***
— Алекс, ты сказал, что купишь гроб, и… наверное, Эшли захочет поехать с тобой? — спросил Майк. — Кажется, она поехала в банк, чтобы аннулировать кредитки, и… за справкой о смерти. — Я вернусь в больницу и заберу вещи Робина. — Джина черкнула ручкой у себя в блокноте. — И еще нам нужно заказать катафалк, цветы… — Я сделаю это. — Эли, ты не обязан. — Все мы тут обязаны… — Он помолчал. — Сделать это для Робина. Скай ворочался в постели, продолжая слушать их тихие перешептывания в другой комнате. Они так переживали, чтобы он, чего доброго, не наложил на себя руки, что решили заниматься всем этим здесь, наблюдать. Правда, никто не подумал о том, как будет чувствовать себя Скай, слушая о катафалке и похоронных цветах. Он, стараясь не шуметь, приподнялся на локтях и заглянул в соседнюю комнату. Друзья Робина сидели за его столом с какими-то бумагами, грустные и задумчивые. И все же для Ская их лица не выражали ничего особенного — холодное беспристрастие, не более. В том, что у Ская появились няньки, был виноват он сам. Если бы вчера в клинике он не начал с боем прорываться к Робину, если бы не подрался с охраной и не бросил Джине: «Теперь жить нет смысла», то они бы оставили его в покое и позволили утопиться в своем горе. И Скай ненавидел их, заботу и все это. Он встал на ноги и подошел к окну, взглянув на вид, который в свое время похвалил Робин. Он коснулся груди, как будто мог прочувствовать зияющую рану вместо сердца. Горло снова сжалось, и он ощутил предчувствие своего горя. Пока слабое и трепыхается, но неотвратимое и мощное. Пока Скай был в состоянии держать себя в руках и думать о смерти Робина как о чем-то, не касающемся его самого. Его чувств и его жизни. Но через минуту, через день или спустя неделю отрицание иссякнет, и он окажется наедине со всеми сдерживаемыми такими усилиями мыслями. Скай коснулся лица, где на щеке осталась полоса от складки на подушке. Он бы в жизни не заснул, если бы Лорелайн не дала ему снотворное. На его прикроватном столике лежали лист бумаги и ручка. Их оставил Эли, сказав, что Скаю надо бы начинать писать прощальную речь. У Ская руки зачесались прямо сейчас выйти к ребятам и засунуть Эли эту бумагу в рот. Отойдя от окна, он задернул штору. Нечего смотреть на то, как жизнь всех этих людей продолжалась, словно Робина и не существовало. Он глубоко вздохнул, начиная ощущать тот уже привычный приступ паники, что сопровождал его вчера. Тот день сливался в череду болезненных быстрых воспоминаний, как будто Скай катался на американских горках, не имея возможности сойти. Все вокруг пытались с ним поговорить, что-то рассказывали, хватали и обнимали. В клинике, куда они пришли с Лорелайн, им ничего не сказали. По новостям передали, что в центре Нью-Йорка осуществили химическую атаку, поэтому в клинику попали не только реальные пострадавшие, но и ипохондрики с паникерами. Людей было столько, что продохнуть невозможно, и все они кричали и говорили, спрашивали о своих родственниках и плакали. Скай знал только то, что Робина и Кима привезли сюда самыми первыми, а после этого сообщения СМИ обрывались. Где был Эли или, например, Эйвери, Скай так и не выяснил. А спустя пятнадцать минут Эли натолкнулся на него на стоянке, приобнял, как будто они не познакомились двадцать четыре часа назад, и сказал, что вынужден откланяться, чтобы лично сказать Эшли о смерти ее сына. И Ская будто переклинило. Остальное он помнил урывками, как будто пленку зажевало в плеере. Лорелайн схватила его за руку, вместе они вернулись в клинику и с горем пополам пробились к стойке. И, кажется, Скай кричал, чтобы его пустили к Робину, потому что он просто не мог лежать где-нибудь мертвым. Из-за этого его и пришлось выводить охранникам, а Лорелайн не сдержала язык за зубами и все рассказала Джине. Бросив взгляд на статуэтку ангела, Скай скрестил руки на груди и вышел за дверь. Все сидящие у него в гостиной подняли головы. Джина все никак не могла прекратить плакать, она уже была мало похожа на ту красавицу, которую Скай увидел в первый день в МАГАТЭ. Скай подумывал ей сказать, чтобы прекратила так нарочито страдать, потому что все уже поняли, что ей больно. Майк сидел рядом, будто в трансе, его глаза оставались сухими, хотя рука, которой он гладил Джину по спине, дрожала. То ли из-за нее, то ли из-за смерти его лучшего друга, то ли из-за того, что произошло с ними всеми… С другой стороны сидели Эли, Лорелайн и Алекс Даймлер. Серые, как будто на их лицах осела пыль. — Не обращайте на меня внимания, — сказал им Скай и медленно пошел на кухню. В последний раз чувство голода посещало его будто в прошлой жизни, и холодильник абсолютно не вызывал эмоций. Разве что одинокие воспоминания пробивались сквозь построенную им стену безразличия. Скай коснулся стола, прокручивая в голове вечер своего признания Робину. То, какой непринужденной была атмосфера и как хорошо пахло от Робина, как хотелось его поцеловать… Но Скай пришел не за этим. Он взял бутылку минералки и налил себе полстакана. Только жажда и горло, такое сухое, как наждачная бумага, заставили его встать с постели. Громко поставив стакан обратно, он сделал шаг к комнате, но так и не вышел, остался стоять в дверях. Мало что волновало Ская после вчерашнего, но слова Джины заставили прислушаться. — Как же так вышло? — сказала она. — Почему Киму так резко стало плохо? — Врачи говорят, это был анафилактический шок, — ответил ей Эли. — Знаешь, вроде аллергической реакции. — Получается, на него тоже попал этот яд? — Да, Ким то ли выхватить хотел этот баллончик, то ли что… Думаю, ему на руку попало немного отравы, вот и получилось так. Скай шумно вдохнул и вошел. — Это Ким виноват, верно? — заявил он. — Если бы он не потерял сознание, Робину могли бы помочь своевременно. Быстрее всего отреагировал Алекс. Малюсенькое движение, Скай его почти не заметил, а потом рука Джины схватила Алекса за запястье. Ну здорово, его считали сумасшедшим, даже перечить боялись, как бы у Ская не возникло желание еще на кого-то напасть. Он с вызовом посмотрел на Джину. И злость, которая копилась все это время, сошлась в единый пучок. Почему они так к нему относились? Думали, что из-за смерти Робина ему крышу сорвет? Не Киму, который жил с ним два года, не матери, которая потеряла самого родного человека на земле и последнего члена своей семьи, даже не Джине — а ведь с Робином они знали друг друга больше семи гребаных лет, — а Скаю. Может быть, все дело в чувстве вины? — Вы должны были следить за ним, черт возьми, я же сказал вам, что этот идиот собирается его убить. — А где ты был? — ответил ему Алекс. Он поднялся на ноги, оттолкнув руку Джины. Сегодня Скай видел его во второй раз в жизни и все еще не желал знакомиться ближе. Сжав кулаки, Алекс остановился за несколько шагов от него. И внешняя схожесть с Кимом вмиг заставила Ская ненавидеть и его тоже. Такие же черные волосы, такие же черты лица и превосходство, которое будто въелось в глаза. — Что значит где я был? — Скай задохнулся от возмущения. — То и значит. Алекс переступил через пуф, на котором лежали бумажки, поправляя пиджак. — Ты пришел и сказал, что кто-то хочет убить Робина, круто, какой же ты молодец, даже до полиции не дошел, пришел отчитаться Киму и адвокату Робина, — продолжил Алекс, наступая. — Мой брат едва не умер из-за того, что Робин перешел кому-то дорогу. Давай по-честному: он сам заработал себе этого врага. — Что ты имеешь в виду? — Тот парень, Итан. Робин думал, что станет с его родными, когда бил его молотком по голове? У Ская в голове щелкнуло, и он молниеносно схватил Алекса за грудки, сжав ладонями лацканы его пиджака. Тот попытался вывернуться и ударил ему кулаком в нос. И на секунду Скай оказался в заложниках у паршивого ощущения, будто его лицо взорвалось болью. Треска он не услышал, но кровь почти сразу залила губы. Пока Скай медленно пятился назад, пытаясь оторвать руки Алекса от себя, Джина вскочила с места и бросилась к ним. Мельтешение позади все продолжалось и продолжалось. Майк остановил Джину, а Лорелайн, перепрыгнув через стол, оказалась позади Алекса, начав оттягивать его назад. Ее тонкие женские ладошки на себе Алекс даже не почувствовал и в итоге вдавил Ская в стену, встряхнув напоследок. — Робин заслужил то, что с ним случилось, — выплюнул Алекс. И Скай воспользовался моментом, замахнулся и ударил его в лицо. Отскочив назад, Алекс поднес ладонь к ушибленной губе, он уже сделал шаг, чтобы отомстить Скаю, и перед ними встала Лорелайн. На голову ниже их обоих, в черной куртке на размер больше нужного, но решительная и боевая. — Прекратите сейчас же! Мы обсуждаем похороны, да как вам не стыдно! — сказала она. Алекс какое-то время не реагировал на нее, смотрел на Ская, сжимая кулаки. Но все-таки сумел подавить свой гнев. Он взглянул на Лорелайн, выдавил из себя улыбку, а потом потрепал по волосам, как будто она была надоедливым ребенком, и отошел к дивану за своим портфелем. Алекс вышел за пределы квартиры, двери хлопнули, и Скай возмутился: — Зачем он здесь? — Ну, — Джина так и застряла около полки с книгой, а Майк все еще стоял у нее за спиной, — он брат Кима. — Хорошо, так почему он здесь? Она промолчала. — Ему плевать на Робина, он даже рад, что он… — Скай сжал губы. — Рад, что все так случилось. А я бы хотел, чтобы умер Ким, а не Робин. Выпятив челюсть вперед, он прошел мимо них, игнорируя их изумленные лица. — Но так же нельзя, Скай… — попыталась Лорелайн. Отмахнувшись и от нее тоже, Скай прошел в комнату и со стуком закрыл дверь. Жгучая ненависть к миру, к Алексу и к Киму кипела в нем. Он не успевал дышать, задыхался от эмоций и не мог думать ни о чем, кроме этого. Почему обстоятельства сложились так? Почему Робин? Он больше их всех заслуживал того, чтобы жить. Не заносчивый идиот Ким, не высокомерный Алекс, а Робин… Скай со всей дури ударил по тумбочке и с удовлетворением пронаблюдал, как она упала набок.***
Ким уже собрал больничную сумку с вещами, пошвыряв ту одежду, в которой его привезли в больницу. Сначала он хотел упаковать ее и выбросить в ближайшее мусорное ведро, но потом услышал нотки знакомого аромата. Он принюхался к рубашке, держа ее у самого носа, и уловил аромат Робина. Наверное, он остался на ней еще с тех пор, как они обнимались в доме у Эли. И Ким даже не поцеловал его в тот день. В последний день. Посмотрев в потолок, Ким проморгал непрошеные слезы и натянул на себя куртку. Все это время он сидел на кровати, а теперь решил сделать первый шаг. Из-за каких-то там последствий отека мозга он хромал. Врач говорил, что это временное, но без трости Ким не мог и шагу ступить. Взяв в руки деревянную палку, принесенную Алексом, он ощутил себя полнейшим идиотом. Он оперся на нее и попробовал встать. — Черт… И тут кто-то позвал его с другой стороны. Ким поднял глаза и увидел Энди, нерешительно выглядывающего из-за стеклянной перегородки. — Поможешь или так и будешь наблюдать мой позор? Усмехнувшись, Энди направился к нему и подставил плечо, чтобы Ким мог опереться. — Как ты умудряешься? — спросил Энди. — Делать так, чтобы тебя постоянно травили? — К твоему сведению, Химику так и не удалось меня отравить. — Но теперь удалось кому-то другому. Энди посмотрел ему в глаза, улыбнулся. Ким хорошо помнил эту улыбку, она часто появлялась у Энди на лице при мысли, что Ким говорил что-то очаровательно тупое. Ким вернул ему усталую усмешку и едва удержался, чтобы не сказать: «Знаешь, твое решение бросить меня было правильным». Наверное, Энди и сам это понимал — он прижился в Нью-Йорке, радовался жизни и работал, а Ким впутался в очередное дело и хоронил свою любовь. Ким отстранился и произнес: — Ты же знаешь, что мне не нужна нянька? — Я просто отвезу тебя домой. — У тебя есть машина? Надо же, я думал, ты не расстанешься с велосипедом. Энди позади шумно выдохнул и, наверное, закатил глаза. Ким не оглянулся, продолжая медленно, маленькими шажками идти вперед. — Вот поэтому мы и расстались! — воскликнул Энди. — Нет, мы расстались, потому что мне не нужна нянька. Посмеиваясь, Энди направился вслед и поравнялся с Кимом в коридоре клиники. Он хотел о многом спросить, Ким это видел и ценил то, что Энди сдерживается. Они не общались ни разу после того Рождества, когда Энди пришел к нему подарить ежедневник ручной работы, а Ким начал раскручивать его на секс. И боже, как давно это произошло. Ким, чувствуя себя предателем, захотел вернуться на три года назад, до их встречи с Робином, до всех этих чувств, от которых едва не сносило крышу, до потери Робина, которая ставила крест на всем в его жизни. — «Форд»? Как скучно, — фыркнул Ким, наблюдая за Энди, открывающим пассажирскую дверь автомобиля. — Зато практично. Звякнув ключами в руке, Энди сделал к нему шаг, но тут же остановился, увидев выражение лица Кима. — Я сам, спасибо, — добавил тот для пущей надежности. Устраиваться на сиденье пришлось минуты три. Энди пристегнул его ремнем, обошел машину и запрыгнул на водительское место. Его тактику, их общую с Алексом тактику, Ким раскусил сразу. Они, едва ли не лучшие друзья, договорились держать Кима под наблюдением и днем и ночью. И Киму было даже немного стыдно за то, как он вел себя раньше с Энди — напивался по гораздо менее весомым поводам, заставлял его наблюдать все это, спорил по мелочам, доводил. А теперь у Кима не было желания даже пить, даже играть, даже курить. А Алекс не понимал глубины отчаяния, в котором он оказался. — Так, ну что, едем домой? — Нет. Мне нужно в ритуальное бюро. И я хочу сам выбрать цветы. А потом мы поедем на кладбище, чтобы заказать надгробие и заплатить за место… — монотонно начал перечислять Ким, смотря на улицу со своей стороны. Он вдруг подумал, что ровно по этой самой дороге врачи вчера везли Робина, перекладывали на каталку. В какой-то момент Робин, вероятно, потерял сознание, даже не догадываясь, что оно угасло навсегда. Чтобы сдержаться перед Энди, Ким до боли сжал пальцами переносицу, потер лицо рукой. — Но… Ким. Этим всем занимается твой брат и другие люди, которым Робин небезразличен. Повернувшись к нему, Ким увидел, как вытянулось лицо Энди, он так и не завел мотор, держа руки на руле. — Они все не успеют сделать, Энди. — Ким. — Хорошо, — тихо сказал он. — Я сформулирую это иначе. Позволь мне хоть чем-то заниматься, чтобы не сойти с ума, ладно? Я должен… Я должен помочь все это организовать. Если я сделаю, как ты хочешь, поеду в квартиру и буду лежать на кровати, мне не станет лучше. Я не смогу не думать о нем, понимаешь? Взгляд Энди стал каким-то другим. В нем проскользнула жалость. И Ким отвернулся, не желая видеть это.***
Эйвери крепче сжал кончиками пальцев конверт, который нес с собой, войдя в многоквартирный дом на Парковой авеню и отсалютовав мужчине на ресепшене. Несмотря на то, что Эйвери частенько бывал в гораздо более интересных местах, он не мог прекратить рассматривать детали. Пока он думал, что Скай до сих пор живет вместе с отцом, тот переехал в собственную квартиру. Чудны дела твои, господи. Из-за Ская каждая стенка этого дома была Эйвери особенно интересной. Он дошел до лифта и нажал на циферку шесть. Сверху послышалось клацанье, и кабинка спустилась к нему. Зайдя внутрь, Эйвери прислонился к стенке и посмотрел вверх, стукнувшись головой о стену. Он почти не спал последние сутки — сначала ходил на допросы, потом беседовал с фэбээровцами, адвокатами и юристами. Из-за неожиданной смерти Робина в Нью-Йорке вспыхнули протесты, людям ничего не стоило поверить, что собственный президент дал приказ устроить химическую атаку в центре города. Эйвери, может быть, совсем немного подправил их в нужном направлении через твиттер. На допросах он говорил правду, что не знал, кто и как подстроил гибель Робина. Указывать на отца или президента — лишнее, тем более что никто из них в здравом уме не стал бы предпринимать подобное. О том, что какой-то мудак ранее угрожал убить Робина, они все промолчали, чтобы не пришлось отвечать на неудобные вопросы об Итане Боннэ. Эли решил сделать смерть Робина героической, пускай он и был обычным преступником. А теперь, едва вернувшись с митинга возле статуи Свободы, Эйвери шел к своему школьному другу. И худший момент для их встречи он бы не нашел. Эйвери вышел, едва разъехались створки лифта, озираясь по сторонам. Коридор оставался пустым. — Привет, Скай, давно не виделись, и я уже не злюсь, что ты спихнул на меня убийство того чувака в лесу, — проговорил Эйвери одними губами, медленно шагая к квартире шестьдесят четыре. — Или, например, привет, Скай, как жизнь? Кстати, у меня с собой письмо от твоего мертвого любовника. Блядь, нет. Из-за угла выпорхнула дама в розовом пальто. Взглянув на Эйвери, она застыла, смутилась… — Не пяльтесь, леди, — сделал в ее сторону шутливый реверанс Эйвери. Вот такие реакции его сопровождали везде. Люди расширяли глаза от удивления, просили автограф, перешептывались, но неизменно реагировали на него, потому что «вы посмотрите, это же тот тип, что обвинил президента на видео из морга». Он подошел к нужной двери и выразительно постучал. Переложил конверт в левую руку, чтобы в случае чего можно было пожать Скаю ладонь. Дверь открылась секунд через пятнадцать, и на него посмотрел человек, которому Эйвери нехотя диагностировал депрессию и невроз. Волосы Ская находились в полнейшем беспорядке, глаза были красными, как будто после «адерала», а губы до крови покусанными. Взглянув на Эйвери, Скай окаменел, а потом первым делом запахнул халат, надетый на голое тело, завязав на нем пояс. Эйвери на пробу улыбнулся. — Что ты тут делаешь? — