Ушел в магазин, вернусь к завтраку. Леви.
Яичная смесь готова. Взяв плашку в одну руку, а сковороду — в другую, Эрен ловко выливает смесь на раскаленное масло и закрывает омлет крышкой. Затем он собирает грязную посуду и идет к раковине. В квартире Ривая есть посудомоечная машина — Эрен знает об этом, но за несколько недель, прожитых вместе, он успел усвоить: Леви предпочитает сначала вымыть вручную, и лишь затем позволить машине сделать свою работу. Поэтому Эрен, вооружившись губкой и моющим средством, приступает к делу. Музыка в наушниках звучит громко настолько, что виски изредка простреливает тупой болью, но Эрен не обращает на это внимания — пританцовывая и напевая под нос выученные наизусть слова, он моет посуду. Песня подходит к концу, когда все тарелки и вилка оказываются чистыми. Тогда Эрен, собрав из посуды забавную башенку, неторопливо подходит к посудомоечной машине и, затаив дыхание в опасении что-то уронить, открывает ее. У него уходит чуть меньше минуты на то, чтобы выгрузить все тарелки и приборы, запустить машину и мысленно похвалить себя. С довольной улыбкой он берет со столешницы кружку с горячим чаем и подносит ее к губам. Травянистый вкус оседает на языке бархатной тяжестью, кипяток обдает жаром горло, посылает тепло в глубину грудной клетки, и Эрен, чуть сощурившись, наслаждается этим. Сделав еще один крупный глоток, он перехватывает чашку в другую руку и подходит к панорамным окнам. День выдался на удивление прекрасным — будто природный праздник средь серых зимних будней. Солнце, выглянув из-за горизонта, облизывает лучами красивое лицо, заставляет чуть сощуриться и прикрыть глаза рукой. Тротуары и провода побелели — их припорошили пушистые снежинки, на окнах застыли морозные узоры — Эрен прослеживает их завитки вдохновенным взглядом. Машины выстроились в ровные ряды пробок, тротуары переполнены торопливыми пешеходами — юноша наблюдает за ними свысока. Медленная, тихая песня сменяется громогласным металом, и Эрен, недовольно сморщившись, ставит музыку на паузу. С тихим вздохом он снимает наушники и откладывает телефон на обеденный стол. Напоследок окинув зимний пейзаж взглядом, Эрен возвращается к плите. Приподняв крышку, он заглядывает в сковородку и, оценив ситуацию, решает подождать еще пару минут до полной готовности, оставляя омлет на плите. Он собирается вернуться за телефоном, но не успевает — по квартире мимолетным ветром пролетает трель дверного звонка. Она взрывается короткой мелодией неожиданно и громко, звучит жалкое мгновение и тут же замолкает, сливаясь с тишиной в квартире. Эрен растерянно оборачивается в сторону холла. Он смотрит на входную дверь чуть озадаченно, с удивлением, совершенно точно не ожидая гостей. Леви смог бы открыть дверь своим ключом — значит, пришел кто-то другой. Все же выключив плиту, Эрен нерешительно направляется в коридор. Он подходит к двери неторопливо, с осторожностью и заглядывает в дверной глазок — по ту сторону стекла не видно ничего, кроме края черной шляпы и пары неаккуратных седых прядей. С опаской Эрен отходит от двери, вспоминая первое правило совместного проживания — не впускать в дом незнакомцев. Тогда, больше месяца назад, когда Эрен только въехал в квартиру, Ривай предупреждал о бурной молодости и о нажитых за те годы врагах, поэтому юноша задумывается, стоит ли открывать дверь. Трель звонка вновь разносится по квартире — сперва единожды, затем, выждав пару секунд, повторяется вновь и вновь, да так часто, что Эрен на мгновение теряется. Забыв об осторожности, юноша подходит к двери и отпирает замок. Дверь открывается. За ней, облокотившись о стену подъезда, стоит мужчина лет пятидесяти в черном пальто, деловом костюме и потертой шляпе. Вальяжно скрестив руки на груди, он улыбается, гордо приподняв подбородок. Русые волосы с седыми прядями заправлены за уши, они свисают некрасивыми паклями с редкими узлами на концах. Выцветшие серые глаза наблюдают за происходящим в квартире с едким прищуром: в них — ленивое веселье и, кажется, полное отсутствие какого-либо интереса; вокруг глаз собралась сеточка благородных морщин. Разочарованный взгляд пролетает по холлу: неторопливо оглядывает стены и натяжной потолок, и лишь затем останавливается на Эрене — тот смотрит в ответ потерянно и насторожено. Взгляд незнакомца в ответ ненадолго загорается интересом, но тот, совсем недолго продержавшись на поверхности, тут же гаснет. — А где мое солнце? — Мужчина говорит тихо и хрипло, с явным пренебрежением в голосе, что лишь больше выбивает из колеи. Эрен растерянно моргает. — Что? — Он переспрашивает, хотя прекрасно услышал вопрос, на что незнакомец едко усмехается. — Мое солнце, — настойчиво повторяет он, но, наткнувшись на полное непонимание в ответном взгляде, устало закатывает глаза. — Ривай, — неохотно поясняет он. Эрен, наконец, приходит в себя. Потерянность испаряется из взгляда, будто ее и не было — на ее место приходит злоба на бестактность и фривольность совершенно незнакомого мужчины. — Леви нет. — Эрен отвечает холодно и скрещивает руки на груди. В ответ в глазах незнакомца зарождается интерес — он вспыхивает в глубине серых глаз голубыми брызгами на одно лишь мгновение, чтобы в следующую секунду бесследно исчезнуть. Все, что остается от былого запала, — едкая ухмылка и презренный взгляд. — Даже так, — впечатленно протягивает незнакомец, сощурившись. — Какой-то странный пришелец знает настоящее имя Ривая? Эрен, всего пару мгновений назад вернувший себе душевное равновесие, вновь теряется. — Настоящее имя?.. — глупо переспрашивает юноша, в глубине изумрудных глаз взрывается целая гамма чувств, в ответ на которую незнакомец лишь смеется, запрокинув голову — мерзко, по-хамски. Нахохотавшись вдоволь, он устало вздыхает и стреляет в Эрена молнией безразличного взгляда. Незнакомец опускает глаза и, поднеся руку к лицу, принимается лениво разглядывать свои ногти. — То есть свое настоящее имя он назвал, — скептически говорит он, — а про фальшивый паспорт речь не зашла? Незнакомец спрашивает грубо и бестактно, говорит холодно, без малейшего участия и, кажется, не прикладывает никаких усилий, чтобы выбить Эрена из колеи, однако это у него прекрасно получается. Эрен застывает статуей. Впервые, спустя все то бесконечно долгое время, полное вопросов, Эрен получает ответ, но только на один, и это за жалкое мгновение сводит с ума. Сердце, в секунду став камнем, подскакивает к горлу и, задержавшись там на мгновение, падает вниз, прилипнув к желудку. Мышцы тела синхронно напрягаются, пока в голове воцаряется хаос из спутанных мыслей, отделить и выстроить которые не получается никак. — Фальшивый паспорт… — Эрен повторяет потерянно, запутавшись в ворохе мыслей и чувств, что лишь веселит внезапного гостя — улыбка незнакомца становится все более едкой и омерзительной. Оттолкнувшись от стены, мужчина делает уверенный шаг вперед — без приглашения и без какого-либо приличия заходит в квартиру. Он не дожидается ответного приветствия — окинув холл собственническим, отстраненным взглядом, он с тяжелым вздохом снимает шляпу и вальяжным жестом откидывает ее на консоль, что, наконец, возвращает Эрена в реальный мир. — Вам нельзя… — Мне можно все, — незнакомец обрывает Эрена на полуслове грубо, и скидывает пальто с плеч — то с тихим шорохом расстилается по полу. Затем мужчина, вернув на лицо мерзкую усмешку, протягивает Эрену руку. — Дядя Леви. Кенни. Незнакомец представляется небрежно, в каждом слове — яд и самодовольство, в каждом жесте — пренебрежение и желание показать свое превосходство, что у мужчины прекрасно получается. Эрен не