***
Эрен просыпается от того, что кто-то гладит его руку: кротко, почти робко, но ласково; прикосновения аккуратные и теплые, заботливые. Кто-то говорит, ему отвечают — голоса раздаются будто из-под толщи воды, но Эрену удается уловить некоторые слова. Постепенно слух возвращается. — …Сколько вы хотите? Я ведь понимаю, что вопрос в цене, не нужно делать из меня идиота. Эрену кажется, на секунду его сердце останавливается, после чего начинает биться в диком до боли темпе. Каждая его клеточка трепещет, тянется к знакомому голосу, хочет прикоснуться, почувствовать тепло чужой кожи, но Эрен так и продолжает лежать, не открывая глаз. Он ловит каждое легкое прикосновение к ладони, запоминает его, выбивает татуировкой на сердце и наслаждается этим чувством, пока у него есть такая возможность. Тем временем разговор продолжается. — Послушайте, я никак не могу помочь. — Этот голос Эрену не знаком. — Я должен показать его психиатру — на это есть все предпосылки. Возможно, ему будет лучше какое-то время провести в психиатрической больнице. Подумайте сами, вы хотите дождаться повторной попытки суицида? — Нет, я… — Так вы дождетесь, не переживайте. Такими темпами до нее недолго осталось. Эрен чувствует, как сердце сжимается, превращается в жалкий комок, выпустивший ядовитые колючки. Они впиваются в грудную клетку, терзают легкие и царапают ребра. Сердце тяжелое настолько, что у Эрена едва ли получается дышать — пульс сбивается с ритма, становится редким, ломаным. В голове — огненный песок пустыни, обжигающий каждую мысль, что осмеливается прокрасться в сознание. Эрен не может думать ни о чем, постепенно поддаваясь растущей панике. Он сразу понимает, что происходит. Ривай и врач говорят о нем. Леви пытается спорить с решением доктора показать Эрена психиатру, и юноше остается только надеяться, что учитель сможет настоять на своем. — Я не собираюсь ничего дожидаться, — холодно отрезает Ривай. — Эрен посещает психиатра. Его зовут доктор Фабер, думаю, вы слышали о нем. И я считаю его достаточно квалифицированным врачом, чтобы он смог помочь Эрену без вашего вмешательства. — Был бы он достаточно квалифицированным, у мистера Йегера не было бы свежих ран, — врач говорит нервно и грубо, в его голосе едва ли можно найти отголосок вежливости. — А они есть. Поэтому я настаиваю на осмотре штатного психиатра. Эрен не может, но чувствует, как страх становится осязаемым: кажется, протяни руку, и обожжешься об его морозное дыхание. Он похож на большую, неповоротливую глыбу льда, выросшую из ниоткуда. Она постепенно разрастается, с каждой секундой поглощая все больше и больше пространства, и вскоре упирается острой верхушкой в кадык, мешая вдохнуть. В мыслях — пустошь, среди которой одиноко мечется одно лишь слово: «Пожалуйста…». Учитель, будто услышав глас о помощи, нервно выдыхает. — Сто долларов наличкой, — грубо говорит он, — и мы делаем вид, что Эрен в полном порядке. Время становится осязаемым вслед за страхом — оно больше похоже на вязкий мед, что тянется от ложки-веретена крупными, неповоротливыми завитками. Оно скапливается под потолком, медленно перетекает по стенам и создает на полу вязкое подобие воронки, засасывающей с огромной силой. Сердце бьется быстро-быстро, вслед за ним в пляс пускается пульс, Эрен зажмуривается так сильно, что под веками взрывается цветастый фейерверк. Он замирает в ожидании… А время все тянется и тянется, молчание сплетается с ним и утопает в бездонной воронке. И все же ему приходит конец. Врач обессиленно вздыхает. — Думаю, я смогу не обратить внимание на столь незначительную деталь. В конце концов, каждый допускает ошибки. Леви и Эрен выдыхают — шумно, с облегчением. Синхронно. Рука, гладившая его ладонь, вздрагивает, но не отстраняется, наоборот — хватается крепче. — Отлично, — отвечает Ривай и, напоследок очертив подушечкой пальца острые костяшки, убирает руку. Слышится шорох одежды, лязг молнии — Леви достает деньги. Следом за ним — довольное мычание врача. — Что ж, — говорит он. — Я не буду