинка которого испачкана в крови. Руки и ноги забинтованы целиком, бинты пропитаны кровью: она легла на марлю броскими пятнами. Какие-то из них большие и яркие, какие-то совсем тусклые, маленькие и бесформенные. Но все они выглядят одинаково отвратительно. Кожа у него бледно-серая, ноги чуть синеватые, руки мелко дрожат. Синяки под глазами стали черными, губы побелели и потрескались. Волосы спутались едва ли не узлами. На шее виднеются новые порезы — глубокие и ужасно болезненные. Навряд ли они заживут быстро. Придется прятаться под капюшоном. Рассматривая шею, Эрен подходит чуть ближе к зеркалу. Он едва касается пальцами ран — те сразу же отдают резкой болью. Эрен одергивает руку. Больше он не пробует дотронуться — только смотрит. На свои глаза: опухшие, с красной сеткой лопнувших капилляров, мертвенно-зеленоватого оттенка, будто из изумрудов высосали всю их жизнерадостную яркость. Смотрит на окровавленные бинты и едва просвечивающуюся изуродованную кожу под ними. Смотрит на исхудавший живот, на выступающие ребра и тазовые кости, на окровавленные пальцы рук и стопы… Жалкое зрелище. Он резко выдыхает и устало прикрывает глаза рукой. Голова болит очень сильно, она тяжелая настолько, что шея начинает противно ныть под ее весом. Ноги и руки совсем слабые, стоять удается с трудом. Ступни режет острой болью, порезы на них горят, колени мелко дрожат. Руки и вовсе трясутся так, будто его вот-вот ударит эпилептический припадок. Дышать трудно и больно: горло разодрано так, что каждый вдох дается с трудом. Эрен даже не пробует говорить — и без того знает, что голос сел еще вчера, когда он орал от боли, свернувшись в бессильный клубок на полу… Эрен вздрагивает. Воспоминания, наконец, возвращаются. Эрен сидит в прихожей, возле входной двери. Он чувствует, как жизнь постепенно вытекает из него вместе с кровью. Все, что остается на ее месте — бесконечная, мучительная боль. Сперва отказывают руки — изрезанные, отвратительные руки. Кровоточащие раны синхронно ноют, обдают жаром огрубевшие рубцы и шрамы. Они болят так, будто вместо порезов на Эрене оставили множество огненных клейм. Кожа рук непривычно нежная, чувствительная до боли. Каждое прикосновение к ней — нескончаемая мука, невыносимая и адская. Но Эрену все равно: он вцепляется в предплечья мертвой хваткой и отказывается отпускать. Он чешет, расцарапывает кожу, впивается ногтями в глубокие раны — делает все, лишь бы заглушить заполонивший душу страх. Затем немеют заледеневшие ноги. Эрен понимает это не сразу — лишь спустя время, когда, разодрав руки, пытается подняться. Он встает, цепляясь за консоль, за ручку входной двери, за шкаф — за все, что придется. Но у него не выходит. Икры нещадно сводит, колени дрожат, бедра едва ли чувствуются. Все, что удается сделать — с усилием встать на колени, открыть дверной замок и глухо упасть на пол. Следом отказывает голова. Онемевшее тело уже не чувствуется, но фантомная боль остается до сих пор, отчего сознание разрывается напополам. Первая половина кричит, воет о том, что она в адских муках, вторая же теряется в ощущении нереальности. Эрен чувствует, как мысли горят в голове обжигающим пламенем. Он слышит, как сердце бешено гремит в ушах, понимает, что боль пересиливает — ее порывы сбивают дыхание настолько, что он едва не падает без чувств. Слезы градом стекают по лицу, пока Эрен, сжавшись в слабый, дрожащий клубок, обнимает себя трясущимися руками. Сил плакать не остается. Горло саднит — из него вырываются лишь жалкие хрипы. Жжение в легких едва ли позволяет дышать, дрожащее сердце отказывает и замирает на мгновение, после чего бьется слишком медленно. Так, что грудную клетку сковывает холодом. Подогнув ноги, Эрен только и может, что трястись, обнимать себя и беззвучно кричать, не в силах просить о помощи. Эрен не может принять реальность. Кто он? Где он находится? Что происходит?.. Почему ему так плохо? Почему ему так больно? Мучительно, омерзительно больно… Что случилось? Что произошло до — перед тем, как он без чувств упал с лезвием в руках?.. Что довело его до такого состояния?.. Шумно втянув воздух, Эрен завывает. Он не плачет, нет: из горла вырывается лишь тихий вой — глас о помощи, мольба о пощаде. На большее он не способен. Холод завладевает телом. Сперва он пробирает пальцы ног, затем поднимается выше — к бедрам. Постепенно охватывает грудную клетку, заполняет сердце. После переходит к рукам, тонкой веревкой обвивает шею и, в последнюю очередь, забирается в голову… Эрен не чувствует свое лицо. Омерзительно. Он использует последние силы, чтобы оторвать руки от кровоточащих ран и впиться пальцами в виски. Лихорадочно воя и трясясь, он давит до боли, до бордовых кругов перед глазами, и не отпускает, пока тихое завывание не переходит в крик. Болезненный, дикий, животный крик, пробирающий до ужаса. Ему плохо. Страшно настолько, что сознание блокирует реальность. Это сон. Просто. Кошмарный. Сон. Он должен будет когда-нибудь закончиться… Эрен надеялся, что это произойдет скоро — до того, как он умрет. Слезы бессилия скатываются по скулам и с глухим ударом бьются о пол. Вой не утихает. Эрен ненавидит. Ненавидит свою слабость, ненавидит беспомощность, из-за которой страдает. Эрен ненавидит двенадцатилетнего себя, обрекшего свою собственную жизнь на адский мрак. Ненавидит Ханнеса за то, что тот уехал, оставив маленького ребенка с непосильными ему проблемами. Ненавидит Ривая, который обещал быть рядом в трудную минуту, но так и не приехал, когда помощь была действительно необходима. Ненавидит отвращение к своему телу, бесконечный стыд за сети шрамов на руках и ногах. Ненавидит боль, что наркотиком привязала