E non ti interessa? (Разве тебе не все равно?)

Утро выдалось на удивление живописным, а день — продуктивным. Будильник прозвенел на час раньше положенного, и Эрен, не позволив себе валяться ни минутой больше, бодро выпрыгнул из кровати. Принял душ, за завтраком доделал реферат по биологии, в метро дочитал «Памяти Каталонии» Джорджа Оруэлла — в последнее время он полюбил книги, поэтому теперь в его портфеле всегда валяется несколько, — по дороге в школу послушал подкаст, после прилежно отсидел семь уроков, и вот теперь, подхватив под правую руку Микасу, а под левую — Армина, он шел домой. Искренний, громкий хохот Эрена разлетается по улице. Микаса едва улыбается, а Армин густо краснеет, не зная, куда спрятаться. — Не вижу в этом ничего смешного, — тихо бормочет он и отворачивается, чуть пятясь боком. Эрен же не позволяет ему отойти: дернув бедолагу за рукав куртки, он подхватывает друга под руку. — Да брось ты. — Он задорно подмигивает краснеющему Армину. — Я имею полное право смеяться над твоим неудачным свиданием. Мы ведь друзья! — Вот именно, — недовольно отвечает тот. — Поэтому я больше рассчитывал на поддержку, а не на издевательства. — Это ты зря, — шумно вздыхает Эрен, улыбаясь. — Я не могу не смеяться над тупым Жаном, — говорит он, после чего притворно задумывается. — Хотя нет. Я не могу в принципе не смеяться над Жаном, а уж над тупым, неуклюжим и романтичным Жаном тем более. Армин краснеет гуще и отворачивается. Микаса же недовольно тычет Эрена локтем в бок, на что тот радостно хохочет в ответ. — Не переживай так, — Микаса говорит тихо и смотрит на Армина с понимающим сочувствием. — Я уверена, следующее свидание пройдет лучше… — Если оно вообще будет, — вставляет свои пять копеек Эрен. На этот раз его толкают с обеих сторон и Эрен, ойкнув, вновь искренне смеется. Нахохотавшись вдоволь, он успокаивается, переводит дух и смахивает выступившие слезы. — А что насчет тебя? — Микаса спрашивает едко и осторожно одновременно, она с любопытством заглядывает в зеленые глаза. — Что там с твоим постоянным клиентом? Эрен сразу же отводит взгляд в сторону, бросив нервный смешок. Он рассказал Армину и Микасе о своих чувствах — он не мог поступить иначе. Эти двое — его семья. Небольшая, но дружная, теплая и любящая семья, готовая прийти на помощь в трудный момент. И безусловно, ребята не могли остаться в стороне — это его первая влюбленность, как-никак. Однако Эрен не стал вдаваться в подробности: он упомянул вскользь, мол, у него чувства к постоянному клиенту кафе, с которым они сильно сблизились за последнее время — не более. Друзья, конечно же, хотели знать больше, но давить не стали, и Эрен предпочел молчать. Армин и Микаса не знают ни имени, ни подробностей их общения — ничего. Тем более они не знают о том, что Эрен сбежал, как последний трус, так и не осмелившись признаться лично, глядя в глубокие серые глаза. Поэтому теперь они задают вопросы, слышать которые больно. Но Эрен старается не думать об этом. Он натягивает на лицо улыбку. — Да он не заходит в последнее время. — Эрен неловко смеется и прячет взгляд. — Поэтому… Особо никак. Он идет, пиная ногами небольшой камушек, зеленые глаза опущены, плечи чуть приподняты. Армин и Микаса замечают все: и потухший взгляд, и фальшь в, казалось бы, искренней улыбке; но они ничего не говорят — лишь удивленно переглядываются и пожимают плечами. Они знают: если Эрен захочет, он сам расскажет, и спорить с этим бесполезно. Эрен быстро приводит себя в чувство. Заткнув рот назойливым мыслям, он поднимает голову и смотрит на солнце — такое яркое, горячее, слепящее глаза. Натянутая улыбка становится легкой, искренней. И пусть в глубине она все еще прячет печаль, друзья этого не видят. Эрен переводит игривый взгляд на Микасу. — Как там поживает твой кот? — Он спрашивает лукаво, с нескрываемым весельем. — Он еще не ободрал тебе все обои? Микаса закатывает глаза, шумно выдохнув, Армин тихо хихикает в стороне. Вопросы про кота для Микасы, что ножом по сердцу — настолько неугомонное и бедственное он существо, поэтому Эрен искренне смеется над недовольством подруги. — Вчера он опрокинул кофе на мой ноутбук, — Микаса говорит спокойно, весь ее вид пышет осуждением, стоит только Эрену начать хохотать. — Это несмешно, — отмечает она. — Я не думаю, что его удастся спасти. — Кота или ноутбук? — Армин спрашивает осторожно и деликатно, но Эрен в ответ смеется громче. — Их обоих, — хрюкает тот. Микаса, не выдержав, вновь толкает его в бок, и все же ее губы трогает легкая улыбка. — Дурак, — беззлобно бросает она. — И я тебя люблю, — искренне отвечает Эрен. Дорога до конца переулка проходит за громким смехом Эрена и редкими тычками в бок от друзей. Все трое улыбаются ярко, острые подколы, полные безграничной дружеской любви, навевают легкую, непринужденную атмосферу. На перекрестке все трое останавливаются. Эрен, раскинув руки, обнимает сперва Микасу, затем Армина и, растрепав золотые локоны, убегает. — Пока! — Кричит он, перебежав половину пешеходного перехода. — Увидимся в понедельник! Микаса мягко улыбается, Армин пытается вернуть прическу в божеский вид, но оба они машут напоследок. Эрен перебегает дорогу торопливо, под оркестр из громких клаксонов автомобилей, но стоит ему оказаться наедине с собой, улыбка быстро сползает с лица. Назойливые мысли, что безуспешно атаковали его с утра, идут в наступление с новой силой, и Эрен сдается. С губ срывается шумный выдох. Радость пропадает с красивого лица. «Что там с твоим постоянным клиентом?» Ничего. Молчание. Гнетущая тишина, давящая с каждым днем все сильнее. Кромешная пустошь, убивающая своей реальностью. Ни встреч, ни сообщений, ни звонков — ничего. И Эрен понимает: он сам хотел этого, выливая свои чувства на бумаге, он сам просил немного времени, потому что хотел побыть наедине с собой, но… Мог ли он подумать, что это будет настолько сложно? И вроде все было хорошо: он вернулся домой, убрался в квартире, педантично вылизал каждый уголок, разобрал вещи, приготовил еду на следующую неделю, но все было не так. Он вернулся в квартиру, в которой вместо приятного травянистого запаха царил табачный дым, въевшийся в холодные стены. Он убирался один, никто не говорил ему: «старайся лучше», «три сильнее». Никто не напоминал о том, что нужно протереть подоконники, что стоит залезть повыше и вытереть пыль со шкафов. Он делал все сам. Он разбирал вещи, которые больше не пахли лавандовым стиральным порошком. Он готовил ужин без вечных советов под руку, без постоянных подколов и без сарказма. Ел он тоже один… Не так. Все не так. Чем больше проходило времени, тем сильнее Эрен чувствовал неправильность происходящего. Он ходил за покупками один, проверял срок годности без напоминаний. Никто не контролировал содержимое корзины и не ругал его за то, что он хотел взять чипсы или газировку с «ядерным составом». Он возвращался в пустую квартиру, где его ждал один лишь полузасохший кактус. Никто не встречал его холодным взглядом, что запал в душу, никто не спрашивал его, как прошел день, никто не делился с ним последними новостями. Никто не ругал его за пачку выкуренных сигарет, никто не требовал, чтобы от рук не пахло табаком. Он шел к телевизору один, в одиночестве смотрел любимые передачи — больше никто не сопровождал просмотр едкими, но такими родными комментариями. Никто не наблюдал за тем, как он рисовал, никто не хвалил его талант. Никто не желал ему «спокойной ночи» и «доброго утра». Никто не выслушивал его беспросветный бред о подорожавшем проезде, а когда он хохотал посреди ночи, найдя смешное видео, никто не просил его заткнуться и не будить соседей, и смеяться от этого совсем не хотелось… Белое для Эрена обернулось черным, его жизнь неслась в пропасть на бешеной скорости, и все из-за чего?.. Из-за глупой, невзаимной привязанности, из-за любви, что так хвалили в книгах. То, что должно было дарить священное счастье, дарило только глубокую, зудящую боль, что хотелось выцарапать из-под кожи. Внутренний стержень превратился в желе, иллюзия самодостаточности рушилась на глазах, в сердце зияла огромная дыра, и Эрен постепенно увядал, не выдерживая одиночества.        