***
Эрен просыпается с первыми лучами рассветного солнца. Они, пронырливо пролетев сквозь дымчатые занавески, ласкают теплом грудную клетку, затем поднимаются по шее выше — к лицу и вскоре ослепляют глаза, заставляя вынырнуть из сна и вернуться в реальность. Леви мирно спит и лишь, недовольно сморщившись, перекатывается на бок, когда солнечные зайчики принимаются задорно скакать по его лицу. Эрен же, не в силах подавить глупую улыбку, смотрит на Ривая с искренним желанием подарить ему весь мир. Эрен приходит в себя, лишь когда с бледных губ слетает болезненный стон. Юноша, недовольно хмурясь, аккуратно кладет руку на высокий лоб — он все еще горит, но не так, как прежде, и это помогает чуть расслабиться. Улыбка вновь просится на губы, и на сей раз Эрен ей не противится — напоследок улыбнувшись рассветному солнцу, он поднимается на ноги, бесшумно выходит в коридор и прикрывает за собой дверь. Первым делом он направляется в душ, чтобы под потоками ледяной воды проснуться как морально, так и физически, чтобы стук шумных капель вытеснил из сознания нелепые мысли и расставил все чувства по полочкам. И действительно, стоит гулкому шуму в душевой кабине замолкнуть, в голове — там, где раньше был беспросветный кавардак, — прочно укореняется спокойствие. С чуть влажными волосами Эрен выходит из ванной и направляется на кухню. Сегодня он решает не мучиться с приготовлением завтрака — аппетита нет и не было, поэтому он лишь режет фрукты, выкладывает их на широкую тарелку и, наполнив кружку горячим чаем, возвращается в спальню. Леви все еще спит — он лежит на животе и дышит тихо, чуть хрипло. Солнечные лучи путаются в каскаде черных волос, заботливо греют длинную шею и спину, отчего бледная кожа переливается в их свете… Эта картина — нежность и красота в их физической оболочке, от нее трепещет сердце и фейерверками взрываются мысли. Эрен, отставив завтрак на прикроватную тумбу, садится возле Леви, не отрывая от него взгляд ни на секунду. На какое-то время он позволяет себе поставить остальной мир на паузу и просто насладиться приятной тишиной и красотой любимого человека. Эрен несмело, чуть робко тянется к чернильным волосам, заправляет спутанные локоны за уши и, склонившись, оставляет легкий поцелуй на скуле. — Леви?.. — Тихо зовет юноша, изумрудные глаза горят золотыми брызгами. В ответ Ривай бормочет в подушку что-то неразборчивое, и глупая улыбка Эрена становится чуть шире. Аккуратно поглаживая широкую спину, он шепчет: — Пора просыпаться… Ответом ему служит шумный, тяжелый выдох. Какое-то время ничего не происходит. Леви по-прежнему продолжает вдавливать лицо в подушку, его дыхание все еще размеренное и глубокое, Эрен же коротко поглаживает напряженную спину, помогая расслабиться и почувствовать блаженный покой. Секунды глухой, но приятной тишины постепенно множатся, перерастают в минуты, и юноша аккуратно трясет Леви за плечо. — Пора вставать, — чуть громче повторяет Эрен. — Время почти двенадцать… На этот раз ответный выдох становится каким-то обреченным, однако проходит несколько секунд и Леви недовольно поднимает голову и, сощурившись в надежде спрятаться от ярких солнечных лучей, устало заглядывает в изумрудные глаза. — Какой сегодня день?.. — Он спрашивает тихо и хрипло, после чего заходится в приступе сухого кашля, раздирающего горло. В ответ рука, мягко оглаживающая спину, чуть вздрагивает, однако спустя мгновение ласковые прикосновения продолжаются. — Двадцать пятое декабря, — аккуратно отвечает он, на что Леви недовольно морщится и, перевернувшись на бок, вновь падает на подушку. — Я имел в виду день недели, — тихо бормочет он и прикрывает глаза. — Пятница, — охотно отвечает Эрен. Ривай же, услышав ответ, приоткрывает один глаз — во взгляде мелькает явное недовольство. — И почему ты не в школе? — Он спрашивает строго, но сонная хрипотца сводит злобу на нет. И все же Эрен, запоздало осознав суть вопроса, растерянно моргает. Раз, второй… С неловким смехом он виновато тупится в пол и путается пятерней в каштановых кудрях. — Ну, я это… — Он тихо бормочет, нервно посмеиваясь. — Решил сегодня отдохнуть… Типо того?.. В ответ Ривай перекатывается на спину и, сморгнув сонные слезы, подозрительно прищуривается. — Только ли сегодня? — Он спрашивает жестко, будто предчувствуя истинную правду, и к горлу подкатывают задорные смешинки, что Эрен тщетно пытается задавить в зародыше. — Ну, как тебе сказать… — Он говорит, и поначалу нервные смешки становятся искренними. — Не только, — глупо улыбается он и, подняв взгляд, сталкивается с искренним недовольством в серебристых глазах, однако оно не пугает, скорее наоборот — веселит лишь сильнее, и тихие смешки перерастают в искренний смех. Леви же признается себе — одного лишь вида наивной улыбки хватает, чтобы обезвредить бомбу злости, что грозилась взорваться прямо под ногами. Недовольство, зародившееся глубоко в сознании тлеющим угольком, не успевает разрастись в пожар — его ушатом воды тушат переливы звонкого смеха, и вскоре оно окончательно сникает. Однако Ривай не подает вида — он хмурится лишь сильнее и пронизывает Эрена копьем строго взгляда. — Не вижу ничего смешного, — вопреки глубокому, томному теплу, растекшемуся в груди, жестко говорит он. — Сколько еще раз мне нужно повторить, чтобы ты понял, что учеба важна? Он говорит твердо, строгим, не терпящим возражений тоном, но возведенную стену холода рушит легкое, летящее прикосновение к тыльной стороне ладони. Эрен, опустив взгляд, бережно переплетает их пальцы, и вот Ривай уже готов простить ему все, даже самые глупые ошибки. Хмурость сходит на нет, недовольный взгляд пускает пару трещин и вскоре строгий образ рушится, пробитый нежными солнечными лучами. Тем временем Эрен поднимает взгляд и ласково смотрит в чужие глаза. — Честное слово, больше не пропущу ни одно занятие. — Говорит юноша со взрослым понимаем, но задорная улыбка выдает в нем все того же нашкодившего ребенка. Ривай устало вздыхает. — Обещаешь? — Спрашивает он, и Эрен, не раздумывая, кивает. — Обещаю, — отвечает он и чуть щурится на солнце. Леви смотрит в глубину изумрудной радужки, ловит взглядом золотые искорки. Он видит шкодливую улыбку и осознает пустоту обещания, но понимает, что жизнь не имела смысла до того, как судьба не подтолкнула его к искреннему Эрену. Теперь, когда мир перевернулся с ног на голову, изумрудные глаза — его стержень и опора, что не дает споткнуться и ступить на неверный путь. Они же — его счастье и боль, что, смешавшись в единый живописный гибрид, дарят безграничное спокойствие, которое Леви искал годами. Они — сама жизнь. Полноценная, имеющая смысл жизнь, полная взлетов и падений, но оттого не менее прекрасная. — Хорошо. — Тихо отвечает он, признавая поражение. — Я приготовил завтрак. — Эрен, хлопнув в ладоши, берет в руки поднос с фруктами и аккуратно ставит его на кровать перед Леви. — Тут, конечно, ничего особенного — просто фрукты, но… — Он неловко улыбается и, пробежавшись кончиком языка по пересохшим губам, заправляет каштановые кудри за уши. — Но я подумал, что… И так будет неплохо?.. — Он неуверенно спрашивает, заглядывая в серебристые глаза в поисках одобрения, и Леви, чуть сильнее сжав горячую ладонь, тянет на себя. Эрен сперва смотрит удивленно, но затем на место смятения приходит осознание, и веселая улыбка приобретает спокойные, взрослые черты. Юноша охотно поддается и склоняется ниже, прикрыв глаза… Риваю казалось, он никогда не сможет познать любви — равнодушие и холод в стальных глазах стали его верными соратниками уже, кажется, вечность назад. Они всегда были рядом. Но «непробиваемый» барьер разлетелся в щепки одними лишь переливами смеха — самого прекрасного и искреннего. Хватило всего лишь пары встреч, чтобы убедиться — жизнь имеет смысл. Она может иметь цель, может иметь стимул, может отдавать отголоском свободы, что, казалось, уже никогда не удастся ощутить. Она может быть наполнена совсем мелкими и незначительными радостями и глубоким, всеобъемлющим счастьем. Жизнь — не скрытность, не политика и не наркотики. Она — прекрасный стих, полный искренней любви, она — каскад каштановых кудрей и изумрудные глаза, что смотрят с открытой нежностью, не стесняясь бушующих в груди чувств. Оказалось, правда легка и безболезнена: сердце может быть не только ледяным, а отчужденность — вовсе не панацея. Единственное лекарство от бренного существования — куча испачканной посуды после готовки, недовольные комментарии во время уборки, раздражающее передразнивание и нудное бормотание под нос. Большего и не нужно, чтобы ощутить счастье. Ривай, прикрыв глаза, обнимает трясущимися руками красивое лицо и, притянув к себе, оставляет на губах глубокий поцелуй. Он прекраснее самой дорогой живописи, нежнее лепестков цветущей сакуры и чувственнее любого слезного романа Альберто Моравиа. Он — и есть то, ради чего стоит просыпаться по утрам. Этот поцелуй легкий и нежный, без намека на животное желание, но весь он — сплошная страсть. Не пошлая и не похотливая, а сладостная, тягучая. Леви кажется, проходит целая вечность, на деле же — пара мгновений, прежде чем Эрен отстраняется с непринужденной улыбкой. — Ешь. Тебе сейчас нужны витамины, — он по привычке говорит совсем тихо и, придвинув тарелку ближе к Леви, прочищает горло. Свесившись с кровати, он дотягивается до чашки чая и ставит ее на пустующий край тарелки. — И пей. Это тоже полезно. Ривай кивает — слегка запоздало, но на сей раз он не списывает это на усталость — причина тому лишь одна: он хочет смотреть на легкую улыбку вечно, не обращая внимания ни на что другое. Но это, к сожалению, невозможно. Поэтому он, тихо вздохнув, опускает взгляд в тарелку и начинает очищать мандарин от кожуры, когда его останавливают чужие ладони. Леви поднимает вопросительный взгляд. В ответ Эрен без лишних слов забирает фрукт из его рук и сам принимается его чистить. — Начни пока с яблок, — предлагает юноша, впившись в мандарин максимально серьезным взглядом, — а я пока почищу. Ривай может начать спорить, но не делает этого — от одного лишь осознания столь маленького, но чуткого проявления заботы, сердце начинает трепетать. Поэтому он принимается за нарезанные яблоки. Берет одну дольку и, не обращая внимания на отсутствие аппетита, кладет ее в рот. На какое-то время в спальне повисает молчание: Леви через силу давится яблоками, Эрен чистит уже третий мандарин, и пусть это явно перебор, Ривай не решается его останавливать — каждый занят своим делом, поэтому тишина непринужденна и приятна. Окно приоткрыто, и сквозь него тонкой струйкой просачивается гул мегаполиса — он, колыбелью залившись в уши, успокаивает, и Леви с трудом подавляет зевок. Наконец, все мандарины очищены — ровно пять штук, и Ривай незадачливо почесывает затылок, с трудом осознавая, что нежная улыбка Эрена и его чуткая забота затолкают фрукты ему в глотку силой, вопреки отсутствию аппетита. И все же он не спорит — с тяжелым вздохом берет первый мандарин и, отделяя по одной дольке, продолжает завтракать. Эрен тем временем, сев в позу лотоса, статно расправляет плечи и выравнивает спину. — Чем займемся сегодня? — Он спрашивает с неподдельным интересом и заглядывает в глубокие серебристые глаза, надеясь найти в них ответ. Ривай же, отбросив холодность, смотрит в ответ чуть задумчиво, озадаченно… Идей нет. Все потому что сегодняшний день — единственный в году, когда Леви не чувствует ничего, кроме глухой боли. Этот день полон сожалений и горечи, фантомно ощущающейся на кончике языка. Ривай мечтал бы вырезать двадцать пятое декабря из календаря — сделать так, чтобы все в мгновение забыли об этом дне и продолжили существовать. Двадцать пятое декабря — день его рождения. День смерти его матери. Самый ненавистный, болезненный, невероятно тяжелый день, в который Леви обычно закрывался в комнате, открывал окно на распашку, закрывал шторы, доставал плеер и, заткнувшись наушниками, включал максимальную громкость. Только так получалось забыть о безжалостно терзающих сознание мыслях — удавалось потеряться в лиричных переливах незнакомой песни. Холод отрезвлял, не позволял погрузиться в тяжелые воспоминания. Глухая темень комнатушки становилась панацеей от всего — тем единственным лекарством, что залечивало израненную душу. Музыка помогала забыться — раствориться в ней, с головой погрузиться в атмосферу чего-то возвышенного. Но сегодня заученная схема дает сбой. В голове — ни единой плохой мысли, только по-детски наивное счастье и безграничное желание отдать душу на хранение близкому человеку. Нет ни промозглого ледяного воздуха, ни глухой темени, ни оглушающей музыки — есть лишь приятная тишина квартиры, влюбленный взгляд и улыбка — искренняя, ласковая. Вместо того, чтобы прятаться от реальности, Риваю хочется забыть об одиночестве и провести день за приятными разговорами ни о чем. Он мечтает, поднявшись с кровати, затеять уборку, хочет услышать нудный бубнеж, — «сколько можно убираться?» — а в конце вечера выпить бокал вина за изучением правил очередной настольной игры. Леви желает лишь одного — чтобы Эрен был рядом, а остальное не имеет значения. Он будет согласен на все. Поэтому, выплыв из вороха мыслей, Леви легко пожимает плечами. Ему не хочется говорить правду — хочется скрыть сегодняшний день, сравнять его с обыденными буднями, но обещание быть открытым во всем не дает этого сделать. — У меня сегодня день рождения, — он говорит прямо, смотрит в глубокие изумрудные глаза, и не прячет боль, что раньше бы тщательно скрывал. Сначала ничего не происходит. Эрен по-прежнему сидит в позе лотоса, в изумрудных глазах — блаженный штиль, золотые брызги в них отдают безграничным спокойствием. Город все еще монотонно гудит — его шум, с усилием прорываясь сквозь узкую форточку, заполняет комнату, погружая ее обитателей в суету мегаполиса. Студеный сквозняк, пролетая по полу, врезается в ножки кровати и с намерением вскарабкивается по ним вверх — к постели, остужая простынь, но холод ненавязчив и приятен, и Леви наслаждается им. Ривай просто смотрит в любимые глаза, ловит взглядом трепетную улыбку и чувствует одно лишь нерушимое спокойствие. Однако проходит пара секунд и уголки пухлых губ, дрогнув, плавно опускаются. Широкие брови недоуменно взлетают вверх, взгляд зеленых глаз вдруг наполняется смятением, пухлые губы складываются в отчетливую букву «о»… Секунды тишины, стремительно проносясь мимо, складываются в минуты, молчание становится нервным и натянутым, и все же, стоит Эрену вдохнуть поглубже в желании что-то сказать, Леви закрывает ему рот ладонью. — Моя мама умерла в этот день, — он выдыхает страшную правду глухим шепотом и опускает голову, прикрывая глаза. Однако проходит мгновение и Ривай чувствует, как чуть холодные пальцы обхватывают его подбородок и приподнимают вверх. Он открывает глаза и сталкивается с одной лишь безграничной нежностью и со взрослым пониманием. — Значит, мы не будем праздновать. Просто хорошо проведем этот день, — Эрен легко пожимает плечами, улыбнувшись, отпускает подбородок и накрывает теплыми ладонями трясущиеся руки. — Как тебе идея вместе проваляться весь день на кровати, ничего не делая? — Он спрашивает спокойно, но золотые искорки в глазах отливают детским весельем. — Звучит заманчиво, — Леви соглашается охотно, без раздумий. — Будем просто разговаривать? — Он уточняет на всякий случай, и Эрен счастливо улыбается в ответ. — Будем просто разговаривать, — уверенно кивает он. Ривай сжимает чужие ладони в холодных пальцах и поднеся руки к губам, оставляет легкий поцелуй на чужих костяшках. Эрен в ответ смотрит открыто и чувственно, задорная улыбка становится чуть более сдержанной, мягкой и взрослой, и Леви ловит себя на мысли, что хотел бы раствориться в ней навсегда.***
-…Так вот. Значит, я решаю пожарить яичницу. Довольно безобидное желание, правда? — Эрен спрашивает, приподняв голову, находит тарелку с чипсами и тут же отправляет сразу пять штук в рот. Толком не прожевав, он вновь кладет голову Риваю на грудь. Впрочем, того это устраивает. Он охотно кивает в ответ. — Безобидное, — соглашается Леви и, подобая безманерному Эрену, тоже набирает целый кулак чипсов. — Ну так а я о чем! — Эмоционально отвечает юноша. — Ну и я же маленький — толком не знаю, сколько всего нужно добавлять, поэтому заливаю сковороду маслом так, что оно едва не выливается, — он говорит быстро и торопливо, попутно пережевывая чипсы, и Леви с трудом понимает его, но на сей раз это не раздражает, наоборот — кажется по-особенному милым. — Так вот. Значит, я разбиваю яйцо и вроде все хорошо, но сковородка маленькая, у нее низкие бортики, а масла много — так оно проливается, представляешь? Казалось бы, Эрен рассказывает какую-то незначительную историю из детства, но он говорит так радостно и эмоционально, что его хочется слушать, несмотря на глупость самой истории. Его голос — глубокая бархатная мелодия с лирическими переливами, его чувства — открытая книга, что Ривай готов перечитывать раз за разом, погружаясь в сюжет вновь и вновь, пока не выучит каждую строчку наизусть. — Представляю, — Ривай собрано кивает и, взяв чипсину, отправляет ее в рот. Он с укором смотрит на грязные руки, испачканные в масле и специях, но это становится совсем незначительной ерундой, когда Эрен дарит ему искреннюю улыбку. — И как ты думаешь, что произошло? — Наконец прожевав, серьезно спрашивает юноша, и Ривай легко пожимает плечами в ответ. — Масло загорелось?.. — Осмеливается предположить он и тут же теряется в мелодичных переливах звонкого смеха. — Бинго! — Заразительно хохочет Эрен. Юноша смеется заливисто и громко, и Ривай с трудом гасит нелепые смешинки, расплескавшиеся в глубине грудной клетки. Единственное, что он может себе позволить — тихий вздох и легкую улыбку. — Что сказать, ты был идиотом, им и остался. Смех сию же секунду замолкает. Эрен, вздернув голову, смотрит на Леви с укором и недовольством, однако, стоит ему заметить задорные смешинки во взгляде, пухлые губы вновь трогает улыбка. — Большое спасибо, — тяжело вздыхает он. — Хочешь, расскажу еще одну историю? О том, как я случайно назвал учительницу английского дурой. — Он спрашивает, заглядывая в серебристые глаза, однако Ривай отрицательно мотает головой. — Не хочу, — честно отвечает он, — ты уже рассказал главный спойлер. — Вот черт. — Эрен задумчиво чешет затылок. — Ты был прав. Я точно идиот, — соглашается он, и спальня вновь тонет в его хохоте. — Если хочешь, я тоже могу рассказать историю, — слова вдруг слетают с губ неожиданно и легко, и Ривай не хочет забирать их назад. В ответ красивое до неприличия лицо удивленно вытягивается, и Леви с укором осознает, что на то есть причина. Все дело в том, что их роли в разговоре прочно закрепились: Эрен — активный и жизнерадостный рассказчик, фонтанирующий глупыми, но интересными историями. Ривай же — благодарный и внимательный слушатель; и то, что на сей раз он сам предложил поменяться ролями, немного смущает. Однако когда в изумрудной радужке взрывается детский интерес, Леви забывает о неловкости. — Конечно, хочу! — Эрен вскрикивает неприлично громко, подскакивает на постели, поудобнее усаживаясь рядом, и с немым ожиданием впивается взглядом в серебристые глаза. — Рассказывай, — просит он и подпирает голову руками. Леви в ответ неловко прочищает горло и начинает: — В общем, мне было четырнадцать, когда… — Однако его перебивает трель дверного звонка. Она взрывается громкой мелодией и спустя мгновение растворяется, сливаясь с тишиной в квартире. Эрен и Ривай растерянно оборачиваются в сторону холла. Первым на ноги вскакивает юноша. Он, заботливо подхватив чужую ладонь, помогает встать — Леви благодарит его взглядом, и Эрен улыбается ему в ответ. Не отпуская горячей ладони, Ривай выходит в коридор первым — юноша послушно плетется за ним. Они так и подходят к двери, держась за руки аккуратно и бережно, однако, приблизившись к порогу, Леви все же отпускает нежную ладонь — оставив теплый поцелуй на костяшках, он напоследок заглядывает в изумрудные глаза и с неохотой отпускает чужую руку. Затем, привстав на мыски, он заглядывает в глазок. За тонкой стеклянной прослойкой ничего — одна лишь пустующая лестничная клетка и холодный сквозняк, и Леви с подозрением отходит от двери. — Кто там? — Эрен спрашивает, с искренним интересом заглянув в серые глаза. Ривай скупо пожимает плечами в ответ. — Не знаю, — честно отвечает он, — там… — Трель дверного звонка вновь обрывает его на полуслове, и Леви с раздражением оглядывается на дверь. Осторожность дает о себе знать тошнотворным чувством. Мысли наполняются безответными вопросами. Кто мог прийти? Как узнал его новый адрес? Неужели Закклай подослал ему «подарок» на день рождения? Что, если пришли его ручные псы? Или, что еще хуже, неужели пришел Кенни?.. Реальность ревностно напоминает о себе трелью дверного звонка — на этот раз она разлетается по квартире так громко и часто, что всеобъемлющему раздражению удается погасить угольки паники. Леви, отбросив пустые раздумья, подходит к порогу и открывает дверь. Ему казалось, он готов ко всему. К болезненной драке на исходе сил, к перестрелке, к едкой усмешке и насмехающемуся взгляду блекло-серых глаз. Он был готов ко всему, кроме сдавленного щелканья хлопушки и веера серпантина, обрушевшегося на голову — он едва успевает прикрыть веки, чтобы надоедливые конфетти не попали в глаза. Следом за глухим хлопком раздается оглушающий взвизг праздничной дудочки. — С днем рож-день-я! С днем рож-день-я! С днем рож-день-я! — Громогласные выкрики разлетаются по холодной лестничной клетке и, упруго оттолкнувшись от стен, болезненно ударяют по ушам. — Ура-а-а-а! Ривай нехотя открывает глаза. Перед ним — Ханджи все в том же нелепом пуховике с цветастым мехом и в кислотной шапке, с сокрушающей своей искренностью улыбкой на губах. Раскосые карие глаза смотрят с обожанием, в одной руке зажата пустая хлопушка, а в другой — праздничная дудочка и коробочка с неизвестным содержимым. Впрочем, Леви догадывается, что в ней. — Прошу тебя, не говори мне, что там торт, — он просит искренне, отказываясь верить в то, что лучшая подруга решила так изощренно поиздеваться над ним. Впрочем, Ханджи не волнуют его ожидания. Она улыбается лишь шире и охотно кивает, протягивая коробочку Риваю. — С днем рождения, ву-ху! — Вновь кричит она и переступает через порог, подходит к другу, насильно впихивает коробку с тортом в его руки, и обнимает — крепко-крепко, так, будто боится, что Леви исчезнет сию же секунду. — С праздником тебя, мой хороший, — тихо шепчет она на ухо и, радостно зажмурившись, сжимает Леви в руках, точно плюшевую игрушку. Ривай, пусть и немного ошарашенный тем, что сегодня ему вновь придется проходить через настоящее испытание — готовку Ханджи, — с тихим вздохом перехватывает коробку с тортом в одну руку и второй обнимает подругу — крепко и чувственно. — Спасибо тебе, — искренне благодарит он и, привстав на мыски, оставляет смазанный поцелуй на заалевшей от мороза щеке. Зое в ответ, чуть отойдя в сторону, задорно улыбается и уже хочет что-то сказать, но, приоткрыв рот, так и застывает, смотря куда-то за спину. Ривай не сразу смекает, что к чему, и поэтому уточняет: — Что такое?.. — Однако, проследив за линией пораженного взгляда, он понимает, на что смотрит подруга. Точнее сказать — на кого. Вопросов не остается. — А, это… — Он начинает говорить, еще не придумав стоящую отговорку и поэтому замолкает, не сумев подобрать нужных слов. На какое-то время холл утопает в нервном и напряженном молчании, и Ривай старательно цепляется за любой шум: за тихое тиканье настенных часов, за монотонный гул проснувшегося мегаполиса, за чей-то громкий смех, раздающийся из-за стены… Он ловит каждый, даже самый тихий звук и цепляется за него, как за спасительную соломинку, стараясь придумать стоящее оправдание. Ханджи — самая понимающая и любящая подруга, самая чуткая и ранимая девушка, что день ото дня занимала его сторону. Она, что бы ни случилось, всегда оказывалась рядом. Она знала о нем все: каждую деталь темного прошлого, каждый несмелый план на будущее, и Ривай наступил своим принципам на горло, чтобы не рассказывать ей о чувствах к Эрену. Почему?.. Потому что до конца не был уверен в их отношениях, потому что сомневался, получится ли построить что-нибудь совместное. Это единственная причина, по которой Леви так и не решился рассказать подруге правду. Он знал: если что-то пойдет не так, сердце Ханджи истечет кровью от переживаний за близкого друга, и поэтому до последнего старался оберегать ее молчанием. Сейчас же, когда правда всплыла самым неожиданным образом, он не находит слов, запоздало осознавая — нужно было рассказать все раньше. До того, как она придет поздравить и наткнется на домашнего Эрена. До того, как возможности скрываться больше не останется. Однако теперь поздно что-либо менять, поэтому он молча стоит на месте и с немой просьбой заглядывает в карие глаза в надежде на прощение. Впрочем, Ханджи на него все равно. Она, слепо скинув с ног теплые угги, прямо так, в пуховике и шапке, неторопливо подходит к Эрену. Жалкое мгновение она стоит на месте и ничего не делает — просто смотрит. Удивленно вскинув брови и сжав губы в тонкую линию. Затем Ханджи внезапно раскрывает руки и кидается в объятья. — Мой мальчик, — она тихо шепчет Эрену на ухо и сжимает его в руках так, будто впредь возможности сдавить его в объятьях не будет. Эрен же, пораженный не меньше Леви, смотрит на Ривая с искренним непониманием. Широкие брови удивленно взлетают вверх, в изумрудной радужке больших глаз золотыми брызгами взрывается непонимание, лицо удивленно вытягивается. Ханджи тихим шепотом продолжает: — Я не видела тебя несколько недель. Уже думала, что с тобой что-то случилось, — шепчет девушка. Эрен быстро берет себя в руки. Удивление испаряется из изумрудных глаз, фантомным дымком рассеиваясь по воздуху и въедаясь в светлые обои, и юноша, прикрыв глаза, обнимает Ханджи в ответ. — Все в порядке, — он тихо заверяет ее и надеется на понимание, однако его не следует. Ханджи, сделав широкий шаг назад, со всей силы впечатывает ладонь ему в грудь. — Ничего не в порядке! — Недовольно вскрикивает она и, сощурившись, сурово продолжает: — Ты пропустил три лабораторных работы! Из-за тебя у меня не получилось разбить учеников по парам! Благоговейное, мягкое чувство счастья спешно убегает, прихватив с собой эйфорию, и на их месте остается недовольство. Эрен устало закатывает глаза. — Ханджи… — Тяжело вздыхает он, но Зое его перебивает: — Никаких «Ханджи», — строго обрывает она и, сняв шапку, откидывает ее в руки Леви — та приземляется на коробку с тортом. — В понедельник мне все отработаешь после уроков, ясно? Ривай легко считывает раздражение в радужке зеленых глаз и, не давая Эрену ни шанса отвертеться, уверенно кивает. — Он придет. — Леви говорит холодно и строго, тоном, не требующим возражений, и юноша переводит на него возмущенный взгляд, на который мужчина отвечает отстраненностью. — Можешь не сомневаться. В ответ суровое выражение лица Зое тает — оно становится расслабленным, довольным, губы растягиваются в шкодливой улыбке. — Вот и славненько, — щебечет она. Сняв пуховик с плеч, девушка быстро подбегает к гардеробной и вешает его на плечики. Затем Ханджи широким шагом подходит к Риваю и забирает у него из рук коробку с тортом. — А теперь мы идем на кухню пить чай, — самодовольно оглашает ультиматум она и уверенно направляется на кухню. — Я, между прочим, всю ночь провела за готовкой, поэтому возражения не принимаются! Эрен с Леви опасливо переглядываются — в их немом общении разгорается целый спор. Ривай не хочет вновь жертвовать своим здоровьем — он готов только к чаю и к бесконечной болтовне до глубокой ночи. Эрен же возмущается — он требует, чтобы Леви оценил старания девушки и попробовал хотя бы кусочек! Но Ривай не сдает позиции так быстро. Он уверяет — его шаткого здоровья не хватит, чтобы перенести это