Ривай. 04.23pm
Я помню. Ты уже трижды об этом написал.
21.12.2022 Эрен. 11.03am я скоро умру со скукиРивай. 11.04am
Ты на истории?
Эрен. 11.04am да: (Ривай. 11.05am
Вот и слушай, что говорит учитель.
Ривай. 11.06am
Я на работе, не отвлекай меня.
Эрен перечитывает старые сообщения, и уголки губ невольно дергаются… Но жадная боль запирает улыбку в глубине сердца. Отбросив ностальгию в сторону и поудобнее перехватив телефон, Эрен принимается печатать. Закончив, он критически перечитывает текст, выискивая ошибки — он стирает и перенабирает текст четырежды, пока не остается довольным. Лишь убедившись в идеальности просьбы, он отправляет сообщение. 27.12.2022 Эрен. 05.07pm Леви, здравствуй. Можешь, пожалуйста, прислать мне номер Кенни? Я не могу сказать, зачем, но прошу, просто поверь мне. В сотый раз перечитав набранный текст, Эрен откладывает телефон в сторону. Сигарета, зажатая между зубов, неспешно тлеет, ее кончик обдает жаром губы и подушечки пальцев, но Эрен наслаждается легкой болью и терпким вкусом фильтра. Он, прикрыв глаза, подставляет лицо отблеску полумесяца, позволяет звездам застыть веснушками на остром кончике носа и ловит губами прохладный воздух. Когда сигаретный дым обжигает легкие, он, блаженно зажмурившись, задерживает дыхание… И лишь когда свинцовые тучи перекрывают луну, он позволяет себе выдохнуть. Эрену кажется, он мог бы просидеть так вечность. Мог бы, свесив ногу с подоконника, потягивать сигареты одну за другой, мог бы наслаждаться шорохом машин, проезжающих неподалеку, и кровавыми разводами, растекающимися по бледной коже, но реальность напоминает о себе тихой вибрацией в кармане. Эрен не дурак, он понимает сразу — пришел ответ на его просьбу, но юноша позволяет себе еще немного подождать, вкусить запретный плод свободы и насладиться блаженным незнанием. Он, поставив жизнь на паузу, жмурится сильно-сильно — так, будто надеется, открыв глаза, очнуться в безбедном прошлом, — и глубоко вдыхает… Морозный воздух, смешавшись с никотином, ударяет по легким, но Эрен наслаждается тихим отголоском боли и нехваткой воздуха. Он, открыв глаза и устремив взор на мрачные тучи, смакует привкус табачного дыма. Спустя время Эрен, шумно выдохнув, возвращается в реальность и достает телефон. На дисплее тут же загорается уведомление, которого Эрен ждал и боялся одновременно, но он, не позволив себе дать слабину, открывает сообщение.Ривай. 05.12pm
+1-791-812-43-50
Однако, когда Эрен уже собирается печатать ответ, ему приходит еще одно сообщение.Ривай. 05.12pm
Что бы ты ни задумал, не смей писать мне со знаками препинания.
Я сначала подумал, что ты при смерти.
Эрен хочет улыбнуться — в глубине грудной клетки даже рассыпается несколько смешинок, но улыбка, застряв в глубине сердца, так и не появляется на пухлых губах. Эрен устало прикрывает глаза. Он в который раз за день требует: «Соберись!» и прилагает для этого все жалкие остатки сил, но своего так и не добивается. Юноша отчаивается, но все же открывает глаза и вдохновенно смотрит на луну в надежде на помощь… Но та спряталась за тучами. Эрен переводит пустой взгляд на телефон. С трудом соорудив из ничего нечто более-менее складное, он расставляет несуществующие мысли по полочкам и печатает ответ. Эрен. 05.13pm Большое спасибо! Затем, не позволив себе расслабиться, он вбивает присланный номер в телефонную книгу и, именовав контакт «раздражающим дедом», сразу же нажимает на кнопку вызова. Приложив телефон к уху, он считает гудки. Раз… Два… Три… Четыре… Пять… Шесть… — Самый обаятельный человек у телефона! — Громкий скрипучий голос раздается из трубки, и Эрен, недовольно сморщившись, убавляет громкость. — Привет, Кенни, — он здоровается вежливо, не пренебрегая манерами, и старается выудить из себя фальшивую радость, но безрезультатно — голос остается мертвенно холодным. Впрочем, Кенни на это плевать. Проходит мгновение, и мужчина нервно хмыкает в трубку — под веками тут же всплывает силуэт раздражающей ухмылки. — Подожди-ка, — Кенни говорит с холодным весельем. — У тебя знакомый голос! Дай-ка угадаю! — Мужчина, выдерживая театральную паузу, тихо мычит в трубку, на что Эрен обязательно закатил бы глаза, но внутри нет ни раздражения, ни ажиотажа. Поэтому он, бездумно наблюдая за снежинками, спокойно ждет, когда Кенни прекратит театр одного актера. Впрочем, ждет юноша недолго. — Ты — Левин пришелец! — Мужчина звонко оглашает вердикт и коротко смеется, отчего виски Эрена простреливает резкой болью. — Да, это я, — сухо отвечает юноша и устало прикрывает глаза. — Эрен. — То-о-очно! Эрен! — Кенни бесстыдно хохочет в трубку, будто услышал нечто забавное, но Эрен не находит в себе желания хоть как-то на это реагировать. — Так какими судьбами тебя занесло ко мне, пришелец? Чего это ты вдруг вспомнил о своем старом друге? Эрен, не обращая внимания на бредни старика, решает, отбросив вежливость, сразу перейти к делу. — Мне нужно встретиться с тобой, — он холодно бросает слова в трубку и в ответ мерзкий смех в мгновение стихает. Кенни ненадолго ставит разговор на паузу, и Эрен пользуется моментом — он, подставив лицо под потоки ледяного воздуха, жадно смотрит на падающие с небес снежинки и наслаждается спокойствием. Он не думает ни о чем и просто считает: «Одна, вторая, третья…». — С моим солнцем что-то случилось? — Кенни говорит чуть неожиданно и вдохновенно, будто спрашивает о чем-то прекрасном и возвышенном, чему юноша удивился бы, будь у него силы. Сейчас же все, на что его хватает — слабое осознание. Кенни, должно быть, мечтает о смерти Ривая. — Нет, с Леви все в порядке, — спокойно заверяет он и, затянувшись в последний раз, выкидывает бычок на улицу. Он не торопится: набирает полную грудь морозного воздуха — вдыхает до сдавливающей боли в ребрах, — и задерживает дыхание на мгновение… Но через секунду выдыхает в воздух облако сигаретного дыма. Тем временем Кенни разочарованно мычит в трубку. — Тогда зачем же нам с тобой видеться, пришелец? — Он спрашивает лениво, будто скучающе, но Эрен не ведется. Он чувствует — старик заинтригован, и юноша умело пользуется своим преимуществом. — Узнаешь все при встрече. Эрен отвечает холодно, не пытаясь выдавить из себя вежливость и эмоции, на которые у него не осталось сил. Кенни в ответ коротко усмехается в трубку. — А ты знаешь, как заманить меня в ловушку, дружок, — мужчина не говорит — почти шепчет и устало вздыхает в конце. Он не спешит озвучивать свой вердикт: разыгрывая раздумья, он принимается перечислять свои планы. — Что ж, завтра я буду в Риме — осталась пара незавершенных дел. Послезавтра — в Германии. Так, мимоходом. Нужно будет выкрасть кое-что у одного человечка. А через два дня… — Кенни вновь замолкает, выдерживая театральную паузу в надежде на ответный ажиотаж, но Эрен ждет спокойно, без лишних эмоций, и даже не меняется в лице. — Похоже тебе повезло, пришелец! — Кенни говорит быстро, торопливо, и затем хохочет непозволительно громко — попросту неприлично. — Через два дня я как раз буду в Нью-Йорке! Так что мы сможем встретиться с тобой у меня в отеле. Эрен, услышав согласие, вновь заглядывает вглубь себя в поисках… Чего-то. Облегчения, взволнованности, наивного счастья и самодовольства — он надеется найти в сердце хоть что-то!.. Но вновь сталкивается с одной лишь глубокой болью, монолитной плитой обрушевшейся на голову. Эрен устало прикладывает пальцы к виску и пытается спастись от мигрени легким массажем, но все тщетно, поэтому он, тихо вздохнув, устремляет взгляд в глубину ночного неба. Перед глазами пролетает ворох снежинок — они, подталкиваемые ледяным ветром, танцуют холодный вальс и, попавшись в ловушку каштановых локонов, тут же таят. Эрен ловит себя на мысли, что он мог бы наблюдать за метелью вечно… Но реальность напоминает о себе мерзким голосом. — Эрен, думай потише — я слышу твои мысли. — Кенни вновь принимается дурачиться, что неимоверно утомляет Эрена. Юноша устало вздыхает. — Ничего, потерпишь, — холодно бросает он, на что мужчина задорно усмехается. — К сожалению, придется, — коротко смеется он. — Возвращаясь к нашему разговору о встрече… — Кенни вновь замолкает — пытается выдержать интригу, и Эрен позволяет ему немного побаловаться, несмотря на преклонный возраст. — Я не собираюсь видеться с тобой просто так, без весомой на то причины, — оглашает ультиматум мужчина, и Эрен устало прикрывает глаза в ответ. — Я куплю тебе выпить, — спокойно парирует он и, пусть Кенни в далеком Риме, видение довольной усмешки, тронувшей бледные губы, всплывает под закрытыми веками. — Ну так а что же ты раньше молчал? — Мужчина, хлопнув в ладоши, задорно хохочет в трубку, и Эрен, недовольно сморщившись, еще немного убавляет звук. Кенни тем временем продолжает: — Тогда встретимся ближе к вечеру — утром у меня будут дела. Так, ничего серьезного… — Задумчиво бормочет он, после чего прочищает горло. — В общем, я напишу адрес и время, — собрано продолжает Кенни, — от тебя требуется только твое присутствие и хороший коньяк. Эрен открывает глаза. Он, свесив ногу из открытого окна, наслаждается трепетным предчувствием скорого падения, забвенно смотрит на тротуарную плитку и представляет прыжок… Но снежинка, попавшая в глаз, вовремя возвращает его к реальности. В ней — надоедливый, бестактный собеседник, недокуренная пачка сигарет, морозный воздух и кровавые разводы на бедрах. Эрен не прощается — знает: это ни к чему, и поэтому, добившись своего, сбрасывает вызов. Дотянувшись до пачки сигарет, он достает одну, но, потянувшись к зажигалке, наталкивается лишь на воздух. Холодный взгляд мечется в сторону ладони, однако, столкнувшись с десятками расписных бабочек, застывает. Мысль о зажигалке исчезает сама по себе. Дрожащей рукой Эрен тянется к рисункам, дотрагивается кончиками пальцев до окровавленной бабочки… Пролетает чуть ниже, останавливается на широком разлете крыльев — взгляд тут же цепляется за травинку, с которой это прекрасное насекомое вот-вот вспорхнет… Эрен приходит в себя не сразу. Лишь когда на подоконник падает соленая капля, он потерянно дотрагивается кончиками пальцев до холодной скулы — по ней стремительно скатываются слезы, и юноша, отстранив руку от лица, удивленно смотрит на крупные капли. Он вновь погружается в себя, полный искренних надежд. Вот сейчас! Сейчас он обязательно наткнется хоть на какое-то чувство, он знает это!.. Эрен вновь погружается в себя, полный искренних надежд, но натыкается на одну лишь уязвимую, голую пустоту и леденящее душу спокойствие. И даже сейчас, не найдя заветных эмоций, он не замечает разочарования. Эрен, вымотанный до предела, выкидывает незажженную сигарету на улицу и, спрыгнув с подоконника, направляется в холодную прокуренную спальню. Завтра. Он проснется с новыми силами, прилежно отсидит восемь уроков, после поболтает с Ханджи, сходит на работу и, зарядившись энергией близких людей, вновь откроет в себе кладезь глубоких чувств… Правда же?..***
Эрен не возвращается. Впрочем, он и не обещал, поэтому… Ривай не расстраивается. Он не разочаровывается и не тешит себя пустыми надеждами — понимает, что чудовищу, подобному ему, не дано познать искреннего счастья, и поэтому принимает решение Эрена уйти. Больно ли ему?.. Нет. Он не чувствует ничего, кроме спокойствия, от которого кровь стынет в жилах. Но глубоко в груди, в самых недрах сердца, тлеет обида. Возможно, было бы правильно сказать все прямо? Объясниться, рассказать о своих чувствах, и лишь затем уходить?.. Леви и сам не знает — осознает лишь полное опустошение глубоко в груди. Ни о чем не думая, он вот уже которые сутки лежит на постели и, устремив пустой взгляд в окно, наблюдает за вихрем задорных снежинок. Он не плачет — слезы высохли уже давно, но глаза печет, и Леви не пытается ничего сделать с этой болью. Лишь изредка, когда жжение становится невыносимым, он прикрывает глаза и дает себе немного времени на отдых, однако, когда резь отступает, он открывает свинцовые веки и вновь устремляет взор в ночное небо. Он понимает: больше лежать нельзя. Нужно подняться, сходить в душ и съесть хоть что-то, но силы давно покинули онемевшее тело, и Ривай, не наткнувшись даже на их остатки, продолжает бездумно смотреть в окно. Возможно, прошел один день, а может, несколько — Леви не считает времени, знает лишь то, что онемевшие мышцы прошивает редкими спазмами, но молча проглатывает боль. Он не думает ни о чем и просто следит за луной, постепенно вскарабкивающейся на пик неба. Ночной мегаполис гудит — несмотря на глубокую темень, его жизнь в самом разгаре. Из распахнутого настежь окна слышится рокот машин и гул толпы, из-за соседней стены раздаются лиричные переливы скрипки — это репетирует соседская девчушка, едва взявшая в руки инструмент; но Ривай не слышит ничего, кроме размеренного тиканья настенных часов. Он лежит, не думая ни о чем, и просто считает слабый пульс в надежде на то, что сердце, не выдержав боли, остановится вовсе. Однако время стремительно летит вперед, а оно все еще бьется. Слабо, будто с неохотой, но бьется, и Ривай едва не давится горечью, коснувшейся корня языка. Сколько проходит времени, Леви не знает — осознает лишь, что от бесконечной жажды горло сводит болезненным спазмом. Он вновь пытается подняться — отчаявшись, напрягает онемевшие мышцы, с трудом поднимает слабую руку в воздух и задерживает взгляд на кончиках пальцев… Однако проходит мгновение, и рука безвольно падает на лицо. Риваю больше не хочется кричать. Не хочется биться в истерике, не хочется ронять скупые слезы — хочется лишь, забыв о боли, погрузиться в глубокий сон, но он лишь, перевернувшись на бок, устало прикрывает глаза и тяжело сглатывает. Голова болит так, будто кто-то, прокравшись в спальню, пытается вбить в виски с десяток гвоздей. По квартире трелью разносится дверной звонок. У Леви в голове проскальзывает первая за несколько дней мысль: «Кто-то пришел». Ривай понимает — нужно открыть. Нужно, отбросив усталость, подняться на ноги, одернуть рукава шоколадного свитера и, широким шагом подойдя к двери, открыть ее с неизменно холодным выражением лица. Нельзя давать слабину — точно не сейчас. Возможно, глубокой ночью, когда город будет крепко спать, он позволит себе забыть о реальности, сможет просто лежать, наблюдая за снежинками, а сейчас нужно подняться на ноги. Леви понимает это, но не встает — лишь переворачивается на спину и устремляет пустой взгляд в потолок. Он бездумно лежит, разглядывая завитки на витиеватой люстре, и наслаждается тишиной. Знает, что пройдет мгновение, и звонок раздастся вновь, и поэтому ценит блаженные секунды молчания. Он ни о чем не думает и вслушивается в размеренное тиканье часов. Тик-так… Тик-так… Тик-так… Сколько проходит времени, Леви не знает, однако вскоре звонок повторяется вновь. Он взрывается раз за разом: звенит часто-часто, отчего головная боль резко усиливается — она впивается в виски клыками и отказывает в помиловании. Леви на это устало прикрывает глаза и зажимает уши руками в надежде спрятаться от постороннего шума. Однако у него не получается — тихая мелодия звонка раздается из динамиков телефона. Ривай устало вздыхает и с трудом разлепляет веки. Пустой взгляд мечется по комнате: пролетает по высокому потолку и по пустым стенам, затем спускается к полу и находит возле кровати оживившийся телефон. Сил не было и нет сейчас: они покинули тело уже давно, но бездумный взгляд вчитывается в имя, загоревшееся на экране. Эрен. Сердце, дрогнув, останавливается на мгновение… Однако проходит секунда, и оно продолжает биться: неспешно, размеренно — совершенно обычно. Оно больше не кровоточит, душа не воет. Леви потерянно садится в кровати. Мертвый взгляд ловит загоревшийся дисплей, цепляется за каждую букву на нем и, собрав из них любимое имя, отдается острой сердечной болью. Голова чуть кружится, но Леви не позволяет себе упасть и закрыть глаза. Он дотягивается до телефона и принимает вызов. Рука, держащая сотовый, чуть дрожит, но Ривай забывает о слабости, когда слышит родной голос. — Леви… — Эрен приветствует мягко, с лаской, что посылает резкую боль в глубину грудной клетки. — Эрен… — Леви отвечает тихо, с холодом, который больше нет нужды подделывать. Он искренний, полный усталости. На мгновение в комнату возвращается тишина: она заходит без стука и, белесым дымом попав в глаза, вынуждает устало прикрыть веки. Ривай устал. Слишком устал. Он не хочет слышать родной голос, не хочет вновь вскрывать едва зажившую рану — слабость слишком сильна, однако реальность вынуждает крепко держать телефон. — Ты дома? — Эрен спрашивает чуть робко, но с нежностью, от которой щемило бы сердце, если бы у Леви остались на это силы. Хочется соврать. Придумать нелепую отговорку, отсрочить встречу и после раз за разом переносить разговор, пока реальность не приставит нож к глотке, но Ривай превозмогает слабость. — Да, — сухо отвечает он. Эрен в ответ выдыхает: то ли с тяжестью, то ли с облегчением — Леви и сам не может понять, но под закрытыми веками всплывает силуэт легкой улыбки. — Тогда, может, откроешь мне дверь? — Эрен просит искренне, будто чувствует душевную агонию и не хочет ранить сильнее, и Ривай благодарен ему за это. Открывать дверь не хочется. Хочется бессильно лежать на кровати и провожать снежинки пустым взглядом, но Леви осознает важность разговора и поэтому наступает моральной усталости на горло. — Сейчас открою, — смазано бросает он и без лишних слов сбрасывает вызов. Леви поднимается неторопливо и, выпрямившись, с опасением смотрит на ступни, ожидая падения… Но его не следует. Леви стоит слегка нетвердо, но колени не подкашиваются, и он выдыхает с облегчением. Ривай делает неспешный шаг… Затем второй. Третий. Он идет медленно, готовый вот-вот бессильно упасть на пол, но этого не случается. Он неспешно подходит к стеклянной дверце шкафа, поднимает пустой взгляд и сталкивается с собственным отражением. Леви не узнает себя. Там, где раньше стоял хладнокровный убийца, сейчас едва держится на ногах сломанное, уязвимое существо с растрепанными волосами, нездорово бледной кожей и раскрасневшимися глазами. Это существо — слабость в своей физической оболочке, и Леви пытается исправить ситуацию. Он приглаживает волосы трясущимися руками, поправляет шоколадный свитер и чуть похлопывает себя по щекам в надежде прийти в себя, но ничего не помогает. На него по-прежнему смотрит обессиленное чудовище, что потеряло свой внутренний стержень и теперь, лишившись опоры, вынуждено страдать. С отвращением Ривай отворачивается от зеркала и нетвердым шагом направляется в коридор. Он идет медленно, небольшими шагами, и контролирует каждое свое движение. Взгляд пустой, мертвенно холодный, он направлен в никуда, но у Ривая нет сил скрывать усталость, поэтому он, трезво оценив свои возможности, не пытается притворяться. Подойдя к двери, он дрожащей рукой отпирает замок. Дверь открывается. За ней — счастливый взгляд изумрудных глаз, в которых совсем недавно была одна лишь пустота, легкая, непринужденная улыбка и букет пионов. За ней — блекло-серые глаза, самодовольный взгляд и мерзкая усмешка. За ней — каскад черных кудрей, лукавый взгляд голубых глаз и ярко-алая помада. Были бы у Ривая силы, он бы наверняка удивился, но сейчас он слишком устал. Обессиленный взгляд цепляется за изумрудные глаза в надежде найти в них золотые искорки, и, столкнувшись с ними, становится чуть потерянным. В зеленых глазах сейчас — океан чувств, от былой пустоты не осталось и следа. Однако проходит мгновение, и вода в беспечном океане идет волнами страха. Уголки пухлых губ, дрогнув, опускаются, рука с букетом безвольно падает, и из изумрудных глаз пропадает парящее счастье. — Леви… — Эрен шепчет взволнованно и слегка потерянно и, не задавая лишних вопросов, перешагивает через порог. Ривай не успевает сказать ни слова — юноша раскрывает объятья, и разговоры тут же теряют значимость. Леви хочет побыть наедине с собой. Хочет бездумно лежать на кровати, считать снежинки и наслаждаться холодом в одиночестве, но стоит Эрену раскинуть руки, он тут же бездумно шагает навстречу и вжимается носом в сгиб шеи, жадно вдыхая родной запах. Слез нет, но глаза безбожно печет и Ривай, зажмурившись, сжимает Эрена в руках — тот обнимает так же крепко в ответ. — Я тебя ждал… — Слабый шепот вырывается из недр души и оседает горячим дыханием на матерчатой ткани пуховика. — Я знаю… — Эрен шепчет в ответ так же тихо и ласково поглаживает чернильные волосы, убеждая: «Я рядом». — Прости меня, я не мог прийти раньше… — Он говорит ласково, с глубоким сожалением, но Ривай ему не верит. Он знает: если бы Эрен захотел, он бы пришел — закрыл бы глаза на саму реальность, шагнул бы в пекло, но пришел. Леви не верит ни единому слову, но позволяет себе забыться в сладкой лжи. Он не чувствует ничего, кроме оголенного, уязвимого холода, но к сознанию, робко постучавшись, подкрадывается страх. Страх открыть глаза и осознать, что случившееся — просто сон, страх понять, что в холодной реальности нет родных объятий и счастливых изумрудных глаз. Страх потерять из виду исполосованные руки и вновь оказаться в холодном одиночестве. Страх понять, что Эрен так и не пришел… — Зачем?.. Ривай не хочет спрашивать и не хочет слышать ответ, но ядовитые пары тревожности щекочут горло, вырывая из него кровавые буквы. — «Зачем» что?.. — Эрен аккуратно переспрашивает и пропускает сквозь пальцы чернильные пряди. — Зачем ты уходил?.. Говорить трудно — буквы тяжелые, неповоротливые, они вырываются из самых недр души и складываются в слова неохотно, но Ривай старается, несмотря на глубокий страх услышать правду. Леви знает, зачем Эрен уходил. Для того, чтобы, закрывшись в холодной ванной, оставить на безвольном теле новые порезы. Для того, чтобы оградиться от чувств и заново расставить приоритеты. Для того, чтобы осознать: жизнь без Ривая существует — она бьет ключом, она имеет смысл и значимость, она возможна. Леви прекрасно осознает реальность, но в желании услышать блаженную ложь позволяет Эрену, оставив легкий поцелуй на затылке, продолжить играться с волосами. — Мне просто нужно было немного времени на то, чтобы все обдумать, — Эрен шепчет совсем тихо, сокровенно, и успокаивающе поглаживает по спине. — Но теперь я рядом. И я никуда не уйду. Леви не верит ни единому слову, однако охотно отдается лжи и, сдавив Эрена в болезненных объятьях, безмолвно вжимается носом в сгиб шеи, вдыхая родной запах. — Никуда не уйдешь… — Бессильным шепотом вторит он, и Эрен в ответ улыбается — легко и непринужденно. — Никуда не уйду, — вновь заверяет юноша и в доказательство оставляет легкий поцелуй на затылке. Леви открывает глаза и отстраняется — делает крохотный шаг назад, чтобы увидеть улыбку, в которую он когда-то влюбился, и отпечатать ее клеймом на задворках сознания. Он смотрит цепко и жадно, прослеживает взглядом легкий изгиб губ, запоминает выразительные ямочки на щеках и золотистые брызги на дне изумрудной радужки — он смотрит и откладывает каждую деталь в кладезь воспоминаний, над которыми когда-то будет ронять слезы. Он причесывает взглядом непослушные кудри, оглаживает мягкие черты лица и заглядывает в родные глаза, безмолвно спрашивая: «Обещаешь?»… И Эрен, не задумываясь, улыбается в ответ. «Обещаю». — Так, ну все, мне надоели эти сопли, — резкий, скрипучий голос доносится откуда-то из-за спины Эрена, и дядя, решив не дожидаться приглашения, уверенно переступает через порог. — Поддерживаю, — Стефания согласно кивает и, следуя безманерному Кенни, заходит в квартиру. Закрыв за собой дверь, она с усталостью заглядывает в поблекшие серебристые глаза. — Что, нельзя как-то побыстрее разрешить драму? — Раздраженно спрашивает она. — Я вообще-то замерзла и хочу чай. Слушать ваши разборки нет никакого желания, честно. — Согласен с каждым словом, — встревает Кенни и, сняв шляпу, откидывает ее на консоль. — Только вместо чая я предпочту коньяк. — Я не сомневался, — устало вздыхает Эрен и, подарив Леви легкую улыбку, отходит в сторону. Сперва он аккуратно снимает свой пуховик, затем принимает пальто Стефании и Кенни и аккуратно вешает верхнюю одежду на плечики. — Знаешь, что я скажу тебе, Ривай? — Стеша недовольно бухтит, параллельно расстегивая молнию черных ботильонов. — Ты крайне негостеприимный. Эрен в ответ коротко усмехается. — Почему это? — Ну сам подумай. — Девушка бросает в его сторону раздраженный взгляд. — К тебе приехали гости. Ты не спрашиваешь, как они доехали, не приглашаешь в дом, да и вообще… — Она легко пожимает плечами и отставляет ботильоны ко входной двери. — В общем-то нихера не делаешь. О каком гостеприимстве речь? Ривай слишком устал. Он не хочет слышать упреки в свою сторону, не хочет оказывать требуемого «гостеприимства», но легкая улыбка Эрена и горячие ладони, накрывшие талию, даруют немного сил. С губ слетает усталый вздох, однако большего Леви себе не позволяет. Недовольно покачав головой, он ловит горячую ладонь и, переплетя пальцы, робко утягивает Эрена на кухню — тот, не сопротивляясь, идет следом. Лишь пройдя сквозь арку и скрывшись от посторонних глаз, Ривай позволяет себе, выдохнув, прикрыть глаза. Откинув голову на острое плечо, он позволяет себе ненадолго забыться. — Зачем ты их привел?.. — Тихий шепот срывается с бледных губ. — Только ты мог так испортить сегодняшний вечер. Ответом ему служит легкий поцелуй в плечо и смех — совсем тихий и легкий, но самый желанный. Эрен не успевает ответить — его перебивают чужие голоса. — А вот и нет, — уверенно заключает Стефания. — Аргот — самый лучший бар, можешь со мной не спорить. — Девушка, пройдя на кухню, бросает мимолетный взгляд на пару и тут же устало закатывает глаза. — Вы, ребята, пиздец приторные, — недовольно заявляет она и неуклюже плюхается на стул. Подперев голову рукой, она принимается скучающе разглядывать вазу с фруктами. — Никогда не видела пару противнее вас, — легко пожимает плечами она. — Полностью согласен, — коротко смеется Кенни и, сев возле Стефании, протягивает ей ладонь — девушка тут же дает ему пять. Леви не хочет на это реагировать. Отвечать на оскорбления?.. Слишком низко для него. Потому Ривай лишь, тяжело вздохнув, оставляет легкий поцелуй на заалевшей от мороза щеке и отходит в сторону. — Какой чай ты пьешь? — Холодно спрашивает он и неспешно подходит к заварникам. — Я пью коньяк, — усмехается Кенни. — Я думаю, он спросил у Стеши, — несмело предполагает Эрен, и Ривай уверенно кивает в ответ: — У Стеши. — О, какая забота! От тебя? Серьезно?.. Поверить не могу! — Стефания, хлопнув в ладоши, притворно щебечет и невинно хлопает длинными ресницами, но, поняв, что представление никого не впечатлило, вновь устало подпирает голову рукой. — Черный, — недовольно бросает она, и Ривай сухо кивает в ответ. — Нальешь? — Коротко просит он и, поймав взглядом легкую улыбку Эрена, уверенно направляется к бару. Открыв створку, он тут же находит нужную бутылку и, достав ее из холодильника, закрывает дверцу. — Есть только виски, — холодно бросает он и, привстав на мыски, достает с верхней полки тумблер. — Если тебе нужен коньяк, алкомаркет через дорогу. Думаю, не заблудишься. Ривай не дожидается ответа — знает: Кенни плевать, что пить, и поэтому, откупорив бутылку, наполняет тумблер до краев. Тем временем Эрен, приготовив горячий чай, отдает кружку в руки Стефании, и девушка лукаво улыбается ему в ответ. — Спасибо, красавчик, — игриво подмигивает она, и Эрен, сев за стол, дарит ей легкую улыбку. Леви же, наполнив тумблер, неспешно подходит к столу и ставит стакан возле дяди — тот степенно кивает в ответ. — Grazie, — сухо бросает он, но Ривай оставляет банальную вежливость без ответа. Обогнув дядю, он садится возле Эрена и, вслепую найдя горячую ладонь, уверенно переплетает пальцы — юноша ласково сжимает его руку в ответ. — Итак, — сухо начинает Леви, — зачем вы пришли? Он бросает пустой взгляд на Стефанию, неспешно потягивающую чай — та удивленно вскидывает брови в ответ. Голубые глаза наполняются смятением. — А ты что, не в курсе? — Она спрашивает то ли с ехидством, то ли с искренним удивлением, алые губы трогает едкая усмешка, однако в глазах Ривая — по-прежнему одна лишь усталость, в них не мелькает ни доли понимания, и озорство в голубых глазах постепенно гаснет. Девушка переводит искренне удивленный взгляд на Эрена. — Эрен?.. — Неуверенно зовет она. — Какого