Возвращаться в квартиру, пустую и холодную, не хочется — на руках уже нет живого места, все сплошь изрисовано бабочками, и имя им всем одно. Леви. Но возвращаться нужно, поэтому Эрен твердо шагает в подъезд и поднимается по лестнице. Он считает ступеньки, изредка переходит на бег… Внезапно перед глазами возникает четкая до боли картина. Несколько месяцев назад. Тот же подъезд. Проливной дождь, Эрен на крыше без зонта. Ледяные капли, стекающие по лицу. Скрипнувшая дверь, ворвавшийся в личное пространство Ривай. Язвительные смешки. Догонялки на лестнице… Эрен встряхивает головой. Он, достав ключи, отпирает дверь и заходит в квартиру. Тот же день. Темный коридор. Первая попытка поговорить. Взметнувшийся мощной волной страх. Задернутые шторы и спутавшиеся занавески… С губ срывается рваный выдох. Отогнав воспоминания, Эрен сбрасывает ботинки и уже хочет кинуть пальто на пол, как слышит: «Складывай вещи аккуратно, это же не мусор, в конце концов». Он аккуратно составляет ботинки под консоль, на специальную полочку, и вешает пальто на плечики. Захватив с собой рюкзак, Эрен направляется в свою комнату. Взгляд тут же падает на не заправленную кровать. «Будь добр, относись к постели с уважением, как бы это странно ни звучало. Ты на ней спишь — так держи ее в порядке». Эрен, отложив портфель в сторону, заправляет постель, осматривает результат придирчивым взглядом и улыбается. Так гораздо лучше. Достав книгу, он уже собирается прыгнуть на кровать и погрузиться в перипетии сюжета, но замирает, не сделав и шага. «Помни о важности правильного питания. Пять приемов пищи: завтрак, обед, ужин и два перекуса — нельзя пропускать ни один. Вот увидишь, тело скажет тебе спасибо». Взяв книгу с собой, Эрен направляется на кухню. Он открывает холодильник и беглым взглядом оценивает приготовленную на выходных еду. Останавливает свой выбор на супе. «Не нужно недооценивать суп — это полезное и сытное блюдо. Тебе стоит готовить его чаще». Пара минут, и вот уже Эрен ставит на стол тарелку с разогретой едой. Он открывает книгу и вновь чувствует — что-то не так. «Не читай во время приема пищи. Концентрируйся на еде — это поможет избежать переедания». Он откладывает книгу в сторону. Ест в тишине, только тиканье настенных часов и засохший кактус составляют ему компанию. Впрочем, даже им Эрен рад. И пусть они не живые и не способны к коммуникации, с ними он чувствует себя не таким одиноким и неполноценным. Эрен, закончив есть, берет тарелки и приборы и сразу же ополаскивает их. «Не забывай мыть посуду сразу после еды. Пустая раковина — чистая совесть, помни об этом». Взяв книгу с собой, Эрен направляется в спальню. Там он сразу же заваливается на кровать и, подложив под голову подушку, начинает читать. «Чтение полезно. Это один из лучших вариантов времяпрепровождения, как я считаю». «Ты считаешь правильно», — мысленно отвечает Эрен и с улыбкой погружается в историю.        Страница сменяет страницу, строчки проплывают перед глазами, складываясь в витиеватые перипетии сюжета, каждое слово цепляет взгляд невидимым крючком и заставляет читать с особым рвением. Время пролетает незаметно. Кажется, проходит одно мгновение, и вот уже за окном засыпает уставший Нью-Йорк: переулки пустеют, плотные ряды машин рассасываются, гаснут окна многоэтажек и вывески магазинов, стихает монотонный гул мегаполиса, и в окно заглядывает тонкая улыбка месяца. Эрен сперва хочет, забыв о режиме, прочесть еще пару глав перед сном, но быстро передумывает. «Не нужно читать в темноте — посадишь себе зрение. Лучше ложись спать. Книга никуда не денется за одну ночь». Отложив роман на прикроватную тумбу, Эрен берет вещи и идет в душ. После он возвращается в спальню и, выключив свет, запрыгивает под одеяло. — Спокойной ночи, — по привычке бросает он. Засохший кактус и настенные часы отвечают ему безжизненным молчанием.

***

Суббота пролетает быстро — одно мгновение, и вот уже воскресенье. День несется быстрой, торопливой цепочкой событий, нудной рутиной, позволяющей отвлечься от готовых разорвать мыслей. Утренняя пробежка, душ, уборка, готовка, чтение, домашнее задание, живопись — проходит, казалось бы, пара минут, и вот уже наступает пора собираться на работу. Дорога до кафе проходит за приятной музыкой в наушниках, шумный город пульсирует ей в такт. Поприветствовать коллег, недолго поболтать с Хисторией в раздевалке, выйти в зал и обслужить привередливых гостей — Эрен делает все на автомате, по отработанной месяцами привычке. Череда рутинной ерунды удручает, быстро наскучивает — энтузиазма как не бывало. Радует лишь одно — возможность выйти на задний дворик и покурить. Сигарета тлеет медленно, табак опаляет легкие, разгорячает и подбадривает, послевкусие на языке чуть горчит, и Эрен, не скрывая, им наслаждается. Секунды блаженной тишины стремительно летят вперед, складываются в минуты. Юноша, чуть прищурившись, смотрит в бездну ночного неба. «Красиво…» Он делает затяжку, когда ему на плечо опускается рука. Вздрогнув, Эрен оборачивается и шумно выдыхает, увидев знакомую улыбку. Хистория. Эрен не может не улыбнуться в ответ. — Что-то случилось? — Беззаботно спрашивает он. Девушка с улыбкой убирает руку с его плеча. — Да, — она отвечает тихо, со странным весельем заглядывая в изумрудные глаза. — К тебе пришли. Эрен удивленно вскидывает брови в ответ. — Кто? — Он спрашивает с искренним интересом. Хистория же неловко заправляет прядь за ухо, яблочки щек легко краснеют. — Твой постоянный клиент, — она говорит, понизив голос до заговорщического шепота, и Эрен чувствует, как сердце пропускает удар. Хистория же этого не замечает. Она продолжает: — Он сегодня выглядит просто шикарно. Ты оценишь, я уверена. Девушка, игриво подмигнув, возвращается в кафе. Она лишь легко улыбается напоследок, так и не заметив, как Эрен умер и возродился в один миг.        Эрену кажется, земля в мгновение уходит из-под ног. Тело становится ватным, легким настолько, что, того и гляди, взлетит под дуновением северного ветра. Голова взрывается: в момент в ней проносится сотня мыслей, и каждая из них противоречит другой. К горлу подкатывает противный ком, который не получается сглотнуть. Мир перед глазами чуть меркнет, тускнеет, после чего взрывается красками, становится настолько ярким, что Эрену приходится чуть сощуриться. Пальцы рук холодеют, сигарета в них ощущается ледышкой, и дело вовсе не в морозе. В груди взрывается фейерверк — прямо в сердце, в самой его глубине, скапливается поток чувств: радость и печаль, любовь и боль, уверенность и страх. Эрен путается в них, затерявшись в недрах лабиринта. В голове, среди сотен других, алым вспыхивает мысль: «Это он…» — большего и не нужно, чтобы сердце зашлось в диком, болезненном темпе. Сигарета догорает до фильтра, опаленная бумага обжигает пальцы, но Эрену все равно. Он лишь, бросив на нее мимолетный взгляд, тут же тушит ее о перила и выкидывает окурок в пепельницу. Сердце стучит в груди быстро-быстро — оно трепетно дрожит в сладком предвкушении, пока Эрен, не разбирая дороги, возвращается в кафе. Он не хочет идти — страх сильный, всемогущий, он разливается магмой в груди, требует бежать без оглядки, спрятаться и больше никогда не смотреть в глубокие серые глаза; но Эрен почему-то продолжает идти вперед. Ноги не слушаются, они волочатся по полу еле-еле, будто с неохотой, руки трясутся — мелко, нервно, жалко. Эрену все равно. Он не слышит и не видит ничего, кроме собственных чувств, а они кричат, вопят и требуют идти вперед быстрее. Эрену не остается ничего, кроме как повиноваться. Оказавшись в раздевалке, он скидывает пальто и неловким движением закидывает его в шкафчик, будто ненужный мусор. Проходя мимо зеркала, Эрен даже не оглядывается: знает, что выглядит жалко, и это не исправить ни уложенной прической, ни