испытание, однако Эрен уверенно перебивает его: если что, он поможет, главное хотя бы попробовать; и Ривай, тихо вздохнув, сдает позиции. Эрен счастливо улыбается в ответ и, подойдя ближе, накрывает его руку ладонью. — Пойдем, — тихо шепчет он и, взяв Ривая за руку, аккуратно тянет в сторону кухни, однако Леви уверенно выдергивает ладонь из плена чутких пальцев. Эрен на это оборачивается и удивленно заглядывает в серебристые глаза. — Что такое? — Он спрашивает все так же тихо, однако в его шепоте смазано проскальзывают нотки волнения. — Она не знает о нас, — Ривай шепчет в ответ и вновь пытается отстраниться, когда с кухни доносится громкий крик: — Я все знаю, мой хороший! — орет Ханджи, и следом за звонким голосом раздается лязг посуды. — Не нужно делать из меня дуру — я не такая! Ривай не привык удивляться. Его жизнь — нечто монотонное, лишенное всяких радостей и красок, она спланирована на годы вперед против его, Леви, воли. Каждый следующий шаг просчитан, каждая мысль проработана, каждый поступок — приказ. Он прикипел к душевному равновесию, свыкся с мыслью о том, что его уже ничто не способно поразить, поэтому, услышав слова подруги, теряется. В голове — куча вопросов и ни одного ответа. Где он мог так просчитаться? Когда дал повод Ханджи усомниться в их с Эреном дружбе? Почему был уверен, что подруга в полном неведении и в нерушимой безопасности? В какой именно момент он допустил оплошность?.. Ривай приходит в себя, когда чуткие пальцы обхватывают его ладонь. Он запоздало поднимает взгляд, находит заботливые изумрудные глаза, ловит чуткую улыбку и осознает пустоту заданных вопросов. Эрен смотрит на него мягким, уязвимым взглядом, спрашивая: «Все хорошо?..», и Ривай уверенно кивает. «Все прекрасно». В ответ легкое волнение, напоследок салютовав, покидает изумрудную радужку и стремительно растворяется в золотых искрах. Эрен, покрепче перехватив ладонь Леви, степенным шагом направляется к Ханджи — Ривай идет следом. Они заходят на кухню прямо так, держась за руки, и натыкаются взглядами на девушку, что, натужно кряхтя, пытается разрезать каменный торт. Ривай пытается вновь достучаться до Эрена — он поднимает на юношу уверенный взгляд: «Я не буду это есть», на что улыбка Эрена приобретает виноватый оттенок. «Боюсь, будешь», — взглядом отвечает он и пододвигает Леви стул, помогая сесть. — Grazie, — степенно благодарит Ривай и вновь теряется, когда слышит мягкий ответ: — Non c'è di che. Эрен аккуратно опускается на стул — на самый краешек, выпрямляет спину и расправляет плечи — садится так, как подобает, пренебрегая привычкой плюхаться, точно неуклюжая выдра, и Ривай не знает, о чем спросить в первую очередь — о новом познании в сфере итальянского языка или о приобретенных манерах. Эрен же видит его вопросы, но не отвечает ни на один — лишь самодовольно улыбается и вновь берет его за руку, переплетая их пальцы. Ханджи же, услышав смутно знакомый язык, удивленно оборачивается к паре. — Леви, что ты с ним сделал? — Хмурится она, но ее притворно строгий образ портят надоедливые смешинки, расплескавшиеся на дне карих глаз. — Как ты заставил его учиться? Ривай в ответ дарит подруге выразительный взгляд, затем переводит его на Эрена — в глазах тут же, откуда ни возьмись, появляется тепло. Прочитав в изумрудных глазах нечто сакральное, Леви вновь переводит взгляд на Ханджи — в груди просыпаются несколько ленивых смешинок. — Это было трудно сделать, — честно отвечает он, и в ответ в зеленых глазах взрывается шквал недовольства. — Э-эй! — Эрен громко вскрикивает, брови возмущенно взлетают вверх. — Не приписывай себе мои заслуги! Я сам решил начать учиться! — Сам-сам, — тихо выдыхает Леви, и пусть он по-прежнему держится холодно, Эрен сразу же читает в изученном от и до взгляде по-детски наивное веселье. Он хочет разозлиться — хочет, как раньше, бросить в ответ сарказм, хочет выразительно показать третий палец и удалиться с гордо приподнятой головой, но любовь не позволяет этого сделать. Юноше остается лишь сжать губы в плотную линию и недовольно пыхтеть. И все же его злость — подростковая, ну и что? — испаряется в момент, стоит Риваю переплести их пальцы. От недовольства и возмущения не остается и следа, и вот Эрен уже готов признать — он неправ и начал учиться благодаря Леви. Тем временем Ханджи, с трудом отломив от кирпичного торта три куска, с великим самодовольством раскидывает их по тарелкам и, захватив с собой десертные ложки, торопливо раскладывает их на столе. — Леви, родной, где у тебя чай? — Она спрашивает, подбежав к шкафчикам и открыв первую попавшуюся дверцу, на что Ривай отвечает ей выразительным взглядом — подруга же этого не замечает. Леви искренне интересно строение мозга Ханджи. Она — выдающийся ученый, гений биологии, великий экспериментатор и одновременно бытовой инвалид, иначе Ривай не знает, как объяснить ее тупость в некоторых моментах. — В заварнике. Он возле твоей левой руки, — холодно отвечает он. — А кипяток в чайнике. Говорю на всякий случай. В ответ девушка оборачивается и дарит другу выразительно-обиженный взгляд. Слегка безумная улыбка сходит на нет, карие глаза смотрят с осуждением и недовольством, однако в ответном взгляде серых глаз Зое не видит ничего, кроме задорных смешинок, поэтому едко цедит: — Большое спасибо. — Большое пожалуйста, — с охотой отвечает Леви и переводит вопросительный взгляд на Эрена, когда тот сжимает его руку чуть сильнее. Беседа взглядами получает новый виток. Эрен смотрит с укором, с немой просьбой остановить волну сарказма, Ривай же не видит в колких фразочках ничего обидного — это обыкновенная ирония, нет никакого смысла на нее обижаться. И все же Эрен смотрит настолько выразительно, что Леви сдается, отведя глаза в сторону. Ханджи тем временем, разлив заварку и кипяток по кружкам, быстро расставляет их возле тарелок и неуклюже плюхается на стул. Она, едва усевшись, сразу же поднимает кружку в воздух и улыбается: — За Леви? — Предлагает тост она и нежным взглядом смотрит в сторону Эрена. Тот, кротко улыбнувшись в ответ, поднимает свою кружку следом. — За Леви, — без раздумий соглашается он. Ривай никогда не считал себя слабым, но ему приходится признать — за двадцать пять лет он успел отчаяться, списать мысли о безграничном счастье на тупые детские фантазии и задвинуть их на задний план. Он лишь позволял себе изредка оборачиваться в сторону самого потаенного уголка сознания и мечтать о том, что когда-нибудь — хоть раз в жизни! — он не будет чувствовать себя таким потерянным. Он в тайне ото всех грезил мыслями о том, что когда-то в далеком будущем он будет сидеть рядом с человеком, которому сможет доверить свое сердце, будет без навязанной дядей холодности смотреть в любимые глаза и говорить о чем-то незначительном — о большем он не мог просить. И все же время без устали текло вперед: минуты складывались в часы, часы — в дни, дни — в годы, а мечты так и оставались бесплодными. Леви тогда с трудом отрекся от обещания когда-то быть счастливым. И лишь сейчас, спустя годы боли и страданий, он понимает — мучения не прошли даром. Он сидит в просторной, светлой квартире, что теперь может назвать «домом», за одним столом с ним — любимый человек и подруга, мечты о встречи с которыми раньше были невиданной роскошью. На месте привычной холодной пустоты — безграничное счастье, что лучами солнца топит охладевшую душу. И пусть он все еще не свободен, пусть у него все еще нет права выбора, главное — он обрел смысл жизни и вместе с ним — покой. Он поднимает свою кружку немного запоздало, лишь когда ловит на себе пару удивленных взглядов. — Лучше за прекрасный день, — предлагает свой тост он, и Эрен с Ханджи, переглянувшись, пожимают плечами. Три кружки сталкиваются в воздухе со звонким лязгом.***
Вечер проходит спокойно, за бесконечной болтовней Ханджи и Эрена, Ривай же остается сторонним наблюдателем. Он сидит молча, время от времени потягивая остывший чай, давится куском соленого торта и слушает ломаную, но искреннюю беседу. Впервые за все время знакомства с Эреном он понимает — эти двое идеально подходят друг другу. Оба эмоциональные, вспыльчивые, открытые и до ужаса болтливые. Они, едва затронув одну тему, тут же встревают в горячий спор, потом, зацепившись за одно лишь слово, сразу забывают о ссоре, и беседа получает новый виток — темы сменяются так стремительно, что Леви теряется, не успевая так быстро переключаться. Эрена с Ханджи же все устраивает — они прекрасно понимают друг друга, большего им и не нужно. Ривай первое время старательно вслушивается, пытается изредка вклиниться в разговор и высказать свое мнение, но быстро понимает, насколько это неблагодарное дело, и замолкает. Проходит пара минут ожесточенных словесных баталий, когда он сдается и откидывается на спинку стула, устав слушать эмоциональную болтовню. Погрузившись в себя, он думает о своих чувствах. Что именно он испытывает?.. Наверное, радость. За то, что он справился — несмотря на все жизненные препятствия, не залез в петлю и теперь оказался за это вознагражден. За то, что он смог перебороть себя, открыться и доверить свое сердце на хранение правильному человеку. Трепетное волнение. За будущее — неопределенное, но явно трудное и полное проблем и ссор. За прошлое, которое не оставляет его ни на минуту, как бы он ни старался. За