Ведьма

Дверь библиотеки скрипнула, закрываясь. — Помощь нужна? — заученно пробормотала Кондитер. Ведьма покачала головой и пошла вдоль третьего стеллажа. Наверное, есть те, кому нравится хорошо освещённая пыльная тишина, в которой даже ритмичный стук дождя приглушался, улыбчивая пожилая библиотекарша и сами книги — истории, предоставляющие уникальный опыт. Если бы она любила это нагоняющее скуку место и книги, слепки мимолётных мыслей и эмоций писателя, было бы проще — это очень подходило её образу, — но не срослось. Слова, будь они сказанными или написанными, сами по себе — пустые шкатулки, коробочки, обёрнутые блестящей обёрткой, в них удобно хранить всякое разное: от милых сердцу безделушек до договоров о добровольном рабстве. Яд и лекарства тоже прекрасно помещаются. Сколько у Ведьмы было пустых и заполненных слов-шкатулок? А сколько из них она выбросила? Как давно вообще что-то читала? Разве что «Планету людей», пару лет назад? Даже случайно вспомнила о ней во время переписки. А вот и она. Потёртая, в мягкой обложке, одна из тех, что когда-то нравились Ведьме. Глубокая, сильная, полная переживаний, мыслей и какой-то взрослости — эти первые впечатления оказались настолько сильными, что она помнила их даже сейчас, спустя столько лет, даже если бы они не были записаны поверх строчек. Но, листая, она не вчитывалась в текст и свои редкие каракули, а искала заметки и схематичные рисунки Черепа. Вдохновлённого, может быть, так же сильно, как когда-то была вдохновлена она. Рисунки, вопросы без ответов, глупости в голове и сердце. Достав карандаш, Ведьма написала на форзаце в конце книги: 00:00, а затем, недолго подумав, строчкой ниже приписала: 11:45. Оставалось надеяться, что её сложные отношения со временем не повлияют на их последние встречи. Попрощавшись с Кондитером, Ведьма подала зов. Закрыв глаза и осторожно ступая, она пошла вперёд, ожидая, когда стены хлынут на неё ветром, полные желания снести с обрыва в громко дышащее море к острым скалам и кричащим чайкам, одну из которых зовут Джонатаном. Может, лишь он не кинется на разломанный о скалы труп и найдёт в себе силу помолиться? Ещё не снесло, нет, но было близко. Ведьма пошла вниз вдоль сосен — с каждым десятком шагов чаща становилась всё гуще и темнее, а деревья выше. Сильный пряный запах сосен ласково обнимал, предлагая опуститься на прохладный колючий ковёр. Ну что же, можно и так. Ведьма, вздохнув, села на землю, наклонила шляпу к лицу и позвала Восьмилапого. Скорее всего, это будет их последней встречей здесь. Сказать сейчас? Или встретиться там? Шелест деревьев мог быть ветром, несущимся со стороны Леса к Ведьме. Или нет. Прошло немного времени, в крики чаек и шелест листвы вклинились раздавшиеся совсем рядом щелчки. Ведьма поднялась и вскинула руки, приветствуя того, кто всегда откликался на зов — главного хищника Леса. — Ты всё ещё здесь, Хозяйка? Голос был неприятно удивлённый. — Я знаю, что время давно настало. Как ты думаешь, могу ли я ещё его задержать? — Ведьме нужно было знать. Он замер, и Ведьма замерла вместе с ним. Это опасный вопрос, особенно учитывая тот факт, где Ведьма его задала. Восьмилапый заговорил: — Это полнейшая дурость, но теперь он не может помешать тебе её творить — его дальнейшая жизнь зависит от тебя, но, поверь мне, когда ты, наконец, уйдёшь, а затем появишься вновь — он отомстит так, что сам не рад будет. Важному гостю предоставят всё, но когда он перестанет таковым являться, то станет не более чем мышью для василиска — недостойным упоминания ничтожеством. Восьмилапый говорил, сопровождая голос непроизвольным шипением и щелчками. Главный хищник Леса оплёл липкими сетями весь Лес, он узнавал тысячи вещей одновременно и должным образом реагировал на них, но он, как и Хранитель Времени, были всего лишь гостями в доме радушного Хозяина, создавшего вечную завесу от солнца, со смехом смотревшего, как случайные гости пожирают друг друга. Они были не лучше и не хуже других — у всех участь одна. После короткого молчания Восьмилапый продолжил: — Наше время прошло. Тем, кто остаётся, терять нечего, а те, кто уйдут, согласились потерять всё. Я знаю, что ты отдашь гладь воды тому, в чьих руках уже есть камень. Но что тебе даёт это промедление? Ведьма передёрнула плечами и после короткого молчания ответила: — Всё ради спасения того, кого не предначертано спасать. — Продвижения есть? — Будет ясно, когда настанет последний день, который мы можем назвать «сегодня», — долгий вздох. — Ранее я приглашала тебя только для разговоров, но в этот раз… — Не сейчас. Скажешь эти слова тогда, когда возьмёшь ответственность за них на себя, Хозяйка. И