Ведьма

Ведьма сказала Вонючке в тот день, когда он впервые её нашёл, такие слова: «Иногда нужно остановиться и оглянуться назад, посмотреть, какие ты оставил следы, по чему именно прошёл и сколько веток ты сломал, пробираясь через Лес. Возможно, за тобой гонится чудище, а возможно, оно ждёт тебя впереди, но забудь о нём на это мгновение и загляни в себя, не отворачиваясь и не говоря себе, что время неподходящее. Спроси себя: за чем ты гонишься и от кого ты бежишь». В тот день Вонючка перебирал старый хлам в её доме с неподдельным интересом, вздрагивая, едва случайно останавливал свой взгляд на часах. И то, за чем он гнался, и то, от чего он убегал, наверняка было очевидно всем, кроме него самого. Потому что он никогда не давал себе шанса остановиться и посмотреть назад. Может, он будет счастлив, даже прожив здесь сотни жизней. А может, и нет. Но почему она так и не воспользовалась своим же советом? Часовщик, Хранитель Времени из прошлого выпуска, был первым открывшим проход. Ей, как бы смешно это не звучало, повезло прожить всего двадцать кругов, на его счету кругов столько же, сколько и аляповатых картин, написанных ягодами и тыквой — тридцать семь. Его выпуск оставил за собой десятки самоубийств. А ещё твёрдое решение дирекции снести Дом. Но в одном из тридцати семи кругов было принято решение взять ещё один набор. «На этот раз уже точно последний». Одной из полусотни мелких детей первой волны была она. Произнося слово «конечно» на предложение остаться в сказочном, полном потрясающих вещей домике где-то рядом с чудесным лесом, Ведьма не знала двух важных вещей. Первая: старик, предложивший ей остаться, был неприметным парнем с кличкой Часовщик, чудотворцем, судя по разговорам старших, который бесследно исчез, а на следующем круге стал обычным ходоком. Вторая: лес, начинавшийся у порога старого домика, был Лесом — безжалостной душой Серого Дома, которая нуждалась в свежей крови, чтобы продлевать своё, полное агонии, существование. Оно будет продлеваться единицами людей, называемых Хранителями Времени, что отчаянно желали того, чего Дом их лишил. Смерти. Вот Дом великодушно протянул ей столь желанный подарок. И замер в ожидании, пока Ведьма его возьмёт. А он ненавидел ожидание. Теперь Ведьма сама недоверчиво усмехалась собственной наивности. Остановить бойню, ну надо же! Пусть это было единственным способом в полной мере избежать угрозы для Черепа — следовало изначально действовать как-то по-другому. Только как? Он будет драться, если нападут, а нападут наверняка. Попробовать отговорить? Не послушает. Предложить сбежать вместе в Наружность? Нет, это будет означать капитуляцию. Череп захочет драться в любом случае. Значит, нужно сделать так, чтобы он не смог драться при всём своём желании. «Запереть его? Спрятать на той стороне?» Ведьма откинулась на диване, повернулась к стене и провела по ней рукой. «А это вообще возможно? Может, конечно, и получится — ты ведь всё можешь, жадный ты монстр? — а вот будет ли Череп любить меня? Скорее нет, ну что ж, тем лучше. Чёрт! Вышло бы неплохо, только что с ним будет дальше? Меня уже не будет, чтобы вытащить его обратно. Выживет ли он в Лесу?» Невозможно. Часовщик из прошлого выпуска на следующем кругу был чистым листом, как и все остальные. Он писал свою историю, ничем не отличавшуюся от остальных. И следующая Ведьма тоже станет такой. Будучи самоуверенной, без груза двух с половиной веков, она не будет избавляться от страха перед зеркалами — этого страха не будет. Рано или поздно звуки её шагов перестанут быть шагами по каменному полу и станут почти беззвучны, как у человека, идущего босиком по траве. Едва Лес скроет небо, она обратится какой-нибудь тварью. И сможет ли новый