Эрена к себе. Ненавидит беспомощность перед ней. Ненавидит дурацкие лезвия и ножи, ненавидит сигареты, ненавидит холод и музыку — он ненавидит всего себя, все свое окружение, весь уклад его омерзительной, жалкой жизни. Пугающий вой не стихает. Он вырывается снова и снова, перебиваясь лишь шумным дыханием. С каждым разом плач становится все более тихим и бессильным, но он не прекращается ни на секунду. Просьба о помощи застывает в зеленых глазах. Мир вокруг меркнет — остается лишь ледяное дыхание смерти, грохот телефона, упавшего с тумбы, и темнота… Все, что случилось дальше — мрак. Темень, из которой Эрен даже не надеялся выбраться. Но у него получилось. И вот он здесь: стоит в собственной спальне, напротив зеркала, с тщательно обработанными и перебинтованными ранами. Он все еще жив и точно не умрет в ближайшее время. Он справился с этим испытанием. Сам. И справился, как Эрен считает, достойно. Теперь собственное отражение не кажется ему таким уж жалким. Отойдя от зеркала, Эрен вновь окидывает комнату взглядом, но не находит ничего интересного, кроме стакана воды. Он сразу же подходит к тумбе и осушает его за секунду. Разодранное горло протестует болезненным спазмом, но Эрену все равно — пить хочется так, что он готов терпеть какую угодно боль, лишь бы утолить жажду. Эрен берет стакан и идет на кухню, чтобы налить еще воды. В коридоре темно и морозно, пол неожиданно холодный, запаха сигарет совсем не чувствуется, что довольно непривычно… Эрен замирает. Пол идеально чистый, хотя еще вчера он был забрызган кровью. Телефон лежит на консоли, а не под дверью, лезвия куда-то исчезли. Дверь в ванную закрыта, на ручке не осталось ни одного кровавого развода. Чуть подальше, на вешалке, аккуратно висит пальто — дорогое, глубокого серого цвета. Знакомое пальто. Эрен чувствует, как сердце пропускает удар… Секунда, и оно начинает биться в бешеном темпе — слишком быстро, болезненно настолько, что Эрен готов вот-вот лечь на пол. Дыхание сбивается в момент. Щеки обдает жаром, они позорно краснеют. В груди вновь появляется то трепещущее чувство, название которого Эрен не знает. Сознание взрывается тысячами мыслей, но Эрен хватается только за одну: «Он все-таки приехал»… Сердце сжимается. Он не был один. Ему не пришлось проходить ад в одиночестве. Ривай все же приехал. И пусть Эрен не помнит, как и когда учитель оказался в его квартире, ему все равно. Главное, что сейчас он здесь, что он был здесь вчера. Главное, что он был рядом. Трепещущее чувство разрастается с каждым мгновением. Зародившись мелким огоньком, оно быстро становится неконтролируемым пожаром, пожирающим все на своем пути, и Эрен забывает, как дышать. Он возвращается в реальность не сразу, в моменте утонув в собственных чувствах, а когда приходит в себя, тут же идет обратно в комнату. Впопыхах Эрен натягивает приготовленную домашнюю одежду. Подойдя к зеркалу, он одергивает футболку, чуть приспускает пижамные штаны, поправляет бинты — смотрится до сих пор плачевно, но Эрен не придирается. Он выглядит хорошо, если учитывать его вчерашнее состояние. Поправив прическу, Эрен буквально вылетает из спальни и почти бегом направляется на кухню. Головная боль остается в стороне, порезы по-прежнему горят, но Эрен не обращает на них внимания, ноги все еще вялые, но это не мешает ему идти торопливо, почти твердо. Чем ближе Эрен подходит к кухне, тем отчетливее слышит шум воды и лязг посуды. Сердце сладостно сжимается в предвкушении. И все же он заходит медленно, несмело застыв в проходе. Первое время Ривай его не замечает, будучи занятым мытьем посуды. Он выглядит, как всегда, идеально. В свободном черном пуловере и флэтах на низкой посадке, он выглядит почти домашним. Прическа, чуть растрепанная после бессонной ночи, добавляет его образу немного шарма. Он выглядит прекрасно, как и всегда, и Эрен не в силах успокоить взволнованное сердце, заметавшееся в смешанных чувствах, потому что… Он здесь. Ривай рядом с ним. Он приехал, он был рядом все это время. Он перенес Эрена в спальню, вымыл коридор и ванную, обработал его раны и уложил спать, а сейчас он убирается на его кухне. Леви все это время был с Эреном, несмотря ни на что. Одна лишь эта мысль посылает по телу сотню электрических разрядов, приятно согревающих сердце. Эрен не может сдержать улыбку. В сознании взрываются тысячи фейерверков, в груди вновь распускаются бутоны пионов, живот сводит в приятном волнении… Тем временем Ривай заканчивает с посудой. Он выключает воду, протирает столешницу, собирая разбрызгавшуюся воду, затем вытирает руки и поворачивается к Эрену лицом. Увидев ученика, Леви вздрагивает от неожиданности. Эрен же продолжает улыбаться — глупо и виновато, будто извиняясь за вчерашнее шоу. Он неловко запускает руку в волосы. — Доброе утро. — Тихий и хриплый шепот. На большее Эрен не способен. Леви скептично выгибает бровь. Он пробегается по ученику взглядом — холодным и оценивающим одновременно. Что-то подметив для себя, он статно кивает. — Доброе утро. Голос тихий и… Нежный?.. Эрен изумленно моргает. Стереотип о вечно хладнокровном ко всему преподавателе рушится на глазах. Вместо Ривая перед ним вновь теплый, поддерживающий и ласковый Леви. Эрен чуть склоняет голову в удивлении, но так и не успевает ничего сказать. — Как ты себя чувствуешь? Учитель спрашивает осторожно, не торопя, без давления. Его голос все больше кажется Эрену заботливым. Он вновь удивленно моргает. Суть вопроса доходит до него не сразу, поэтому какое-то время он стоит молча, пытаясь выстроить мысли в более менее крепкую логическую цепочку. Получается, правда, не сразу. Однако взволнованный взгляд Ривая быстро возвращает