может, но чувствует, как в голове воцаряется бесконечная перипетия мыслей и чувств, что смешались в единую кучу и теперь отказываются возвращаться на свои места. Сердце, болезненно сжавшись, принимается биться быстро-быстро, будто готовое вот-вот остановиться без весомой на то причины. Напряженные мышцы начинают ныть, виски простреливает тупой болью, и Эрен, потерявшись, застывает каменным изваянием. Все, что удается выдавить из себя — слабое пожатие протянутой руки. — Он не рассказывал… — Обо мне? — Кенни вновь обрывает Эрена на полуслове и бросает ленивый, безынтересный взгляд в сторону юноши. Так и не дождавшись ответа, он едко фыркает. — Ничего удивительного, — невпечатленно говорит он. — Мое золотце меня ненавидит. Вряд ли бы он стал кичиться моим существованием. Так и не дождавшись приглашения пройти внутрь, Кенни лениво закрывает дверь и неспешной, уверенной поступью направляется на кухню — Эрен провожает его настороженным взглядом, подмечая незначительные детали. Серая атласная лента на шляпе, помятая рубашка, выглядывающая из-под подобранного не по размеру пиджака, черный галстук, завязанный на скорую руку, золотые запонки, грязная кромка брюк. Он замечает все: и глубокие морщины на лбу, и потрескавшиеся от сухости губы, и седые волоски в редкой бороде… — Не знаю, что ты готовишь, но пахнет мерзко, — лениво бросает Кенни. Он без приглашения проходит на кухню, что, наконец, заставляет Эрена вернуться в реальность. С трудом собрав разбегающиеся в разные стороны мысли, он широким шагом направляется следом за мужчиной. Эрен заходит на кухню уверенно, статно расправив плечи и гордо приподняв подбородок в надежде не выдать эмоциональный переполох в сердце. Пока юноша, застыв в высокой арке, наблюдает за Кенни, тот неторопливо проходит вглубь кухни и открывает бар. Безынтересный взгляд пролетает по стеклянным бутылкам — мужчина даже не старается рассмотреть этикетки получше. Спустя секунду мужчина останавливает свой выбор на виски — блекло-серые глаза на мгновение загораются интересом. Однако проходит жалкая секунда, и запальный взгляд сменяется скепсисом. Взяв виски с полки, Кенни закрывает дверцу бара и подходит к шкафу с посудой. Открыв створку, он сперва берет один тумблер, но после ненадолго задумывается и оборачивается в сторону юноши. — Ты будешь? — Он спрашивает без интереса, будто и не желая получать ответ, на что Эрен лишь гордо приподнимает подбородок. Взгляд зеленых глаз наполняется презрением — вполне обоснованным и чертовски правильным. — Откажусь, — холодно бросает он. В ответ взгляд Кенни загорается недовольством — всего на мгновение, чтобы в следующую секунду вернуться к полному безразличию. — Как знаешь, — лениво пожимает плечами он и, закрыв створку, ставит бутылку и тумблер на столешницу. — Я думаю, резаться под алкоголем куда веселее, чем без него. Эрен каменеет, сердце обращается булыжником и останавливается — всего на секунду, чтобы после забиться в страшном темпе. От былой горделивой осанки не остается и следа: чуть сгорбившись, юноша инстинктивно пытается одернуть рукава толстовки, но, наткнувшись пальцами на воздух, понимает, что никакой толстовки нет — на ее месте лишь легкая, летняя майка, что выставляет напоказ вереницу зарубцевавшихся шрамов. Тем временем Кенни, открыв бутылку, наливает виски в тумблер почти до краев и делает сразу несколько крупных глотков — Эрен наблюдает за ним в прострации. Не зная, что ему делать, он стоит в арке — потерянный и с дырой в груди. Он знает, что нужно сказать. «Вы поступаете некрасиво». «Вы ведете себя неподобающим образом». «Вам не стоит оскорблять меня». Он знает, что сказать, но все равно молчит. Кенни же, сделав еще глоток виски, подходит к столу и садится — аккуратно, с идеальной осанкой и расправленными плечами. Эрен наблюдает за ним со стороны, то ли опасаясь, то ли брезгуя подойти ближе. На какое-то время на кухне повисает молчание: мужчина, полностью заинтересованный в алкоголе, не замечает Эрена, сам же юноша просто не знает, куда себя деть. Еще пару месяцев назад он бы бросил оскорбление в ответ, препирался бы, пока дело бы не дошло до драки, но сейчас… Леви не одобрит рукоприкладства, и этого понимания хватает, чтобы держать себя в руках. В мыслях и чувствах полный бардак — куча информации, которую Эрену не удается переварить. Настоящее имя — Леви, наличие поддельного паспорта и дяди, о котором Ривай никогда не упоминал. Одно лишь осознание того, что у Ривая есть тайная, неизвестная Эрену жизнь, становится неприятным открытием, от которого хочется закрыться, спрятаться. Вот только бежать некуда — правда оказывается прямо перед глазами, и ее невозможно не заметить. Впервые слова Леви, брошенные Ханджи в пустом диалоге, приобретают смысл. «Разве можно влюбиться в человека, которого ты едва знаешь?» Мысли утягивают в тревогу воронкой, чувства устраивают переполох, пока Эрен впервые осознает правду. Он действительно не знает Леви. — Что ж, забавный инопланетянин, расскажи мне, что ты делаешь у Леви дома, — Кенни говорит внезапно и громко, отчего Эрен чуть вздрагивает. Тонкие губы растягиваются в едкой усмешке, в холодном взгляде мелькает нотка ленивого любопытства, пока Кенни рассматривает граненный тумблер. Эрен вырывается из мыслей с трудом — те затягивают, точно болотная топь, сбежать от которой нет ни шанса. Реальность возвращается к нему постепенно: слепящими солнечными лучами, ледяным сквозняком, вырывающимся из приоткрытого окна, и скептическим взглядом незнакомого мужчины. Эрен встряхивает головой и запускает пятерню в растрепанные волосы, еще сильнее взъерошивая прическу. — Я… — Он начинает, не осознавая, что именно хочет сказать, и запинается на полуслове. Мысли по-прежнему отказываются выстраиваться в полноценные логические цепочки — их приходится самостоятельно расставлять каждую по своим местам. — Я здесь живу. Слова даются Эрену с трудом, будто каждая произнесенная буква высасывает из него жизненные силы, и юноша быстро сдается. Отринув мысли и чувства, он неспешно подходит к столу и плюхается на стул под изучающим взглядом Кенни. Тот же, подняв тумблер, подносит его к губам и, сделав глоток, устало качает головой. — Даже так, — впечатленно говорит он, блекло-серые глаза загораются толикой интереса. — И как давно? — Больше месяца. — Эрен отвечает тихо, понурив голову. Кенни в ответ усмехается — мерзко и фривольно. — Что ж… — с тяжелым вздохом говорит он и делает крупный глоток виски. — Я знал, что мое золотце не сможет выбрать себе достойную партию. Эрен не может с ним спорить. Каждое слово, сказанное грубым, хамским незнакомцем — чистая правда. Он — ужасная партия. Молодой и неопытный школьник, мазохист с ворохом ментальных проблем и с несостоявшейся жизненной позицией. Разве может быть хуже? Эрен прячет взгляд в руках. — Да уж… — Тихо вздыхает он и, не терпя возражений, забирает тумблер из рук мужчины. Не обращая внимания на недовольный взгляд, он осушает тумблер до дна за несколько секунд, и, зажмурившись, прикрывает рот тыльной стороной ладони. Алкоголь ударяет по горлу, посылает волны жара в глубину грудной клетки и отдает в голову, но Эрен не обращает на это внимания — он лишь, задвинув мысли и сожаления на задний план, с гулким ударом впечатывает тумблер в стол. Кенни же лениво наблюдает за ним со стороны. — А ты неплох, — едко усмехается он. Блекло-серые глаза озорно блестят. — Выпить стакан виски залпом… Так не каждый алкоголик смог бы. Эрен не слушает его. Понурив голову, он прячет взгляд в руках, пока в мыслях вертится один лишь вопрос. — Чего еще я не знаю о Леви?.. Озвученный