вас отвлекать. Сообщите медсестре, когда Эрен придет в себя. — Обязательно, — отвечает Ривай. Секунды тишины нарушают неторопливые шаги, следом за которыми хлопает дверь. Врач ушел. Эрен открывает глаза с улыбкой на губах — глупой, широкой и искренней. Леви смотрит в ответ с осуждением. Наткнувшись уставшим взглядом на чужую радость, Ривай закатывает глаза. — Актер, — едко бросает он. Эрен коротко смеется в ответ. — И тебе привет. Он не может перестать улыбаться. Тело по-прежнему болит, синяки тлеют углями на коже, голова гудит, мысли в ней мгновенно воспламеняются, но все это меркнет, едва зеленые глаза находят теплые бирюзовые разводы в серых. Учитель разочарованно вздыхает и садится на стул, придвинутый к кровати Эрена. — Как ты себя чувствуешь? — Голос по-прежнему холодный, чуть отстраненный, но Эрен знает, что стоит искать глубже, и вскоре он находит в глубине толику тепла, нежности и искренней заботы. Большего ему не нужно. — Прекрасно, — улыбается Эрен, но после задумывается. — Ну… Почти, — смеется он. — В целом, все болит так, будто по мне проехался товарный поезд, но в остальном замечательно. Настроение хорошее. Эрен говорит искренне, пылко, и учитель ему верит. — Хорошо, — удовлетворенно кивает Ривай. Он смотрит на Эрена с подозрением. — Чему ты так радуешься? Неужели так весело оказаться на больничной койке? Эрен в ответ смеется — легко и беззаботно, на мгновение забыв о боли. — Типа того, — улыбается он. В серебристых глазах загораются задорные огоньки. — Так у тебя новое хобби? — Ривай говорит холодно, но Эрен сразу чувствует издевку в родном голосе. — Мог бы и предупредить. Как минимум, у меня бы не было предынфарктного состояния вчера ночью. Эрен тихо прыскает. Его любимый сарказм. — В твоем возрасте предынфарктное состояние — естественная реакция организма на стресс, — язвит он. — И вообще, с чего бы это вдруг ты стал таким эмоциональным? Подумаешь, напали на твоего ученика, меня ведь не убили. Разве тебе не все равно? Он говорит едко, с насмешкой, в его словах и мыслях — ни доли серьезности. Все, на что он рассчитывает — на пару крепких подзатыльников и на получасовую лекцию о том, что старших нужно уважать, о том, что Леви — учитель, а Эрен — ученик, поэтому такие шутки неуместны. Ривай даже не открыл рот, но Эрен уже слышит строгое: «Ты не считаешь, что нарушаешь субординацию подобными высказываниями?». Или еще лучше: «Я считаю, тебе должно быть стыдно за свои слова. Как вернешься домой, не забудь вымыть язык с мылом». Но ничего не происходит. Проходит секунда, вторая — Ривай продолжает молчать. Эрен тушуется. Запал исчезает, будто его и не было, радость пропадает с лица, прихватив с собой задорную улыбку. Плечи невольно приподнимаются в напряжении, пальцы сами сжимаются в кулаки. Эрен неловко прочищает горло. — Эм… — протягивает он. Учитель в ответ смотрит с напускным холодом. — Я что-то не так сказал?.. Ривай не отвечает. Он молчит и на первый взгляд даже не меняется в лице — так бы подумал кто угодно, кроме Эрена. Он же знает, что нужно вглядываться в детали. Поэтому он смотрит — цепко, внимательно, дотошно изучая каждую мелочь. Холодный блеск в глазах, искусственно созданный барьер отчужденности во взгляде, чуть нахмуренные брови, поджатые губы, скомканные в кулаках рукава рубашки… Что-то не так. И Эрен не может понять, что именно. Возможно, он ляпнул что-то обидное, не подумав?.. В этом он мастер. И недели не проходило без мелких ссор: Эрен вечно косячил, нес всякую чушь, а после уставал извиняться по несколько дней — лишь бы Ривай ответил на его сообщения. Но сегодня он не сказал ничего особо глупого, верно?.. Он просто решил подколоть Леви, ответить сарказмом на сарказм — так, как завещает негласное правило их общения. У него не было злого умысла. Единственное, чего он хотел добиться — легкой атмосферы и привычного им обоим юмора, не более. Неужели он вновь промахнулся? Что он сказал не так?.. Ривай по-прежнему молчит, и это убивает. — Слушай, я все понимаю, могу ляпнуть, не подумав, и все такое, но… — Тебя могли убить. Из-за меня. Ривай перебивает неожиданно и резко, заставив Эрена чуть вздрогнуть. Он говорит холодно, сдержанно, его лицо по-прежнему не выражает ничего, кроме вечной усталости, но Эрен видит, как взгляд прекрасных серебристых глаз покрывается ледяной коркой, обороняясь. В нем все и сразу: страх, трепетное волнение, вина, отчаяние и желание помочь — все эмоции разом леденеют, не в силах противостоять обжигающему холоду. Эрен видит, как напрягаются плечи учителя, как пальцы нервно впиваются в рукава рубашки — Леви мгновенно превращается в тетиву лука, натянутую и готовую вот-вот сорваться. Эрен нервно сглатывает. Сознание лихорадочно перебирает варианты ответа, пытаясь найти хоть один подходящий, но все без толку — в голове пусто, не находится ни одной, даже самой глупой, мысли, поэтому он растерянно молчит. Любопытный взгляд сменяется робким, неуверенным. Ривай же смиренно опускает голову. Холодный взгляд устремляется в никуда. — Я знаю, что это я виноват в произошедшем. Не нужно делать вид, будто это не так. — Он говорит медленно, отстраненно, будто ему плевать, но Эрен чувствует скрытое от чужих глаз волнение, искреннее раскаяние. Тем временем Леви, прочистив горло, продолжает: — Ты пострадал из-за меня, и я это понимаю. За такое нельзя просить прощения — это ничем не поможет, но я не могу по-другому. Прости. Все случилось по моей вине. Ты был в опасности, я знал об этом, но ничего не сказал. Мне искренне жаль. Леви с тяжелым вздохом поднимает взгляд. Он смотрит печально, с сожалением, с искренним чувством, незнакомым Эрену. Ученик в ответ смотрит чуть удивленно, с любопытством, без злобы и без обиды — взгляд открытый, в нем плещутся сотни эмоций, и Эрен не стыдится их, выставляя на показ. Леви шумно выдыхает в ответ тишине. Недолго думая, он аккуратно дотрагивается до руки ученика и под любопытным взглядом зеленых глаз неуверенно переплетает пальцы. — Ты ведь это несерьезно? Эрен спрашивает осторожно, прощупывая почву, и удивляется, найдя во взгляде учителя искреннее осознание вины. Он, игнорируя боль, садится на кровати и сильнее сжимает руку Леви. Изумрудные глаза в миг загораются, небольшая искорка разрастается в пожар в считанные секунды. — Леви, — предостерегающе говорит он, — ты ни в чем не виноват, слышишь? — Эрен говорит тихо, почти шепотом, с настойчивостью заглядывая в печальные серебристые глаза. — От тебя ничего не зависело. Разве это ты заставил тех двух парней избить меня?.. — Двух?.. — Ривай держится по-прежнему холодно, но голос чуть дрожит, что выдает его с головой. Эрен стискивает руку учителя до боли. — Это неважно, — искренне говорит он, неготовый к возражениям. — Так вот, ты здесь ни при чем. Это не твоя вина, не твоя ответственность. Единственный, кто виноват во всем — какой-то там Роберт. Я не запомнил фамилии. Эрен замечает, как в серых глазах вспыхивает искренняя ярость, и на секунду замолкает в непонимании. Однако проходит секунда, и злоба тухнет так же быстро, как и загорелась. Учитель ничего не говорит, только смотрит, и Эрен находит в себе силы продолжить. — Только он виновен в том, что случилось. Не ты, не кто-либо другой, только он. Это он подослал тех ублюдков, он же и в ответе за произошедшее. — Эрен говорит упорно, с нажимом, и воодушевляется, заметив нотки сомнения в чужом взгляде. — Ты, не виноватый ни в чем, сорвался посреди ночи и прилетел сразу же, когда тебе позвонила медсестра. Ты просидел со мной всю ночь, а утром спас меня от психушки. Так что, все еще считаешь, что ты должен извиняться? Эрен улыбается — совсем слегка, на пробу, но улыбка в мгновение становится широкой и искренней, стоит ему заметить благодарность, вспыхнувшую голубыми искорками в серых глазах. Ривай не говорит ничего — он только смотрит, но его теплый взгляд говорит громче любых слов. — Вот и я так думаю, — довольно заключает Эрен. — Поэтому прекращай страдать фигней и позови медсестру, как сказал врач. А я пока подумаю, какой фильм мы посмотрим в воскресенье. Напоследок сжав руку учителя чуть сильнее, он отпускает Леви с легкой улыбкой на губах. Ривай же так ничего и не говорит. Он лишь вздыхает — тихо, с облегчением и благодарностью, затем встает со своего места и идет к двери. Эрен уже откидывается на подушку и прикрывает глаза, когда его внезапно окликают: — Эрен. — Учитель зовет его тихо, почти шепотом. Эрен тут же оборачивается в его сторону. Леви смотрит на него с привычным холодом. — Лучше подумай, какие вещи тебе нужно собрать. Думаю, тебе будет лучше пожить у меня какое-то время. Так будет безопаснее. Ривай говорит осторожно, без давления — он не требует, а предлагает, останавливаясь в ожидании. Он дает Эрену немного времени на раздумья. Эрен же не сомневается ни на секунду. Сердце мгновенно взвивается юлой и принимается биться так быстро, что дыхание на секунду сбивается, после чего учащается в один миг. Эрен дышит глубоко, но торопливо, и голова от этого идет кругом. В мыслях — полный бедлам, они сбились в огромную кучу, в неразборчивый клубок, из которого не удается выцепить ни одну. Чувства тоже устроили переполох, смешавшись между собой в непонятные, но безумно яркие завитки. — Хорошо, — он выдыхает совсем тихо, но учитель его слышит. Легкая улыбка в ответ заставляет задыхаться. — Отлично, — отвечает Леви и, бросив последний теплый взгляд, скрывается в коридоре. Эрен же прикрывает глаза и дышит. Медленно. Глубоко. Вдох… Выдох. Вдох… Выдох. Он справится. Это его чувства, он сможет навести в них порядок. Правда же?..***
Эрена выписывают спустя сутки, когда врачи твердо соглашаются с тем, что он здоров: остались только синяки, ссадины и гематомы — в основном, на ногах и на животе; но они не предоставляли никакой жизненной угрозы, поэтому Эрена быстро отпустили. На выходе из больницы его ждет учитель — идеальный Ривай на идеальной машине, в идеальном брючном костюме с идеальной прической и идеально горящими серебристыми глазами. Эрен, не скрывая восхищения, тут же срывается на бег — он поскальзывается и чуть не расшибается об лед, сковавший тротуар, но в последний момент цепляется за фонарный столб. Леви выразительно закатывает глаза в ответ, но все же открывает нелепому ученику дверь и вскоре, сев на водительское сидение, трогается. Дорога проходит за непринужденной беседой… Нет, «беседой» это вряд ли можно назвать. Скорее это монолог Эрена с ним же в главной роли, повествующий об отвратительной еде в больнице, о том, как ему было скучно лежать там целые сутки, о том, что кровать жесткая и неудобная, а медсестры слишком вредные и строгие. В общем, Эрен, не изменяя себе, говорит обо всем подряд, не замолкая. Леви не отвечает, но Эрен знает: ему интересно. Учитель терпеливо выслушает его болтовню, проникнется рассказом и запомнит каждую деталь, чтобы потом, в совершенно неожиданный момент, вспомнить несущественную мелочь и заставить Эрена влюбиться в него еще сильнее. По приезде, оба выходят из машины в прекрасном настроении. Они бодро поднимаются наверх, готовые вершить переворот в жизни Эрена. Сам же ученик воодушевлен не на шутку. Его чуть потряхивает от волнения, когда он пытается попасть ключом в замочную скважину. В итоге у него получается только обреченно лязгать ключами и тихо материться с перерывами на извинения перед учителем. С шестой попытки дверь все же открывается. Эрен собирается быстро, впопыхах, несмотря на слова учителя о том, что торопиться не стоит. Он бегает по квартире, будто ужаленный, хаотично хватает то, что попадается под руку и даже не думает мыслить разумно. Сейчас весь он — оголенные чувства, переливающиеся через край. Он не может рассуждать, не может вспоминать о том, что обязательно нужно взять таблетки и паспорт — он может только бегать по комнатам в поисках учебника по итальянскому языку. Ривай наблюдает за ним со стороны, теплый взгляд заинтересованно следит за каштановой макушкой, что то и дело мелькает из-за дверей. Сдавшись, он больше не пытается убедить ученика в том, что они никуда не спешат, только изредка напоминает о необходимых вещах. «Возьми с собой документы». «Не забудь учебники». «Ты поставил телефон на зарядку, помнишь?». Кажется, замечания только сбивают Эрена с толку — он замирает на мгновение, пытаясь понять, куда могла завалиться нужная вещь, и после, так и не вспомнив, принимается с матами бегать по комнатам в поисках. Леви считает это милым. Он наблюдает за учеником украдкой, чувствуя безграничное облегчение. Эрен здесь, совсем рядом. Он жив. Пусть на нем сейчас синяки и гематомы, пусть его руки и ноги изрезаны — это неважно, пока он здесь, у себя дома, а не в больнице под капельницами, пока он может бегать по комнатам в поисках любимой толстовки. Остальное кажется столь несущественным… Эрен заканчивает сборы спустя полчаса и выходит в коридор с огромной сумкой наперевес. Лицо красное, дыхание окончательно сбившееся, лоб взмок, но он улыбается — искренне, счастливо. — Я готов, — говорит он, и Ривай согласно кивает в ответ. — Тогда пойдем? Эрен выдыхает — шумно, с воодушевлением и улыбается так, что Риваю хочется улыбнуться в ответ. — Пойдем.***
Эрен восстанавливается быстро. Боль уходит через пару дней, но вот следы драки пропадают куда медленнее. За первую неделю уходят синяки, затем заживают мелкие ссадины, но гематомы остаются до сих пор. Они по-прежнему болят, если к ним прикоснуться, и выглядят попросту отвратительно — они легли на кожу, точно шмоток синей краски, выделяясь яркими каплями. И пусть Эрен по просьбе Ривая каждый день обрабатывает их заживляющей мазью, это не особо помогает, поэтому он старается лишний раз не смотреть в зеркало. Прошло чуть больше двух недель с того момента, как его выпустили из больницы. За это время многое изменилось. Ривай уволился из школы. Для Эрена это было ударом — мощным настолько, что он не мог прийти в себя пару дней, пока Леви, наконец, не объяснил, что к чему. Ривай рассказал ему обо всем: о том, что его пригласили вернуться к работе переводчика в местный филиал, о том, что зарплата там куда выше, да и карьерный рост пойдет быстрее. Он объяснил, что теперь сможет работать из дома — придется лишь изредка летать в командировки, но надолго они не затянутся. Последним штрихом стало то, что Леви сказал, что искренне скучал по работе переводчиком, что там ему будет намного комфортнее, чем в школе. И Эрен смирился с его уходом — если Риваю так будет лучше, значит, все идет как надо. Эрен живет у Леви. Уживаются они, на удивление, без проблем. Общий быт не стал трудностью — они сразу же обговорили свои обязанности и оба старались их выполнять. Иногда, правда, Эрен забывался и по привычке оставлял грязную посуду в раковине или не заправлял постель, но Леви напоминал ему — спокойно, без скандалов, и Эрен сразу же исправлялся. Леви по-прежнему помогает ему с изучением итальянского: три раза в неделю они перебираются на кухню и занимаются, наслаждаясь чаепитием. Оценки Эрена стали на порядок выше. Под чутким контролем Ривая ему приходилось делать уроки: читать параграфы, писать конспекты и готовиться к тестам. Постепенно он влился в общий учебный график, перестал опаздывать и заниматься на уроках чем попало. Теперь он слушает учителей — внимательно, ни на что не отвлекаясь, и его старания дают свои плоды. Мазохизм понемногу перерос из базовой потребности в редкие срывы, которые удается подавить — иногда успешно, иногда нет, но Эрену приносит облегчение одна лишь мысль о том, что теперь он может контролировать свои желания. Это воодушевляет. Работа протекает без изменений: каждый вечер он прилежно выходит на смену и отрабатывает положенные шесть часов. Платят ему до смешного мало, но Эрен рад и этому. Так, на зарплату, он помогает Леви покупать продукты и, несмотря на протест Ривая, подкладывает ему в тумбу деньги на арендную плату. Теперь, когда Эрен понемногу возвращается к нормальной жизни, остался последний пункт, из-за которого он и сидит сейчас в кофейне неподалеку от дома. Эрен расположился за самым дальним столиком в углу кафе, отбивая пальцами по столу ломаный ритм. Он нервничает. Нервничает сильно, потому что не знает, как и что сказать, потому что не представляет, насколько стыдно ему будет просить прощения. Но несмотря на это он прилежно сидит и никуда не уходит, хотя идея уйти, пока друзья не пришли, кажется очень заманчивой. Сейчас он готов признать свои ошибки. Он готов принять их, извиниться и забыть о прошлом навсегда. Проходит чуть больше минуты, когда дверь, наконец, открывается, и в кофейню входят парень и девушка, которых Эрен узнает среди тысячи. Он привстает со стула. — Микаса! Армин! — Эрен негромко окликает друзей, чтобы не мешать разговорам остальных посетителей. Те сразу же оборачиваются к нему. Микаса смотрит на него с обидой, и ничего не говорит, но Армин неловко кивает в знак приветствия, и Эрену становится немного легче. Но вдруг волнение накатывает ледяной волной: оно омывает целиком, завладевая самыми потаенными уголками сознания. Сердце бьется гулко и часто, глубоко вдохнуть не получается никак. Тело напрягается само по себе — Эрену кажется, что мышцы вот-вот скрутятся в прочные жгуты, и он упадет, не в силах удержаться на ногах. Пальцы нервно сжимаются в кулаки, раны вновь становятся чувствительными — они горят под бинтами. Эрену хочется уйти: покинуть это бестолковое, унизительное представление, вернуться домой, к Риваю, усадить его на диван и смотреть один фильм за другим, пока дыхание не вернется в норму. Но он смиренно садится на свое место и ждет. Он заслужил это. Заслужил стыд, унижение, злобу друзей. Ему не стоило так себя вести. Он не имел права играть с их чувствами, насмехаться над попытками помочь. И пусть их слова иногда задевали, делали больно, ребята всегда говорили правду. Сейчас Эрен понимает это. Повесив верхнюю одежду на вешалку, друзья молча подходят и садятся напротив. Между ними повисает неловкая тишина. Эрен молчит, потому что ничего не может сказать — мысли разбежались в разные стороны и поймать их не получается никак. Он очень старается, правда, но под холодным взглядом Микасы теряется, забывая о том, что иногда нужно дышать. Друзья смотрят на него совершенно по-разному. Армин неловко улыбается и нервно ерзает на стуле, его взгляд добрый, сожалеющий, он смотрит с надеждой. Микаса же — полная ему противоположность. Она сидит с отстраненным выражением лица, серые глаза недобро блестят, в самой их глубине таится горькая обида, и Эрену стыдно понимать, что он тому виной. Первым не выдерживает Армин. — Привет, — говорит он. — Давно не виделись так… Вне школы. Он улыбается натянуто, немного нервно, и Эрен ничего не может поделать с чувством безграничного стыда. Оно зарождается совсем крохой, поселившись глубоко в животе, и теперь постепенно разрастается, преграждая путь к кислороду. Понемногу усиливаясь, оно давит везде и сразу, причиняя глубокую фантомную боль, и Эрен теряется, не зная, что ему делать. Эрен не отвечает, и Армин окончательно сдается: он перестает натянуто улыбаться и опускает глаза в пол. Эрен чувствует, как от волнения начинает подташнивать, но пересиливает себя и все же выдавливает грустную улыбку в ответ. — Да, это точно… И вновь молчание. Вокруг полно шума: разговоры посетителей кафе, лязг посуды, из открытого окна четко слышится гул машин. Эрен слышит только тишину. Он знает, что должен заговорить первым. Это он провинился. Это он выставил друзей за дверь, когда те захотели помочь. Это он не общался с ними несколько месяцев, делая вид, будто они незнакомы. Это он осознал свою вину слишком поздно. И в конце концов, это он позвал их сюда. Он не рассчитывает на прощение — он бы сам не простил за такое, но Эрен постарается сделать все, чтобы друзья приняли его извинения. На большее он не надеется. И все же осознание ситуации не помогает. Мысли разбегаются шайкой напуганных тараканов, они отшатываются в разные стороны, стоит только Эрену потянуться к одной из них. Сейчас все, что в нем осталось — клубок чувств, оголенных и уязвимых. Он шумно выдыхает, опустив голову и