его с небес на землю. Эрен неловко смеется и прячет руки за спиной, точно маленький ребенок. — Я — прекрасно. Он врет без зазрения совести. Учителю ни к чему переживать сейчас, когда все относительно пришло в норму. Леви же смотрит на него с явным сомнением, поэтому Эрен спешит продолжить: — Нет, все в порядке, правда! Я чувствую себя намного лучше, не о чем беспокоиться! Он пытается говорить громко и убедительно, но выходит хрипло и немощно. Эрен хочет влепить себе подзатыльник, но он этого не делает. — Просто… — Он ненадолго задумывается, сперва не решаясь спросить, но вскоре понимает, что соврать не сможет, и неуверенно продолжает: — Я не совсем помню, что произошло, поэтому… Ты не скажешь мне, когда ты… Приехал, и все такое. А то мои воспоминания кончаются на потере сознания. Он неловко смеется в конце, но прекращает сразу же, как только замечает взгляд учителя. Болезненный и сломленный, чуть напуганный. Ривай смотрит на него так, будто Эрен — самый несчастный и беспомощный человек. Что определенно не так. Эрен хмурится. — Не делай такое лицо, пожалуйста, — он просит абсолютно искренне. — А то у меня складывается ощущение, что ты меня уже хоронить собрался. Шутка не помогает. Взгляд Леви на секунду становится осуждающим, но быстро возвращается к сожалеющему. Тяжело вздохнув, Ривай оставляет полотенце на столешнице и садится за стол, не отрывая взгляда от ученика. Какое-то время он молчит, раздумывая о чем-то своем, но вскоре говорит: — Я приехал ближе к двум, — его голос мгновенно становится холодным, но взгляд по-прежнему полон искренней заботы. У Эрена щемит сердце, когда Ривай тяжело вздыхает и бессильно прикрывает глаза рукой. Сердце бьется по-прежнему быстро, но теперь болезненно. В животе скручивается мерзкое чувство, похожее на страх, и Эрен сразу же подбегает к Леви и садится рядом. — Хей, ты чего? — Он спрашивает взволнованно, искренне, во взгляде плещется волнение. Ривай сперва не отвечает. Он лишь слегка качает головой, но Эрен чувствует, как ему тяжело. Он не знает, что делать — он никогда особо не умел поддерживать, — поэтому молча кладет руку на плечо учителя. Бережно и ласково, будто стараясь жестами сказать ему: «Я благодарен за все». Однако Леви, несмотря на усталость, быстро берет себя в руки. Тихо прочистив горло, он убирает руку от лица, выпрямляет спину и, взяв руку Эрена, уверенно переплетает их пальцы. Эрен чувствует, как из его сердца вылетает сотня бабочек. Щеки вновь позорно краснеют, и он ничего не может с этим поделать. Ривай же поднимает на него решительный взгляд. — Прости, что я не смог приехать раньше, — он говорит холодно и виновато одновременно. — Я честно пытался. Но все равно опоздал. Мне очень жаль. Леви ласково сжимает ладонь ученика. Эрен отвечает тем же. Он взволнованно смотрит на учителя. — Надеюсь, ты шутишь. — Искреннее предположение. Все потому что Эрен уверен: Леви не опоздал. Он не знает, правда ли это, но чувствует, что учитель несся к нему по ночному Нью-Йорку так быстро, как мог. Он торопился, спешил помочь, хотел быть рядом. И плевать, когда именно он приехал, главное, что он пришел на помощь в самую трудную минуту. Молчание Леви Эрен воспринимает в штыки. Чувство несправедливости одолевает его: оно жаркой волной пролетает по телу, заставляя нахмуриться еще сильнее. — Леви, — он говорит холодно, почти что со злобой, — неважно, когда именно ты приехал, ты ведь понимаешь это? Ривай недоверчиво смотрит на ученика, его взгляд по-прежнему сквозит чувством вины. Поэтому Эрен продолжает: — Мне плевать, во сколько ты там приехал. Я спросил только для того, чтобы немного вспомнить вчерашний вечер, потому что перед срывом я наглотался успокоительных, и мало, что помню, — решительно начинает он. Ривай удивленно смотрит в ответ. — Ты приехал. Ты был рядом. Ты помог мне справиться со всем этим дерьмом. Вот, что имеет значение. Эрен смотрит на Леви искренне, открыто, пропускает в свой взгляд столько эмоций, сколько только способен. Убежденность, теплота, ласка, благодарность, восхищение — он пытается показать все и сразу, и Ривай, кажется, начинает ему верить. В подозрительном взгляде все чаще мелькает признательное спокойствие, отчего серебро в его глазах чуть плавится, переливаясь на солнце. Эрен удовлетворенно кивает и сжимает руку учителя еще сильнее. — Спасибо тебе. Если бы ты не приехал, я бы умер. Он благодарит тепло и искренне, не скрывая своей очарованности. Ему казалось, приятное волнение не может стать более трепетным, но оно становится. Эрен не может сдержать искренней улыбки. Боль и переживания уходят на второй план, когда Леви благодарно смотрит в ответ. Выждав небольшую паузу, Ривай тихо выдыхает. — Хорошо, — спокойно отвечает он. — Я рад, что смог помочь хоть чем-то… Эрен смеется искренне и громко, совсем по-детски. — Ты серьезно? «Смог помочь хоть чем-то»? — Ехидно спрашивает он, прищурившись. — Да ты буквально с того света меня вытащил! Хватит так открыто обесценивать себя! Учитель хмурится в ответ. — Но я не… — Боже, да забей на всю эту чушь. Ты прекрасен! Эрен прикусывает язык, запоздало понимая, что именно он только что сказал. Волнение накатывает с новой силой. Эрен чувствует, как по телу пробегают мурашки, оставляя за собой безжалостный холод. Взгляд становится потерянным, к горлу подступает противный ком, он чувствует, как каждая клетка его тела загорается в волнении. Он шумно сглатывает. Ривай же не воспринимает его слова так остро. Его взгляд становится удивленным всего на секунду, после чего сразу же возвращается к холодному и отчужденному. Он скептически выгибает бровь. — Я знаю, что я прекрасен, — отстраненно кивает он. — Не