вопрос на удивление приносит некоторое облегчение: он вырывается из груди грузом — тяжелой ношей, что давила на Эрена месяцами, и Кенни, кажется, это понимает. Он усмехается, в серых глазах мелькает забавное любопытство. — А что ты хочешь о нем узнать? — Мужчина спрашивает с ехидным интересом, искренне желая развлечься. — Каким он был в детстве? Почему его тянет на мазохистов? Кем он на самом деле работает? Какие карты тебе раскрыть? Эрен не может, но чувствует, как в груди, глубоко под сердцем, зарождается злость — искренняя, обжигающая. Подняв решительный взгляд, он смотрит на Кенни — холодно, с вызовом. — Все, что тебе известно, — отвечает он холодно, даже не стараясь скрыть истинных намерений. — То, что может меня впечатлить. Он говорит резко, каждое слово отлетает с языка чеканной монетой, взгляд зеленых глаз с трудом умещает в себе злость на внезапного гостя и грубую уверенность, в ответ на что в блекло-серых глазах загорается подлое самодовольство. — Что ж, — тяжело вздыхает Кенни и замолкает. Взгляд серых глаз вновь становится ленивым, безынтересным, в них остается лишь скепсис и нежелание идти на контакт. Однако вскоре мерзкая улыбка вновь трогает тонкие губы. — Что если я скажу тебе, — вяло начинает Кенни, — что Леви два года сидел на героине? Эрен не может, но чувствует, как земля уходит из-под ног. Ему кажется, мир на мгновение перестает существовать: он становится совсем крохотным и вскоре распадается на части. Сердце сжимается в груди болезненно, каждый вдох дается с трудом. К горлу подкатывает противный ком, который не получается сглотнуть. — Это неправда, он… — Правда-правда, — холодно усмехается Кенни, в скучающем взгляде зарождаются нотки ленивого веселья. — Ты как-нибудь потрать десять минут — рассмотри его вены. Глядишь, наконец, откроешь глаза на правду. Эрен вянет на глазах. Виски охватывает монотонной, гудящей болью, мышцы напряжены болезненно, попросту невыносимо, в мыслях и чувствах — полный бедлам, а вернуть его в норму не представляется возможным. Пустой взгляд направлен в никуда, в нем — лишь страх и непонятная, зудящая боль. Кенни же, не теряя времени, с тихим вздохом поднимается с места и, дотянувшись до бутылки, вновь наполняет тумблер виски. — Ну ты, главное, не переживай, — лениво бросает мужчина. — Он уже давно завязал. Конечно, бывших наркоманов не бывает, но мое солнце — исключение из всех правил, поэтому… — Кенни выразительно замолкает. Поднеся тумблер к губам, он отпивает немного виски и, блаженно зажмурившись, наслаждается пикантными нотками. После он, отставив тумблер в сторону, бросает скептический взгляд на Эрена — тонкие губы вновь растягиваются в едкой усмешке. — Земля вызывает пришельца, — говорит Кенни, помахав рукой перед лицом Эрена. — Ответьте, прием. Эрен, на секунду вернувшись в реальность, поднимает глаза. В его взгляде — лишь пустота и потерянность, спрятать которую не получается никак. — Как давно… — Он стал колоться? — Кенни вновь перебивает Эрена на полуслове, но на этот раз юноша ему благодарен — он бы никогда не смог произнести эти ужасные слова вслух. Мужчина же, расценив молчание, как согласие, только фыркает. — В шестнадцать. Дурной мальчишка решил бросить подростковый протест в крайность и связался не с той компанией. После отплатил судьбе двумя годами в рехабе. Кенни, лениво пожав плечами, возвращает все свое внимание виски — он смакует напиток, перекатывая его на языке, и увлекается процессом настолько, что на какое-то время забывает об Эрене. Впрочем, юноша этому рад. Мысли горят — они обжигают сознание мерзкими, склизкими прикосновениями, посылая волны боли по телу. Сердце бьется в груди медленно, несмотря на учащенное дыхание — оно становится неповоротливым, неотесанным булыжником, ощущающимся тяжестью в груди. Низ живота сводит неприятным спазмом. Линия плеч и шея болезненно ноют и зудят, их хочется расчесать в кровь, но Эрен, сцепив руки, не позволяет себе шевелиться. Проходит чуть меньше минуты, прежде чем Кенни, наконец, налюбовавшись граненым тумблером, поднимает ленивый взгляд на Эрена. Заметив потерянность в зеленых глазах, он лишь ядовито улыбается. — Скажи, что ли, как тебя зовут, пришелец, — усмехается мужчина. — Нужно же знать, кому так не повезло познакомиться с моим золотцем. — Эрен… — Юноша отвечает на автомате, не задумываясь ни на секунду, на что Кенни лишь лениво кивает. — Эрен, значит, — задумчиво повторяет он и вновь переводит взгляд на тумблер. — Что ж, очень неприятно с тобой познакомиться. Эрен не отвечает. Он знает — нужно что-то сказать, осадить дерзкого, ехидного незнакомца, но молчит, с концами потерявшись в собственных мыслях. Кенни же, не обращая никакого внимания на юношу, подносит тумблер к губам и делает крупный глоток. После, поставив стакан на стол, он откидывается на спинку стула и скрещивает руки на груди. Безучастный взгляд, пролетев по кухне, вновь останавливается на Эрене. Кенни смотрит внимательно, с холодной пронзительностью, но юноша этого не замечает, утонув в тревожных мыслях. Кенни прочищает горло. Тонкие губы вновь трогает омерзительная усмешка. — Знаешь что, Эрен, — лениво говорит он. — Хочешь совет? — Нет, — Эрен отвечает неосознанно, но однозначно и твердо, в ответ на что в блекло-серых глазах пробегает нотка недовольства. Однако проходит мгновение, и она бесследно исчезает. — А я тебе его все-таки дам. — Кенни едко усмехается и на секунду замолкает. Взгляд — скучающий и цепкий, лениво изучает грани тумблера. Кончики длинных пальцев пролетают по ребрам основания и плавно стекают на стол. — Беги-ка ты лучше от Ривая, — мужчина продолжает внезапно и очень серьезно, кошмарная усмешка пропадает с лица. — Чем дальше, тем лучше. Иначе, поверь, ты будешь страдать. Много страдать. Кенни говорит громко и четко, без доли насмешки, но Эрен не слышит его слов — он кивает инстинктивно, совершенно не осознавая реальности. Все, о чем он может думать сейчас — неподконтрольное, дикое желание закрыться в холодной, темной ванне и резать, резать, резать себя до тех пор, пока дыра в груди не заполнится кровью. Впервые за несколько месяцев он не решается бороться с этим желанием. Он, без лишних слов встав на ноги, тяжелым, медленным шагом направляется в коридор. — Эй, пришелец! — Кенни окликает его, но Эрен не обращает внимания — вместо того, чтобы продолжать болезненный, тяжелый диалог, он подходит к двери. Кенни же, выйдя в арку, подпирает ее плечом и, чуть сощурившись, наблюдает за Эреном с ленивым любопытством. — Ну и куда ты собрался? — Он спрашивает без интереса, и Эрен не отвечает ему. Вместо бестолковых разговоров он кое-как просовывает ноги в ботинки и пытается завязать шнурки — те путаются, выпадают из дрожащих пальцев, и Эрен, не завязав ни одного узла, откидывает их в сторону. Выпрямившись, он снимает с вешалки пальто и накидывает его на плечи. Он уже собирается выйти из квартиры, но в последний момент останавливается и оборачивается в сторону Кенни — уязвимо, но твердо. — Ты прав, — тихо бросает напоследок он. — Очень неприятно с тобой познакомиться. Открыв дверь, Эрен выходит в подъезд не оборачиваясь. Он подходит к лифту в прострации и, запрещая себе думать о чем бы то ни было, нажимает на кнопку вызова. Эрен ждет, не замечая резкой боли в висках. Он считает слабые, едва ощутимые удары сердца, чувствуя, как руки и ноги холодеют, несмотря на теплую одежду. Поведя плечами, он надеется сбросить невыносимую тяжесть — все тщетно. Пустой взгляд направлен в никуда. Лифт прибывает, и Эрен с трудом поднимает на него глаза. Створки открываются мучительно медленно, но, стоит им