дорогим костюмом, ведь суть не в одежде — она в том, что творится внутри. В полном, беспросветном хаосе, собранном из разбегающихся в стороны мыслей и чувств. Выйдя в зал, Эрен сразу же видит знакомый силуэт, и одного лишь взгляда хватает, чтобы очутиться на грани жизни и смерти. «Беги!» — страх вопит сразу, но чувства, всполыхнувшие алым, говорят обратное. «Иди вперед», — требуют они. Эрен беспрекословно подчиняется. Он подходит к столику, не чувствуя ни ног, ни сердца, но ему все равно. Пульс дикий, ломаный, грудь сдавливает тупой болью, но Эрен не обращает внимания ни на что, кроме одной лишь мысли: «Он и вправду выглядит шикарно»… Может, дело в недельной тоске и в бесконечном одиночестве, а может и нет, но Эрен не помнит ни дня, когда Леви был бы так красив, как сегодня. В нелепом кардигане крупной вязки, с заколотыми невидимками волосами, он выглядит по-домашнему — так тепло и уютно, что взгляд чуть плывет, плавится под болезненным натиском. Ривай выглядит идеально. Эрену хочется скорее дотронуться до руки, пробежаться кончиками пальцев по острой линии челюсти, зарыться пальцами в чернильные волосы, обнять, прижать к груди крепко-крепко и больше никогда — никогда! — не отпускать, но… Разве он может себе это позволить?.. Нет. Поэтому остается лишь тешиться слепыми надеждами. — Привет. Голос пропадает — с губ срывается лишь тихий шепот, взгляд цепляется за плавленое серебро в глазах напротив и отказывается отпускать под страхом смертной казни. Эрен смотрит на Ривая с удивленным очарованием — с искренней, глубокой любовью. Все в Леви восхищает его: от глупых мелочей вроде элегантной, расслабленной позы, до холодного благородства, с которым тот держится. Эрен смотрит жадно, пожирает взглядом каждый кусочек любимого тела, по которому он успел изголодаться. Мысли в голове бросаются врассыпную — их столько, что не удается объединить в нечто цельное, менее непонятное. Леви поднимает голову. Его взгляд холодный, прожигающий, родной. — Привет, — отвечает он. Голос грудной и тихий, привычные нотки ласкают слух. Интонация мягкая, почти нежная, каждая ее частичка западает в душу, проникает в недра сознания и отпечатывается там клеймом. Эрен готов отдать все, что у него было, есть и будет — какова бы ни была цена, ему плевать — он заплатит сполна, лишь бы слушать этот голос вечно. Он чувствует, что, наконец, вернулся домой. Спустя неделю бесполезных скитаний, боли и одиночества, он наконец-то находит дорогу — единственный в мире путь, так отчетливо читающийся в глазах напротив. И это слепое, всеобъемлющее чувство оглушает. Эрен ему не сопротивляется. — Ты… Здесь… Эрен не понимает, что именно он говорит — сердце грохочет в ушах так, что расслышать собственный голос получается с трудом. Во рту пересыхает, руки слабеют, жалобно дрожат в такт частому пульсу. Тело в момент тяжелеет, отчего держаться на ногах удается с трудом, но Эрен справляется — он, зацепившись взглядом за плавленое серебро, находит в нем мощный якорь и стоит твердо. На красивое лицо напротив набегает тень удивления. Тонкие брови чуть изгибаются, серые глаза переливаются в мягком свете ламп, их взгляд смягчается. — Здесь. Леви неторопливо кивает и чуть склоняет голову с любопытством. Эрен же шумно выдыхает в ответ. Сердце, подпрыгнув, делает кульбит и на секунду замирает, отчего пальцы рук чуть холодеют — Эрен чувствует легкое покалывание. Рассеянный взгляд пролетает по помещению: он цепляется за улыбку Хистории, наблюдающей за происходящим из-за барной стойки, пробегается по переполненному залу и возвращается домой — к глубоким серебристым глазам. Эрен сглатывает. — Здесь… — Он повторяет бездумно, пытаясь, наконец, ухватиться хотя бы за одну из сотни мыслей, устроивших кавардак в его голове. Все тщетно. Взгляд плавится, чуть плывет, но Эрен улавливает теплую, родную улыбку в глазах напротив. Леви держится по-прежнему холодно: поза статная, расслабленная, плечи расправлены, подбородок гордо приподнят, на лице не читается ничего, кроме вечного равнодушия, но глаза… Они смотрят по-другому. Совершенно, безапелляционно особенно: с чутким, согревающим теплом и беспросветной нежностью. Эрен выдыхает, не выдержав. Губы трогает улыбка — мягкая, едва заметная, но самая искренняя в его жизни. Сердце, напоследок сладостно сжавшись, успокаивается — потихоньку сбавляет темп, пока пульс не приходит в норму. Холод в руках отступает, тело наливается приятной тяжестью. Эрен, наконец, расслабляется. Он дома, пока рядом есть Леви. Его любовь — первая и самая искренняя — сидит напротив, смотрит на него без злобы и обиды, она говорит с ним аккуратно и нежно, с родной бережливостью. Разве для счастья нужно что-то еще?.. Улыбка становится шире и мягче, в ней — вся любовь, что цветет в груди, зеленые глаза смотрят открыто и чувственно, во взгляде нет места стеснению. Ривай легким движением заправляет выбившуюся из-под невидимки прядь за ухо. — Ты ведь уже закончил. — Он не спрашивает — озвучивает факт, Эрену не нужно отвечать, но он хочет. — Да, пару минут назад, — робко кивает он. — Сейчас переоденусь и поеду домой. Сердце снова болезненно сжимается… Он поедет не домой, а в пустую, холодную квартиру, к своему верному другу — к засохшему кактусу, с которым они изредка ведут одностороннюю беседу. Осознавать это больно. Но в глазах напротив — бесконечное тепло и ласка, и это чуть притупляет страдание, сея в груди редкие ростки надежды. Может быть, сегодня все будет по-другому?.. Леви читает Эрена, как открытую книгу — он видит все: и радость встречи, и бездонную любовь, и вспышку боли, всколыхнувшуюся и тут же потухшую; поэтому кивает в ответ на надежду в глазах напротив. — Я могу поехать с тобой? Нам… Есть, что обсудить. Ривай знает ответ — ему не нужно спрашивать о таком, и он понимает это, но все равно задает вопрос, дает последний шанс уйти от разговора, отсрочить неизбежное. Эрен понимает его без слов. Он кивает — твердо, без раздумий. — Конечно. К чему бы ни привел этот разговор, Эрен готов. Он примет все, что скажет Леви: выслушает его, поймет и постарается принять решение Ривая с достоинством. Возможно, оно будет болезненным для юноши, возможно, Эрен будет окончательно разбит, но это неважно. Он придет в норму — рано или поздно это случится. Эрен сможет вернуться к обычной жизни: будет учиться, заниматься бытом и изредка видеться с Риваем, если тот позволит. И неважно, будут они друзьями или просто знакомыми — какой в этом смысл, если у него будет возможность снова посмотреть в серые глаза?.. Поэтому Эрен улыбается — чуть печально, но по-прежнему легко. — Я как раз испек яблочный пирог с утра, — вспоминает он. — Надеюсь, тебе понравится. Тяжесть во взгляде сменяется принятием. Эрен говорит тихо, но чувственно, и Леви читает в его голосе все: безграничную нежность и ласку, искреннюю любовь. Ривай неторопливо кивает и поднимается со своего места. — Тогда я жду тебя в машине, — говорит он, и Эрен кивает в ответ. — Хорошо, — улыбается он. — Я подойду через пару минут. Не желая задерживаться ни на секунду, Эрен уходит. Леви остается один. Он, сняв пальто со спинки стула, накидывает его на плечи и неспешно выходит из кафе с ощущением трепетного волнения, которое он не в силах объяснить. Сердце бьется медленно, будто каждый удар дается ему с невыносимым трудом, оно то подскакивает к горлу, то камнем падает вниз и приклеивается к желудку, Ривая одолевает странное, незнакомое чувство, название которого он не знает. Тело налито медной тяжестью, но голова легкая — от гнетущих мыслей, что мучили всю неделю, не остается и следа. Сев в машину, Леви прикрывает глаза с облегчением — впервые за все то время, что он провел в одиночестве. Гнетущая тоска, одолевавшая своей напористостью, наконец, отступает — от нее остается, разве что, легкая тяжесть в сердце, но вскоре и она бесследно исчезает. Выдохнув, Ривай впервые осознает, как сильно он скучал. Оставшись один в огромной пустой квартире, каждый день он чувствовал, как постепенно сходит с ума. Сперва изменения были незаметны — он жил, как раньше. Вставал каждое утро по будильнику, тратил немного времени на утреннюю рутину, готовил вкусные, изысканные блюда, завтракал, пил дорогой чай, собирался на ненавистную работу, порядочно выполнял все, что от него требовали, после возвращался в квартиру, что перестала казаться надежной, проводил около часа за любимой уборкой, ужинал и ложился спать в привычное время. И на первый взгляд в его жизни ничего не поменялось — он жил так же, как и жил до появления в его жизни неугомонного зеленоглазого чуда, но на самом деле изменилось все. Большая квартира с дизайнерским ремонтом и видом на волшебный Нью-Йорк превратилась в пустынную, жалкую халупу, возвращаться в которую не было никакого желания. Изысканные деликатесы и дорогой чай стали безвкусными. Ежедневная уборка стала частью рутины — скучной и нудной, не способной отвлечь от пожирающих сознание мыслей. Ненавистная работа стала совсем уж невыносимой, каждое поручение, даже самое безобидное, давалось с огромным трудом. Просмотр передач по телевизору, уже было вошедший в привычку, перестал приносить всякое удовольствие: любое, даже самое интересное шоу теперь казалось безумно скучным. Телефон Леви молчал: он больше не жужжал так часто, что сдавали нервы — на него больше не приходили бестолковые сообщения. Пропали истории про злую собаку, скалящуюся во дворе, и про надоедливых клиентов с завышенными требованиями. Прекратилась раздражающая болтовня под руку, пока Леви работал, от стен квартиры больше не отлетал громкий, раскатистый хохот. Но больше всего из колеи выбивало отсутствие в обыденности легкой, искренней улыбки. Риваю казалось, из его «дома» пропала всякая жизнь. Осталась лишь гробовая тишина, размеренное тиканье часов и беспросветное одиночество, от которого хотелось взвыть. Это убивало. Единственное, что помогало спастись — собственные мысли. И пусть они атаковали мощной волной, сжирали его без остатка, теперь они казались блаженным даром, помогающим сбежать от самого себя. Поэтому Леви много думал. Думал о письме, оставленном на столе, думал о чувствах Эрена и о своих чувствах, пока, наконец, не понял, чего он хочет. Он хочет быть рядом. Неважно, сколько они могут ругаться за завтраком, плевать на то, что их характеры невольно сталкивают их лбами время от времени — он хочет видеть широкую улыбку, ловить влюбленные взгляды и слушать мелодичный голос. И хоть он не любит Эрена, как сам юноша любит его — пускай, но он чувствует что-то, что вскоре может перерасти в любовь. Теперь Ривай понимает это.        Дверца машины неожиданно открывается. Эрен резво запрыгивает на пассажирское сидение с радостной улыбкой. — Я все, — бодро говорит он. — Поехали? Леви пробегается по нему придирчивым взглядом. На ногах почему-то надеты летние кеды, джинсы снизу промокли от снега, припорошившего тротуары, рубашка помялась, ворот пальто торчит, аккуратная прическа растрепалась, волосы взлохматились витиеватыми кудрями. Но все недостатки меркнут перед горящими счастьем зелеными глазами. Леви выдыхает и отворачивается, скрывая проступивший румянец в ночной темени. — Поехали, — кивает он и трогается. В груди, прямо под сердцем, бутоном расцветает предвкушение — Ривай знает: Эрен вот-вот заговорит. Он начнет болтать о какой-нибудь мелочи, затем станет перескакивать с темы на тему, пока ему самому не надоест. И пусть обычно Леви считал это недостатком, теперь он уверен в обратном. Он соскучился достаточно сильно для того, чтобы поменять приоритеты. И он действительно оказывается прав. Не проходит и минуты, как Эрен поворачивается к нему с улыбкой. — Спроси, как у меня дела. — Он не просит — требует, но его игривый тон скрашивает с ситуацию. Ривай скептически смотрит на Эрена — тот смотрит в ответ с нескрываемым весельем, и Леви быстро сдается. Вернув все свое внимание дороге, он спрашивает: — Как у тебя дела? — О, как здорово, что ты спросил! — Притворно восклицает Эрен, зеленые глаза горят игривыми золотыми брызгами. — У меня, честно сказать, ужасно. Я чувствую себя отшельником, впервые вышедшим в люди. Леви хочется улыбнуться, но привычка держаться отстраненно не позволяет давать слабину. — Да неужели? — Он спрашивает саркастично, но с интересом, сердце едва сжимается от осознания того, что Эрену, возможно, было так же одиноко. — Так и есть, — кивает юноша. Улыбка немного меркнет, становится натянутой, и Леви не удерживается — взгляд магнитом притягивается к чуть печальным зеленым глазам. Какое-то время Эрен молчит: он только смотрит — чувственно, нежно. Ривай смотрит в ответ с немым интересом. Секунда молчания сменяется второй, третьей… Тяжело вздохнув, Эрен прячет взгляд в руках. — Я… Скучал. Он говорит совсем тихо, голос печальный, надломленный, взгляд на секунду становится притворно пустым. Ривай тяжело сглатывает, но не отвечает — это не нужно. Вместо лишних слов он, отпустив руль, протягивает одну руку Эрену. Тот сперва смотрит удивленно, с любопытством, затем печаль отступает, чтобы через секунду вернуться щемящей нежностью. Не раздумывая, Эрен переплетает их пальцы и сжимает ладонь Леви — крепко, знакомо. Так, как должно быть всегда. Он вновь улыбается, на этот раз без грусти — ее место занимает искреннее, горячее чувство. Любовь. Теперь Леви понимает, что это такое. — И я. — Он говорит искренне, с трепетом — привычка отвечать холодно, безо всякого интереса, гаснет под давлением чувств. — Без тебя в квартире стало как-то… — Леви замолкает, не в силах продолжить, но Эрен понимает его без слов. — Одиноко, — подсказывает он. Губы вновь трогает нежная улыбка. Леви согласно кивает. — Да. Одиноко. Ривай старается уделять все внимание дороге — на заледенелой трассе, в окружении десятка машин небезопасно — одно неловкое движение, и случится авария, но взгляд бесконтрольно мечется в сторону Эрена. Тот мягко улыбается, бирюзовые глаза горят, их искренность приковывает взгляд мощным магнитом. Эрен вздыхает. — Знаешь, — с шкодливым весельем говорит он, — а мне ну очень не хватало твоих советов по готовке. Он тихо прыскает в конце, и Ривай недовольно цикает. — Охотно верю, — спокойно отвечает он. — Наверняка на твоей кухне случилось целое бедствие. — Это неправда! Ты меня недооцениваешь! — Хохочет Эрен, его раскатистый смех отдается щемящей болью в сердце. Как же Леви этого не хватало… — Все получилось довольно неплохо — на этот раз даже без беспорядка! Но… — Эрен ненадолго замолкает. Полный нежности взгляд наполняется отголосками легкой грусти. — Но готовить без тебя было… Как-то неправильно, что ли. Понимаешь? Эрен поднимает глаза, смотрит с пронзительной искренностью, с просьбой, и Леви не может не посмотреть в ответ. — Понимаю. И это — чистая правда. Он понимает, потому что в его жизни все тоже стало неправильным. Неправильное утро за одиноким завтраком, неправильная уборка без вечно недовольного Эрена рядом, неправильный вечер без глупых историй, ответить на которые довольно трудно. Неправильно. Абсолютно все неправильно. Но сейчас, сидя в машине, держа Эрена за руку, все потихоньку встает на свои места. Эрен широко улыбается в ответ, едва потухший взгляд загорается вновь. — Мне тебя очень не хватало, — ласково говорит он. — Я… Рад, что ты приехал. «Я тоже», — хочет ответить Леви, но молчит — он лишь сжимает чужую руку чуть сильнее и устремляет взгляд на заледенелую трассу. Несколько секунд проходит в тишине, прежде чем терпение Эрена лопается. — Ну а теперь, — говорит он, — время удивительных историй. — Зеленые глаза загораются. Леви кивает в ответ, позволяя продолжить, и Эрена не нужно просить дважды. — У нас сегодня был супер странный гость. Он пришел с девушкой, весь такой красивый, богато одетый…        Остаток дороги проходит за приятной беседой о нерадивом госте, что попытался развести девушку на деньги, о подорожавших сигаретах, о том, какое нудное и бесполезное дело уборка, о том, как скучно писать портреты в одиночестве, и о том, как музыка помогает абстрагироваться от пустоты в душе.        По приезде Леви глушит мотор, и Эрен выпрыгивает из машины, не прекращая болтать. Леви выходит следом. Он, закрыв машину, на пробу дергает ручку — дверь не поддается, — и лишь затем идет за Эреном. Юноша, хохоча, заходит в подъезд. Он ловит скептический взгляд Ривая, когда тот читает вывеску на лифте. — Он сломан, — подсказывает Эрен и, не дожидаясь Леви, поднимается по лестнице. — Сколько раз я тут был, он постоянно сломан, — тонко подмечает Ривай, и Эрен коротко смеется. — Я скажу тебе больше, — говорит он. — Лифт сломан уже года три. Я даже перестал надеяться, что его когда-то починят. — Ривай тихо вздыхает, и Эрен с улыбкой поворачивается к нему. — Ничего, прорвемся, — говорит он и протягивает руку Леви. Тот, не раздумывая, протягивает свою в ответ. Переплетая пальцы, они так и поднимаются на нужный этаж — никто не пытается отстраниться, и обоим это нравится. Им кажется, что так должно быть всегда — рука об руку, не расставаясь ни на секунду — это кажется настолько естественным и правильным, что думать о том, чтобы отстраниться, равняется самому жуткому преступлению против их природы. Поднявшись на нужный этаж, Эрену все-таки приходится отпустить ладонь Ривая, чтобы найти в кармане ключи. Открыв дверь, он отходит в сторону и жестом приглашает Леви зайти первым. — Прошу, — говорит он, шутливо поклонившись, Ривай же, смерив его скептическим взглядом, не спорит — он молча проходит в квартиру. Эрен заходит следом. Он щелкает выключателем, и по коридору шелковистым лоскутом расстилается свет. Леви проходит чуть глубже и оглядывается. Как же давно он не был здесь… — Я с утра убрался, — горделиво замечает Эрен. — Твое экспертное мнение: насколько здесь чисто? Ривай поворачивается лицом к Эрену. Тот стоит, приподняв голову, и улыбается ярко, широко. Леви устало вздыхает. — На восемь из десяти, — отвечает он и скидывает с плеч пальто. Эрен сразу же принимает его верхнюю одежду и аккуратно вешает ее на плечики, затем разбирается со своей. Разувшись, он первым проходит вглубь квартиры — в ванную. Стоит ему повернуть ручку крана, он замечает в отражении зеркала Леви. Тот подходит и встает за его спиной — так близко, что горячее дыхание оседает невидимой дымкой на коже. По спине от этого бегут мурашки, а сердце, екнув, чуть ускоряет темп, но Эрен не подает вида, только улыбается чуть шире и прячет пылающие щеки в мягкой полумгле. — Я вижу, ты отмыл полы от крови. Леви не спрашивает — он озвучивает факт, но в его голосе кроется желанный интерес. Вымыв руки, Эрен отходит от раковины и с удивлением осматривает пол, не сразу поняв, о чем говорит Ривай. Однако, стоит осознанию настигнуть его, широкая улыбка становится чуть печальной. — А, ты об этом… Забей, — отмахивается он. — Я вымыл все уже давно, просто ты не обращал внимание. — Леви подходит к раковине. Он моет руки, и Эрен решает не стоять без дела. — Я пойду налью нам чай, — говорит он. Печаль покидает пристанище, в улыбку вновь возвращается легкость, зеленые глаза горят. — Хорошо, — отвечает Леви, и Эрен, кивнув, уходит. Он сразу же направляется на кухню, где быстро набирает в чайник воду, оставляет его на плите нагреваться, и достает из холодильника пирог. Он бережно раскладывает два кусочка по блюдцам и отправляет их в микроволновку. Леви заходит на кухню и, молча окинув Эрена взглядом, садится за стол. Юноша же, открыв шкафчик, достает из него две кружки и расставляет их по противоположным краям стола. — У меня плохие новости, — игриво говорит он и с интересом смотрит на Леви в ожидании вопроса. Тот с любопытством смотрит в ответ — Эрену этого достаточно. — Из чая по-прежнему только липтон, но! На этот раз у меня есть сахар! — Вдохновенно говорит он и, достав из ящика сахарницу, ставит ее на стол. Ривай же неторопливо кивает. — Это достижение, — иронично говорит он, и Эрен с осуждением смотрит в ответ. — Я в курсе, — недовольно бормочет он. Микроволновка вызывающе пищит, и Эрен быстро достает пирог. Он быстро ставит тарелки на стол, поправляет кружки, окидывает свою работу придирчивым взглядом и, оставшись довольным, неуклюже плюхается напротив Ривая. На какое-то время кухня утопает в тишине. Засохший кактус на подоконнике молчит, как и Леви с Эреном, и только лишь настенные часы продолжают размеренно тикать. За открытым окном глухо гудит город: проходящие мимо люди громко болтают и смеются, машины несутся по улице с гулким шорохом, во дворе жужжит газонокосилка, но тишина оглушает, и причина этому только одна. Сидя в угнетающем молчании, и Ривай, и Эрен знают, о чем пойдет речь, а потому стараются отсрочить момент правды. Секунды тишины складываются, умножаются в геометрической прогрессии, перетекают в минуты… Чайник, оставленный на плите, начинает свистеть, и Эрен, на мгновение вырвавшись из собственных мыслей, подрывается с места. Выключив конфорку, он аккуратно разливает кипяток по кружкам, затем достает из шкафчика два чайных пакетика и один отдает Леви, а второй оставляет себе. — Спасибо, — благодарит Ривай, и Эрен с улыбкой кивает в ответ. — Пожалуйста, — отвечает он и закидывает пакетик в кружку. Прозрачный кипяток яркими разводами окрашивается в бурый цвет. На кухне вновь воцаряется тишина. Эрен погружается в раздумья. Уже было отступивший страх охватывает его с новой силой. Как пройдет разговор? О чем Леви спросит в первую очередь? Станет ли он злиться на него за внезапное желание сбежать? Обидело ли это его? Как сильно он волновался? И волновался ли вовсе? Если нет, вряд ли он станет говорить об этом. Тогда он сразу спросит о влюбленности? Потребует объясниться? Если да, то как быстро он откажет? Может быть, сразу, не давая ни шанса крохотной надежде? Или чуть позже, после того, как прочитает вступительную мораль? Смогут ли они остаться друзьями? Или Ривай откажется от близкого общения, сведя встречи и разговоры к минимуму? Эрен шумно выдыхает, не выдержав напор собственных мыслей. Сквозняк вырывается из открытого окна, тихим ветром взлетев к потолку, стремительно стекает по стенам и расстилается по полу невидимой дымкой, холодя ступни. Прохладный воздух чуть морозит руки — пальцы холодные, они нервно дрожат. От едкого запаха сигарет, намертво въевшегося в стены, становится трудно дышать. Или дело в бешено колотящемся сердце?.. Да, наверное, в нем. — Эрен, — Леви окликает его совершенно неожиданно, и Эрен чуть вздрагивает. Он быстро поднимает взгляд. — Да?.. Ривай поправляет кардиган, запахивая его посильнее. Он поднимает глаза. Серебро в них плавится, переливается холодом в мягком свете лампы, отливает голубыми брызгами. Они вмещают в себе целую гамму противоречивых чувств: безграничное спокойствие и трепетное волнение, детскую робость и взрослую уверенность, нежелание торопить и немое давление. Леви по привычке закидывает ногу на ногу и откидывается на спинку, нервно поправляя воротник рубашки. Он запоздало понимает, что не знает, что хочет сказать. Идей море, они льются, как из рога изобилия, сбивая с мысли. Но с чего стоит начать? Возможно, будет правильно сперва выказать свое недовольство и объяснить, почему убегать от проблем — неверное решение, что взрослые люди предпочитают спокойные разговоры буйному протесту. Но Ривай не может ругать Эрена — не сейчас, не в такой интимный момент. Тогда, наверное, стоит потребовать объясниться. Следует сказать, что такие признания нельзя выкладывать на бумаге — о своих чувствах нужно говорить открыто, человеку в глаза, давая возможность ответить, дабы не осталось никаких недопониманий. Недосказанность влечет за собой тысячу проблем, что рано или поздно оттолкнут людей друг от друга. Но даже эта, казалось бы, умная мысль не кажется Леви правильной…        — Позволь я скажу первым, — Эрен говорит совершенно неожиданно и тихо, почти шепотом. Ривай тут же поднимает взгляд. — Говори, — он отвечает, не думая. Леви не ожидал, что Эрен решится заговорить