собственную неопытность в дружбе и в отношениях, за свалившуюся многотонным грузом ответственность. Счастье. За бренное существование, что теперь стало походить на осмысленную жизнь. За настрадавшееся сердце, лекарством для которого стали робкие улыбки и нежные взгляды. За истерзанную душу, что, наконец, обрела покой и нашла свое пристанище в глубоких изумрудных глазах. И, наконец, любовь. Глубокую, затапливающую своей искренностью, что теперь, бережно обхватив руку Леви, плавно затягивает его в водоворот прекрасных чувств. Проходит несколько часов — сумеречное небо обращается в глубокий сапфир с блестящими звездами на нем. Город засыпает: тухнут небоскребы, закрываются бары и рестораны, пустеют дороги и тротуары — остается лишь ночная темень и умиротворение. Когда маленькая стрелка на настенных часах тихонько вскарабкивается к одиннадцати, Ханджи, опомнившись, подрывается с места. «Мне нужно срочно кормить шиншилл!» — пораженно вскрикивает она и, напоследок поцеловав друга и Эрена, выносится в коридор. Леви задерживает ее на секунду, чтобы обнять, прижать к груди крепко-крепко и, зажмурившись, поблагодарить за прекрасный вечер. Подруга обнимает в ответ так же сильно и, бросив тихое: «Люблю тебя», скрывается на лестничной клетке. Ривай остается с Эреном наедине. Эрен устало зевает и, потянувшись, подходит ближе. Ласковые ладони ложатся на талию так, будто это — их законная собственность. Они обжигают жаром чувствительную кожу, их прикосновения отдаются волной трепетного тепла в самую глубину сердца, и Ривай отдается этому чувству с головой. Накрыв ладонями пылающие щеки, он привстает на мыски и ловит губами горячее дыхание. Задержавшись так на мгновение, он заглядывает в глубокие изумрудные глаза. В них — пожар, огненное поприще противоречивых эмоций и чувств. Леви, затаив дыхание, жадно ловит золотые искорки, путается взглядом в длинных ресницах и теряется в мгновении, не желая его отпускать… Он запускает руки в чужие спутанные волосы, бережно отделяет кудри и укладывает их как следует, теплый взгляд прикован к улыбке — усталой, но искренней. Перехватив холодные пальцы, Эрен подносит руки Леви к губам и оставляет легкие поцелуи на тыльной стороне ладоней. Затем он бережно обхватывает ладонями пылающее лицо и, прикрыв глаза, прислоняется лбом к чужому. С пухлых губ срывается шумный выдох. — Я люблю тебя, — он признается летящим, сладостным шепотом и дышит глубоко, размеренно — Ривай ловит его дыхание губами. Он влюбляется вновь. В каштановые кудри, в загорелую кожу, в изумрудные глаза и в россыпь родинок под подбородком. В искренность — робкую, но пылающую, обдающую настрадавшуюся душу трепетным теплом. В глубокий, бархатистый голос, в несмелую интонацию, полную дрожащей чуткости. В раненное сердце, полное глубоких и противоречивых чувств. Он влюбляется вновь, и не хочет этого скрывать. — Я тоже тебя люблю, — тихий шепот слетает с губ и растворяется в тиши коридора. Леви, не желая больше ничего слышать, подается вперед. В груди — цветущий сад, нежные бутоны пионов и роз, едва прилетевшие с юга птицы и легкий, теплый ветерок. Глубокое спокойное море, солоноватый воздух и мягкий шум волн, наполняющий сознание. Творческий процесс, полный расписных холстов и ярких красок. В душе — блаженный покой, который Ривай обретает всякий раз, стоит только заметить чувственные изумрудные глаза среди остальных — блеклых и равнодушных. Оставив на пухлых губах глубокий поцелуй, он отстраняется с шумным выдохом и заглядывает в глубокие зеленые глаза. — Ты — смысл моей жизни… Ривай говорит искренне — так, как чувствует. Была бы у него возможность, он бы назвал в честь Эрена все чудеса света, подарил бы всему миру его искренность и чуткость, он бы без устали кричал о том, насколько он счастлив… Но этого не нужно. Эрен в ответ улыбается — мягко и осознанно, заботливо обхватывает ладонями лицо, заглядывает глубоко в душу и дарит ей благоговейное тепло. — Ты — сама жизнь для меня, — Эрен шепчет в ответ совсем тихо и, напоследок оставив легкий поцелуй на тонких губах, раскрывает теплые объятья. Леви обнимает так, будто другой возможности уже не будет — будто Эрена вот-вот вырвут из его рук, насильно уведут на другой конец света и больше никогда не позволят увидеть изумрудные глаза, и Эрен обнимает с той же силой в ответ. — Прошу, позволь мне быть с тобой вечно… — он шепчет на ухо сокровенно, интимно, и Леви понимает — он не хочет делить этот шепот ни с кем. Он хочет обнимать, хочет целовать, мечтает всегда быть рядом и крепко-крепко прижимать к себе, но Эрен, обхватив его руки, бережно отводит их в сторону и делает уверенный шаг назад. — Что…? — Ривай не успевает спросить, в чем дело, когда Эрен опускается на одно колено. Леви кажется, мир перестает существовать — он съеживается до размера горошины и торопливо укатывается куда-то вдаль, где его никто не сможет отыскать. Настенные часы замолкают, следом за ним замолкает гул ночного Нью-Йорка и музыка, раздающаяся этажом ниже. Время останавливается, ведомое остановившимся сердцем — всё и все замирают, не в силах разрушить момент. Ривай не чувствует собственного сердца — оно все еще бьется, но его удары едва перекрывают шум бурлящей крови в ушах. Может, дело в болезни, а может нет, но тело вдруг становится легким-легким, едва осязаемым — Леви кажется, вот-вот по полу пролетит холодный сквозняк, и он упадет без чувств. Дышать становится трудно — грудную клетку сковывает тисками. Леви хочется кричать — завопить так, чтобы стены задрожали, и соседи принялись стучать по батареям, но вопль застревает в глотке булыжником, не позволяющим вдохнуть. Ему хочется сорваться с места: хочется упасть перед Эреном на колени, обхватить чуткие ладони заледеневшими пальцами и дернуть на себя, утянув в теплые, согревающие объятья. Ему хочется говорить, говорить и говорить, шептать на ухо признания в любви и просьбы просить, мольбы понять. Ему хочется остановить Эрена, хочется упасть замертво и воскреснуть… Но он продолжает стоять, встревоженно наблюдая за тем, как Эрен, потянувшись к заднему карману, достает кольцо. — Леви Аккерман, — Эрен говорит совсем тихо и бережно обхватывает трясущуюся руку. — Ты станешь моим мужем? Леви молчит. Он стоит, не двигаясь и не дыша, взволнованный взгляд цепляется за аккуратный бриллиант на золотом кольце. Ривай вспоминает первый день в школе Эрена. Моральную усталость, встревоженность перед первым уроком, приятную прохладу кабинета, прилежных учеников, что пришли к занятию вовремя — все, кроме одного. Вспоминает внезапно открывшуюся дверь, вылетевшую из сознания мысль и бесконтрольное чувство несправедливости. Вспоминает тяжелый разговор, свою оплошность — просьбу позвать родителей. Вспоминает мелкую дрожь по телу и собственный страх, что обдал изнутри. Вспоминает, как посреди ночи сорвался и приехал к ученику, чтобы убедиться — он в порядке, беспокоиться не о чем. Вспоминает порезанную ладонь и кровавый бинт, едкую улыбку и старания поскорее спровадить любопытного учителя. Вспоминает тревожный сон и трудный день после. Он вспоминает старый подъезд. Проливной дождь, дверь на крышу, умиротворенную улыбку… Догонялки на лестнице, откровенный разговор. Ночные переписки, бестолковые разговоры по телефону. Заброшенную площадку за небоскребом, разговор по душам и обещание доверять друг другу. Вспоминает каждый день, полный чужого обожания и смеха. Но вскоре воспоминания получают новый виток. В них — могила матери и твердая рука дяди, сжимающая плечо. Первый визит в Рим, знакомство с омерзительным чудовищем в людском обличии. Шестнадцать лет тирании и унижений, угрозы смертью близких — безжалостный шантаж без права выбора. Кровь невинных людей, льющаяся рекой, наркотики и безысходность. В них — осознание невозможности сделать самого близкого человека счастливым. Сам того не желая, Ривай находит в глубине души ответ. — Нет. Слово срывается с языка тихим шепотом и тут же растворяется в тиши квартиры. Приятный полумрак, подсвечиваемый изнутри отблеском луны, скрывает выступившие на глазах слезы, размеренное тиканье настенных часов благородно прячет за собой шум сбившегося дыхания. Первое мгновение ничего не происходит. Изумрудные глаза горят, переливаются в тусклом отблеске луны, в них — бездонное счастье и желание подарить весь мир. Риваю кажется, в них отображается душа Эрена — израненная, но пылкая, искренняя, способная подарить подлинную любовь. Открытый взгляд пьянит, заставляет на мгновение забыть о страшной правде и вернуться в фантазии, в которых Ривай сказал бы «да»… Не сейчас, безусловно — не будь в его жизни отродья с фамилией Закклай, Леви предложил бы отложить свадьбу до лучших времен, но холодная реальность напоминает о себе болезненным осознанием того, что этому моменту не суждено случиться… Это заставляет, отбросив мечты, упасть на колени и трясущимися руками закрыть ладонь Эрена, спрятав кольцо. Юноша еще не успел осознать ответ — ласковая улыбка еще теплится на пухлых губах, глаза все так же горят искренним счастьем, и Леви пользуется моментом. Обхватив ладонями красивое лицо, он заглядывает в изумрудные глаза и шумно сглатывает. — Послушай меня, — он просит так быстро, как может, используя жалкие мгновения чужого осознания. — Эрен, я люблю тебя, слышишь?.. Так, как никогда никого