разъехаться в разные стороны, зеленые глаза сталкиваются с чужими — серебристыми. Эрен не хочет, но видит, как сменяются эмоции на знакомом до боли лице: холодное спокойствие, приятное удивление, радость… Он опускает взгляд в пол. — Эрен, — Леви приветствует его спокойным кивком и шагает навстречу, желая обнять. Признаться честно, сегодняшнее утро выдалось попросту отвратительным. Все началось с малого — с будильника, который завопил в шесть утра, несмотря на выходной день. Затем подкрепилось отсутствием горячей воды, сломанной стиральной машиной и пустым холодильником. К имеющимся проблемам добавились длинная пробка и огромная очередь в магазине. Вишенкой на торте стало сдутое колесо, из-за которого до дома пришлось добираться пешком. И сейчас, после безнадежно испорченного утра, все, о чем мечтает Леви — обнять Эрена крепко-крепко и почувствовать, как юноша обнимает его в ответ. Однако стоит Риваю раскинуть руки и сделать шаг навстречу, Эрен уверенно отходит в сторону. Леви застывает на месте, взгляд серых глаз наполняется немым удивлением. Сердце, в момент болезненно сжавшись, подпрыгивает к горлу и тут же ухает вниз, постепенно набирая бешеный темп. — Эрен?.. — Ривай спрашивает с холодной потерянностью и смотрит на Эрена с непониманием и напряжением, но юноша не отвечает. Он лишь прячет пустой взгляд в руках и делает несколько шагов назад, очерчивая границы. — Эрен, что… — Тебя ждет Кенни, — Эрен перебивает Леви слегка потерянно, но твердо. Он поднимает взгляд: в нем — лишь тревожная пустота и глубокая обида. Однако проходит жалкое мгновение, и Эрен вновь опускает глаза. Все сразу же встает на свои места. Ривай чувствует, как сердце замирает — всего на мгновение, чтобы после забиться в диком темпе. Мысли и чувства на секунду замирают, становятся блеклыми и неясными, но вскоре оживают и закручиваются вихрем, заставляя потеряться с концами. Холод, пробравшись по ступням, облизывает голени, тянется щупальцами к низу живота, пробирает грудную клетку и кончики пальцев. Мышцы плеч неосознанно напрягаются, отчего низ шеи болезненно тянет, но Ривай не обращает на это внимания. Он лишь протягивает руку вперед, надеясь поймать Эрена, но тот уверенно делает шаг назад. — Пожалуйста, не нужно… — Юноша просит тихо и жалобно, отчего сердце Леви прошивает болезненным спазмом. — Дай мне все обдумать, хорошо?.. «Нет». «Давай лучше поговорим». «Расскажи мне, что тебя напугало». Слова застывают в горле противным комом, и Ривай пытается его сглотнуть — все тщетно. Тем временем Эрен тяжелой, усталой поступью обходит его стороной и заходит в лифт. Не дожидаясь ответа, он нажимает сперва на кнопку первого этажа, а затем — на кнопку закрытия дверей. — Эрен… — Последнее, что успевает сказать Леви перед тем, как створки закрываются с гулким шорохом. В подъезде пугающе тихо. Не слышно ни шороха шин, ни гула торопливой толпы — тишина режет слух ножом, отчего затылок охватывает мерзкой монотонной болью. Тело наливается изнуряющей тяжестью, становится неповоротливым и непослушным. Руки и ноги холодеют, низ живота сводит мерзким спазмом. Ривай не чувствует ничего, кроме безграничной, неподвластной ярости. Она оглушает ударом обуха, наваливается на сознание внезапно и резко и не оставляет ни шанса скрыться. Она застилает пеленой глаза. Она клокочет в груди, посылает волны жара в грудную клетку и заставляет сердце биться часто до боли. Она становится последней каплей — здравый смысл отступает, оставляя главенство взбунтовавшимся чувствам. Без единой задней мысли Леви широким шагом подходит к двери и открывает ее. Долго искать дядю не приходится — тот стоит, подпирая плечом арку, ведущую на кухню. Блекло-серые глаза смотрят на племянника с ленивым интересом, тонкие губы искривлены в едкой усмешке. — Солнце мое, — Кенни говорит тихо и хрипло, ехидная улыбка становится чуть шире. — Наконец-то ты пришел. Ривай не слушает его — все слова забываются в секунду, стоит только вспомнить пустой, горестный взгляд Эрена. Это воспоминание ранит, калечит настрадавшуюся душу и заставляет забыть о здравом смысле. Сдерживаться не хочется. Хочется широким шагом пройти в спальню, подойти к шкафу и достать из сейфа пистолет. Леви не стал бы задумываться: вместо пустых мыслей он бы подошел к дяде вплотную, приставил бы семнадцатый глок к седому виску и, сняв с предохранителя, нажал бы на курок. Это бы не было убийством — ни в коем случае. Эта пуля — расплата. За искалеченное детство. За обреченное будущее. За годы страданий. Эта пуля — последняя капля, завершившая бы вереницу тирании и боли. Сдерживаться не хочется, но Ривай с усилием воли заставляет себя остановиться и вернуться в холодную реальность. — Что ты ему рассказал?.. — Вопрос слетает с языка тихим шепотом, что тут же растворяется в мертвой тишине. Едкая улыбка дяди — приговор, сухой, безынтересный взгляд — удар судебного молотка, лишающий последней надежды, мерзкий, тихий смех — конец всего, и Леви понимает это, но не позволяет себе пошевелиться. Любое движение — риск. Риск сорваться, развязать драку. Риск потерять лицо из-за одной лишь безмозглой, вечно пьяной свиньи. Поэтому Ривай стоит на месте, позволяя себе лишь наблюдать. Тем временем Кенни, насмеявшись вдоволь, переводит ленивый взгляд на племянника. Ядовитая усмешка становится чуть шире. — Правду, золотце, — тихо вздыхает он. — Только правду. У Леви чешутся кулаки. Хочется медленно, неторопливо подойти к дяде, отвлечь его пустыми разговорами и ударить исподтишка — в грудь или по коленям, сбивая с ног. Хочется избивать Кенни неспешно, размеренно: рассыпать череду ударов ногами по спине и бокам, по животу и ребрам, затем перейти к голове. Хочется бить, пока уродливое лицо не превратится в кровавое месиво, хочется не прекращать, несмотря на тихие хрипы и на попытки ответить. Но Ривай стоит на месте. — Какую правду?.. — Он спрашивает тихо и холодно, хотя хочется кричать — орать так, чтобы тряслись стены, но Леви не позволяет себе ударить в грязь лицом. В ответ едкая улыбка Кенни становится еще более отвратительной. — О твоем темном прошлом, — расплывчато бросает дядя, наслаждаясь медленной, размеренной пыткой. Он видит все: и холодную ярость в серебристых глазах, и сжатые в кулаки руки, и нервную дрожь по телу. Он видит все и наслаждается этим, лишь подпитываясь чужой ненавистью. Ривай не спрашивает больше ничего — знает, что не сможет сдержаться, и поэтому молчит. Кенни же с тяжелым вздохом отрывается от арки и аккуратной, неспешной поступью подходит к Леви — тот наблюдает за ним с напускным безразличием. Дядя подходит близко — слишком близко: так, что Ривай улавливает алкогольный шлейф, следующий за Кенни. Оказавшись рядом дядя вновь усмехается. — А если быть чуть конкретнее, — лениво начинает он, — то о твоем темном наркоманском прошлом. Все с тихим скрежетом встает на свои места. Ривай не чувствует ничего, кроме пугающего холода. Он везде: и снаружи, и внутри — в каждой частичке тела, в каждом сантиметре квартиры. Он охватывает тело железными тисками, не позволяя ни пошевелиться, ни вдохнуть, и Леви замирает каменным изваянием. После холода приходит боль. Сперва физическая: пульсирующая — в висках, монотонная — в низу живота, гудящая — в сердце. Затем моральная. Она атакует сознание мощной волной, что сносит все границы и рамки, заставляя с головой погрузиться в пугающую пустоту. Воспоминания, стереть которые не получилось за многие годы, налетают стаей летучих мышей: они выбивают землю из-под ног, заставляют вновь очутиться на самом дне, выбраться из которого удалось с огромным трудом. В памяти всплывает все: бесконечное множество шприцов, жидкая бурая смерть, вечное беспамятство, жуткие ломки, смерть друзей, годы реабилитации, полные боли и страданий — Ривай вспоминает все, и это ножом протыкает сердце. — Но ты не переживай так, — Кенни говорит, не стирая с лица кошмарной улыбки. Его слова звучат внезапно и громко, что заставляет ненадолго вырваться из вороха воспоминаний и погрузиться в реальность. — Вам с пришельцем все равно не по пути, — лениво пожимает плечами дядя. — Так что хорошо, что он сбежал сейчас. Не нужно тебе к нему привязываться. «Я уже», — вертится на языке, но Ривай проглатывает пугающую правду. — Я ненавижу тебя… — Тихий шепот срывается с губ, в ответ на что Кенни улыбается еще шире. — Я знаю, солнце, — тихо вздыхает Кенни и, раскрыв руки, шагает навстречу. Дядя обнимает крепко, до боли, он сжимает Леви в руках, точно плюшевую игрушку — тот по-прежнему не позволяет себе шевелиться. Каждое бестолковое движение — риск. Поэтому Ривай предпочитает безвольно стоять, не отталкивая и не обнимая Кенни. Риваю кажется, проходит вечность, на деле же — пара секунд, по прошествии которых дядя, похлопав Леви по плечам, делает шаг назад. Тонкие губы по-прежнему растянуты в улыбке, блекло-серые глаза смотрят с ленивым весельем. — Пойдем, золотце, я хочу еще выпить, — неспешно бросает Кенни и, развернувшись, направляется на кухню. Ривай провожает его холодным взглядом. Он не хочет, но прислушивается к собственным чувствам — те вспыхивают алым пламенем, что своими прикосновениями обжигает душу. Что именно он чувствует?.. Ненависть. Унижение. Боль. Страх. И, что самое ужасное — безразличие: напускное, но от того не менее пугающее. Ривай встряхивает головой и прикрывает глаза, сконцентрировавшись на дыхании. Вдох… Выдох. Вдох… Выдох. Пульс возвращается в норму — неохотно, но размеренно. Холод постепенно отступает: сперва теплеют кончики пальцев, затем — грудная клетка, после — голени и ступни. Казалось, бесконечная боль сходит на нет, рой назойливых мыслей стихает, воспоминания отходят на задний план и постепенно теряют значимость. В душу возвращается покой. Леви выдыхает — шумно с усталостью. Он открывает глаза. Взгляд сразу падает на декоративное деревце, стоящее возле гардеробной. Когда-то давно, чуть больше месяца назад, когда Эрен только въезжал в квартиру, он засел возле дерева с ботаническим справочником и не успокоился, пока не нашел название. Вистерия. Пожалуй, Леви запомнил это на всю жизнь… С губ срывается усталый выдох. Мазнув по зеленой листве взглядом, Ривай отворачивается и неспешным шагом направляется на кухню. Первое, что бросается в глаза — пустая раковина, что еще вчера была набита горой посуды. Затем взгляд натыкается на сковороду на плите. Ривай подходит к ней и приподнимает крышку — в нос тут же ударяет приятный запах. — Омлет… — Слово слетает с губ неосознанно и тихо, пока сердце болезненно сжимается в груди. — Так вот, что он кашеварил, — тихо смеется Кенни, сидящий за столом с тумблером, полным виски, в руке. — Воняет знатно. Леви не обращает внимания на слова дяди — он лишь, накрыв сковороду крышкой, неспешно подходит к обеденному столу и садится рядом с Кенни. Дядя же потягивает виски — неторопливо, смакуя алкоголь, точно изысканный деликатес. — Зачем ты приехал? — Ривай спрашивает холодно и спокойно, хотя в груди, глубоко под сердцем, бушует праведный гнев. Кенни не спешит отвечать: взяв тумблер, он подносит его к глазам и чуть раскручивает в руке — ленивый взгляд размеренно наблюдает за тем, как янтарные капли скатываются по стеклу, и прослеживает тонкую линию воронки. Затем дядя, поднеся тумблер к губам, чуть отпивает виски, прикрыв глаза — на старческом лице впервые за многие годы прослеживается искреннее наслаждение. После Кенни неспешно отставляет тумблер на стол и переводит на племянника взгляд. Тонкие губы вновь трогает едкая усмешка. — Я приехал к тебе с делом, золотце, — прочистив горло, говорит он. — С каким же? — Ривай спрашивает холодно, без какого-либо интереса. Он знает, что это за дело. «Я проиграл пару тысяч долларов, и думаю, ты мне поможешь». «На меня вновь завели уголовное дело, мне нужно переждать бурю у тебя». «Я не смог выполнить пару поручений, и теперь искренне нуждаюсь в твоей материальной поддержке». Ничего другого и быть не может. Кенни тем временем переводит скучающий взгляд на тумблер. — Закклаю нужно, чтобы мы с тобой сопроводили его в Рим, — лениво говорит он и откидывается на спинку стула, скрещивая руки на груди. Безучастный взгляд мечется в сторону племянника. — Там у него состоится крупная сделка. Наша с тобой задача — убедить бедолагу в принятии правильного решения, если ты понимаешь, о чем я. Холод, отступивший пару мгновений назад, возвращается вновь. Он подступает незаметно, исподтишка: сперва лениво облизывает кончики пальцев, затем поднимается по плечам выше — к шее, обвивает ее терновой веткой и придушивает, не позволяя ни вдохнуть, ни выдохнуть. Ненависть, унижение, боль и страх, едва ослабив свои тиски, наступают вновь сокрушительной волной, и Ривай теряется в них, не в силах противостоять собственным чувствам. О да, он понимает, о чем говорит Кенни. Он всегда понимал. «Правильное решение»? Смешно. Единственное правильное решение — согласие со всем, что скажет Закклай, в противном случае — незамедлительная, мучительная смерть. Ривай и без того видел достаточно смертей, увидеть еще одну — будто вновь побывать на казни собственной морали, и это пугает не на шутку. Вот только выбора у Леви нет. Он прикрывает глаза. — Когда? — Ривай спрашивает сухо и холодно, скрывая за безразличием бездонную боль. — Послезавтра, — Кенни отвечает охотно, в блекло-серых глазах плещется детское самодовольство. — Поэтому пакуй чемоданы. Билеты уже куплены. Риваю хочется кричать — заорать так, чтобы соседи стучали по батареям, вопить, пока голос не сорвется на глухой хрип, но он молчит. Заперев рот и чувства на замок, он лишь кивает — сухо, без лишних эмоций. — Это все? Слова даются Леви с трудом. Голос подводит, срывается на предательский шепот, каждая буква будто высасывает из него жизненные соки, но говорить нужно — попросту необходимо, и он заставляет себя через силу. Кенни тем временем пожимает плечами. — Вроде да, — беззаботно кивает он и, отпив еще немного виски, поднимается на ноги. — Мне уже, наверное, пора. — Это точно. Ривай не хочет грубить — в этом нет никакого смысла, но слова срываются с губ резко и жестко. Дядя же в ответ только улыбается — омерзительно и самодовольно. Поднявшись, Леви первым выходит в коридор. Пройдя вглубь холла, он подходит к двери, поднимает брошенное на пол пальто и протягивает его Кенни. В ответ усмешка дяди становится невыносимой. — Ой, как это трогательно! — Притворно щебечет он, принимая пальто. — Мой племянничек заботится обо мне! Поверить не могу! Ривай не отвечает — знает, что Кенни бесполезно что-то говорить, и поэтому молчит. Вместо лишних слов он открывает дверь и отходит в сторону. Кенни же, накинув пальто на плечи, подходит к двери, но в последний момент оборачивается. — Послезавтра в семь утра в аэропорту, — он бросает сухо и собрано, наконец стерев тупую ухмылку с лица. — Не проебись. Это — последнее, что он говорит, прежде чем выйти в подъезд и захлопнуть дверь. Ривай остается один.***