я дам тебе свой ответ. Мне здесь делать больше нечего. — Удачной охоты. Восьмилапый поднялся по дереву и пошёл по липким сетям над головами у ничего не подозревавших монстров, некоторые из которых обречены стать его ужином, а Ведьма пошла вглубь Леса, прошла мимо землянки, ступила на камень у ручья, на второй, третий… Шум воды остался шумом воды, но шумом не ручья, а злого дождя, мечтавшего разбить стёкла, а камни остались камнями, но уже бетонной лестницей. Только серость дня растворилась в дожде, окрасив мир за окнами первого этажа в чёрный цвет. А в коридоре второго этажа не было окон, не было и дождя. Теперь снаружи могло быть что угодно — день, солнце, утренний туман, звёздная ночь. Наверняка, часы, которых у Ведьмы не было, скоро переместят свои стрелки на двенадцать, на время встречи с Черепом, но ещё до этого нужно было начать действовать. Произнести первые невысказанные два слова первому человеку. Они возвращали долги друг другу. Все подаренные Ведьмой амулеты, все остановленные Мавром кошмары — то, о чём собиралась попросить его Ведьма, выходило за все эти рамки. Но только у него были силы для осуществления её просьбы. Ведьма постучала в дверь спальни. Интересно, скольких придётся выставить за дверь состайников, чтобы поговорить с Мавром? Если много людей будут стоять у двери, это привлечёт ненужное внимание. А может, большинство уже были у костра в бассейне… — Ведьма. — В тусклом коридорном свете слабовидящий Тритон узнал её по шляпе. — Прошу прощения за поздний визит, но мне нужно поговорить с Мавром, — громко и чётко ответила Ведьма. — Подожди снаружи, пока она не выйдет, — прохрипел из глубины комнаты Фиолетовый. Тритон выкатил коляску, и Ведьма вошла в спальню. Мавр сидел спиной к темноте за окном, тусклый мигающий свет, искажённый разноцветным светильником, делал это место похожим на готический храм изнутри в солнечный день. Серые стены окрашивались в радужные цвета — всё это вызывало бесконечное восхищение и трепет. Дверь закрылась с тихим щелчком. Остались трое: она, Мавр и Гвоздь. — Я могу попросить… — произнесла Ведьма и замолкла. Два слова. Он знал, о чём она попросит, и не дал произнести эти два слова в Лесу, но он — бог их безумного мира; всемогущий Мавр знал ответы на все вопросы. Ведьма закусила щёку. Да, это не лучший вариант, опасный, самоубийственный даже, но не спросить нельзя. Ведьма достала из себя эти слова, держала их в руках, боясь отдать Мавру, словно угли — чем дольше держала, тем больший вес будет иметь её просьба самому богу. — Спаси Черепа. Всё. Ведьма смогла сказать. Гвоздь поджал губы и посмотрел на Мавра. Одно слово «убей» последнего — и Гвоздь сделает шаг и свернёт ей шею. — Ты спишь с ним, потому что любишь. — Она и не сомневалась, что Мавр знает — он знал обо всём. — Любила. Так давно и долго, что это стало почти неправдой. — Ну-ну. Так почему хочешь спасти? — Он заслуживает жизни и просто хочет уйти — у него есть цель вне этих стен, в нём так много жизни, что её бы хватило на всех. Всё, чего я хочу — чтобы ты со мной дал ему шанс. — Череп, точно так же, как и мы, живёт в мире иллюзий. Просто распространяет эти иллюзии не внутрь, а наружу. Я бы сказал, что ты заблуждалась, если бы не лгала о том, что знаешь этот очевидный факт. — Я просто хочу, чтобы он выжил. Да, он живёт иллюзией, но стремится к реальности. Я хочу дать ему шанс. Пусть даже это будет один шанс из двадцати. И он… он достаточно силён, чтобы, как мы, претворить иллюзию в реальность. Молчание. Мавр выдохнул, откинулся на коляске, Гвоздь отошёл к кровати, взял подушку и подложил её за спину Мавра. Круглое фиолетовое лицо Мавра, узкое бледное лицо Гвоздя освещали красные, синие, оранжевые и зелёные блики. Лампочки слабо гудели, в окно продолжал бить ножами дождь. Ведьме было не по себе. К Мавру она пришла, как к последней надежде — преемника она нашла, свои два с половиной с лишним века отжила — и терять ей было нечего. Но она не пришла бы к его дверям, если бы не было этого крошечного шанса. Мавр никогда не хотел быть вожаком, так что гордости, требовавшей полного подчинения всего выпуска, не было, и он почтительно относился к Ведьме. Если был шанс того, что кто-то мог предотвратить бойню, то это был только Мавр. Он посмотрел на Ведьму: — Нет. Мавр не менял решений, но Ведьма просто хотела знать: — Почему? Ответь, пожалуйста. — Есть две причины. Ты знаешь, что я не борюсь и никогда не боролся за власть, в отличие от Черепа. Вот пусть и поглощает плоды своей глупой гордости и желания править. Наши могут говорить о нём что угодно, точно так же, как череписты могут что угодно говорить обо мне, и, пусть