не любил. И, клянусь тебе, я был бы счастлив сказать «да», но есть обстоятельства, которые сильнее меня, понимаешь?.. — Ривай шепчет, прислонившись лбом ко лбу Эрена, и закрывает свинцовые веки — знает, что не сможет вынести боли в изумрудных глазах, и не испытывает едва зажившую душу на прочность. — Я не могу рассказать тебе всего. Я правда хотел бы, но не могу, понимаешь?.. Если ты узнаешь правду, твоя смерть станет лишь вопросом времени, и я не могу позволить этому случиться, поэтому… — Он замолкает на полуслове, стоит только крупной капле скатиться по пальцам вниз — к ладони и вскоре бесшумно удариться о пол… Леви не сразу понимает, что произошло. Загнанно дыша, он мысленно продолжает хаотично генерировать слова в свое оправдание, поэтому не сразу чувствует влагу, стекающую по рукам. Лишь открыв глаза и чуть отстранившись, он понимает, что это слезы. Ривай никогда не чувствовал себя беспомощным. Не раз в своей жизни он оказывался в безвыходной ситуации, не раз подбирался к бездонному обрыву так близко, что дыхание перехватывало, но он всегда находил в себе силы и превозмогал невзгоды. Каждый новый удар судьбы он встречал с достоинством и ни разу не позволял себе опускать руки — он всегда был уверен себе, и лишь сейчас, спустя двадцать пять лет, он впервые осознал, что жалок. Сердце разрывается на части. Леви не может, но чувствует, как в грудь, пробив ребра, вонзается сотня мелких ледяных шипов — они дробят кости в прах и вскрывают органы. Голова гудит, тело немеет и холодеет, его прошивает слабой дрожью, и Ривай сомневается, что дело в болезни. Обхватив красивое до неприличия лицо руками, Ривай впивается в кожу пальцами — наверняка болезненно, но он не думает об этом, пытаясь заглянуть в поникшие изумрудные глаза. — Эрен, посмотри на меня. — Он просит задушенным, дрожащим шепотом, тщетно пытается поймать потухший взгляд, и страх завладевает им всем. Он бездумно подается вперед, пытается поцеловать, на что Эрен упирается дрожащей рукой ему в грудь. Но Леви не останавливается: перехватив ладонь, он сжимает ее дрожащими руками и, приблизившись к пухлым губам, оставляет на них короткий поцелуй — ответа не следует. Тогда он оставляет еще один. И еще, и еще, и еще, — часто-часто, так, будто от этого зависит его жизнь… Ответа по-прежнему не следует, и Леви отчаивается. — Скажи что-нибудь… — Он не просит — умоляет, все пытаясь заглянуть в глубокие изумрудные глаза, но Эрен, закрыв веки, не позволяет ему этого сделать. Он, будто не слыша просьб, лишь молча роняет слезы на пол. — Эрен… — Ривай зовет из последних сил, до последнего надеясь. Леви кажется, проходит вечность, прежде чем Эрен открывает глаза. В них — взрослое осознание и принятие, смешанные с болью. Юноша смотрит открыто, не желая скрывать чувств, и, сам того не желая, ранит. Ривай спешно стирает чужие слезы. — Все будет хорошо, ты слышишь? — Он спрашивает с надеждой убедить самого себя, но все тщетно. — Все будет так же, как раньше, мы просто забудем обо всем и… — Он останавливается на полуслове, когда Эрен, вновь опустив глаза, бережно отводит его руки в сторону. — Я все понимаю, — он говорит спокойно, но боль в родном голосе протыкает душу холодным клинком. — Нет, ты не понимаешь, я… — Нет, я понимаю. Правда, — Эрен перебивает уверенным тоном, его голос не дрожит, интонация ровная, но глаза по-прежнему опущены, и это сводит Леви с ума. — Тогда посмотри на меня. — Он не просит — требует, но Эрен в ответ лишь печально качает головой. С тяжелым вздохом он прячет кольцо в кармане джинсов и поднимается на ноги. — Пойдем спать, — обессиленно предлагает юноша и, не дожидаясь Ривая, направляется в спальню. Леви провожает его отчаянным взглядом, в котором с трудом теснятся горечь и злость. Он все еще сидит на коленях и сомневается в том, что сможет подняться, но его это не волнует — он лишь наблюдает за тем, как Эрен уверенно заходит в гостевую спальню и закрывает дверь. Леви не может простить себя. Он не считает времени — знает лишь, что тело вскоре начинает ныть и неметь, и только тогда, когда в икры впивается сотня фантомных игл, Ривай обессиленно садится на пол, не отрывая взгляда от закрывшейся двери. Что он чувствует?.. Пожалуй, ничего. Сердце больше не болит и не разрывается на части — оно бьется спокойно, размеренно. Израненная душа перестает выть — она замолкает и сливается с тишиной потухших мыслей. Ривай слишком устал — моральные силы иссякли, и все, на что его хватает — болезненные взгляды в сторону гостевой спальни и осознание собственной беспомощности. Впервые за шестнадцать лет тирании он осознает — дело не в Закклае, а в нем самом. Он — единственный, кто управляет своей жизнью, просто раз за разом он делает неправильный выбор. И сегодня сделал еще один. Обессилев, Леви откидывается спиной на консоль и устало прикрывает глаза. Возможно, завтра он сможет все изменить — проснется с новыми жизненными силами, восстанет из пепла и подумает о том, как можно спастись из лабиринта, у которого нет конца, но это будет завтра. А сегодня он лишь прикрывает глаза и не думает ни о чем.***
Эрен не спит. Он, сидя у распахнутого настежь окна, позволяет снежинкам, срывающимся с небес, ласкать нежную кожу лица. Одетый в одну лишь легкую майку, Эрен наслаждается морозным воздухом, впивающимся в кожу фантомными иглами, курит сигареты, спрятанные от Леви в глубине шкафа, под стопкой одежды, и наслаждается мертвенной тишиной спящего мегаполиса. Он вдохновенно провожает взглядом снежинки, что путаются в каштановых кудрях, и наслаждается блаженным спокойствием. Внутри — ничего. Мертвенная пустошь. Сердце бьется совершенно обычно — неторопливо, в размеренном темпе, оно не колотится о ребра и не агонизирует, просто… Бьется. И на этом все. Эрен доволен этим. Он хочет лишь одного — сидеть на подоконнике и неторопливо потягивать сигарету, наслаждаясь тишиной и спокойствием. Но реальности плевать на его желания. В ней — заботливые руки, накрывающие плечи покрывалом, пустые серебристые глаза и пугающее смирение в них. Леви встает рядом и молчит. Не ругает за сигареты и за холод в комнате, не просит поговорить с ним — просто молчит, и Эрена это устраивает. Он, бросив один лишь мимолетный взгляд на Ривая, вновь продолжает считать снежинки. Сколько проходит времени, юноша не знает. Может, минута, а может, час — он не считает, лишь чувствует, как бычок обдает кончики пальцев жаром. Затушив сигарету, он выкидывает бычок на улицу и тянется к пачке, чтобы взять еще одну, однако натыкается лишь на пустоту. Он не хочет, но ему приходится поднять взгляд и увидеть Леви — тот достает из пачки сигарету и молчаливо протягивает ее Эрену. Юноша сразу же считывает немую просьбу, но не удивляется и подносит зажигалку к сигарете — та начинает неспешно тлеть. Ривай благодарит его коротким кивком и, прикрыв глаза, подносит сигарету к губам. Он долго затягивается и, не открывая глаз, выдыхает в окно облако дыма — тот тут же растворяется в студеном воздухе. — Я работаю на наркокартель. Слова слетают с бледных губ тихо и безжизненно, в них нет ни горя, ни радости — одна лишь усталость. Леви говорит просто и открыто — так, будто сообщает будничный факт, его голос не теряет холодности, но приобретает многотонную тяжесть, что он таскал с собой все эти годы. Серебристые глаза становятся серыми и блеклыми, они теряют всякую жизнь, в мгновение опустев. Эрен не удивляется. Возможно, у него просто нет на это сил, а возможно, он ожидал услышать самую страшную правду и был к ней готов — он и сам не знает. Знает лишь, что этот факт нужно просто принять. Леви не нужно спасать, ему не нужна рука помощи — он просто принял решение сказать, и это его право. Эрен устало переводит взгляд на ночное небо. — Хорошо. — Он отвечает сухо, не выдавливая из себя пустых эмоций, и знает, что Леви за это ему благодарен. Ривай снова затягивается. — Я работаю шестеркой, — скупо продолжает он. — Перевожу документы, заключаю сделки, краду, что прикажут, убиваю, кого прикажут, в общем… — Он замолкает, устремив взгляд в глубину ночного неба и усмехается — нервно и как-то безжизненно. — В общем, служу чудовищу. Эрен переводит взгляд на красивое лицо. Он заглядывает в самую глубину души — туда, где обычно бурлят чувства… Но не находит ни единого отголоска — одну лишь пустоту. Нет ни резвых мыслей, ни ярких эмоций, ни сил. Юноша скупо пожимает плечами. — Хорошо. Впрочем, Риваю этого достаточно. Вдыхая облако дыма, он лишь роняет скупые слезы на подоконник и смотрит в глубокое ночное небо. — У меня нет воли, — он смеется нервно и хрипло и, не стирая с лица неестественной улыбки, пожимает плечами. — Если я сделаю хоть шаг в сторону, убьют близких мне людей, поэтому… — Он замолкает и вновь затягивается. Прикрыв глаза, он запрокидывает голову и выдыхает облако дыма в воздух, пустым взглядом наблюдая за тем, как завитки постепенно рассеиваются… Проходит мгновение, и он переводит мертвый взгляд на Эрена, даже не пытаясь скрыть гложущую его боль. — Если ты станешь моим мужем, тебя убьют в первую очередь. У Эрена нет сил волноваться. Там, где раньше бурлили эмоции, сейчас остался лишь голая комнатушка с потухшей лампочкой. Вместо чувств — наполовину содранные обои, вместо мыслей — бетонный пол. Поэтому он лишь запрокидывает голову и устало прикрывает глаза. — Хорошо. Эрену