В ванной выключен свет, и лишь луна, отражающаяся в зеркале, отбрасывает блеклый блик на белую плитку. Окна во всех комнатах открыты нараспашку — по полу летает бесшумный сквозняк. Холод раскрывает широкие объятья, ласкает своими прикосновениями горячее тело, отчего то остужается и чуть немеет, но Эрен не обращает на это внимания. В его руках — столовый нож. Со временем он чуть затупился, но юноше плевать — ничто не способно ему помешать. Перехватив нож в правую руку, он, чуть дрожа, подносит его к левому предплечью и надавливает. Кожа разрывается под холодным лезвием — следом за ним остается белая полоса, что спустя секунду краснеет и наливается кровью. Эрен не останавливается. Вцепившись в рукоятку дрожащей рукой, он переносит лезвие и оставляет еще один порез — крылья бабочки, нарисованной чуть больше недели назад, окрашиваются алым. Эрен запрещает себе думать. Вместо бестолковых мыслей он вновь подносит лезвие к коже и оставляет еще несколько порезов: на предплечьях, один — на плече, и три — на бедрах. Поначалу белые полосы вскоре окрашиваются алым. Капли крови стекают по бледной коже — они очерчивают кривые дорожки по предплечьям и бедрам и вскоре срываются на белоснежную плитку. К глазам подступают слезы, и Эрен, не в силах смотреть на кровавые разводы, смыкает веки. Он с трудом отгоняет рой назойливых мыслей, что пытается атаковать сознание, и лишь одно понимание собственной ничтожности умудряется просочиться сквозь защитный барьер. Одинокая слеза скатывается по щеке к подбородку и вскоре срывается на пол, сливаясь с яркими пятнами крови — Эрен вытирает мокрый след рукой и все же открывает глаза. Пустой взгляд цепляется за отражение луны — такой яркой и прекрасной. Ей хочется любоваться, и Эрен любуется. Не осмелившись взглянуть на окровавленные раны, он подносит нож к бедрам — рука чуть трясется, но юноша лишь сильнее давит на нож. Нежная, чувствительная кожа горит — она полыхает в местах порезов. Боль отдается постыдным наслаждением в голову — она ласкает уставшее тело, вытесняет назойливые мысли и помогает забыться; и Эрен благодарен ей. Физическая боль кричащая — своими воплями она перекрывает моральную, душит ее на корню, закрывает собой проблемы и позволяет не замечать их, растворившись в наслаждении. Эрен отбрасывает нож в сторону и с трудом поднимается на ноги. Пустой взгляд цепляется за отражение в зеркале — увидев его, юноша грустно усмехается. Пожалуй, теперь все правильно. Он один в пустой и холодной ванной, его руки и ноги в крови — не хватает одной лишь сигареты. Не оборачиваясь, Эрен выходит из ванной на дрожащих ногах. Порезы обжигают нежную кожу — она полыхает адским пламенем, что невозможно потушить, и Эрен, открыв глаза на правду, признается себе — это дарует блаженное спокойствие. Кровь стекает по предплечьям и бедрам, пачкает бледную кожу алыми полосами и каплями падает на холодный пол, оставляя за собой блеклые разводы. Эрен заходит на кухню на ватных ногах и подходит к подоконнику. На нем, как и должно быть, лежит пачка сигарет — Эрен берет ее и дрожащими пальцами достает одну. Зажигалка, как всегда, лежит рядом. Юноша поднимает ее и чиркает колесиком — на волю вырывается маленький, тусклый огонек, что обдает руки блаженным теплом. Эрен смотрит на него секунду, вторую… С тихим вздохом он зажимает сигарету зубами и подносит к ней зажигалку — табак тут же начинает тлеть. Откинув зажигалку на обеденный стол, Эрен запрыгивает на подоконник, усаживается возле открытого окна и делает глубокую затяжку, прикрыв глаза. Сигаретный дым наполняет легкие — он дурманит, дотягивается завитками в самую глубину сознания и расслабляет его, вытесняя все лишние мысли. В голове остается лишь блаженная пустошь и приглушенные чувства, которые Эрен не хочет замечать. Юноша прикрывает глаза и вдыхает — глубоко, с забвением. Морозный воздух проникает в легкие, смешивается с сигаретным дымом, остужает пылающую жаром грудную клетку и успокаивает, и Эрен наслаждается этим. Не открывая глаз, он подставляет лицо под лунный свет и делает еще одну затяжку… С губ срывается шумный выдох. Эрен расслабляется, отдавая всего себя тишине и душевному равновесию. Он запрещает себе думать, делает редкие затяжки и дышит — глубоко, размеренно, прикрыв глаза. Все, что остается в голове — глубокий покой и ночная тишина. Сигарета истлевает до фильтра на удивление быстро. Эрену кажется, проходит пара мгновений, на деле же — чуть больше десяти минут, и вот уже кончики пальцев обдает жаром. Эрен неохотно открывает глаза. Он бросает ленивый взгляд на окурок — тот отдает золотом в ярком свете луны, что вызывает лишь легкую, непринужденную улыбку. Затушив окурок о край подоконника, Эрен выкидывает его в окно и нехотя спрыгивает на пол. Дрожащие ноги чуть подкашиваются, и юноша почти падает, но в последнее мгновение цепляется за край обеденного стола и восстанавливает равновесие. Улыбка от этого становится чуть шире, и с пухлых губ слетает тихий, мелодичный смех. Недовольно покачав головой, Эрен направляется в спальню. Подойдя к кровати, он падает навзничь и прикрывает глаза. Усталость наваливается на плечи тяжким грузом, что не удается скинуть, и Эрен отдается ей с головой. Он не думает ни о чем и только дышит — глубоко, размеренно. В голове — мертвенная пустошь, в сердце — лишь ноющая боль и приглушенные чувства, о которых Эрен предпочитает забыть. Тело постепенно расслабляется: сперва ноющая линия плеч, затем шея, после — дрожащие ноги и руки; сознание расслабляется следом за телом — в нем не остается ничего, кроме усталости, и Эрен наслаждается блаженной пустотой. За окном гудит ночной город: с трассы доносится размеренный гул машин, компания, проходящая мимо дома, громко смеется, из чьего-то окна доносится ненавязчивая, легкая музыка; и Эрен наслаждается монотонным звучанием Нью-Йорка. Постепенно дыхание выравнивается, становится совсем тихим и неторопливым. Эрен засыпает.***
Утро наступает медленно, но неумолимо. Сперва оживляются улицы: по трассам на бешеной скорости проносятся машины — они скапливаются возле светофоров в плотные ряды, образуя первые пробки; после появляются люди — они, точно рой шумных насекомых, выползают из домов и разбегаются по тротуарам. Затем просыпается солнце: сперва оно неторопливо, сонно раскидывает лучи, и лишь после медленно поднимается над горизонтом. Эрен просыпается с болезненной пульсацией в висках и дырой в сердце. Он, едва приоткрыв глаза, лежит на месте, не в силах пошевелиться. Холодный сквозняк, вырывающийся из открытого нараспашку окна, охлаждает разгоряченное тело, и Эрен глубоко вдыхает морозный воздух в надежде остудить пылающую жаром душу — все тщетно. В голове — борьба блаженной пустоты и назойливых мыслей, о которых Эрен пытается забыть. Однако от правды не убежать — она возникает прямо перед глазами мутным видением и отравляет память, заставляя обратить на себя внимание. С тяжелым вздохом Эрен перестает бороться — мысли побеждают и атакуют сознание мощной волной. Первое, что Эрен осознает — собственные чувства. Боль. Не за себя — за Леви, которому пришлось через многое пройти, прежде чем обречь истинное счастье. Обида. За месяцы тайн и молчания, за всю недосказанность, которую Ривай предпочел правде. Ненависть. К себе — за слепое доверие, за уверенность в честности отношений; и к Леви — за жестокий удар в спину. Злоба. На самого себя — за то, что не решился надавить, за то, что слепо закрывал глаза на правду, предпочитая жить в блаженном неведении. Горечь. За слепую любовь, скрывающую за собой искреннее незнание, за полное доверие, заранее обреченное на провал. Следом за чувствами возвращаются мысли. Впервые за все то бесконечно долгое время, что они провели вместе, Эрен осознает — он действительно не знает о Леви ничего, кроме незначительных деталей. Любимый фильм, любимая книга, любимая еда, любимый художник и любимый цвет — разве это