я и знаю, что он лучше, человечнее и способнее многих, но яд желания власти не обошёл стороной все эти первосортные качества. Мавр хрипло закашлялся, щёлкнул пальцами, и Гвоздь поднёс к нему большой стакан с торчавшей из него розовой трубочкой. Запахло горькими травами. Мавр сделал несколько глотков и поднял ладонь вверх. Гвоздь поставил стакан на тумбочку. — Ну а если бы я даже захотел тебе помочь, то не смог бы. Ведьма замерла. — Ты не так умна, какой хочешь казаться, Ведьма. Впрочем, то же касается и других моих подопечных. С другой стороны, причина, по которой луна не знает глубины океана, достаточно очевидна, не так ли? Но попробуй ответить самой себе: каким образом я бы предотвратил непредотвратимое? Бойня происходила девятнадцать раз из девятнадцати. Череп умирал девятнадцать раз из девятнадцати. На всех кругах. Но она же хотела подключить к делу Мавра, а если сегодня она подключит ко всему этому Черепа, то… — Не будь наивной. Даже если подключится Череп и сможет уговорить своих — а это, пусть и маловероятно, но возможно — остаётся ещё одна сторона конфликта. Наша. — Если ты прикажешь… — Ничего не изменится. Я думал, что достаточно ясно намекнул на правду своими словами о том, что я никогда не завоёвывал власть, но, видимо, придётся объяснить всё до конца. После короткого молчания Мавр слегка наклонился вперёд и чётким голосом произнёс: — Раз я не завоёвывал власть, значит, у меня её нет. — Напротив, твои решения для нас первичны… — Для вас я бог, да, но бог не в том смысле, что всеведущ и всемогущ, для вас я — икона, символ, если угодно. Моя функция не в том, чтобы вести за собой разных людей, как это делает Череп, а в том, чтобы объединять под одним знаменем. Ведьма упала на колени. «Какая же я дура! Поверила, что, если что-то блестит, значит, это золото. Ну давай же, смотри, Ведьма, ты купила свою лестницу в небо, ну и что ты с ней будешь делать?» — Им не нужно моё мнение, — Мавр продолжал говорить жалящую правду. — Чудотворная икона для того и создана, чтобы на неё уповать, верить в её духовную защиту, а при набеге врагов — жертвовать ради неё жизнью. Хотя вам было бы проще, будь икона неодушевлённой. Молчание было сухим и страшным. Немного жестоко чувствовать себя глупым, прожив столько лет, но внезапный и острый страх смягчался, пригласив в гости разочарование. «Получается, что те слова, которые я так долго хранила, берегла у сердца, те, что обжигали мне горло перед тем, как я вручила их Мавру — они ничего не стоили, ни к чему не привели. Всё было зря». Чтоб эти слова! Почему она положила в них так много? Сладковатый и душистый запах мелких цветов на длинных ветвистых стеблях, принесенных девочками в первый день Ведьмы в Доме, снова заполнил комнату так естественно, словно всегда здесь был. Но на самом деле просто вырвался из потаённых углов подсознания, как и резавший затупленным ржавым лезвием страх начинать всё сначала. — У тебя всё? — спросил Мавр. Ведьма поклонилась на прощание, отошла к двери и, услышав шуршание, на мгновение повернулась. Гвоздь аккуратно перенёс Мавра на постель, укрыл его одеялом и сел на пол у его ног. Выйдя и кивнув застывшему в трёх метрах от двери Тритону, покатившему свою коляску к спальне, Ведьма отчётливо видела происходящее — вот закрылась дверь, вот проехали мимо мелкие колясники, — но чувство, что кто-то ударил её по голове и столкнул в болото, не проходило. Беспомощность, страх и непонимание. Поздновато и очень неприятно в двести пятьдесят с лишним лет признавать свою ошибку. Ведьма повернулась к стене и ударила об неё голову. Холодная стена. Помнившая множество выпусков до её — она запомнит ещё много выпусков после её. Дом цепляется за своё существование, пусть его решили уничтожить ещё при позапрошлом выпуске, но он так отчаянно не желал умирать, этот чёртов ветхий старик, что впустил в созданный им же мир тех, кому в нём не было места — людей. Горячие непролитые слёзы жгли глаза. Времени категорически не хватает, ей нужно срочно произнести последние два слова последнему человеку. Но как же Череп? На самом первом круге она полюбила его. Она могла не есть и не спать сутками, не чувствуя себя при этом хуже, могла летать без крыльев и жить под водой без воздуха. И ради отголосков этих чувств и не давала себе покоя, оттягивая конец. Ведьма добрела до тускло освещённого Перекрёсточного дивана и села. Она назначила встречу Черепу на полночь — свет выключали в это же время. Было ещё немного времени — нужно придумать, что она будет делать. До встречи с Черепом и начала отсчёта последнего «сегодня», того, что не кончится никогда, осталось меньше десяти минут.