Череп из следующего круга уговорить её пойти с ним? Не сможет. Та Ведьма наверняка будет дурочкой, гордо откажется, а после со слезами в глазах будет смотреть на его смерть, сбежит до рассвета в Лес и через пару месяцев или даже лет сдохнет под одним из деревьев. «Если бы дурочка смогла увидеть что-то больше, чем серые стены страшащегося смерти монстра и его диких иллюзий, воплощённых в реальность. Она могла бы увидеть всё это за меня и тысячи других версий меня… А ты, Череп, чёртов дурак, гонящийся за смертью, заслуживал того, чего хотел — мечты». Но даже если он выживет сегодня, разве он не заслужил и любимую, что искренне любит в ответ? Такая вот дилемма: шанс выжить Череп имеет только на этом круге, даже если Ведьма не успеет придумать, как ему избежать стычки — амулет уже готов, — но дать ему то, что он хочет, может только другая Ведьма на следующем круге. Череп с изначально более зрелым взглядом на мир, неравенство мнений с перевесом в его сторону — только так он сможет убедить Ведьму. Пусть этот чёртов счастливый конец случится хоть у кого-то, неважно уже у кого. Щелчок, и тьма. Эхо от неожиданного звука ещё не утихло, но мир в одну секунду перестал быть предсказуемым. Этот мир любил резкие перемены и острые углы, о которые каждый из пришедших разбивался, прежде чем быть принятым. Эхо пронеслось, и вместе с ним исчезло мерное гудение работавших с утра до полуночи ламп. Тишина оглушила застигнутых врасплох, и они замерли, невольно подчинившись ей, перестав создавать звуки. Через минуту они успокоятся, мир войдёт в колею ночной жизни, но память об этой страшной минуте молчания будет преследовать, пока не растворится в восходящем солнце. Ведьма откинула голову на спинку дивана — ещё несколько минут опоздания ничего не изменят. Она так и не решила, что делать с Черепом. На ум пришёл ещё один вариант — не самый лучший, особенно с учетом того, что придётся привлечь воспитателей, но он хотя бы мог сработать. Вариант, при котором, Череп не сможет бороться при всём желании и при этом сопротивления не откажет. Усыпить его. На всю ночь. «Как?» — уже другой вопрос, но с этим, возможно, проблем не будет — Часовщик оставил большое наследство в виде тысяч заколдованных вещей и рецептов — там может быть что-то. Тогда она должна встретиться с ним завтра, отдаст, помимо ножа-амулета, ещё и снотворное — в таком комплекте Череп ничего не заподозрит. А если не сможет найти снотворного до встречи, придётся ограничиться ножом — пусть не стопроцентный, но шанс. Это предательство, он её не простит, но пусть не прощает. Пусть живёт. Он слишком горд, чтобы самоустраняться своими силами, а вот кидаться на нож в чужих руках — это всегда пожалуйста... Медлить было больше нельзя, Ведьма поднялась со скрипнувшего дивана и пошла вниз по лестнице — меньше вероятности быть узнанной в мигавшем свете лифта. Чем ближе к концу, тем меньше Ведьма понимала, чем обернётся её встреча с Черепом. Он всегда стремился проникнуть под кожу, держась со своей обычной холодной уверенностью в каждом шаге. Страшно и волнительно. Дойдя до первого этажа, Ведьма пошла вплотную к стене, проводя по ней рукой — так она не пропустит дверь спортзала. Пятую по счёту. Тихие скрипы шагали рядом вместе с далёким ветром, гулявшим в листве высоких деревьев — самых трусливых из всех, что Ведьма знала. Они не хотели, чтобы хоть кто-то в Лесу осознал, что над их головами светят те же звёзды, что на другой стороне. Они боялись всего, что лишит их права на уникальность, и ради этого прятали древнейшую красоту. Ведьма вошла в спортзал, закрыла за собой дверь, оставив за нею шелест деревьев. Ещё несколько шагов вдоль стены к раздевалке — Ведьма не включила свет — и холод каменной стены под пальцами сменила тёплая шероховатость дерева двери, ведущей в раздевалку. Скип петель, почти беззвучный хлопок от закрытия двери и в следующее мгновение — тепло человеческого тела, прижимавшего к деревянной поверхности. — Проблем по пути не было? — жаркий шёпот. — Всё обошлось. Время есть? — Столько, сколько нужно. Ведьма повернулась лицом к Черепу и крепко обняла его — одной рукой за шею, другой — за пояс. Череп одну руку запустил ей в волосы, прижав другую к низу её живота. Так они и застыли, словно в первый раз. Как дураки они дышали: она чуть быстрее, Череп чуть медленнее, но постепенно они задышали одновременно, невидимая сила внутри каждого выравнивала стук до общего. Иногда Ведьме казалось, что если бы у них было чуть больше терпения, чуть больше времени, то их кровеносные системы объединились, они начали бы дышать одними лёгкими, кровь по телу гнало бы одно сердце, а мозг был бы один — не просто синхронные мысли, нет, они бы стали одной личностью, больше не было бы ни Черепа, ни Ведьмы. Так два облака, движимые ветрами, сливаются в одно. И память о кошмаре, о том, что в детстве преследовал её каждый день, а сейчас напоминал о себе раз в пару месяцев — о переходе в новый круг, о мёртвом Черепе, убивающем Ведьму, — истончалась, неясная тревога уходила, и Ведьма чувствовала себя такой по-дурацки счастливой, что хотелось взлететь к звёздам, разбив потолок и окна. В темноте они не раздевали друг друга — зачем? — только залезали руками под одежду, одновременно помогая друг другу — Череп расстегнул ремень, Ведьма, снова повернувшись к Черепу спиной, задрала длинную юбку. Чуть липкий и влажный жар — он прижал широкую ладонь к её животу, забравшись под блузку, следом — прохладное прикосновение его губ к шее. Ведьма завела руку за спину, ощупывая пенис Черепа. В отличие от первых, почти волшебных прикосновений, во всём дальнейшем магии было не больше, чем в справлении естественной нужды. И ощущения от секса были похожими. Это было приятно, это приносило облегчение, и этим нельзя было не заниматься. Иногда можно было пренебречь разговорами при личных встречах — в конце концов, есть письма, которые всегда значили намного больше, чем на первый взгляд, — но не заняться сексом всё равно, что пренебречь походом в туалет, зачитавшись любимой книгой. Этого нельзя понять, ведь, в конце концов, если уж времени совсем нет, этими вещами — разговором и сексом — можно заниматься одновременно. Череп раскатал презерватив по члену, сипло выругавшись прямо над ухом Ведьмы. Она прогнулась, расставила шире ноги, правой рукой придерживая юбку и упираясь в дверь предплечьем левой. Череп вошёл, и Ведьма выдохнула, прислонив горячий лоб к опиравшемуся о дверь предплечью. Да. В их случке была запредельная интимность, но не было ни трепетности, ни чувственности. Потому что они не были влюблены друг в друга. Они — два фрагмента, которые могли бы стать единым. Или нет. Было бы хорошо, потеряй они себя, растворившись друг в друге, став чем-то новым, более совершенным? Возможно. Но было хорошо и без этого. Череп кончил раньше. Выйдя из Ведьмы и сняв презерватив, он завязал последний в узел и отбросил в сторону. Ведьма повернулась и прильнула к Черепу, целуя прохладный рот; Череп снова входил в неё, но уже пальцами. Всё кончилось быстро. Ведьма облизала пальцы Черепа, он поправил на ней одежду. Ведьма улыбнулась. Так похожи на ярких птичек, увлеченно чистящих друг другу пёрышки. И вот, закончив, они сели на чуть запыленный пол, прислонившись друг к другу, глупые неразлучники. — Ты хотел поговорить о своей мечте. Череп не напрягся, не расслабился, не дрогнул, продолжая размеренно дышать. Словно его мечта осуществима. Словно он и правда