имеет значение? Разве этого достаточно, чтобы по-настоящему узнать человека?.. Почему он слепо считал, что знает Ривая? Почему тешил себя пустыми надеждами? Почему до последнего пытался убедить себя в обратном? И к чему это привело?.. К одному лишь разочарованию. В себе. В Леви. В отношениях. С тихим вздохом Эрен переворачивается на бок. Пустой взгляд цепляется за отражение в зеркале. Там — пустое, никчемное тело, испачканное в крови. Эрен закрывает глаза. С каждой секундой обида лишь набирает обороты. Эрен искренне верил Леви. Юноша всегда знал — что бы он ни сказал, что бы ни сделал, Ривай всегда будет рядом. Он поддержит, станет опорой, разделит каждое чувство, пропустит каждую мысль сквозь себя и даст совет, который обязательно поможет. Эрен знал это и рассказывал все. Он раз за разом выворачивал душу, рассказывал самые потайные мысли, делился всем — он не боялся рассказать и незначительную мелочь, и весомую правду. Все потому что он всегда знал: в отношениях главное — доверие. Разве без него можно построить хоть что-нибудь совместное? Нет. Так как же можно поступить иначе?.. Однако Леви смог. Вместо того, чтобы открыться в ответ, чтобы быть честным, он предпочел молчать. Возможно, если бы Кенни пришел чуть позже и застал бы Ривая, Эрен бы до сих пор не догадывался о тайной, скрытой от чужих глаз жизни, и это разбивает его на мелкие кусочки. Эрен переворачивается на спину и с тяжелым вздохом открывает глаза. Горечь душит его — она тисками обвивает шею и давит с невероятной силой, не позволяя вдохнуть. Боль протыкает сердце холодным клинком — то бьется медленно и болезненно, и Эрен смаргивает слезы, подступившие к глазам. Мысли утягивают его за собой, заставляя забыть о реальности. Он любит Леви искренне и пылко. Любит так, как никого и никогда не любил. Эта любовь для него — все. Она — его стимул жизни, благодаря которому Эрен просыпается не с гнетущей болью, а с радостью новому прекрасному дню. Она — его поддержка, что не дает сдаваться всякий раз, стоит ему взглянуть на острый нож. Она — его опора во всем, его внутренний стержень, что помогает проходить сквозь жизненные препятствия с гордо поднятой головой. Она — его боль, что ранит в самое сердце, а после зализывает раны и утешает, помогая забыться. Она — его жизнь, что бы ни произошло, он будет продолжать ей жить, и от этого становится еще больнее. По квартире мимолетной трелью разносится трель телефонного звонка. Она взрывается громкой мелодией и волнами разлетается по квартире, привлекая внимание, но Эрен игнорирует ее. Он лишь закрывает глаза и дышит — глубоко, проглатывая всю боль. Эрену кажется, проходит целая вечность, на деле же — чуть меньше минуты, прежде чем телефон успокаивается. Однако молчит он недолго — проходит всего пара секунд, и звонок раздается вновь. Эрен по-прежнему его игнорирует — он лишь, перевернувшись на бок, закрывает уши руками и погружается в себя. Может быть, он драматизирует? Может быть, не произошло ничего страшного? Подумаешь, Ривай скрывал от него часть своей жизни. Возможно, он просто не хотел разочаровывать Эрена и поэтому молчал, так что… Может, все стоило оставить так, как есть?.. Эрен прислушивается к своим чувствам. Он вспоминает всю свою злость, обиду и горечь, вспоминает, как потерялся, когда Кенни открыл ужасную правду, вспоминает чувство гнетущей пустоты, вспоминает новые порезы и боль, которой он наслаждался… Этого ему хватает, чтобы ответить на каждый вопрос. Нет, он не драматизирует. Нет, произошло страшное — он узнал то, на что предпочитал закрывать глаза бесконечно долгое время. Нет, все нельзя оставить так, как есть. Все те тайны, что не давали покоя, теперь вырвались наружу и не заметить их невозможно — нужно говорить, говорить и говорить, пока ложь не обратится в правду. Телефон замолкает, и Эрен убирает руки от ушей. Он выдыхает — шумно, с усталостью, и вновь перекатывается на спину. Пустой взгляд устремляется в потолок. Что он сделал не так? Почему Ривай побоялся открыться ему? Почему он предпочел молчать? Разве Эрен смог бы отвернуться от него, узнав правду? Разве он смог бы осуждать Леви? Презирать его?.. Нет, никогда. Даже узнав самую страшную тайну, он бы принял ее — со временем, но принял бы. Так почему Ривай решил, что это не так? Почему усомнился в Эрене? Возможно, Эрен дал повод? Что, если он уже не помнит, как когда-то сказал что-то лишнее? Что, если он сам виноват? Что, если это он вынудил Леви молчать? Что тогда?.. По квартире звонкой мелодией разносится трель дверного звонка. Эрен ее игнорирует. Он знает, кто пришел, и поэтому не хочет открывать дверь — не сейчас, не когда в голове столько зудящих мыслей. Ему нужно побыть одному, обдумать ситуацию, прийти к какому-то выводу и лишь затем идти на разговор, а сейчас… Он хочет отдохнуть. С тихим вздохом он закрывает глаза. Трель дверного звонка раздается вновь — на этот раз сразу дважды. От ее звонких переливов виски простреливает тупой болью, и Эрен чуть морщится. Приложив пальцы к вискам, он массирует их, надеясь чуть ослабить боль — не помогает. Проходит пара секунд, и трель снова разносится по квартире. Она звучит вновь и вновь столько раз, что Эрен теряется на пятом. Привстав на локтях, он смотрит на входную дверь с озадаченной усталостью. Он не хочет открывать дверь — знает, что разговор не приведет ни к чему хорошему, и поэтому не хочет начинать спорить, однако трель разносится по квартире вновь и вновь, что начинает раздражать. С тяжелым вздохом Эрен поднимается с кровати и неспешным шагом выходит в коридор. Проходя мимо ванной он заглядывает в зеркало: там — замученный усталостью юноша с черными синяками под глазами и кровавыми порезами, изуродовавшими сотню маленьких бабочек. Эрен с отвращением отворачивается от зеркала. Он неторопливо подходит к двери. Эрен знает, что нужно сказать. «Не сейчас». Этого будет более, чем достаточно. Однако он знает Ривая — тот не отступит, если посчитает нужным, и это утомляет. Эрен даже не смотрит в глазок — ему это не нужно. Слепо доверившись шестому чувству, он открывает дверь. По ту сторону порога — серебристые глаза, знакомые до боли: узкие зрачки, голубые брызги в самой глубине, темно-серая радужка, длинные ресницы. Эрен узнает эти глаза из тысячи. Обычно в них холод и спокойствие, сейчас же — напускное безразличие, за которым скрывается ворох чувств, которые Эрен не в силах прочитать. Он слишком устал для этого. — Привет, — Леви говорит тихо, почти шепотом, и делает уверенный шаг на встречу, но Эрен, уперевшись рукой в грудь, останавливает его. — Не надо, — устало просит он, в зеленых глазах — лишь пустота и необъяснимая тяжесть. — Прошу тебя, давай поговорим чуть позже? Ривай не хочет слушать. Перехватив руку Эрена, он переплетает их пальцы и вновь шагает навстречу — Эрен делает шаг назад, надеясь спрятаться, но у него не получается — Ривай снова шагает вперед и обнимает его крепко-крепко — так, будто боится, что Эрен вот-вот растворится в воздухе. Юноша замирает в его руках каменной статуей, не в силах ни оттолкнуть, ни обнять в ответ. — Прости, что не рассказал раньше, — Ривай шепчет на ухо тихо и быстро, будто боится, что кто-то сможет его прервать. — Я не умею говорить, понимаешь? Хочу, но не умею. Я давно хотел рассказать тебе обо всем, но боялся. И я сам не знаю, чего именно, но этот страх меня останавливал каждый раз, когда я хотел поговорить. Пойми, мне непросто… — Расскажи мне самую страшную тайну. Слова слетают с языка неожиданно — они, как тяжкий груз, что Эрену приходилось тягать день ото дня мучительного молчания, и теперь они срываются с