нужно напоминать. Эрен закатывает глаза в ответ на очередной сарказм. И все же он не может не признать — этот самый сарказм его спас. Он вновь улыбается — широко и искренне. Совершенно глупо. Глаза загораются в момент. — Прекрасен и крайне самоуверен, — язвит он. Ривай в ответ вновь кивает. — Есть такое, — бесстыдно замечает он и закидывает ногу на ногу. — И я, прекрасный и самоуверенный, хочу узнать, из-за чего вчера меня чуть не ударил инфаркт. Зеленые глаза тухнут так же быстро, как и загорелись. Эрен чувствует, как сердце словно попадает в тиски. В сознании напуганной стаей летучих мышей разлетаются мысли. Эрен пытается ухватиться хотя бы за одну из всей вереницы, но все тщетно. Тело сковывает холод нарастающего страха, раны горят, оставляя множество ожогов. Тяжесть головы становится невыносимой. Ступни, заледенев, немеют. Эрен тяжело сглатывает. Горло отдает резкой болью. Он не хочет вспоминать. Он не готов. Он хочет поговорить о прекрасном рассвете, обсудить, какой следующий фильм они посмотрят в воскресенье, поболтать обо всякой ерунде, вроде нового жильца в квартире — двухметрового фикуса. Или же провести время за приятной беседой о будничных делах, о странных фактах, которые они узнали в последнее время, о новой зверушке Ханджи — о чем угодно. Но он не хочет говорить о вчерашнем. Пусть лучше тот ад забудется, потеряется одним плохим воспоминанием среди тысячи хороших. Эрен шумно выдыхает. — Я могу не отвечать?.. Вопрос слетает с губ неожиданно и необдуманно, но Эрен не хочет забирать свои слова назад. Он просто не сможет ответить искренне и честно — придется врать, выкручиваться, придумывать бредовые оправдания, а Эрен не может. Он уважает учителя, Леви искренне дорог ему — он не сможет солгать, не чувствуя себя ничтожеством. Поэтому он просто молчит. Эрен не хочет, но понимает, что выглядит сломленным. Окровавленные бинты, побелевшая кожа, красные глаза и болезненный, подавленный взгляд — он выглядит, как человек, переживший самые страшные из бед. Он даже не пытается притворяться. Он не сможет — трудно скрыть треснувшую душу. Эрен смотрит на учителя с мольбой, с просьбой понять и забыть о вчерашнем вечере навсегда. Он не сможет соврать сейчас. Это разрушит их взаимное доверие и вскоре станет очередным поводом для ссоры, потому что Эрен не сможет притворяться вечно. Когда же правда раскроется, он больше не сможет смотреть учителю в глаза. Разве это то, что им нужно? Сейчас, когда они вновь говорят открыто и искренне, смеются и шутят. Нужно ли все портить бессмысленной, бесполезной ложью?.. Эрен смотрит устало и сломлено. Ривай смотрит в ответ с холодным сожалением. Серебристые глаза сверкают в лучах утреннего солнца, угольного цвета волосы обворожительно блестят. Выражение его лица спокойное и понимающее, без капли осуждения. Немного подумав, он кивает. С неохотой, но все же отступает, не желая давить. — Ладно, — он соглашается, не в силах заставить. Эрен выдыхает с облегчением. — Но я все же осмелюсь попросить о двух вещах. Эрен в ответ смотрит устало, но с толикой удивления. — Да, конечно, — он говорит искренне, вымученно улыбнувшись. — Я буду только рад. И это правда. О чем бы не попросил учитель, он будет счастлив исполнить любую его просьбу. И ему совсем не важно, на что придется пойти ради этого. Учитель всегда прислушивался к его просьбам — Эрен теперь не может отказать. Совесть не позволит. Поэтому он продолжает поддерживающе улыбаться в ожидании просьбы. Ривай тем временем сжимает ладонь ученика чуть сильнее. Эрен без раздумий отвечает тем же. — Во-первых, — Леви начинает спокойно и собрано, — давай пообещаем друг другу говорить о том, что мы чувствуем, искренне и сразу, не доводя ситуацию до точки невозврата. Я бы очень не хотел, чтобы вчерашняя… Ситуация повторилась. Он говорит холодно, не пропуская в голос ни единой эмоции, но Эрен знает, что за маской напускного спокойствия бушуют чувства. Страх, искренность, желание быть рядом, готовность помочь, решимость, открытость. Эта смесь сносит Эрену голову. Он заторможено кивает. — Хорошо… Эрен смотрит на Ривая с удивлением и упоением, оглаживая взглядом острые черты. Держать руки при себе становится все сложнее. Ему хочется поднести свободную руку к благородному лицу, едва ощутимо огладить лоб, скулу, дотронуться пальцами до губ, приподнять подбородок… Он едва успевает себя одернуть. Щеки заливаются алым. Эрен желает провалиться сквозь землю, однако Ривай не замечает этого. — Во-вторых… — Он начинает уверенно, но тут же запинается. Глубокие серые глаза смотрят на Эрена с вопросом, с непонятной осторожностью. Эрен смотрит в ответ с воодушевлением и со смущенной улыбкой. Ривай шумно выдыхает. Взгляд становится усталым, просящим о чем-то неизвестном, расслабленная поза становится напряженной. Леви чуть вздергивает подбородок, поправляет рукава пуловера, сжимает руку Эрена немного сильнее. Лишь спустя время он решается продолжить. — Во-вторых, я нашел хорошего психиатра, — он говорит совсем тихо, нерешительно. — Пообещай мне, что ты сходишь к нему в ближайшее время… Пожалуйста. Насчет денег не переживай — я оплачу сеанс. Сердце вновь становится камнем. Эрен чувствует, как оно твердеет с каждой секундой и рассекает легкие, отчего резкая боль в груди становится невыносимой. Недолго оставаясь на плаву, сердце внезапно падает вниз и намертво приклеивается к желудку. Эрен не хочет верить, что это — реальность. Такого не может быть. Это не могло произойти. Ривай не стал бы. Он бы никогда не опустился так низко — это невозможно. Зная всю подноготную, он бы никогда не стал просить о беседе с врачом. Ривай — самый понимающий и добрый