прикрыв глаза. — Я… Хотел попросить прощения. Эрен не видит, но чувствует взгляды друзей — они выразительные, обжигающие, от них хочется спрятаться и больше никогда не испытывать подобного. Но он с трудом заставляет себя сидеть на месте. — В тот момент, когда вы пришли… Я… Я был не в себе. Точнее, я был не в себе все шесть лет, что я… — Эрен замолкает, не в силах закончить. Он открывает глаза и, подняв голову, смотрит на друзей в поисках поддержки. Те смотрят в ответ спокойно, без осуждения, готовые выслушать все, что он скажет, и это прибавляет уверенности. Собравшись с мыслями, он продолжает: — Сейчас я лечусь. Мне понемногу становится лучше, и я стараюсь постепенно разобраться с тем, что… Ну… Со всем, что я натворил. Эрен вглядывается в лица друзей. Армин улыбается, на этот раз искренне, в голубых глазах плещется радость. Микаса же держится, как всегда, холодно, но в ее взгляде мелькает что-то теплое — что именно, Эрен не может понять. — Мне искренне жаль, — продолжает он, — что я поступил так тогда. Я действительно не хотел задеть ваши чувства, просто… Мне нужно было как-то защититься, сделать так, чтобы я подыхал один, а не тянул вас за собой, понимаете? — Голос невольно становится громче, потерянность во взгляде сменяется сожалением. — Я не хотел грубить, не хотел делать больно, я просто боялся даже подумать о том, что будет, если я вас послушаю! Поэтому вел себя, как идиот, не делал никаких усилий чтобы… — А сейчас ты не боишься? — Микаса перебивает его решительно, голос сквозит стальными нотками. Эрен переводит на подругу растерянный взгляд. Боится ли он сейчас?.. Ответ на вопрос находится быстрее, чем Эрен думал. — Нет, — он отвечает уверенно, не сомневаясь ни секунды. Под удивленными взглядами ребят он продолжает в разы решительнее: — Я полностью перекроил свою жизнь, расставил новые приоритеты. Я признал мазохизм и практически избавился от него, я научился существовать с ним, не причиняя никому боли. Я сделал все, чтобы вернуться к нормальной жизни. И теперь я не боюсь. — Эрен вскидывает на друзей уверенный взгляд. — Сейчас я чувствую, что живу, а не существую. У меня есть цели, есть планы, и есть ценности. Здоровье, учеба, и… Я надеюсь, что друзья. — Он ненадолго замолкает, после чего говорит тише, почти что шепотом: — Если вы позволите. Между ними вновь тишина — на этот раз спокойная, нужная всем троим для того, чтобы обдумать ситуацию. Эрен тратит минуты молчания на то, чтобы успокоиться. Он старается расслабиться — сделать так, чтобы каменные мышцы вернулись к своему естественному состоянию и перестали болеть, будто его вновь избили. Он смотрит на друзей и, не заметив ожидаемой злобы, глубоко дышит, постепенно приводя дыхание в норму. Постепенно пульс замедляется, сердце сменяет быстрый темп на спокойный, неторопливый, оно уже не болит так, будто вот-вот остановится. Беспощадный стыд отступает, не найдя подкрепления — в мыслях, наконец, воцаряется покой. Но ненадолго. Микаса, ничего не сказав, встает. Эрен растерянно встает следом и уже готовится бежать за подругой, умоляя о возможности объясниться, как вдруг та делает уверенный шаг навстречу. Эрен оказывается в объятьях. В неожиданных, немного неловких, но в таких нужных объятьях. Шумно выдохнув, он закрывает глаза и обнимает подругу в ответ. Облегчение накатывает мощной волной, и Эрен не может спрятать счастливую улыбку. Армин, до этого тихо сидевший на своем месте, тоже встает, подходит к друзьям и обнимает их обоих с тихим смехом. — Мы выглядим, как идиоты, — тихо шепчет он, и Эрен не может сдержать смех: — Да, это точно. И все же никто из друзей не решается первым разрушить момент. Микаса лишь тихо выдыхает и обнимает Эрена чуть сильнее — он отвечает тем же. — Больше не вздумай вытворять такое, — она говорит тихо, голос едва дрожит, отчего сердце Эрена болезненно сжимается. Он, освободив одну руку, ласково пробегается кончиками пальцев по завитым черным локонам. — Больше никогда… Микаса в ответ чуть вздрагивает. — Обещаешь?.. — Обещаю.