первым. Обычно, стоило им затронуть важную тему, болтливый юноша становился тихим — тут же замолкал и прятал взгляд, не решаясь без поддержки начать говорить. Сегодня же все наоборот: это Ривай молчит, не в силах подобрать нужные слова, а Эрен делает первый шаг навстречу. Такая смена ролей смущает, чуть сбивает с толку, но Ривай решает не обращать на это внимания. Юноша неловко прочищает горло и прячет взгляд в ладонях. — Во-первых, — говорит он, — мне не стоило вот так… Сбегать. Я понимаю, что я оставил записку и все такое, но мне почему-то кажется, что я заставил тебя нервничать. Ты… Не должен был волноваться за меня, а я тебя заставил. Прости. Эрен говорит тихо, но быстро и уверенно, будто он подготовил свою речь заранее. В его голосе не найти ни доли сомнения — в нем только спокойная, взрослая уверенность и раскаяние. Ривай верит его словам. — Хорошо, — отвечает он, кивнув. — Я не держу обиды. Но больше так поступать не нужно, договорились? Леви нет нужды спрашивать — он и так знает ответ, но задает вопрос в надежде убедиться. И он убеждается, когда Эрен поднимает взгляд: в зеленых глазах сейчас — решимость и уверенность в каждом своем слове. — Больше никогда, — говорит он. — Обещаю. И Ривай ему верит. — Хорошо. Пусть Эрен и не сказал ничего особенного — он просто извинился за свой поступок, — Леви чувствует прилив спокойствия. Наконец-то, спустя неделю бренного существования, полного волнения и усталости, он ощущает умиротворение. Напряженные мышцы расслабляются, мысли в голове постепенно успокаиваются, каждая находит свое место, неоднозначные чувства сбавляют обороты, становятся терпимыми. Ривай выдыхает с облегчением. Тем временем Эрен продолжает: — Во-вторых, по поводу произошедшего в спальне тем вечером, когда ты… Был пьян. Он старается говорить спокойно, слаженно, но голос предательски дрожит в конце, выдавая его волнение с головой. Эрен ненадолго останавливается. Прикрыв глаза, он дает себе пару секунд на то, чтобы отдышаться, поймать разбегающиеся в разные стороны мысли и кое-как соединить их в нечто логичное, последовательное. Наконец наведя порядок в голове, он открывает глаза, будучи уверенным в собственных чувствах, однако полный напускного спокойствия взгляд тут же сталкивается с ответным — болезненным, и маска холодности трещит по швам. Эрен сразу же, повинуясь инстинкту, протягивает руку и накрывает ладонь учителя своей. Зеленые глаза — тайник для сотни чувств, и теперь, когда оковы чуть ослабли, они все вырываются наружу. Эрен сжимает чужую руку так сильно, как только может, пока сердце нервно трепещет. Мысли наполняются необъяснимым страхом, стоит ему только увидеть отголосок боли в серых глазах. — Хей, все хорошо? — Он спрашивает, но ответ ему вовсе не нужен — Эрен может прочесть его в глазах напротив. Леви же, будто уловив ход его мыслей, прячет взгляд за длинными ресницами, закрываясь. Опустив голову, он лишь сжимает руку Эрена чуть сильнее и поджимает губы, качая головой. Эрен чувствует, как его сердце болезненно сжимается, не выдержав этой картины. Одной рукой сжимая ладонь Леви, пальцами второй он едва дотрагивается до острого подбородка и приподнимает его, заставляя столкнуться взглядами. Ривай смотрит холодно, спрятав эмоции под каменной маской, что таит за собой кутерьму чувств, но Эрену она нипочем — он может прочесть их все. Он смотрит в ответ решительно, действует четко и уверенно. Он чувствует, что делает все правильно, и убеждается в этом, когда с бледных губ срывается удивленный выдох. Чужие пальцы чуть сильнее сдавливают его ладонь. — Леви, — он говорит собрано и твердо, придерживая пальцами острый подбородок. Ривай смотрит в ответ растерянно, боль в его взгляде вытесняется смятением. — Ты ни в чем не виноват, — продолжает Эрен. — Виноват только я. Я видел, что что-то не так. Тебе было больно и плохо, тебе хотелось просто забыться и… И не важно, каким образом, а я… — Важно, — Ривай перебивает его сурово, слово слетает с губ чеканной монетой. Удивление в его взгляде сменяется строгой злостью. — Я не должен был втягивать тебя в свои проблемы. — Это не так, — Эрен уверенно качает головой. Поняв, что Леви больше не станет прятаться, он отпускает подбородок, напоследок пробежавшись кончиками пальцев по острой линии челюсти. — У нас ведь был уговор, помнишь?.. Я доверяю тебе, и ты доверяешь мне. Эрен старается говорить твердо в надежде переубедить Леви, но голос предательски срывается на шепот, поддавшись сладостным воспоминаниям о вечере на краю Нью-Йорка, в окружении сотен звезд и потухших окон многоэтажек… Ривай чувствует то же самое. Злость на самого себя, потерявшись на мгновение, чуть отступает — на ее место приходит блаженный трепет и тепло, расцветающее в груди. Тот вечер был для него… Болезненным. Очень трудным, но оттого не менее прекрасным. Леви шумно выдыхает. Он заглядывает в изумрудные глаза. В них — безграничная нежность, пылкая искренность и ласка, по которой он успел изголодаться. Они не оставляют ни шанса гневаться на себя, заставляют принять ситуацию такой, какой она сложилась, и вернуть себе душевный покой. И все же крошечная доля тех сомнений, что одолевали его всю неделю, остается. — Но тебе ведь было больно… Это — единственное, что не давало спать по ночам. Единственная причина всей гаммы ненависти к себе, что он испытал, единственное обоснование его злобы. Каждый день, просыпаясь, Ривай вспоминал письмо — те самые строки, что заставили почувствовать себя ничтожеством. «Мне было больно. Было такое чувство, будто ты… Издеваешься». Леви казалось, он выучил эти строки наизусть. С ними он просыпался, с ними же шел на работу, возвращался домой и засыпал, полный ненависти к самому себе, к собственной слабости, что ранила Эрена. Справедливость пыталась вклиниться: «Ведь ты же не знал…» — но Ривай каждый раз давал ей отпор. Все потому что это неважно. Знал он или нет, он не имел никакого права вымещать свою боль на Эрене — на родном человеке, который искренне желал помочь. Пусть Леви было плохо, пусть он чувствовал себя паршиво, разве это оправдывает его проступок?.. Ривай не успевает уловить ход своих мыслей — его отбрасывает в реальный мир внезапный холод в кончиках пальцев. Эрен отпустил его руку. Он уже было тянется, пытаясь ухватить ускользающую ладонь, но застывает, когда Эрен закатывает рукава рубашки… Предплечья, в тех местах, где раньше виднелись уродливые шрамы, сплошь изрисованы бабочками. Их десятки, — сотни! — и все они выделяются ярко-черными пятнами на бронзовой коже. Какие-то совсем крохотные, какие-то чуть побольше, каждая из них разная, с индивидуальным витиеватым узором на крыльях. Некоторые повернуты боком, некоторые взлетают с детально прорисованных листьев. Некоторые, распахнув крылья, будто парят над кожей… Но все они одинаково прекрасные. Леви сразу понимает, что к чему. После похода к психиатру, Эрен сразу же позвонил ему, вдохновленный поданной врачом идеей. Он прямо так, по телефону, расписал метод «бабочки» в подробностях, начал болтать о том, что уже представляет себе их эскизы, даже пообещал показать несколько. Поэтому увиденное не сильно удивляет Ривая, вот только… К чему Эрен их показал? Эрен понимает Леви без слов — он читает немой вопрос во взгляде серых глаз и мягко улыбается. — Помнишь, врач просил давать бабочкам имена? — Спрашивает он. Леви кивает — неуверенно и немного робко, на что Эрен улыбается чуть шире. — И как, ты думаешь, я их назвал?..        Ривай ловит себя на мысли, что ему не нужно пояснений. Мысли, все никак не желавшие укладываться в голове, наконец-то находят свое место — пазл складывается, делая безумно прекрасную картину полноценной.        