сильнейший в Доме — предмет зависти старших и восхищения младших. Словно его смерти на предыдущих кругах были написаны в истории Дома, а не являлись его собственным подсознательным желанием самоубийства. — Я хотел услышать, что о ней думаешь ты. Он мог кричать о помощи. Просить, чтобы она спасла его, развеяла туман в голове. Он мог молить о понимании. О том, что даже если его мечта не исполнится, они всё равно всегда будут вместе. Могла ли Ведьма рассеять чужой туман, заблудившись в своём? Могла ли пообещать всегда быть вместе тому, с кем собиралась расстаться навсегда? — Не думаю, что мне тебя судить, Череп. Это твоя мечта. Тебе искать в ней покой или силу, тебе отказываться от неё навсегда или беречь в лёгких, дыша ею, до самого конца. Я не могу принять решение за тебя. Просто знай: какой бы выбор ты не сделал, я поддержу тебя. — Спасибо. Пыльное молчание — у Ведьмы зудело в носу и немного в горле. Хотелось, но не моглось чихнуть — мерзкое чувство. Череп взял её за руку, прижал её к себе, и она наконец-то чихнула, уткнувшись носом в его плечо. Он вытер пальцами нос и провёл ими по футболке, машинально, так хозяйка вытирает испачканные в муке руки о фартук. — Ты хотела встретиться завтра? — Угу. Надо тебе кое-что передать, если ты будешь держать это при себе, не отдавая никому, то не умрёшь. — Если тебе так будет спокойнее, то ладно. Надеюсь, этот твой амулет поместится в карман и не потеряется. — Это нож. — Им хоть убивать можно? — Вполне. — И в чём его сила? — В том, что свою смерть ты можешь встретить только от него. По-другому никак. — Поэтому мне нельзя его упускать. Ясно. А почему он не может быть у тебя? — Нужен прямой контакт долгое время. Зато ты станешь неуязвимым для других. И я буду спокойна. — Хорошо. — Мы встретимся завтра в то время, что я написала. Но потом не ищи меня. Я сама тебя найду. Она солгала ему. Не будет искать. Она закончит все дела здесь, отдаст гладь воды в руки Вонючки, в руках которого уже есть камень, и уйдёт, будет идти те короткие минуты, что ей остались, но они будут только её, перед тем, как она позволит себя обнять в последний раз, позволит не Черепу, а обманутому Домом Жнецу. Завершит эту историю, чтобы другой начал новую. — Пора, — произнёс Череп и отпустил её руку. Вот и всё. Она больше не сможет к нему прикоснуться. — Иди первым. Тихие шаги, еле слышный скрип. Ведьма отодвинулась от стены, полностью легла на пол и закрыла глаза, позвав Лес. Шепот листвы проломил стены, корни раздвинули реальность. Она открыла глаза. Огромные камни, из которых складывалось её жилище, были покрыты мхом. Множество замерших часов, шкафы, тыквы, шкатулки, узенькая лежанка — всё на своих местах. — Наконец-то проснулась! Ведьма провела рукой по морщинистому лицу, отбрасывая остатки сна вместе со спадавшими на лицо сальными седыми волосами, и посмотрела на Вонючку. — Не слишком ли много времени ты здесь проводишь? — просипела Ведьма. — Уже гонишь меня?! — Не гоню. Приходи сколько хочешь. Но разве у тебя нет друзей? — Есть, и они замечательные! Мне бы так хотелось привести их сюда, но вечно теряю их на полпути, они такие рассеянные копуши в своих снах — просто кошмар, ни один не поспевает, даже Кузнечик, а он знаешь какой классный?! — Неужели совсем никто? — спросила Ведьма, вспоминая Слепого и Волка, будущих чудотворцев, это точно. — Некоторых, правда, по ночам вообще нет! И всё-таки… Вонючка болтал, пока Ведьма, сидя с закрытыми глазами, слушала и вспоминала Кузнечика. Сначала и она подумала, что тот точно будет чудотворцем, что точно найдёт свой путь к ней в Лес. Она окрестила его, очаровала, возложила на него опасную и почётную миссию «почтальона». Он был полностью её. Благодаря его желанию быть