человек из всех, кого Эрен встречал. Он всегда рядом, готовый поддержать, всегда дает хорошие советы и подбирает верные слова. Он — единственный, к кому Эрен решился обратиться за помощью. И он бы точно, однозначно не стал бы настаивать на лечении у врача. У психиатра. Правда же?.. Взгляд окончательно тухнет, становится жалким, подавленным. Эрен чувствует, как ступни немеют от холода, как бедра и мышцы рук сводит болезненным спазмом. Ладонь леденеет, как и длинные пальцы. Разочарование обваливается на сознание бетонной плитой, крошится тяжелой грудой камней, становится невыносимым испытанием. Эрен выдыхает резко и тихо. Он до последнего надеется, что просто неправильно все понял… Но чуда не происходит. — Это хороший врач, один из лучших в штате, — Ривай продолжает собрано и четко. — У него двадцатилетний стаж, и он работает с мазохистами. Он помогает вернуться к счастливой жизни, приобрести внутреннюю уверенность и стержень, за который можно будет зацепиться в случае срыва. Его консультация действительно необходима, Эрен. Эрен отказывается верить в происходящее, но покорно слушает, запоминает каждое слово, пугающее своей серьезностью. Будь на месте Ривая кто-то другой — кто угодно, будь то родной дядя или незнакомый человек, неважно, — он бы, не задумываясь, ударил. Вот только перед ним Леви. Человек, всегда желавший ему только добра. Самый искренний и заботящийся, самый добрый и глубоко душевный. Самый прекрасный из всех, кого он когда-либо знал. Эрен с трудом сглатывает. Он смотрит на учителя с недоверием, с просьбой не поступать с ним… Так. С мольбой оставить его в покое, наедине с самим собой. На глазах выступают невольные слезы — признак его ничтожной слабости. Дыхание учащается, сердце сбивается с ритма, мысли становятся тяжелыми, неповоротливыми. Эрен неосознанно сжимает руку учителя еще сильнее. Ривай же смотрит на Эрена аккуратно, со странной осторожностью — так, как обычно смотрят на психически больных людей. В его взгляде нет ни осуждения, ни привычного давления — лишь теплота и искреннее желание помочь, защитить. Но для Эрена этот взгляд становится пыткой, которую он не способен вынести. Леви, ничего не заметив, продолжает: — Не отвечай сейчас. Хорошо обдумай мое предложение и скажи свое решение, когда будешь готов, — он говорит быстро, будто боясь остаться непонятым. Его взгляд становится взволнованным. — Просто… Я не всегда смогу быть рядом. Понимаешь?.. Он спрашивает аккуратно, боясь надавить, пропуская в свой голос все эмоции: от страха и боязни навредить, до безусловной поддержки и полного принятия. Эрен же не видит ничего. Слезы застывают в изумрудных глазах невольно и постыдно, но Эрен не может сдерживать их. Картинка перед глазами становится блеклой и размытой. Эрен не хочет, но заставляет себя потерянно кивнуть. Он чувствует, как к горлу подкатывает тошнота, и изо всех сил пытается справиться с ней — все тщетно. И хоть Леви не хочет давить на него, Эрен чувствует, что его вынуждают согласиться, и это убивает его морально. Леви же ничего не замечает. Он выдыхает с облегчением. — Я не всегда смогу вот так приехать. А даже если и смогу, нет никакой вероятности, что я успею вовремя, — продолжает он. — Поэтому тебе нужно учиться справляться с такими срывами самостоятельно. Врач сможет в этом помочь. Его голос размеренный, успокаивающий, но Эрен не слышит в нем ничего, кроме беспросветного холода, от которого в животе скручивается мерзкое чувство. Слезы пеленой застилают глаза. Эрен смотрит на расплывчатый силуэт учителя и не может поверить, что он так спокойно говорит об этом. О походе к врачу, что разделит его жизнь на «до» и «после». Он вновь заставляет себя кивнуть. Тошнота подкрадывается все ближе. Разочарование, обвив шею тугой петлей, душит Эрена, но он мастерски прячет его под слоем напускного спокойствия. Ривай же так и не замечает подвоха. Не встретив сопротивления, он успокаивается и, наконец, отпускает руку Эрена. — Я рад, что ты меня понял, — Леви говорит искренне, с благодарностью. Серебристые глаза сверкают одобрением. — Буду ждать твоего решения. Эрен одергивает руку и опускает взгляд, уставившись куда-то сквозь пол. Слезы все настырнее просятся наружу, но он сдерживает их. Сознание утопает во мраке. Легкость и трепетное волнение, окрылившее утром, отступает. Остается лишь чувство разбитости и боль — слишком внезапная и острая. Эрен вновь тяжело сглатывает, отгоняя тошноту. Ощущение давления со стороны учителя достигает своего пика. — Хорошо… — Задушенный шепот. На этот раз Эрен даже не пытается говорить в полный голос — знает, что будет звучать разбито и жалко. Он опускает голову, спрятав потерянный взгляд в руках. — Я схожу. Каждое слово причиняет физическую боль. Эрен чувствует, как разочарование душит, как оно наваливается неподъемным грузом, не дает сделать вдох. Ривай говорит что-то — размеренно и спокойно, так, как он говорит всегда, по-прежнему идеально. Но Эрен не слышит его. Он слышит лишь шум собственного сердца. Эрен все острее чувствует, что его заставили переступить через свой главный страх — боязнь понять, что он искренне болен. И это убивает. Он выдыхает резко и потерянно, когда чувствует, как учитель, притянув его за руку, сжимает в крепких объятьях… Гордость трещит по швам, за ней в клочья разлетается маска спокойствия. Эрен не выдерживает — одинокая слеза скатывается по щеке и впитывается в мягкую ткань пуловера. — Спасибо. Леви благодарит тихо и искренне, не пряча обнадеживающей теплоты, но Эрен не может заставить себя обнять его в ответ. Прикрыв глаза, он рвано выдыхает: — Не за что… Тошнота так и застывает в горле. Больше Эрен ничего не говорит.***