Произошедшее — не ошибка. Все постепенно, шаг за шагом шло к нелепому ночному поцелую, полному искреннего, но запретного желания обоих. Боль была не причиной, а ключом, что, наконец, открыл путь к искренности и пониманию. Все началось с малого: с изрезанной ладони, которую Ривай мельком заметил сквозь темень нелюдимой квартиры, после подкрепилось насмешками на крыше и откровенным разговором на кухне. Затем чаша наполнялась понемногу, капля за каплей: встречи в школе, долгие переписки ни о чем, первые жесты доверия, душевные разговоры, незаметные прикосновения, постепенно вошедшие в привычку, пустая болтовня обо всем подряд, встречи, которых ждали оба, внезапные происшествия, ссоры и примирения… Этапы сменяли друг друга с бешеной скоростью. Нелепое знакомство, внезапное сближение, доверие… Разве все не шло к симпатии?.. К любви. И пусть Леви пока был не готов принять это громкое слово, со временем он справится — нужно лишь немного постараться и открыться в ответ, рассказать все то, что совсем недавно казалось запретным. Ривай с удивлением ловит себя на мысли, что он обязательно справится — ему потребуется только время и ничего более.        Тем временем Эрен, раскатав рукава рубашки, вновь переплетает их пальцы. — Вот видишь, — улыбается он, зеленые глаза горят в приглушенном свете. — Ты всегда спасал меня от боли. И то, что я написал всякую ересь, не делает тебя виноватым. Поэтому… Не злись на себя, хорошо? Эрен говорит спокойно, без доли стеснения, его слова звучат уверенно и убедительно, и пусть Ривай не считает написанное «ересью», он покорно кивает. — Хорошо. Леви невольно замечает, что ответил искренне. От злости на себя остается лишь горький осадок, который сотрется со временем — за дни, которые они проведут вместе. Только вдвоем. Теперь Ривай не сомневается в этом. На мгновение не кухне повисает тишина — на этот раз спокойная, необходимая обоим, чтобы обдумать свои мысли, успокоить разбушевавшиеся чувства и немного прийти в себя. Настенные часы размеренно тикают, кактус по-прежнему хранит молчание. От кипятка, разлитого по кружкам игривыми завитушками поднимается дым… Взгляд Леви внезапно сталкивается с тарелкой. — Яблочный пирог, — говорит он. Эрен удивленно смотрит в ответ. — Мы забыли про яблочный пирог. Растерянный взгляд зеленых глаз мечется из стороны в сторону: то на блюдца с пирогом, то на лицо Леви; пока в нем, наконец, не мелькает осознание. Поняв, о чем говорит Ривай, Эрен смеется, запрокинув голову. Громкий хохот отлетает от стен так знакомо, так правильно… Леви готов слушать его вечно. Резинка, державшая пучок на затылке, слетает — непослушные кудри рассыпаются по плечам, и Эрен даже не думает исправлять положение. Насмеявшись вдоволь, он лишь запускает пятерню в волосы и прочесывает пальцами вьющиеся локоны. — Да, точно, — улыбается он, — мы забыли про яблочный пирог. Ривай ловит себя на том, что он смотрит до неприличия жадно. На каштановые кудри, водопадом стекающие с плеч, на плавные, правильные черты лица, на горящие весельем и искренним счастьем зеленые глаза, на пухлые губы… Он все еще помнит их вкус. Терпкий, с отголосками итальянского вина и сигаретного дыма. Ему кажется, не любоваться таким искренним, открытым Эреном — худшее преступление. И он любуется. Тем временем Эрен, вспомнив об угощении, берет пирог прямо так, руками, и откусывает крупный кусок. Распробовав, он довольно мычит, с восхищением смотря на остаток пирога в руке. — Очень вкусно! — говорит он, но из-за набитого рта получается скорее «офень фкуфно». — Попробуй! Леви в смятении смотрит на свой кусок. Пусть он и родился в бедности, с малых лет его воспитывал дядя — человек, считающий себя представителем голубых кровей. «Держи спину ровно», «эмоции оставляй при себе», «ешь порядочно: ложкой, вилкой и ножом» — эти правила прививались ему с детства, нарушать их было недозволенно, поэтому предложение есть пирог руками кажется немного странным… Но в присутствии Эрена любая глупость становилась правильной. Откинув манеры, Ривай берет пирог в руку и откусывает, чувствуя себя подростком-бунтарем. Прекрасное чувство. И пирог так же прекрасен. Тесто мягкое, воздушное, с приятными нотками ванили во вкусе, запеченные яблоки тают на языке. Отложив пирог в сторону, Леви кивает. — Действительно очень вкусно, — отвечает он, когда Эрен смотрит в ответ с немым восхищением. Выразительные скулы краснеют, и Эрен смущенно смеется. Он вновь запускает руку в волосы, поправляя кудри. — Вот видишь, — говорит он, улыбаясь, — как я и говорил. Все не так плохо. Леви не может не согласиться. Эрен на его кухне стал настоящим бедствием. И пусть он готовил довольно неплохо — можно даже сказать вкусно, — после его кулинарных шедевров на кухне творился кошмар. Везде валялась испачканная посуда, обрезки овощей и фруктов каким-то образом были раскиданы по всему периметру помещения, будто Эрен делал это нарочно, каменная столешница была сплошь измазана то мукой, то кляром, то еще чем-то, что входило в рецепт. И Ривай, признаться честно, не считал, что результат стоил затраченных на уборку сил, поэтому он зачастую отчитывал Эрена за его, казалось бы, безобидное желание порадовать вкусным завтраком или ужином. Но сейчас на кухне Эрена — педантичная чистота, а в его руке действительно достойный яблочный пирог, поэтому у Ривая нет повода придраться. Эрен, вновь откусив пирог, отпивает немного чая и тут же мычит, прикрыв рот. Видимо, обжег язык. Это вызывает одно лишь искреннее желание улыбнуться, но Леви по привычке сдерживается. — Горячий? — Спрашивает он с издевкой, и Эрен недовольно смотрит в ответ. — Очень, — тихо бормочет он, проглотив чай. — Так что будь аккуратен. Не обожгись, как я. Казалось бы, Эрен не сказал ничего необычного — просто предостерег, но Ривай чувствует необъяснимый прилив нежности от столь маленького, но безумно ценного проявления заботы. — Хорошо, — отвечает он и, подув на чай, делает небольшой глоток. На вкус все такой же отвратительный, как и в последнее их чаепитие, но Ривай оставляет свои мысли при себе: он лишь, придвинув сахарницу чуть ближе, добавляет в чай несколько ложек и ничего не говорит. Эрен же, быстро доев остатки пирога, внезапно замолкает. Счастливая улыбка, украшавшая прекрасное лицо, в мгновение меркнет, брови задумчиво сходятся к переносице. Поджав губы, он углубляется в собственные мысли. Леви его не торопит. Он знает, о чем думает Эрен — он и сам думает об этом, поэтому дает юноше немного времени на то, чтобы расставить все мысли по полочкам. Они поговорили почти обо всем: о бегстве Эрена от проблем, о глупом, но нужном поцелуе, даже о яблочном пироге. Осталось только одно. Любовь. Ривай не хочет торопить Эрена — тому явно есть, о чем подумать, но мысли все же закручиваются мощным вихрем. Кто заговорит первым? Эрен? Вряд ли. Он умеет говорить — болтать о чем угодно, меняя темы для разговора, как перчатки, но рассказывать о собственных чувствах — каторга для него. Единственное, на что он пока осмелился — вскользь признаться в жалкой записке. Коротко и скомкано — так, будто он очень торопился, выливая поток собственных мыслей на бумаге. Поэтому начинать разговор придется Леви. Но как? «Теперь о твоем признании»? Слишком сухо. «То, что ты написал о любви — правда»? Слишком глупо. «Давай поговорим о твоей влюбленности»? Слишком официально. Но тогда как?.. Молчание затягивается. Тишина нависает над кухней невидимым куполом: она неловкая, неуютная, неуместная и давит на обоих тяжким грузом, что не получается скинуть с плеч. Со временем блюдца пустеют, кружки — тоже, часы отмеряют секунды с размеренным тиканьем, мгновения складываются, быстро умножаются, перетекают в минуты… Молчание становится напряженным. Леви цепляется взглядом за кактус, стоящий на подоконнике. Тот выглядит довольно плачевно: он наполовину мертвый, иголки валяются в горшке ненужным мусором, оставшиеся нелепо торчат в разные стороны, редкие цветки на отростках завяли и иссохли… И все же в нем есть некий шарм. Он прибавляет бледной кухне немного жизни. — Я люблю тебя. Слова слетают легко — одно мгновение, и они повисают в воздухе невидимым смоком. Они звучат прекрасно. Как шум теплого летнего дождя. Как первое пение птиц после морозной зимы. Как грохот воды Ниагарского водопада. Если бы у них был запах, они бы пахли едва распустившимися лилиями, солоноватостью пустынного берега моря или припорошенными снегом еловыми ветками. Если бы их можно было коснуться, они были бы мягкими и нежными, как лепестки пионов, их цвет напоминал бы легкий отголосок алого в свете закатного солнца. Слова — столь желанные и трепетные — расстилаются по кухне шелковым полотном, что зарождается высоко под потолком и постепенно спускается, накрывая обоих. Они совсем легкие, почти невесомые, в них нет смущения и лжи. Они искренние и чистые, в них кроется частичка светлой души Эрена. Ривай неосознанно задерживает дыхание. Ему кажется, время останавливается. Люди, снующие под окнами, синхронно замолкают, машины останавливаются, их гул мгновенно стихает, кричащая музыка из соседнего подъезда глохнет, газонокосилка перестает работать, настенные часы замирают, не в силах отмерить следующую секунду, засохший кактус по-прежнему молчит… Весь мир застывает в ожидании.        