черта? Ривай слишком устал — бессонные ночи, несколько суток без еды и полное моральное опустошение сделали свое дело. Все, чего ему хочется — утянув Эрена за собой, упасть на кровать и, приложив ухо к горячей груди, слушать размеренное биение сердца. Он хочет наслаждаться кромешной теменью и холодом, хочет, закрыв глаза, на мгновение забыть обо всем мире, но реальности плевать на его желания. Она, окатив ушатом ледяной воды, заставляет вникать в бесплодный разговор. Леви переводит пустой взгляд на юношу. — Эрен?.. — Тихо вторит он. Эрен же какое-то время не обращает на него внимания — устремив взор в глубокие голубые глаза, он общается со Стефанией взглядами. И пусть на губах по-прежнему теплится непринужденная улыбка, в изумрудных глазах — мертвенный холод. Золотые искорки, подавляемые необъяснимой тяжестью, мгновенно тухнут и растворяются в холоде квартиры, искренняя улыбка становится неестественной, натянутой, изумрудные глаза в мгновение становятся пустыми, зелеными. Ривай сжимает горячую ладонь чуть сильнее. — Эрен?.. — Чуть громче зовет он. Юноша по-прежнему не отвечает. Холодный взгляд мечется в сторону Кенни, впивается в блекло-серые глаза — Эрен смотрит цепко, пронзительно, с нескрываемым холодом, и дядя, сдавшись, первым отводит глаза в сторону. Он переводит ленивый взгляд на племянника, и бледные губы трогает усмешка. — До нас, солнце мое, дошел слушок, — холодно усмехается он, — что ты собрался убить Закклая. Закончив, Кенни подносит к губам тумблер и, сделав крупный глоток, блаженно жмурится. Леви не сразу понимает, о чем говорит дядя. Мысли, потакая безмерной усталости, становятся тяжелыми, они выстраиваются в единую цепочку неохотно — Риваю приходится отдать последние силы, чтобы вникнуть в смысл сказанных дядей слов. И все же проходит жалкое мгновение, и понимание, несмело постучавшись, огоньком озаряет сознание. Сил переживать не было и нет, в груди — все тот же штиль, лишенный самой жизни, но Ривай вдруг на мгновение теряется. Осознавая правду, Ривай вырывает руку из плена холодных пальцев и, поднявшись со стула, нетвердо пятится, пока не упирается спиной в столешницу. Пустой взгляд мечется в сторону зеленых глаз, цепляется за любимые золотые искорки в них и за легкую улыбку. Эрен же смотрит в ответ с теплом, в открытом взгляде нет ни капли раскаяния — одна лишь уверенность в собственном решении. — Блядь… — Пораженный шепот срывается с бледных губ. Дрожащие пальцы, найдя столешницу, впиваются в нее до боли, пустой взгляд цепляется за ласковые изумрудные глаза. — Ты…? Что…? Нет, ты… Ты не стал бы, правда?.. Мыслей не было и нет сейчас — они покинули голову, когда иссякли жалкие остатки сил, и Леви, не осознавая чувств, взметнувшихся в груди, запинается на полуслове. Глубоко в сердце, где мгновение назад был лишь леденящий душу покой, зарождается глубинный страх и монотонная боль — они просачиваются в пустой взгляд, наполняют его оборонительной холодностью. Однако Эрен по-прежнему не отводит взгляд. В изумрудных глазах — все та же ласка, на пухлых губах по-прежнему теплится непринужденная улыбка. Эрен уверенно поднимается на ноги и делает несколько твердых шагов навстречу, но Ривай не чувствует ничего, кроме оглушающего желания спрятаться. — Стой, — он твердо обрывает и выставляет руку вперед, ограждая необходимое сейчас личное пространство, однако Эрен не слушает — неспешно приблизившись к Леви, он бережно подхватывает руку и, поднеся ее к губам, оставляет поцелуй на тыльной стороне ладони. Переплетя пальцы, он ласково заглядывает в поблекшие серебристые глаза. — Не бойся, — тихо убеждает он и, приблизившись, прислоняется лбом к чужому. — Прошу, просто поверь мне. Ривай не хочет верить. Он не хочет видеть изумрудные глаза, не хочет чувствовать родной запах, не хочет слышать любимый голос — хочет лишь оттолкнуть и убежать далеко-далеко — туда, где его никто не найдет, но в реальности сил прятаться не осталось. Безвольное тело по-прежнему стоит на месте. — Зачем?.. — Леви спрашивает шепотом, потому что знает — голос подведет. Слез нет, но глаза печет, к горлу подкатывает омерзительное тошнотворное чувство, поэтому он лишь бессильно шепчет в надежде услышать правду. Однако юноша не успевает ответить. — Кгхм… — Кенни нарочито громко прочищает горло, приковывая к себе всеобщее внимание, но Ривай не хочет открывать глаза — он жмурится, не желая видеть едкую ухмылку. — Солнце мое, посмотри на меня, — дядя не просит — приказывает, не изменяя себе, но Леви жмурится лишь сильнее, когда слышит недовольный вздох. — Посмотри, — Кенни повторяет грубее, с нажимом, и Эрен делает шаг назад. — Не дави на него, — сухо бросает он, и под закрытыми веками вспышкой мелькает холод в изумрудных глазах. — Это не твое дело. Леви не хочет грубить, но слова срываются с языка против его воли, и он ни о чем не жалеет. На мгновение на кухне застывает гнетущая тишина, и Ривай берет небольшую паузу — крепко зажмурившись, он в спешке собирает остатки моральных сил в кулак, расправляет плечи, статно выпрямляет спину и, заткнув рот постыдной слабости, открывает глаза. Холодный взгляд мельком ловит удивление в изумрудных глазах, но Леви, не обращая на него внимания, переводит взгляд на дядю. Тот смотрит в ответ, не скрывая презрения, его взгляд говорит за него: «Ты жалок», но Ривай сохраняет лицо и лишь гордо вздергивает подбородок. Кенни, не пряча взгляд, откидывается на спинку стула и выразительно скрещивает руки на груди. — Знаешь, солнце, я не думал, что ты будешь психовать, — едко усмехается он и самодовольно щурится, когда замечает злость, вспыхнувшую в серебристых глазах. — Тебя природа много чем обделила, но вроде гордости тебе всегда хватало. Веди себя достойно. Ривай не хочет на это отвечать. Он не хочет слушать нравоучения пьяницы, не хочет видеть самодовольную усмешку — хочет лишь безмолвно уйти, но реальности плевать на его желания. Поэтому он ничего не говорит и лишь бросает в сторону дяди презренный взгляд — тот тут же считывает ненависть в серебристых глазах, и, устало покачав головой, подносит тумблер к губам. Кенни неспешно делает несколько глотков, блаженно жмурится и пролетает языком по губам, собирая капли виски. Он запрокидывает голову и, смакуя алкоголь, дает себе немного времени насладиться напитком. Тишина постепенно накаляется. Поначалу непринужденная и легкая, она с каждым мгновением подпитывается напряжением, пока не становится невыносимой, и лишь тогда дядя, вернувшись в реальность, открывает глаза — безынтересный взгляд тут же впивается в племянника. — А теперь, когда истерика отложена до лучших времен, можем поговорить о деле. — Дядя говорит лениво, не торопясь, и переводит усталый взгляд на граненный тумблер. — Если позволишь, я скажу тебе пару вещей, солнце. Ривай не хочет позволять, но подлый и склизкий страх вынуждает внимать каждому слову старика. Этот страх необычен и ужасен по-своему: это страх не за собственную жизнь, не имеющую смысла — это страх за неопределенное будущее близких людей, к которым в любой момент может постучаться смерть из-за