Запретная любовь

      Дверь за Чимином захлопнулась, отдаваясь эхом в ушах. Джун просто всучил ему письмо и вытолкал из квартиры. Не было длинных тирад, не было заумных разговоров. Была лишь оглушающая тишина и дрожащая окровавленная рука, которая сжимала несчастный лист бумаги. Чимин пытался что-то сказать, но альфа лишь болезненно мотнул головой и спрятался в квартире, на прощание шепча одинокое «прости». Омега сглотнул вязкую неприятную слюну и уставился на конверт в руках. Это было от Ёнхи, он даже не сомневался. Его размашистый почерк, его привычка подгибать уголки, чтобы было проще открыть, и его тонкий аромат, который бумага судорожно пыталась сохранить. Чимин уткнулся носом в письмо и вдохнул, медленно наполняя легкие. Скучал. Как же он скучал по этому запаху. Квартира перестала хранить его, потому что ее постоянно проветривали уборщицы, которых Пак нанял поддерживать чистоту. Омега очень не хотел, чтобы место, где жил его, до кошмарного чистоплотный, брат, поросло пылью и мхом, даже после его смерти. Квартира должна была хранить в себе дух Ёнхи. Его правила и привычки. Чимин сделал еще один судорожный вдох и медленно открыл конверт, аккуратно разрывая бумагу, будто боялся, что может повредить чувства брата. Омега зажмурился, когда достал письмо, и резким движением развернул к себе исписанной стороной. Ладошки вспотели, и тонкие струйки пота стекали по спине, прячась в складках джинсов. Чимин вслух посчитал до десяти, а потом все же открыл глаза, сразу впиваясь взглядом в строки. «Чим, признайся, заинтригован? Ха-ха. Ты же знаешь — обожаю писать письма, но не умею, хоть ты тресни. Ты очень злишься, потому что понимаешь, что я прощаюсь с тобой только сейчас. Когда это сейчас? Да черт его знает. Я доверился Намджуну. Ты удивлен? Ну, он же не просто так лучший психолог. Ты будешь злиться и на него, я знаю. Потому что ты легко поддаешься первичным поверхностным эмоциям. Но дай себе время, и ты поймешь, что он не виноват. Он знал. Да, конечно, черт побери, он знал, что я собираюсь сделать. И он пытался остановить меня. Но он не смог. И он не виноват, Чим. Уясни это раз и навсегда. Никто не виноват. Кроме меня. Я не умею просто. Поэтому это письмо оборвется, буквально, через несколько предложений. Ты найдешь продолжение у меня в квартире, в нашей любимой книге. Я знаю, что сейчас ты опять злишься, потому что тебе придется подождать, а ты это ненавидишь. Но, Чим, ты должен быть в моей квартире, когда прочтешь остальное. Признайся, ты ведь туда почти не заходишь. Был, небось, раз-два. Я тебя не виню, но кактус мой забери домой, если он еще жив. А теперь иди. До встречи, брат.» Чимин закончил читать письмо уже на полу. Ноги предали еще на первой строке, когда удары сердца переросли в жгучую непрекращающуюся бойню, а в горле пересохло, из-за чего стало сложно делать вдохи. Омега бессмысленно пялился в лист, когда рука на автомате вызвала такси, и приложение сообщило о двухминутном прибытии. Пак хотел разрыдаться прямо сейчас, прямо здесь, чтоб захлебнуться и не читать оставшееся. Там будет что-то страшное, что-то поглощающее своей болью; Чимин начинал сомневаться в том, что справится. Он ведь только позволил себе жить, а тут… Получалось, что спасательный трос, который кинули ему Юнги и Тэхён, вновь будет порван? Голос Ёнхи всю дорогу до квартиры звучал в голове, воспроизводя прочитанные строки вновь и вновь. А воспаленный мозг пытался найти скрытые смыслы, подсказки. Хотя какая-то его часть, которая еще помогала держаться в сознании, говорила, что искать нечего. Брат всегда был прост. Такси довезло быстро — пробки, как назло, обходили стороной. Чимин судорожно втянул холодный воздух через зубы и вновь ощупал связку ключей в кармане. Она, как всегда, лежала на месте, дожидаясь своего часа. Омега поднялся на ненавистный семнадцатый этаж, благодаря небеса, что Юнги уехал на работу, а Тэхён был на свидании с Чонгуком. Квартира встретила мертвой тишиной. Чимин на это горько усмехнулся, потому что все еще надеялся, что сейчас из глубины раздастся оглушающий смех Ёнхи. Но брата не было, а, соответственно, не было и смеха. Пак разулся, морщась от внезапного холода, и поспешил в гостиную, чтобы прикрыть окна. А потом застыл, перевел взгляд на полки над телевизором, прошелся по знакомым корешкам и остановился на одном, невыразительном и выцветшем от постоянных солнечных лучей. «Гордость и предубеждение» Любимая книга их матери, которая перешла по наследству от бабушки. Чимин с Ёнхи долго кривились, когда получили её, и завывали, что она для девочек. И лишь после смерти родителей смогли проникнуться идеей. Смогли разглядеть чистую искреннюю любовь, сильных людей, смелые поступки и крепкую связь между родителями и детьми. Омега аккуратно достал книгу, отмечая отсутствие пыли и мысленно благодаря клининговую компанию за хороших сотрудников. Открыл сразу на последних страницах, которые больше всего