спокойно. Нет ни боли, ни горечи — одно лишь всеобъемлющее принятие. Голова ясная, не затуманенная эмоциями, в ней — одно только осознание правды, невозможности стать по-настоящему счастливыми, и пустота, к которой Эрен был готов. Поэтому он лишь, запрокинув голову, наслаждается темнотой под веками и полным штилем чувств. — Я обещаю тебе, я выберусь оттуда, — Ривай продолжает тихо, его голос окончательно теряет всякое желание жить, но Эрен не способен ему помочь — он тоже лишился этого желания. Все, что он может сделать — открыть глаза и, поднеся холодную руку к красивому лицу, стереть влажные дорожки слез. Леви не смотрит на юношу — он по-прежнему провожает взглядом снежинки, но от прикосновений не отстраняется, наоборот — льнет щекой к ладони и блаженно прикрывает веки. — Все будет хорошо, — Эрен говорит тихо, но твердо, несмотря на то, что и сам с трудом в это верит, и Ривай его понимает. Он не отвечает — лишь, выкинув окурок на улицу, перехватывает руки Эрена и подносит их к лицу. Он исступленно целует костяшки и тыльную сторону ладоней, сжимает руки из последних сил, до боли, но Эрен не сопротивляется — он смотрит пустым взглядом на красивое лицо и не думает ни о чем… Он не знает, сколько прошло времени — понимает лишь, что руки успевают согреться в жаре чужих ладоней. — Все будет хорошо… — повторяет Эрен в надежде убедить в явной лжи и самого себя, и Ривая, и тот с пониманием кивает. — Все будет хорошо… — Шепотом вторит он и тянет юношу за руки на себя. Эрен в ответ смотрит с удивлением, на что Леви тихо просит: — Пойдем в кровать… Эрен устало вздыхает. Он не хочет уходить — хочет лишь просидеть на подоконнике до рассвета и докурить все сигареты, что еще валяются на дне пачки, но все же не спорит. Запоздало кивнув, он спрыгивает с подоконника и, не отпуская руки Леви, закрывает окно. Они направляются в спальню в спокойном молчании, держась за руки. Лишь расстелив кровать, они дают друг другу немного времени привести себя в порядок. Оказавшись в ванной, Эрен трясущейся рукой достает из заднего кармана джинсов кольцо и пустым, обессиленным взглядом смотрит на бриллиант в поисках хоть каких-то чувств… Тщетно. Шумно выдохнув, он выбрасывает кольцо в мусорное ведро и, столкнувшись с собственным отражением, впервые понимает: он смотрит на глубоко несчастного человека.***
Ривай не спит и знает, что Эрен не спит тоже, но лежит к нему спиной, понимая, что им обоим нужно на мгновение забыть друг о друге. Нужно выбросить мысли из головы и забыться в тяжелом, болезненном, кошмарном сне — нужно просто закрыть глаза… Но Леви не может. Все, на что его хватает — бесшумно ронять слезы на шелковую наволочку и молчать, бездумно глядя на ночное небо. Он лежит, поддерживая иллюзию сна, о глупости которой знают оба, и считает звезды. В его голове — ни единой мысли. Не осталось ни трепетного счастья, ни вязкого страха — они бесследно исчезли, оставив за собой лишь ледяной сквозняк. Ривай с надеждой пытается заглянуть внутрь себя — вдруг на самом дне души, в самой ее глубине, осталось хоть что-то? Какие-то жалкие отголоски эмоций и чувств?.. Но вскоре с разочарованием прикрывает глаза. Ничего, кроме фантомной боли в сердце, он не ощущает. Город постепенно просыпается. Сперва оживляются тротуары — ранее пустые, со временем они находят первых пешеходов. Следом просыпаются трассы: машины, выкарабкавшись из недр парковок, спешно пролетают по ним и вскоре скапливаются, образуя пробки. Шорох шин просачивается в комнату через приоткрытую форточку — он бы мог успокоить, если бы Леви чувствовал хоть что-то. Затем оживляются улицы. Открываются бары и рестораны, магазины и торговые центры — на дверях появляются приветливые вывески «открыто», встречающие первых клиентов. Эрен «просыпается» следом за городом. Он не пытается быть тихим — знает, что Ривай не спит, и поэтому, выходя из спальни, не боится хлопнуть дверью. Леви даже не провожает его взглядом — прикрыв глаза, он пытается привести себя в порядок — все тщетно. Слезы срываются с ресниц против его воли и впитываются в шелковую наволочку. Лишь услышав шум воды, Ривай позволяет себе выдохнуть. Он переворачивается на спину и открывает глаза, устремив бездумный взгляд в потолок. Он отчаивается в попытках нащупать в сердце хоть что-то: тихий вой болезненных чувств, отголоски эмоций, тепло от едва сбежавших мыслей — безуспешно. В голове проскальзывает одна лишь мысль: «Нужно немного подождать, прежде чем выходить на кухню». Больше ничего. Он устало прикрывает глаза. Сил не остается ни на что — ни на мысли, ни на слова, ни на действия. Ему хочется лишь одного — проснуться в совершенно в другой реальности. В той, в которой его не существует, или в той, в которой он — просто тень, неспособная думать и чувствовать. Он отдал бы все, что у него есть, чтобы ощутить свободу… Но высшим существам плевать на его желания. Они уверенно крутят стрелки часов и не дают толком прийти в себя, подгоняя Ривая временем, а тот не волен сопротивляться. Сколько проходит времени, он не знает — возможно, прошла минута, а возможно, час, но шум воды в ванной стихает и откуда-то из глубины коридора доносится хлопок двери. Ривай тяжело вздыхает. Пора «просыпаться». И пусть иллюзия с самого начала была обречена на провал, Леви старается ей придерживаться. Поэтому, стерев с лица влажные дорожки слез, он поднимается и подходит к зеркальной дверце шкафа, но не видит в отражении человека — лишь страшное, уязвимое существо с красными от слез глазами и чуть отекшим лицом. Зачем-то он тянется к волосам и прочесывает их руками в надежде исправить положение, но чуда не происходит — гнездо на голове становится чуть подправленным гнездом, и Ривай оставляет попытки привести себя в порядок. Он лишь смотрит в отражение блекло-серых глаз и приказывает себе: «Соберись!» Однако это мало помогает — беспомощные слезы продолжают скапливаться в уголках глаз. В груди и в голове по-прежнему пусто. Ривай, напоследок одернув шоколадный свитер, отворачивается от отражения и выходит из комнаты. Он понимает — нужно сходить в душ. Нужно стянуть с себя грязную одежду, шагнуть в душевую кабину и подставить лицо пронырливым каплям, позволяя им стекать по обессилевшему телу. Но он уверенно сворачивает в сторону кухни, потакая моральной усталости. Леви заходит на кухню, даже не задержавшись возле арки, чтобы привести мысли в порядок — знает: это ни к чему, поэтому не пытается играть ледяную глыбу, полную душевного спокойствия. Он не стирает слез с лица и тут же сталкивается взглядом с зелеными глазами. В них — та же пугающая пустота, что Ривай чувствует в душе. Не осталось ни золотых искорок — они все потухли, накрытые полотном пугающего спокойствия, — ни сносящей с ног искренности. Вместо лучезарной улыбки — сжатые в линию губы, вместо смеха — гнетущее молчание, вместо теплого разговора по душам — короткий разговор взглядами. Не выдержав, Ривай отводит глаза первым. Он, не оборачиваясь, проходит в глубь кухни и, подойдя к шкафчику, достает с верхней полки кружку. — Чайник вскипел? — Он спрашивает холодно, но этот холод разнится с привычным — на этот раз он искренний, его не приходится подделывать. — Да, — Эрен бросает коротко, и Ривай вновь пытается заглянуть в сердце, чтобы найти в нем что-нибудь. Легкий отголосок паники, след от душевной боли, сжавшиеся в калачик чувства — хоть что-нибудь!.. Но натыкается на мертвенную пустошь. Мыслей не было раньше и нет сейчас, поэтому Леви, подыгрывая иллюзии «нормальности», в тишине наливает в чашку сперва заварку, а затем кипяток, и с полной кружкой подходит к столу. Он не садится рядом с Эреном и с нерушимым спокойствием осознает, что впервые за все то время, что они провели вместе, он не хочет коснуться чужой руки. Не хочет переплести пальцы, не хочет, потянув за руку, утянуть в крепкие объятья, не хочет поцеловать… Хочет лишь, закрывшись в комнате, дать себе немного времени на то, чтобы восстановиться, прийти в себя и лишь затем начинать говорить, но реальности плевать на его желания. Иллюзия того, что накануне ничего не произошло, рушится на глазах. Эрен прочищает горло и Ривай чуть вздрагивает. — Как тебе спалось? — Эрен спрашивает, подыгрывая обоюдной лжи, и Леви, смахнув с лица постыдные слезы, кротко кивает. — Замечательно, спасибо, — он отвечает, боясь заглянуть в зеленые глаза, и кухня вновь утопает в тишине. Правда, ненадолго. Опомнившись, Ривай спрашивает: — Что насчет тебя? Эрен в ответ нервно улыбается и заправляет влажные кудри за уши. — Прекрасно, — не задумываясь лжет он и подносит кружку к губам с излишней для спокойного человека резкостью. Риваю кажется, он видит тишину: она белесым туманом окутывает комнату, стелется по полу, вскарабкивается по ногам вверх и вскоре застилает стол. Она — не просто молчание. Нечто глубокое, эфимерное, полное блеклых красок и витиеватых деталей, которыми Леви мог бы любоваться вечно, но его отвлекает легкое прикосновение к тыльной стороне ладони. Ривай поднимает бездумный взгляд и сталкивается с ответным — пустым и холодным, безжизненным. — Леви, — Эрен зовет тихо и ласково — так, будто сегодняшней ночи не было вовсе, и Леви с готовностью отдается этой лжи. — Почему ты плачешь? — Он спрашивает устало, но аккуратно, не желая ранить, и Ривай был бы ему за это благодарен, если