необъяснимой легкостью. Эрен, обронив их, выдыхает — шумно, с усталостью, и, наконец, чувствует долгожданное облегчение. На место злобы, обиды и горечи понемногу приходит покой, и пусть дыра в сердце по-прежнему болит, эта боль чуть приглушается под его давлением. Леви застывает. Эрен чувствует, как напрягается линия покатых плеч, чувствует, как сердце Ривая на мгновение замирает, чтобы в следующую секунду забиться с удвоенной силой, слышит учащенное дыхание, но не забирает свои слова. Ему нужно знать правду. Самую страшную, отвратительную правду, которую хочется скрыть. — Расскажи самую страшную тайну, — настойчиво повторяет он, — глядя мне в глаза. Ривай не отвечает. Он стоит каменным изваянием, обнимает Эрена крепко до сдавливающей боли в ребрах и загнанно дышит в острое плечо. С усталым вздохом Эрен обнимает Ривая в ответ — нежно, со всей любовью, что кипит глубоко под сердцем. Он вкладывает в объятья душевное тепло, что никогда не остынет, и безграничную ласку, которой он готов делиться с Леви вечно. — Прошу тебя, — шепчет он. — Это важно для меня. Леви обнимает Эрена чуть крепче. Он вжимается носом в сгиб шеи и рвано выдыхает, обдавая чувствительную кожу горячим дыханием. Замерев в объятьях еще на мгновение, он вдыхает родной запах, навечно отпечатывая его в памяти, затем делает шаг назад — совсем крохотный, чуть неуверенный, и заглядывает в изумрудные глаза. — Пообещай мне, что не отвернешься от меня, — он шепчет тихо, почти бесшумно, и смотрит с напускным холодом, за которым скрывается искренняя надежда. Эрену не нужно думать. — Обещаю, — шепчет он в ответ и оставляет легкий, невесомый поцелуй на кончике острого носа. — Никогда… Ривай в ответ кивает — резко, чуть нервно, и оставляет легкий поцелуй на пухлых губах. Отстранившись, он заглядывает в глубокие зеленые глаза и выдыхает — шумно, с опаской. — Я… — Он начинает совсем тихо и тут же запинается, глядя в изумрудные глаза с просьбой поддержать. Эрен сразу же считывает это в глубине серых глаз и берет Леви за руку. Тот в ответ шумно выдыхает. Выждав небольшую паузу, он продолжает тихим шепотом: — Я убил человека. Эрен чувствует, как сердце болезненно сжимается в груди — его простреливает тупой невыносимой болью, и юноша выдыхает — резко и шумно. Грудь сковывает тисками холода — он пробирается в самую глубь и трогает душу, в момент обращая ее в лед. Кончики пальцев и ступни в мгновение немеют и холодеют до ноющей боли. Мысли, что еще пару мгновений назад атаковали сознание, синхронно замолкают — в голове остается лишь необъяснимый животный страх, накативший мощной волной. Ноги становятся ватными и непослушными, и Эрен, чуть отшатнувшись назад, цепляется свободной рукой за стену. Второй рукой он сжимает ладонь Леви — крепко-крепко, так, будто боится, что Ривай вот-вот растворится в воздухе. — Девочку, — шепотом продолжает Леви. — Ей было пять лет. Эрен теряется. Ему кажется, мир на секунду перестает существовать: он становится совсем крохотным, чтобы в следующее мгновение стать пугающе большим и ударом обуха вернуть Эрена в реальность. Мысли, наполнявшие сознание, разбегаются в разные стороны, но Эрен пытается ухватиться хотя бы за одну из них — все тщетно. Он молчит. Знает, что нужно сказать что-то, успокоить Ривая, убедить его, что любовь не убить одним лишь признанием, но молчит, не в силах вымолвить ни слова. Леви же, признавшись, опускает взгляд и переплетает их пальцы, сжав ладонь Эрена еще крепче. — Я знаю, это непросто принять, — шепотом продолжает он, — но у меня не было выбора. Если бы я этого не сделал, погибло бы еще больше людей. Я не смог этого допустить. Было отступившая боль вновь накатывает сокрушительной волной: она отдается резкой пульсацией в висках, обволакивает грудную клетку и низ живота, срывая с губ тяжелые вздохи. Мысли в голове горят, обжигают сознание пламенными прикосновениями — они терзают и пугают не на шутку. Ватные ноги перестают держать, но Эрен стоит из последних сил, понимая — сейчас нельзя отступить. Нужно столкнуться с правдой лицом к лицу. Эрену кажется, он сойдет с ума от взметнувшихся в груди чувств — они созревают колючим клубком глубоко в сердце и вскоре взрываются, раня истерзанную душу. Непонимание, потерянность, горечь, страх, паника, злость — все проносится в голове настолько стремительно, что Эрен теряется, не зная, что ему делать. Леви заглядывает в зеленые глаза с легкой тревогой. — Прошу тебя, — шепчет он, — скажи что-нибудь. Эрен не знает, что ему говорить. Сердце терзает ноющая, зудящая боль, тело немеет в приступе дикого, животного страха, ворох чувств затмевает все мысли, вытесняет их и погружает сознание в хаос. — Я… — Эрен начинает говорить неосознанно и сразу же замолкает, потерявшись в веренице спутанных мыслей. Он сжимает руку Леви, слепо притягивает его ладонь к себе и прижимает ее к груди — прямо туда, где под разгоряченной кожей бьется сердце. — Я люблю тебя… — Растерянный шепот слетает с губ неосознанно, но правильно. Он растворяется в тиши квартиры невидимым дымом, впитывается в стены и дарит блаженное спокойствие, что, несмело зародившись под сердцем, быстро разрастается. Эрен, наконец, понимает, что хочет сказать. — Я люблю тебя, — чуть громче повторяет он, — но мне нужно немного времени, чтобы принять это. Ты позволишь мне?.. — Он спрашивает тихо, но искренне и говорит чистую правду, которая не должна ранить. Правда же?.. Зеленые глаза смотрят в серые с немой просьбой — с мольбой о передышке, и в ответ в серых глазах читается понимание. Сделав шаг навстречу, Ривай приподнимается на мыски и, оставив поцелуй на пухлых губах, вновь делает шаг назад. — Конечно, — он отвечает так же тихо и, поднеся руку Эрена к лицу, оставляет поцелуй на острых костяшках. — Конечно, я понимаю. — Спасибо, — искренне шепчет Эрен. Страх отступает — его вытесняет необъяснимое спокойствие. Сквозящая дыра в сердце наполняется искренней любовью, что быстро разгоняет боль и горечь, оставляя на их месте блаженное тепло. И пусть Эрен пока не готов принять убийство, он чувствует, что сможет спокойно обдумать все и принять решение, каким бы оно ни было. Даже если им придется расстаться, он примет это решение с достоинством, и уверенность в этом чуть снимает усталость. Эрен выдыхает — шумно, с облегчением, и Леви в ответ улыбается глазами. — Я уеду в Италию на три дня. По работе, — чуть громче говорит он. — Тебе хватит этого времени? Эрену не нужно задумываться. — Да, — уверенно кивает он и улыбается — с легкостью и лаской. — Думаю, хватит. — Отлично, — кивает в ответ Ривай. — Тогда… Увидимся через три дня?.. — Он спрашивает нерешительно, будто с опаской, и заглядывает в изумрудные глаза с необъяснимым отчаянием, на что Эрен успокаивающе улыбается. — Увидимся через три дня, — соглашается он и оставляет легкий поцелуй на тонких губах. Леви отвечает ему осторожно, почти несмело, и Эрен улыбается этому в поцелуй. После, отстранившись, он оглаживает подушечками больших пальцев высокие скулы и чуть приподнимает острый подбородок. — Буду тебя ждать, — с легкой улыбкой говорит он. Леви в ответ кивает — чуть нерешительно, но собрано. — Постараюсь закончить с делами побыстрее, — обещает он. Накрыв ладонями руки Эрена, Ривай сжимает холодные пальцы, и, отстранив руки от лица, отпускает их. — Тогда пока?.. Эрен улыбается в ответ. — Пока, — говорит он. Ривай неуверенно кивает в ответ. Выйдя на лестничную клетку, он машет рукой напоследок, и Эрен, помахав в ответ, закрывает дверь. Спустя сутки мучительного страха он остается наедине с душевным спокойствием и сотней мыслей, которые ему предстоит обдумать.