любил брат, и нашел еще один конверт, более увесистый. На этот раз Чимин рвал быстро нервно, будто пытался выместить всю боль на бумаге. «Как обстановка у меня дома? Надеюсь, что квартира не заросла грязью. Прежде, чем ты начнешь читать. Я хочу, чтобы ты понял одну очень важную и нужную вещь. Ты не виноват, Чим. И никогда не был. Я знаю, что ты винишь себя. Потому что знаю тебя, как все свои десять пальцев. Думаешь, откуда эта убежденность в том, что ты все еще не продал мою квартиру и сейчас читаешь это письмо. Ты не виноват, слышишь? Ты бы не помог мне. Никто бы не помог. Потому что я дефектный трус, не способный любить правильных людей. Потому что моя любовь запретная и неподдающаяся объяснению. Знаю, что многие живут вот так. С нетрадиционной ориентацией. Но я не такой. Я люблю альфу, слышишь, родной? Но и он не виноват. Виноват только я. Чимин, он замечательный, честно. Возможно, он не лучше Джина, который так безоговорочно любит меня и ждет. Но он лучший. Его редкие улыбки, грубые словечки, отношение к жизни. Его постоянная работа. Его яркие необычные волосы и потрясающие татуировки, ты бы оценил взглядом будущего художника…» Омега оторвался от листа, безумным взглядом пытаясь зацепиться хоть за что-нибудь в квартире. Чимину казалось, что он ополоумел. Потому что знал, на сто процентов знал, что Ёнхи говорил о своем соседе. Ёнхи говорил о человеке, который стал для Чимина жизнью. Ёнхи любил человека, в которого влюбился Чимин. Пак сделал судорожный хриплый вдох и сполз по стене. Руки вцепились в несчастные листы, пальцы сводило от напряжения, а дышать с каждым разом становилось все невыносимее. Паника. Чимину стало страшно. Потому что он хотел задохнуться. Хотел, чтобы кислород перестал поступать в мозг. Тогда он бы не смог дочитать письмо. Тогда он бы не увидел знакомое имя на бумаге. Но, видимо, сознание было сильнее желаний, потому что дыхание восстановилось, позволяя делать частые вдохи и выдохи. И Пак вновь погряз в письме. «…ему их брат придумал. Невероятно, правда! Он не знает о моих чувствах, и уже никогда не узнает. Но я люблю его, Чим. Люблю. И задыхаюсь от этой любви. Теряю в ней желание жить. Я устал. Мне больно. И мне хочется это прекратить. Я слаб, и всегда был слаб. Хоть ты и твердишь всю жизнь, что я — твоя поддержка и опора, но все наоборот. Ты всегда был якорем для меня. Ты всегда был моей стеной, которая прятала от невзгод. А сейчас ты не можешь меня спрятать, потому что не знаешь от чего. И я не хочу, чтоб ты знал. По крайней мере, пока я жив. Прости меня, Чим, слышишь? Прости. Я не жалею о своем решении, правда. Я считаю его верным для себя. Я эгоист, потому что бросаю тебя. Но я больше не могу. Не вздумай ненавидеть его. Он не виноват, что я его полюбил. Он не знал, слышишь? Мин Юнги не знал, что его любит Пак Ёнхи, его навязчивый сосед снизу. Не вздумай ненавидеть себя. Ты не виноват, что я слабак. Перестань ненавидеть родителей. Они не подстроили свою смерть. Это несчастный случай. Если хочешь, то ненавидь меня. Я разрушил наши жизни своей глупой любовью. Своей запретной любовью. Ненавидь меня, но, пожалуйста, никогда не забывай. Я хочу быть рядом. Рядом даже после смерти. Передай Джину, что я люблю его. Пусть, как еще одного брата, но все же люблю. И извинись за меня. Надеюсь, что они найдут с Намджуном друг друга. Они были бы идеальной парой. А теперь мне пора. Я люблю тебя, Пак Чимин. Больше всего на свете. Прости.» И омега, буквально, слышит, как рассыпается его сердце. Как перестает пульсировать яркими красками сознание. Как пытается вырваться его зарождающаяся любовь. Любовь к Юнги. Омега слышит, как отрываются пуговицы на рубашке, потому что рука слишком сильно цепляется. Слышит, как достает из тумбочки ручку и чистый лист. Слышит, как чернила тонут в бумаге, когда предложения чернеют неровными строчками одно за другим. Слышит, как упаковывает два письма в конверты. Слышит, как подписывает одно именем «Джин», а второе «Юнги». Потом слух отключается, потому что слушать больше нет сил. И обостряется зрение. Омега видит, как кладет одно письмо в ящик альфы. Видит, как доезжает до собственной квартиры. Видит, что Джин на работе. Видит, как собирает вещи и заказывает билет на ближайший рейс. Видит, как кладет второе письмо на кухонный стол. Видит, как тихо закрывается дверь квартиры. Видит, как дома проносятся за окном, сливаясь в серые пятна. Видит, как садится в самолет. И теперь зрение тоже отключается. Отключаются чувства, отключается сознание. Потому что две таблетки снотворного начинают действовать. Отключается даже боль. Потому что омега отказывается от нее. Омега отказывается от брата, отказывается от друзей и родителей. Отказывается от любви. Омега отказывается от всего. Оставляя все позади. Больше нет прошлого, нет будущего. Есть лишь пустое здесь и сейчас, которое омега собирается растянуть на всю жизнь. На все свое жалкое одинокое существование.