безжалостного чудовища, случайно узнавшего о необдуманных словах. Слабые руки дрожат, колени позорно подкашиваются, но лед в пустом взгляде становится лишь крепче. — Говори. — Слово срывается с языка чеканной монетой — грубой и неотесанной, но едкая усмешка в ответ становится чуть шире. Поднеся руку к тумблеру, Кенни оглаживает кончиками пальцев граненное основание, затем поднимается выше — к стенкам… Леви кажется, проходит вечность, на деле же — пара секунд, когда дядя поднимает на него взгляд. Кенни устало вздыхает. — Во-первых, ты — идиот, — сухо бросает он, блекло-серые глаза загораются недобрым огоньком. — Будь я чуть бóльшим мудаком, я мог бы рассказать о твоих планах Закклаю, и до сегодняшнего дня ты бы не дожил. Ривай искренне ненавидит Кенни. Выскочка, эгоист, педант, пьяница — этот старик совмещает в себе самые отвратительные качества. Он не знает ни доброты, ни сострадания, и пусть он считает себя добродетелью, он — зло во плоти. Леви не знает, зачем Эрен рассказал мужчине о случайно брошенных словах, лишенных всякого смысла, но реальность жестока — в ней Кенни узнал правду, которая могла бы порушить жизнь многим безвинным людям. То, что он не побежал к Дариусу со слухами, не имеющими под собой ни единого доказательства — чистая удача, не более. И все же сейчас Леви вынужден осознать: Кенни оказал ему большую услугу; но признать это — то же, что наступить принципам на горло, поэтому Ривай отвечает дяде одним лишь холодным взглядом. Кенни же, не получив ответ, переводит скучающий взгляд на тумблер. — Во-вторых, ты — идиот. Опять же, — тихо усмехается он. — Задумать столь гениальное развлечение и не позвать дядю? — Кенни поднимает поблекшие глаза на племянника, и его взгляд загорается мрачным весельем. — Как-то неуважительно, не находишь, золотце? После всего, что я для тебя сделал, так обойтись со своим стариком?.. — Он, не стирая с лица мерзкой усмешки, недовольно качает головой. — Ай-ай-ай, мой мальчик. Я очень расстроен. Ривай вымотан. Внутри не осталось ни радости, ни злости — один лишь зловещий холод, но слова дяди, мимолетно кольнув под ребрами, пробуждают ленивое удивление. Оно, едва-едва проснувшись, устало потягивается и, зевнув, бросает на сознание потерянный взгляд. Леви чуть склоняет голову в удивлении. — Кажется, ты пропил свой мозг, — холодно бросает он. В ответ в блекло-серых глазах мимолетно мелькает вспышка недовольства — она взрывается на дне серой радужки, однако спустя мгновение тухнет, оставив за собой лишь блеклую тень. Дядя, подняв тумблер и поднеся его к губам, делает сразу несколько крупных глотков и затем впечатывает стакан в стол — по кухне разлетается глухой удар. Кенни переводит скучающий взгляд на вазу с фруктами. — Я не стану с тобой спорить, — сухо усмехается он, — но что-то подсказывает мне, что я должен спросить, почему. — Интуиция, — подсказывает Стефания, алые губы трогает озорная улыбка. — Она самая, — твердо кивает Кенни и, бросив на девушку мимолетный взгляд, вновь принимается разглядывать граненный тумблер. — Ну так что, солнце? Почему? — Он спрашивает лениво, будто с неохотой, и Ривай устало вздыхает в ответ. Приложив пальцы к виску, он прикрывает глаза. Голова разрывается на части — размеренное тиканье настенных часов будто вкалачивает гвозди в череп. Напряженные мышцы болезненно ноют и чешутся, колени подгибаются от усталости, к горлу подкатывает тошнотворное чувство, но Леви берет себя в руки. Расставив несуществующие мысли по полочкам, он открывает глаза и бросает холодный взгляд на дядю — тот, взяв в руки два апельсина, пытается жонглировать. — Во-первых, потому что ты воспринял слова Эрена всерьез, — сухо бросает Леви. — Да, я правда сказал, что, чтобы освободиться, нужно убить Закклая, но ни о каких активных действиях речь не шла. Я не собираюсь никого убивать. Кенни, услышав, сбивается — апельсины, подброшенные в воздух, падают на пол, но мужчина не обращает на них никакого внимания. Удивленный взгляд мечется в сторону племянника. Ривай же, поняв, что его слушают, продолжает: — Во-вторых, потому что ты — самая преданная псина Дариуса, — вдруг решил его укусить. — Он говорит спокойно, без лишних эмоций, зато с вековой усталостью. — Зачем тебе это? — Отстраненно спрашивает Ривай. — Тебя вроде все устраивает. Жить под чужой указкой, выполнять каждый, даже самый абсурдный приказ, убивать безвинных людей… Разве не в этом смысл твоей жизни? На какое-то время кухня утопает в молчании. Гул машин, лиричные переливы скрипки, рокот толпы, тиканье настенных часов — все смешалось в сплошную какофонию, но Леви слышит одну лишь тишину. Проходит достаточно времени, чтобы поначалу естественное молчание стало гнетущим, натянутым, и лишь тогда Кенни, усмехнувшись, поднимается со стула. — Солнце мое, ты как никогда прав. Меня все устраивает, — лениво пожимает плечами он, неторопливо подходит к бутылке виски и, подкинув, тут же ловит ее другой рукой и неспешно направляется обратно к столу. — Но я всегда выбираю сторону победителя, — скучающе бросает он. — А если ты и вправду решишь убить Закклая, победителем будешь ты. — Дядя неуклюже плюхается на стул и переводит ленивый взгляд на племянника. — Все крайне логично, не находишь? Нет, Ривай не находит. Каждое слово Кенни — крупицы бреда, что, складываясь в предложения, становятся полной бессмыслицей, но Леви не хочет спорить. Он устало прикрывает глаза. — Это неважно, — сухо бросает Ривай. — В любом случае, я не собираюсь никого убивать. Так что если вы пришли для этого, вам лучше уйти. — С трудом открыв свинцовые веки, Леви бросает мимолетные взгляды на Стефанию и Кенни, и затем поднимает глаза на Эрена — тот смотрит в ответ с непониманием. — Всем троим, — холодно добавляет Леви и, отвернувшись, направляется к бару. В тяжелом, напряженном молчании он открывает створку и, быстро освежив в памяти ассортимент, останавливается на белом вине. Достав нужную бутылку, он под гнетом чужих взглядов подходит к шкафчику и, привстав на мыски, достает бокал. Он, не обращая внимания на накаляющуюся с каждой секундой обстановку, наполняет бокал, подносит его к губам и делает неспешный глоток… Перекатывает вино на языке, раскрывает нотки мускуса, смакует фейерверк вкусов, и лишь получив наслаждение от напитка, проглатывает. — Ты, блядь, это серьезно? Нежный, бархатистый женский голос становится грубым и резким, неприятным. Ривай переводит холодный взгляд на Стефанию. На красивое лицо нашла тень: тонкие брови сошлись к переносице, голубые глаза сощурились, губы сжались в плотную линию. Проходит мгновение и девушка, не дождавшись ответа, поднимается на ноги. — Ты, конченый мудак, серьезно прогоняешь нас? Людей, которые хотят тебе помочь? — Она спрашивает нарочито спокойно, но истинное волнение в душе выдает взгляд — в голубых глазах стальными брызгами расплескалась злость. — Мы, блядь, примчались к тебе с другого континента, послали нахуй свои моральные принципы, и все для чего? Для того, чтобы ты, струсив, поджал хвост? Девушка неспешным, лишенным грации шагом подходит ближе, но Ривай не