Сердце сперва замирает — всего на мгновение, на долю секунды, — чтобы вскоре забиться в бешеном, диком темпе. Оно трепещет, и каждая клеточка тела дрожит вместе с ним, отчего дыхание припирает. Пульс отдается гулким шумом в ушах. Леви не может, но чувствует, как вскипает его кровь. Сглотнуть удается с трудом. Пальцы невольно сжимаются на чужой ладони, наверняка сдавливают ее до боли, но юноша ничего не говорит — он просто смотрит, и Ривай понимает, что не может ответить. Эрен смотрит на него с восхищением, с щемящей нежностью и лаской: он смотрит так, как ценители смотрят на произведения искусства, как музыкант любуется дорогим роялем — он смотрит так, как искренне влюбленный человек смотрит на свою любовь. Его взгляд пьянит, заставляет забыть о здравом смысле и поддаваться инстинктам. Ривай не понимает, кто из них поднимается первым, он или Эрен — это неважно. Главное, что они шагают навстречу друг другу и встречаются на середине. Они замирают на мгновение, выкраивая желанные секунды близости. Горячее дыхание смешивается, оседает на коже невидимой дымкой, оно распаляет, заставляет полностью забыться и отдаться моменту. Они стоят так близко, что, чуть протяни руку, и сможешь почувствовать чужое сердцебиение под своей ладонью. Пальцы у обоих чуть дрожат в предвкушении, ватные ноги еле держат, но никто не осмеливается сделать шаг назад — это станет преступлением против них самих. Леви не чувствует свое тело. Руки сами, поддаваясь шестому чувству, поднимаются, пальцы легко пробегаются по широкой груди вверх — к шее, и поправляют торчащий ворот рубашки, пока Эрен, будто не веря своему счастью, аккуратно кладет ладони ему на талию. Он действует неуверенно, с наивной нерешительностью, будто ему впервые позволено оказаться столь близко, и Ривай, сдержав улыбку, легко накрывает руки Эрена своими. Он перемещает их руки на поясницу, заставляет Эрена обнять себя — тот не сопротивляется. Наоборот — невесомо огладив спину, прижимается ближе и наклоняется. Леви подается вперед. Первый поцелуй легкий, совсем короткий — простое, совершенно невинное касание губ. И Леви, и Эрен не хотят торопиться — это не нужно: у них достаточно времени для того, чтобы изучить друг друга; поэтому оба действуют неспешно, с осторожностью. Эрен целует аккуратно, с нежностью, держит Ривая в руках, как самое ценное сокровище в своей жизни, и Леви отвечает ему тем же. На этот раз губы Эрена со вкусом яблок и чая, но они по-прежнему отдают едким привкусом сигарет. Мягкие и теплые, манящие, они вызывают привыкание, заставляют целовать снова и снова, до исступления. Один невесомый поцелуй перетекает во второй, в третий… Дыхание окончательно сбивается, становится шумным и неравномерным, пульс зашкаливает — он стремительно взлетает по шкале к максимальной отметке и отказывается замедляться. Леви кладет руки на плоский живот — Эрен вздрагивает в ответ, но не сопротивляется — лишь прижимает ближе к себе, приглашая, и Ривай не отказывается. Он неспешно, бережливо скользит ладонями вверх — к грудной клетке и останавливается, чувствуя, как под рубашкой, за пышущей жаром кожей, бьется чужое сердце. Раз, два, три, четыре, пять… Он считает частые удары и наслаждается теплом, обжигающим нежную кожу рук, пока Эрен, взявшись за ворот нелепого кардигана, скидывает его с плеч. Под его ладонями остается только рубашка, и он, не обращая на нее внимания, проводит кончиками пальцев по позвоночнику вверх — к тонкой шее. Ривай, не скрывая, наслаждается его прикосновениями. Он делает еще один шаг навстречу, прижимаясь к Эрену всем телом, прослеживает ладонями невидимую дорожку вверх — к острым ключицам. Он очерчивает их кончиками пальцев, ненадолго задерживается на яремной впадине и после накрывает угловатые плечи ладонями…        Эрен отстраняется первым. Оставив последний поцелуй на тонких губах, он нехотя делает шаг назад и аккуратно подносит руки к благородному лицу. Он неторопливо очерчивает подушечками больших пальцев края лба, скулы и спускается вниз — к подбородку, чуть приподнимая его, заставляя тем самым посмотреть ему в глаза. Его восхищенный взгляд пьянит, искренняя любовь в нем кипит и выливается через край — она притягивает к себе магнитом и заставляет смотреть в ответ с трепетной нежностью. — Ты… Ты очень дорог мне, — шепот слетает с губ неожиданно, но необходимо. Эрен в ответ кивает, не отрывая взгляда. — Я знаю, — шепчет он. Пальцы проскальзывают по острой линии челюсти и поднимаются вверх, бережливо заправляя выбившиеся из-под невидимки волосы за ухо. — Как и ты мне… Леви шумно сглатывает, не выдерживая его взгляда. Эрен смотрит так, будто впредь у него не будет шанса посмотреть вновь — с немым обожанием, с искренним восхищением, с готовностью в любой момент обнять и больше никогда не отпускать. Леви не выдерживает — притянув Эрена за ворот рубашки, целует вновь. Совсем легкий, невинный поцелуй ощущается подарком судьбы, губы от него приятно покалывает, он оставляет за собой безграничную нежность и тепло. Ривай осторожно отстраняется и спускается ладонями вниз — к груди, чтобы вновь ощутить под руками биение чужого сердца. Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь… — Я думаю, — шепчет он, — нам стоит попробовать. — Попробовать?.. — Да, — он легко кивает и оставляет мимолетный поцелуй на открытой ключице. Эрен чуть вздрагивает в ответ. — Попробовать быть парой.        Эрен замирает в его руках. Биение сердца неожиданно замедляется, будто бы он задержал дыхание… Раз, два. Три… Четыре… Пять… Мышцы под ладонями напрягаются, угловатые плечи чуть поднимаются, взгляд на мгновение становится напуганным, руки смыкаются на талии — немного неприятно, но Леви ничего не говорит. Он дает Эрену немного времени на то, чтобы прийти в себя. Не торопит, не давит — просто смотрит: открыто и нежно, забыв на секунду о том, что в его семье эмоции принято оставлять при себе… Он лишь чувствует чужое сердцебиение. Раз… Два… Три… Четыре. Пять, шесть. Чужие ладони, плавно пролетев по талии, перемещаются на спину и чуть давят, заставляя сделать шаг вперед — он покорно идет навстречу. Расстояние между ними до смешного мало — они прижаты к друг другу так плотно, что жар тел опаляет, вызывает целую гамму противоречивых чувств: нерушимое спокойствие и трепет, искреннее счастье и легкую панику, желание быть рядом как можно дольше и желание отойти, чтобы после вновь сделать шаг навстречу и прочувствовать все заново… Ривай теряется в них, пока чужие руки невесомо пролетают по спине вверх — к лопаткам. — Да… — Тихий шепот слетает с пухлых губ, грея чувствительную кожу. — Я думаю, нам стоит попробовать быть парой. — Да…        На кухне вновь повисает тишина — желанная, спокойная, умиротворяющая. Она повисает под потолком легкой дымкой, приятно стекающей по телу вниз — на пол. Люди за окном хранят драгоценное молчание, машины будто останавливают движение, газонокосилка и часы тоже решают замолчать, и только немой кактус оказывается свидетелем их общей тайны.