Эрен сидит в богато обустроенном вестибюле и чувствует себя отвратительно. Мерзко. Вокруг один лишь пафос. Широкий округлый холл с дорогими кожаными диванами и фресками на стенах. Напротив входной двери — современная стойка регистрации с новомодными компьютерами и неестественно улыбающимися девушками, которые встречают клиентов. Рядом — гардеробная, скрытая от чужих взглядов кофейными шторами. Интерьер выполнен в мягких бежевых оттенках — лаконичных и приятных взгляду. В помещении стерильно чисто: мраморная плитка на полу блестит, начищенные зеркала переливаются, даже фрески на стенах натерты так, что отражение света в них ослепляет. Но несмотря на приятную обстановку, Эрену тошно. Он до сих пор не может поверить, что он действительно здесь, в приемной некоего доктора Фабера. Он и вправду пришел добровольно, согласившись на прием осознанно, пусть и, как ему кажется, под давлением. И он никуда не сбегает, прилично дожидаясь своей очереди в вестибюле. Это убивает Эрена. Он ненавидит врачей, каких бы то ни было: психологов, психотерапевтов, психиатров — это неважно. Он в равной степени ненавидит их всех. Сколько раз он уже пытался попасть к адекватному врачу? К тому, кто выслушает, поймет и не будет осуждающе смотреть, после чего советовать разного рода херню. «Постарайтесь найти в жизни положительные стороны». «Замените селфхарм другим экстримом. Например, попробуйте заняться фехтованием». «Выкиньте все острые предметы — не оставляйте возможности порезаться. Тогда срывов не будет». «Попробуйте медитации — они прокачают вашу силу воли и помогут сдерживаться». «Представьте, что ваши руки — ваша душа. Вы бы хотели ранить свою душу?». Собачий бред. Сколько раз Эрен слышал нечто подобное? Десятки? Сотни? Каждый, к кому бы он ни пришел, весь сеанс смотрел на него, как на ничтожество, а когда время подходило к концу, обесценивал проблему и советовал что-то вроде «забудь о мазохизме, живи счастливо». Стоит ли говорить, что такие советы делали только хуже?.. Эрен тяжело вздыхает. Он старается взять себя в руки и пробудить последнюю надежду. Вдруг сегодня все будет по-другому?.. Вряд ли. Внезапно девушка со стойки регистрации подходит к нему. — Мистер Йегер? — Она спрашивает, не прекращая неестественно улыбаться. Эрен передергивает плечами, но встает с дивана. — Да. — Пройдемте, — говорит девушка и, повернувшись, ведет его к двери напротив гардеробной. Эрен послушно идет следом. Он старается не обращать внимание на то, как тело постепенно холодеет в приступе страха. Эрен дышит глубоко и размеренно, потирает руками бедра, чтобы согреться, прогоняет назойливые мысли, что будоражат сознание. Все без толку. Паника не отступает. Когда девушка открывает ему дверь, Эрена едва ли не выворачивает наизнанку. Ему кажется, страх заполоняет каждую частичку его подсознания. Боязнь оступиться вновь, нарваться на очередного «доктора», который будет слушать только ради полученных денег, страх оказаться непонятым, ужас перед одним лишь словом… Болезнь. Эрен чувствует, как руки и ноги пробирает холод, как бешено бьется сердце, и как сильно трясутся колени. И пусть внутри него — ураган, внешне он остается спокойным. Со страхом и неохотой он заходит в кабинет. Комната выглядит… Дорого. Ничего больше Эрен не может сказать. Помещение просторное, светлое, с высокими окнами, открывающими прекрасный вид. Все здесь обставлено лаконично и со вкусом. Стены приятного пудрового оттенка, на них — куча дипломов и сертификатов. Пол выложен дорогим паркетом. Чуть подальше, ближе к окнам, стоит стеллаж с сотнями книг на нем. Ближе к центру — массивный дубовый стол. За ним сидит мужчина в возрасте с седыми волосами и добрым взглядом карих глаз. Эрен старается сделать вид, что доктор ему не противен. Он холодно улыбается. — Здравствуйте, — он говорит с напускным спокойствием, хотя у самого сердце подпрыгивает к горлу. — Доктор Фабер? Мужчина встает со своего места в приветствии. — Здравствуйте, — вежливо кивает он. — Очень приятно познакомиться с вами, мистер Йегер. — Взаимно. Ложь. Наглая ложь, но Эрену не стыдно за нее. Он всего лишь не хочет, чтобы очередной «врач» нарушал его личные границы. Неужели он просит так много?.. Тем временем доктор Фабер указывает ему рукой на кресло, стоящее напротив рабочего стола. — Прошу вас, присаживайтесь, — говорит он. Эрен послушно садится в мягкое, уютное кресло. Мужчина возвращается за свое рабочее место. Сев за стол, он надевает очки, открывает только что заведенную медицинскую карту и берет ручку, чтобы делать пометки. После он поднимает на Эрена дружелюбный взгляд. Тошнота накатывает с новой силой. — Что ж, давайте начнем, — резюмирует доктор. — Сперва я задам вам несколько общих вопросов, а затем мы побеседуем о вашей проблеме, договорились? Он улыбается искренне, по-доброму, но Эрена передергивает от одной лишь мысли о том, что, возможно, этот доктор разочарует его, как и все предыдущие. Он неохотно кивает. — Хорошо. В ответ улыбка врача становится еще шире. Он поправляет очки и опускает взгляд в карту. — Сколько вам полных лет? — Восемнадцать. Доктор делает пометку. — Хронические заболевания? — Нет. — Группа крови? — Третья положительная. — Вредные привычки? Алкоголь, курение, наркотики? — Только курение. Врач недовольно вздыхает. Эрен едва удерживается, чтобы не закатить глаза. — Сколько сигарет вы выкуриваете за день? — Не больше восьми. — Понятно. Значит, курение умеренное, — врач кивает сам себе. — У кого-нибудь в роду были психические расстройства высокой тяжести? Шизофрения, биполярное расстройство, раздвоение личности? Эрен чувствует, как тошнота подкатывает с новой силой. — Нет… — Хриплый