отходит в сторону и даже не меняется в лице — гордо приподняв подбородок, он смотрит в глубокие голубые глаза с неизменным холодом. — Я не боюсь, — сухо бросает он, и в ответ злоба во взгляде голубых глаз разгорается с новой силой. — Тогда почему отступаешь? — Стефания спрашивает грубо, с нажимом, и подходит непозволительно близко, но Ривай по-прежнему не отступает. — Потому что убить твоего отца невозможно, — спокойно пожимает плечами он. Воздух вокруг вдруг взрывается под давлением искреннего, чуть хриплого, но красивого смеха. Девушка хохочет открыто и искренне, глядя в глубокие серебристые глаза, ее смех — красивая, но фальшивая насквозь мелодия, и Ривай игнорирует ее. Стефания же, насмеявшись вдоволь, откидывает волосы за спину и улыбается — открыто и искренне. — Ты серьезно так считаешь? — С детским весельем спрашивает она. — Ты до сих пор веришь в то, что он — неприступная крепость? Правда? — Девушка заглядывает в серебристые глаза с истинным любопытством и, не дождавшись ответа, улыбается чуть шире. — Он — обычный человек, Ривай, — с легкой улыбкой говорит она и, положив руки на покатые плечи, расправляет шоколадный свитер. — Его можно убить, как и всех нас. Нужен только хороший план. — Стефания дарит Леви легкую, непринужденную улыбку. Пролетев ладонями по плечам вниз — к кистям, она подхватывает холодную ладонь и крепко сжимает ее. — Так что будь добр, включи свои мозги и предложи какие-нибудь идеи, — собрано говорит она. — Киллер? Авария? Яд? — Ничто из этого, — холодно обрывает Ривай. Выдернув руку из плена чутких пальцев, он поудобнее перехватывает бокал и, прикрыв глаза делает неспешный глоток. Он не торопится: перекатывает вино на языке, смакует бескрайнее разнообразия вкусов и, лишь раскрыв каждую нотку, проглатывает. Только закончив, он открывает взгляд и устремляет взор в глубокие голубые глаза. — Все мы смертны, это факт, — любимый голос раздается из-за спины девушки, и Ривай переводит отстраненный взгляд на Эрена. На красивое лицо набежала тень, острые плечи напряженно задрались, пальцы сжались в кулаки. — Закклай умрет. — Я не спорю, — пожимает плечами Леви. — Но он умрет от естественной смерти. Убить его невозможно. Ответом ему служит тяжелый вздох. Ривай оборачивается в сторону дяди — тот, наполнив тумблер до краев, продолжает безучастно разглядывать вазу с фруктами. — Солнце мое, ты умом, конечно, не блещешь, но сегодня ты особенно тупой, — устало заключает он. — Тебе предлагают покончить с рабством и обрести свободу, а ты продолжаешь цепляться за свои бредовые убеждения. Как… — «Бредовые убеждения»? — Ривай перебивает, склонив голову и, сощурившись, всматривается в блекло-серые глаза. Дядя, подняв взгляд, смотрит в ответ с ленивым весельем, тонкие губы трогает усмешка. — Именно, — степенно кивает он. — Бредовые убеждения. — Я цепляюсь за факты, — холодно обрывает Леви. — Если бы его смерть была возможна, он бы был уже мертвым. — А вот и нет, — Стефания неожиданно включается в спор. Девушка выразительно скрещивает руки и гордо приподнимает подбородок. Ривай переводит на нее пустой взгляд. — Его ненавидят многие, это факт. Но за все время на него совершили только одно покушение, и то невероятно глупое, — говорит она и, закатив глаза, едко прыскает. — Нет, ну кто в наше время пытается проникнуть в дом ночью? Неужели они думали, что метод из пятидесятых еще актуален? Полный бред. Так что… — Хватит, — Ривай без раздумий перебивает девушку, не желая больше слушать эту бессмыслицу. С усталым вздохом он закрывает глаза и, поставив разговор на паузу, выкраивает блаженные секунды тишины и покоя. Леви не верит ни единому слову. Все, в чем так убеждены Стефания, Кенни и Эрен — прекрасная иллюзия, насквозь пропитанная фальшью. Убить Закклая?.. Смешно! Вокруг него — непробиваемый живой щит, массивные стены из сотни людей, которые без единой задней мысли пожертвуют жизнью во благо бездушной мрази. Его смерть возможна лишь в теории, и никакие аргументы не смогут послужить ее доказательству. Ривай глубоко вдыхает — морозный воздух остужает разгоряченную кожу и помогает немного прийти в себя. И лишь когда монотонная боль касается ребер, он выдыхает. Леви открывает глаза. Он бросает пустой взгляд на Стефанию. — С чего бы тебе вдруг захотелось убить своего отца? — Ривай спрашивает без какого-либо интереса и даже не надеется на вразумительный ответ, однако Стефания со всей серьезности заглядывает ему в глаза. — Он убил мою мать, — пожимает плечами она. — Убил моего лучшего друга. Убил еще сотню невинных людей. Это не достаточно веская причина? Леви не приходится долго думать над ответом — он световой вспышкой озаряет сознание. — Недостаточно, — твердо отрезает он. В ответ в голубых глазах стальными каплями растекается удивление, на которое Ривай не хочет отвечать. Он не хочет объяснять мирские истины, не хочет продолжать спор, однако проходит мгновение, и место удивления в голубых глазах собственнически занимает злость — она берется из ниоткуда, поджигает фитиль, и вскоре потерянный взгляд взрывается гневом. — Да ты, блядь, издеваешься, — пораженно шепчет девушка. — Ни капли, — сухо обрывает Леви. — Даже убив его, ты не сможешь отомстить. Боль не утихнет. — Боль не утихнет никогда. Эрен неожиданно встревает в спор. Родной, любимый голос, что обычно пышет искренними эмоциями, становится сухим и холодным, и Ривай переводит взгляд на юношу. Тот стоит, статно расправив плечи, красивое лицо спокойно, чувства надежно спрятаны на дне изумрудной радужки, их — не прочесть, на поверхности же виден только холод. Эрен, заглянув в серебристые глаза, переводит пустой взгляд на Стефанию. — Боль не утихнет никогда, — твердо повторяет он, — и ты будешь скорбеть. Но… — Он замолкает. Мертвенно холодный взгляд мечется в сторону Леви, золотые искорки в изумрудных глазах становятся блеклыми и вскоре, расплавившись, стекают на дно радужки. — Но, — собранно продолжает юноша. — Твой отец причинит тебе еще много боли. Убив его, ты сможешь этого избежать. Стефания, обернувшись, заглядывает в зеленые глаза и, прочитав в них нечто сокровенное, переводит взгляд на Ривая. Однако она не успевает ответить. — А пришелец дело говорит, — лениво усмехается Кенни и, отпив немного виски, впечатывает стакан в стол. Безынтересный взгляд мечется в сторону племянника. — И тебя это тоже касается, золотце, — говорит он и, потеряв к Леви всякий интерес, вновь принимается разглядывать вазу с фруктами. — Не решишься на убийство, будешь страдать всю свою никчемную жизнь. Решишься — пострадаешь пару недель и забудешь… — Если не умру, — твердо перебивает Ривай, и ответом ему служит мерзкий, задушенный смех — хриплый и слишком резкий. Кенни смеется громко и искренне, запрокинув голову, и, нахохотавшись вдоволь, переводит на племянника ленивый взгляд — блекло-серые глаза загораются интересом. — Так ты боишься смерти, солнце? — Дядя спрашивает лукаво, с непонятной Леви игривостью, и, не найдя в серебристых глазах ничего, кроме голого льда, переводит взгляд на Эрена. — Поздравляю, пришелец, — усмехается старик, — ты