Черепом, походить на него походкой, властью, силой, даже поведением, он, наверное, даже чуть-чуть влюбился в неё, достойную самого Черепа девушку. Забавный и милый. Но, наверное, хорошо, что он оказался гораздо ближе к Наружности, чем к Лесу — Ведьма не сомневалась, что он в конечном счёте выберет первую, — ведь когда привязываешь кого-то к себе, то очень сложно не привязаться самому. А Вонючку жаль не было — он пройдёт свой путь с достоинством и гордостью, которых так не доставало ей и даже Часовщику. — Я думаю, тебе пора, — прервала она затянувшийся монолог Вонючки. — И вот опять! Бедный я, несчастный!.. — стенал Вонючка, тем не менее, проворно пробираясь к выходу. — В следующий раз, когда мы здесь встретимся, тебя будет ждать сюрприз, — пообещала Ведьма. Вонючка, взволнованный ещё не подаренным подарком, убежал, а Ведьма достала из-под подушки шкатулку, а уже из неё — заговорённый нож. Нажатие в нужном месте привело в действие механизм, и напоминающее перо заточенное лезвие выскочило из рукоятки с тихим щелчком. Короткое движение — и лезвие снова спряталось в рукоятку. Он будет в руках Черепа. Им суждено убить Черепа. Череп держит в руках свою смерть и ни за что её не выпустит. Кому суждено быть повешенным — не утонет; ничто другое не сможет навредить Черепу. Но этого недостаточно. Так как ей поступить? Мысль о том, чтобы усыпить Черепа, теперь казалась гнусной и предательской. Она говорила Мавру, что её любовь к Черепу угасла, стала лишь воспоминанием. Она соврала не только Мавру, но и себе. Нужно придумать что-то другое. Ведьма перебирала ящики один за другим. Кольца, карты с заброшенными кладами, амулеты животных, вырезанные из дерева — всё не то. На мгновение она замерла. Ведьма сказала Вонючке в тот день, когда он впервые её нашёл, такие слова: «Иногда нужно остановиться и оглянуться назад, посмотреть, какие ты оставил следы, по чему именно прошёл и сколько веток ты сломал, пробираясь через Лес. Возможно, за тобой гонится чудище, а возможно, оно ждёт тебя впереди, но забудь о нём на это мгновение и загляни в себя, не отворачиваясь и не говоря себе, что время неподходящее. Спроси себя: за чем ты гонишься и от кого ты бежишь». «Так за чем я гонюсь? От чего я бегу? Бегу от его смерти, это понятно. Но что за цель? Чтобы он пережил следующую ночь? Чтобы он получил шанс всё изменить? Чтобы он был настолько счастлив, насколько возможно?..» Ведьма насмешливо хмыкнула. Как ей переделать реальность? Да и сможет ли она?.. Ведьма подняла взгляд и осмотрела своё битком набитое различными вещами жилище. Столько вещей — тыквы, старая мебель, книги, — а первыми в глаза бросаются всё равно часы. Десятки мёртво застывших часов, они больше никогда не будут отсчитывать время вперёд, сколько бы она их не чинила — они останавливаются и будут останавливаться… Она подошла к стене, погладив одни из настенных часов по циферблату, одни из тех, стрелки которых не покрывало защитное стекло. И переместила пальцем часовую стрелку на двенадцать часов назад. На несколько секунд Ведьма замерла, чтобы затем помчаться в другой конец комнаты, схватить за ремешок одни из десятков наручных часов и разбить защитное стекло о деревянный стол. Она села прямо на пол, аккуратно подцепила ногтем хрупкую маленькую часовую стрелку, боясь сломать, пытаясь мысленно прикинуть нужное время — сколько ей нужно отмотать? Это должно быть детство, полный оборот — двенадцать часов. Два оборота за секунду — двадцать четыре часа, то есть сутки, два оборота за секунду, на протяжении минуты — шестьдесят дней, то есть где-то два месяца… Кажется, где-то в подсознании она продолжала считать, но пальцы уже крутили стрелку назад, в прошлое. Туда, куда Ведьма отправит Черепа.