шепот становится совсем уж тихим. — Хорошо. — Доктор вновь кивает. — Вы еще не закончили школу, верно? — Да, — отвечает Эрен, откинувшись на спинку кресла. — Закончу в этом году. — Живете в полноценной семье? Эрен чувствует, как сердце болезненно сжимается в груди. Он едва успевает сглотнуть приступ нервной тошноты. Он тихо прочищает горло. — Нет. С опекуном… Голос теряет последние остатки жизнерадостной уверенности. Взгляд тухнет окончательно, становится болезненным, жалким, но Эрен не подает вида. — Хорошо, — доктор Фабер хмурится чуть сильнее. — Чем-нибудь занимаетесь помимо школы? Хобби, подработка? Эрен ненадолго задумывается. — Увлекаюсь рисованием. В свободное время подрабатываю официантом. — Прекрасно… Доктор вновь улыбается, занося данные в медицинскую карту. После, записав все необходимое, он поднимает на Эрена открытый, теплый взгляд. Он снимает очки и откладывает ручку в сторону. — Что ж, на этом с общими вопросами все, — радушно говорит он, улыбка становится еще шире. — Теперь я хочу услышать вашу историю. И помните: мне нужны подробности. Он смеется, его смех чистый и искренний, со старческой хрипотцой. Приятный… Но Эрен все равно не может унять дрожь в руках. Он чувствует, как напряжение нарастает с каждой секундой его молчания, как тишина постепенно накаляется до предела. Эрен не хочет говорить. Он чувствует, как желание встать с кресла, послать доброго врача и сбежать становится невыносимым. Сердце бьется медленно, не поддаваясь общей панике, но каждый его удар — импульс резкой боли. Руки чуть трясутся, ноги нервно выстукивают ломаный ритм по паркету. В сознании воцаряется бесконечный, беспросветный хаос, мысли устраивают забастовку. Однако в самый трудный момент, когда Эрен уже собирается позорно сбежать и закрыться в окровавленной ванной, он вспоминает учителя… Нет, не так. Он вспоминает Леви. Его взгляд — холодный и заботливый одновременно. Ласковые прикосновения рук, нежные объятья. Согревающие слова поддержки, трепетное волнение в голосе. Разрушительное смятение — искренний страх за его, Эрена, жизнь. Он вспоминает, с какой искренностью Леви просил сходить к врачу, вспоминает, сколько страха и волнения было его в глазах. Он вспоминает просьбу, аккуратную и теплую, вспоминает то, как под давлением чужой ласки треснул и согласился на все — лишь бы больше никогда не видеть паники, рябью разошедшейся в серебристых глазах. Эрен вспоминает и все же собирает волю в кулак. — Кгхм… Он неловко прочищает горло. Затем одергивает толстовку, смахивает с джинсов несуществующую пыль, поправляет бинт на шее и лишь после, поняв, что отступать некуда, начинает свой рассказ. Эрен честно рассказывает обо всем так подробно, как только может. Он рассказывает про маму — про самую светлую женщину в его жизни, с которой ему так и не посчастливилось встретиться. Про тяжелое детство с беспробудно гулящим пьяницей. Про безрассудство дяди, про бесконечные долги, в которые он влипал, про его «гениальное» решение переехать в соседний штат, оставив двенадцатилетнего ребенка один на один с невольным решением повзрослеть. Рассказывает о годах тяжелой работы, о необходимости выживать, о голоде и о невозможности заплатить за свет и отопление. Эрен говорит про то состояние, похожее на сон, про экстрим, про увлечение беззаконщиной, про пьяницу, которого он встретил в метро, и про озарение. Рассказывает про первую неловкую попытку причинить себе боль, про негласные «правила», которым он пообещал сам себе следовать. Говорит о том, как постепенно стал скатываться на дно, погрязнув в плену боли, холода и одиночества. Рассказывает о том, как постепенно отдалился от мира, стал невольным отчужденцем. Он вспоминает, как неделями не выходил из дома, рассказывает о том, что не было сил даже встать с кровати. Говорит о том, как сутками не мог вылезти из-под одеяла, боясь осуждения общества. Эрен рассказывает про все: про кровь, про извращенные методы причинить себе боль, про увлечение, ставшее зависимостью, про вечный мрак… И про единственное просветление — про Леви. Единственное, о чем он боится сказать — о своих чувствах. Поддавшись страху, он молчит. Вместо этого он рассказывает про временную белую полосу и про ее крах — про мощнейший срыв из всех, через которые он прошел. Эрен завершает историю холодным фактом: — Я не болен. Не нужно меня лечить. Просто посоветуйте как можно… Сгладить ситуацию. Хотя бы так. Он говорит отстраненно, почти грубо, хотя сам не хочет обижать врача — ни в коем случае. Все, что он хочет сделать — обезопасить себя, огородить свое личное пространство, запретив переходить негласную черту. Ничего более. Закончив рассказ, Эрен замолкает. В кабинете повисает тяжелая тишина. Эрен сидит будто на иголках в ожидании вердикта. Он не может, но чувствует, как паника разрастается лесным пожаром, испепеляя все на своем пути. Сперва он кидается на тело — разлетается по конечностям обжигающим холодом, мгновенно сменяясь нервным жаром. Затем перекидывается глубже, обдавая трепещущее сердце волной кипящей магмы. И в самом конце, заполонив каждую клеточку тела, пожирает сознание — медленно, с педантичным старанием. Мысли взрывной волной разлетаются в стороны. Эрен пытается собрать их в кучу, но у него не получается. Он рассказал все? Точно не забыл ничего важного? Он достаточно понятно объяснил свое состояние? А что, если нет? Что, если врач поймет его неверно?.. Почему доктор Фабер молчит? Ему нечего сказать?.. Нет, так не бывает. У него наверняка заготовлены профессиональные фразочки, вроде «большое спасибо за вашу искренность» или «я благодарен вам за подробный рассказ». Что-нибудь в этом ключе. Так