выбрал в спутники жизни последнего труса. — Я не трус, — сухо обрывает Леви, — а разумный человек. Судя по всему единственный в этой комнате. — Нет, Леви, ты — трус, — Эрен говорит тихо и безжизненно, пустой взгляд цепляется за серебристые глаза и, считав немое удивление в них, холодеет. Неспешным шагом юноша подходит ближе. — Ты — трус, но не потому что боишься Закклая, никак нет, — холодно усмехается он, — а потому что, столкнувшись с трудностью, решаешь бездействовать. Эрен подходит непозволительно близко — он вторгается в необходимое сейчас личное пространство, и Ривай неосознанно делает шаг назад. В зеленых глазах — мертвенная пустота, они смотрят цепко, с обжигающим холодом, и Леви в мгновение теряется. Эрен же делает шаг навстречу и обхватывает тонкое запястье, не позволяя отступить. — Ради тебя я перекроил всю свою жизнь, — твердо продолжает он. — Взглянул в глаза страху и вынырнул из самого ада, а ты?.. Ривай, не выдержав, выдергивает руку из плена холодных пальцев и вновь отступает, очерчивая необходимые границы. Внутри — гложущая боль и подавляемый годами страх, но в серебристых глазах — по-прежнему лишь голый, уязвимый холод. — Прекратить резаться и убить человека — несколько разные вещи, не находишь? Леви не успевает ухватиться за ускользающие мысли. Он, будто свидетель, наблюдает за происходящим со стороны — слова срываются с губ против его воли. Ривай не успевает обдумать их, не успевает осознать их смысл и поэтому теряется. Больше он ничего не говорит — безмолвно смотрит в зеленые глаза и наблюдает за тем, как напускная холодность трещит по швам, пропуская в отчужденный взгляд искреннюю боль. — Вот как, — Эрен бессильно шепчет и опускает опустевший взгляд. Леви, осознав дурость сказанного, шагает навстречу, пытается ухватиться за руку, притянуть ближе, но Эрен в ответ делает шаг назад. — Нет, я… — Ты прав. — юноша перебивает холодно, из обычно пышущего эмоциями голоса стремительно утекает сама жизнь, и Ривай пытается вернуть ее — он вновь шагает навстречу и ловит горячую ладонь, сжимает ее дрожащими пальцами, но Эрен уверенно одергивает руку. — Ты прав, — твердо повторяет он, — это разные вещи. Но в отличии от тебя я хотя бы решился побороть свои страхи. — Эрен уверенно делает шаг назад и, ограничив личное пространство, поднимает мертвый взгляд. — Я думаю, это конец, — сухо бросает он. Ривай не сразу понимает, о чем говорит Эрен. Мысленно он продолжает хаотично генерировать слова в свое оправдание, он все еще хочет все исправить, забрать свои слова назад, поэтому, услышав ультиматум, он поначалу теряется. Однако время стремительно летит вперед — секундная стрелка движется быстро и помогает, отбросив лишние чувства, осознать смысл сказанных Эреном слов. Леви, забыв о дрожащем сердце, поднимает опустевший взгляд и заглядывает в зеленые глаза. В них — пугающее смирение и холод. — Конец?.. — Ривай переспрашивает, толком не осознавая вес своих слов, и Эрен в ответ степенно кивает. — Конец, — холодно повторяет он. Проходит мгновение, и пухлые губы трогает печальная улыбка. — Я бы предложил остаться друзьями, — бессильно усмехается Эрен, — но не думаю, что из этого выйдет что-то хорошее. Ривай закрывает глаза. Внутри — бессильный штиль, в сердце так и не просыпается ни единого чувства — в нем лишь пустота и монотонная, гложущая боль. Она клокочет под ребрами, вонзается иглами в онемевшее тело и отказывается отступать. Слез по-прежнему нет, но к горлу подкатывает тошнотворное чувство. — Ты ставишь мне ультиматум? — Леви спрашивает нетвердо, голос предательски дрожит, но он продолжает: — Либо я убиваю Закклая, либо мы расстаемся? — Нет. Никаких ультиматумов, — Эрен отвечает уверенно, и Ривай, открыв свинцовые веки, заглядывает в зеленые глаза. В них — глубокая, острая боль вперемешку с печальным холодом. — Я ухожу, потому что ты дорог мне, и я… — Это какая-то бессмыслица, — Леви твердо перебивает юношу и с отчаянием ловит взгляд родных глаз. — Я дорог тебе, и в самый трудный момент ты уходишь? — Не веря своим словам переспрашивает он. — Это и есть твоя любовь? Эрен устало прикрывает глаза. — Я ухожу, потому что ты дорог мне, — с давлением повторяет он. — Быть рядом — значит, зная правду, каждый день наблюдать за тем, как ты постепенно угасаешь, а я этого не хочу. Боюсь, я просто не выдержу. — Закончив, Эрен открывает веки. Отбросив оборонительную холодность, он отчаянно заглядывает в душу, и Леви все читает в его глазах. Он видит жестокую, мучительную боль и желание все исправить, видит потерянность и нерешимость, видит просьбу отпустить… Ривай делает твердый шаг назад. Он, напоследок огладив горячую ладонь, отпускает руку Эрена и опускает взгляд. — В таком случае вам стоит уйти. — Он говорит холодно, несмотря на глумящуюся боль в груди. Картинка перед глазами становится блеклой и расплывчатой от проступивших слез, но Ривай лишь закрывает веки и опускает голову, пряча позорную слабость. По кухне разносится усталый вздох и скрип стула, затем шум уходящих шагов… — Если передумаешь, солнце, звони, — напоследок лениво бросает Кенни. — Мы со Стешей еще два дня будем в Нью-Йорке, поэтому… — Да он, блядь, не позвонит, смирись с этим, — Стефания злобно огрызается, и следом раздается эхо уходящих шагов. — Полный пиздец! Ривай не открывает глаз и ничего не говорит — он позволяет крупным каплям безмолвно скатываться по щекам. Из коридора раздаются недовольные споры Кенни и Стефании, из-за стены все еще слышатся переливы скрипки, из открытого окна доносится рокот засыпающего города, но Леви слышит лишь тишину и громкий хлопок входной двери. Он неспешным, тяжелым шагом направляется в спальню. Комната встречает студеным воздухом и кромешной тьмой, и Ривай, обессилев, падает на кровать. Он открывает глаза. Пустой взгляд устремляется в потолок — он цепляется за витиеватую люстру, прослеживает металлические завитки, и Ривай осознает, что ничего, кроме бескрайней, безжалостной боли не чувствует. Он устало прикрывает глаза… Под закрытыми веками всплывает силуэт любимой, искренней улыбки. Которую он, возможно, видел в последний раз.***
Глубокой ночью, когда город уже крепко спит, по номеру отеля пролетает витиеватая трель — она раздается из динамиков телефона, и Кенни, отставив бокал, удивленно смотрит на сотовый. Поднимать трубку не хочется: хочется неспешно потягивать вино и наслаждаться прекрасным ночным Нью-Йорком, но шестое чувство, игриво пощекотав под ребрами, заставляет с тяжелым вздохом подойти к тумбе и забрать с нее сотовый. Кинув мимолетный взгляд на дисплей, мужчина удивленно склоняет голову, но все же, потратив мгновение на раздумья, принимает вызов. — Слушаю тебя, солнце, — устало усмехается он. На какое-то время в комнате воцаряется молчание. Сквозь приоткрытую форточку тонкой струйкой просачивается шум машин, изредка проносящихся мимо отеля, из колонок раздается тихое эхо симфонического оркестра, настенные часы громко тикают, и Кенни наслаждается мелодией тихой ночи. Однако проходит мгновение, и тишина взрывается холодным голосом. — Я хочу убить Закклая.