бы мог чувствовать хоть что-то. Не сдержавшись, он резко одергивает руку, но ответа не следует — Эрен даже не удивляется, и Леви понимает: у него тоже нет сил на эмоции. Поэтому юноша лишь тяжело вздыхает и, откинувшись на спинку стула, прикрывает глаза. И вновь тишина. Гулкая, полная постороннего шума и глубокого спокойствия, и все же некомфортная. Если бы у нее была физическая оболочка, она бы выглядела омерзительно и жалко: она бы приобрела форму уродливого, еле живого существа, поросшего плесенью и отдающего запахом сырости и затхлости. Она мертвая, фальшивая насквозь. Эрен с усталым вздохом открывает глаза и Ривай, собрав в кулак остатки воли, сталкивается с ним взглядами. В зеленых глазах — штиль, лишенный всякой жизни, в них — глухая боль и желание все исправить. Эрен молчит, но его взгляд говорит за него. «Мне жаль». «Нам нужно поговорить». «Давай решать проблему вместе». И Ривай отвечает ему пустым взглядом — «Давай попробуем»… Но в реальности они продолжают молчать, потягивая чай. Смотря друг другу в глаза, они будто пытаются вычитать нечто сакральное — что-то, что сможет помочь им найти несуществующие ответы, но натыкаются лишь на пустоту. Сколько проходит времени, Леви не знает — знает лишь, что чашка чая успевает опустеть в абсолютной тишине, и он решает больше не ждать. Поднявшись на ватные ноги, он подходит к раковине и начинает мыть кружку, когда его отвлекает родной голос. — Леви, — Эрен зовет нежно, будто мертвый взгляд зеленых глаз не сможет его выдать, однако Ривай не ведется. Обернувшись, он смотрит на юношу безмолвно, и тот осторожно, будто прощупывая почву, спрашивает: — Как мы можем все исправить?.. Ривай осознает, что будь у него силы, он бы испугался этого вопроса, потому что не знает ответ, но реальность другая. В ней — дыра вместо сердца и кромешная тьма в сознании. Он отворачивается и закрывает воду слишком резко, чем наверняка выдает себя, но ему плевать. К чему притворяться, когда оба осознают фальшь тщательно созданной иллюзии? — Что исправить? — Он переспрашивает сухо и не прячет нежелание получить ответ. Ривай не хочет говорить. Не хочет слышать родной голос, не хочет ощущать чуткие прикосновения, не хочет выворачивать душу на изнанку — хочет лишь, закрывшись в спальне, упасть ничком и, прижав подушку к лицу, закричать — завыть в бессильном ужасе. А затем, вернувшись на кухню, продолжать делать вид, что ничего не произошло, что Эрен до сих пор не осознает его чудовищность. Но реальность холодна к его желаниям. Поэтому он, вернув кружку на полку, возвращается за стол. Он не смотрит в зеленые глаза — попросту не хочет видеть пустоту в них, не хочет вновь заглядывать в глубину души в поисках чувств — знает, что не нащупает там ничего, и поэтому не решается трезво взглянуть на непоправимое. Тишина затягивается, но Ривай по-прежнему не поднимает глаз. Слезы все еще текут — им не видно конца, влага без устали скапливается в уголках глаз и вскоре срывается с длинных ресниц на белоснежную плитку. Сердце не болит — оно бьется совершенно обычно, в размеренном темпе, душа не рыдает — Леви не слышит привычного воя, и его это устраивает. Эрен тоже молчит, и Ривай не чувствует его взгляда — он не видит, но знает, что юноша наверняка закрыл глаза и, как и он сам, теперь пытается найти в себе хотя бы отголоски чувств. И пусть он не может заглянуть в глубокую, точно бездонное море, душу, он осознает тщетность поисков. Тихий вздох нарушает гнетущую тишину, и Леви, опомнившись, стирает влажные дорожки слез с лица. Эрен же, поддерживая иллюзию «нормальности», бережно накрывает руку Леви ладонью и пытается переплести их пальцы, но Ривай снова вырывается из плена холодных пальцев. Впрочем, юноша не удивляется. Он, откинувшись на спинку стула, заправляет влажные кудри за уши и прикрывает глаза. — Как мы можем освободить тебя? — Эрен спрашивает тихо, в его мертвом голосе нет ни доли желания получить ответ, и пусть Ривай знает, что это не так, он думает о том, что юноша, должно быть, спросил из вежливости. Леви, нервно усмехнувшись, скупо пожимает плечами. — Убить Закклая?.. — Он не то предлагает решение проблемы, не то задает вопрос и, осознав дурость сказанного, безжизненно улыбается. Убить Закклая?.. Отродье, способное убить кого угодно, сделав один звонок? Чудовище, вокруг которого выстроен живой щит? Мразь, которой удалось подчинить себе сотни людей? Этого человека он собирается убить?.. Какой абсурд! Тишину квартиры насквозь пробивает смех — тихий, он глубокий и мелодичный, немного нервный, и Леви признается себе: он бы слушал его вечно; но запоздало осознает — смеется он сам. Ривай хочет прекратить: знает, что выглядит нелепо, когда улыбается, но не может остановиться — задорные смешинки, расплескавшиеся в глубине грудной клетки, не позволяют прекратить. Леви ничего не видит — слезы застилают глаза и срываются с ресниц одна за другой. Ривай пытается трясущимися руками вытереть влажные следы, но становится лишь хуже, и он отчаивается. Тем временем его смех становится все громче, и он вот-вот готов перерасти в истерику, когда плечи накрывают заботливые ладони. Леви не хочет поднимать взгляд, не хочет видеть зеленые глаза. Он не хочет чувствовать заботливые прикосновения, не хочет слышать родной голос, но когда Эрен раскрывает теплые объятья, Ривай инстинктивно подается навстречу и сжимает юношу так, будто это — их последние объятья. — Если для того, чтобы ты смог жить счастливо, придется убить этого Закклая, я убью его лично, слышишь? — Эрен спрашивает совсем тихо, чувственно поглаживая угольные волосы, но в его голосе по-прежнему нет никаких эмоций, и Ривай не чувствует ничего, кроме отвращения к самому себе. И все же смех становится все тише и вскоре сникает. Ривай хочет верить словам Эрена, хочет убедить себя в том, что смерть Закклая и свобода возможны, но все попытки заранее обречены на провал. Поэтому он лишь, прикрыв глаза, вжимается носом в сгиб чужой шеи и вдыхает родной запах. — Хорошо… — Он шепчет совсем тихо и, похлопав Эрена по спине, отстраняется. Стерев дорожки слез, он смотрит в зеленые глаза. В них — смирение, принятие и все та же пустота, от которой тошнота подкатывает к горлу. — Хорошо… — Он вторит сам себе и, поднеся руку к красивому лицу, оглаживает плавные черты: высокий лоб, острую скулу, пухлые губы… Эрен, перехватив его руку, подносит ее к губам и оставляет поцелуй на тыльной стороне ладони. — Мы справимся, — он шепчет совсем тихо, чтобы не выдать дрожь в голосе, но не смотрит в глаза, и Леви сразу понимает — он врет, но Ривай решает подыграть. — Конечно, — шепчет он в ответ и, переплетя пальцы, с пугающим холодом заглядывает в блекло-зеленые глаза. — Конечно, мы справимся… — Он смотрит на красивое лицо и старается отпечатать в памяти мягкие черты, потому что чувствует — возможно, сегодня он видит их в последний раз. Почему?.. Он и сам не знает, но все равно жадно смотрит на каштановые кудри, выбивая каждый завиток татуировкой на задворках сознания. Поднеся руку к лицу юноши, он приподнимает пальцами чужой подбородок и, обхватив ладонями пылающие щеки, склоняется ниже… На этот раз он не чувствует ничего, но целует глубоко, подделывая любовь, которая наверняка еще теплится где-то в глубине души, и Эрен отвечает ему тем же. Может, проходит мгновение, а может, минута — Ривай не считает, но, почувствовав тошноту, подкатившую к горлу, он отстраняется первым и заглядывает в зеленые глаза. В них — смирение, на пухлых губах сияет поддельная улыбка. Эрен смотрит ему в глаза секунду — жалкое мгновение и затем, не выдержав лжи, отводит взгляд. С тихим вздохом он поднимается с колен и, отряхнув джинсы, кидает мимолетный взгляд на часы. — Мне пора на работу, — он говорит совсем тихо и не смотрит в глаза. Ривай понимает сразу — он лжет, но подыгрывает иллюзии «нормальности». — Пойдем, я тебя провожу, — предлагает он и, не терпя возражений, выходит в коридор. Эрен выходит следом. Он одевается быстро, будто действительно торопится на работу и, напоследок подарив фальшивую улыбку, выходит в подъезд. Он успевает подойти к лифту, а Ривай все не может закрыть дверь. Он в который раз заглядывает в недры души в поисках… Чего-то. Но нащупывает лишь ледяную пустоту и отчаивается. — Эрен! — Он кричит и выбегает в подъезд. Эрен в ответ оборачивается и, подпитывая иллюзию, делает удивленное выражение лица. — Ты ведь вернешься?.. — Леви спрашивает, словно не осознавая своего вопроса. Он по-прежнему ничего не чувствует, но старается выглядеть встревоженным. Эрен же в ответ улыбается — мягко и ласково, но фальшиво. Он неторопливым шагом подходит ближе и, обхватив лицо ладонями, оставляет легкий поцелуй на тонких губах… Лифт, прибыв на нужный этаж, сигнализирует забавным звуком, и юноша растерянно оборачивается в его сторону. — Мне пора, — бросает он и, напоследок пробежавшись кончиками пальцев по контуру губ, заходит в кабину лифта. Ривай не может оторвать от него глаз. Он путается жадным взглядом в кудрях, спускается к высокому лбу и широкому разлету бровей, цепляется за кончик носа, оглаживает контур губ и в последнюю очередь заглядывает в глубину блекло-зеленых глаз. — Эрен… — Напоследок шепотом бросает он и Эрен в ответ, кротко улыбнувшись, кивает. — Леви… — Отвечает он, и створки лифта закрываются с тихим шорохом.