почему он молчит? Он считает Эрена никчемным и не знает, как завернуть оскорбления в профессиональную обертку? Что он скажет? Что Эрен — дикарь? Что он слабак, который не способен стоически воспринимать удары судьбы? Что он не может справиться даже с самыми банальными препятствиями? Что Эрен ошибается, и он на самом деле глубоко болен?.. Эрен резко выдыхает, не отводя глаз с доктора. Взгляд напуганный, пытливый, он направлен прямо в глубокие карие глаза. Доктор же не поддерживает его ажиотажа. Мистер Фабер тяжело вздыхает, поднимает со стола очки и, взяв лоскут микрофибры, протирает стекла. Какое-то время он не смотрит на Эрена и ничего не говорит, заставляя юношу внутренне взвыть. Однако тишина вскоре кончается. — У меня есть к вам вопрос. Доктор говорит собрано и спокойно, после чего надевает очки. Эрен суматошно кивает. — Да, конечно. Голос ломается окончательно, становится тихим и потерянным, жалким. Но Эрен старается не обращать на это внимания, сконцентрировавшись на ледяном спокойствии врача. Мистер Фабер поправляет рукава халата. — Тот самый Ривай, о котором вы говорили, — размеренно говорит он. — Он вам дорог? Эрен удивленно моргает. Леви?.. Дорог ли ему?.. — Да. — Однозначный ответ, не требующий размышления. И все же Эрен несколько удивлен. Причем здесь учитель?.. Тем временем доктор Фабер продолжает: — Смогли бы вы навредить ему? Эрен окончательно теряется, хоть и знает ответ на заданный вопрос. — Нет… Он шепчет тихо и хрипло, но внутри все сладостно сжимается от воспоминаний о Леви. От теплых, душевных, самых лучших воспоминаний… Доктор Фабер коротко кивает. — В таком случае вам поможет метод бабочки, — говорит он. — Слышали о таком? Эрен склоняет голову в удивлении. — Никогда, — предельно честный ответ. — Но звучит… Интересно. Он нервно смеется в конце, запустив руку в волосы. Казалось, отступившая паника вновь нарастает. Однако врач этого не видит. — Довольно распространенный метод, — мистер Фабер собрано кивает и легко улыбается. — Он заключается в том, что вам необходимо в приступы селфхарма браться не за нож, а за маркер, и вместо порезов оставлять на коже рисунок бабочки. Ее имя — имя самого дорогого вам человека. Если вы все же решитесь поранить себя, вспомните о том, что вместе с вами шрам останется и на бабочке. Вы попросту пораните человека, которым так дорожите. Доктор Фабер говорит спокойно, размеренно и постепенно, не вываливая на Эрена сразу ворох новой информации. И в то же время его речь собранная, крайне последовательная, понятная. Эрен чувствует, как с каждым новым словом его паника сдает позиции, отступает, как тело постепенно расслабляется, а сознание, полное вопросов, пустеет. В мгновение все становится на свои места. Отвращение к доктору теряется вместе со всеми негативными мыслями, заполонившими голову. Остается лишь спокойная холодность, благодарность и уважение. На этот раз нет упреков. В их беседе нет места для осуждения, для заученных фраз, которые больше похожи на отмазки, для настойчивости и бестолковых советов. Вместо них — понимание, внимательность к деталям и индивидуальное восприятие пациента. Эрен чувствует, как дышать становится легче. Впервые за долгие годы он воспринимает слова врача всерьез. «Метод бабочки»… Звучит красиво. Волшебно. Эрену нетрудно представить себя дома, в холодной ванной, с фломастером в руках. Он закрывает глаза и видит, как филигранно прорисовывает тело бабочки, размах ее крыльев, как он выводит тонкие линии неприметных деталей, как он подолгу сидит и любуется бабочкой — одной единственной, имя которой сладко застывает на губах… Эрен резко выдыхает. Взгляд взрывается смесью облегчения и благодарности. Эрен впервые чувствует, что, возможно, у него получится справиться с собой. Получится противостоять желанию навредить. Не себе — крохотной бабочке на предплечье. Он впервые за долгое время замечает проблеск надежды в безграничном мраке. Тем временем доктор Фабер, выждав паузу, продолжает: — Вы правы, вы не больны, — успокаивающе говорит он. — Вам просто нужен способ держать все под контролем. Именно поэтому я считаю, что метод бабочки будет вам полезен. Уверен, вы со всем справитесь. Доктор поправляет очки и смотрит на Эрена с добротой и мягкостью, с широкой улыбкой на лице, и Эрен не может не улыбнуться в ответ. Сердце начинает трепетать, легкость внутри накрывает шелковым полотном. Приятный сквозняк обдувает горящее лицо, пробирается под бинты и обдает прохладой горящие раны. Во взгляде впервые мелькает искренняя надежда. — Да… Я надеюсь, — он говорит в смешенных чувствах, не в силах восстановить сбившееся дыхание. — Правда надеюсь, что… Все получится. Улыбка на лице становится широкой, искренней, легкой. Врач улыбается в ответ и статно кивает. — Конечно, у вас получится, — он отвечает честно, Эрен это чувствует. — А я помогу вам, если что-то пойдет не так. Надеюсь, мы сможем пройти терапию вместе. Тогда я вам гарантирую полноценное, здоровое будущее. Сердце заполошно бьется в груди. И пусь Эрен не считает себя больным, «здоровое» будущее, полное счастливых моментов и душевного равновесия, становится новой целью. Стимулом, разжигающим огонь предстоящей борьбы. Грудь переполнена странным цветущим чувством, пульс сбивается к чертям, на глазах проступают слезы облегчения. Спокойная улыбка сменяется искренне счастливой. Эрен шумно выдыхает. — Спасибо вам… Хриплый голос уже не кажется таким сломленным: он по-прежнему тихий, чуть робкий, но теплый, полный сил. Врач легко улыбается в ответ. — Рад помочь. Он отвечает со спокойным кивком. В кабинете повисает приятная тишина. В этот день Эрен доезжает домой без оглушающей музыки.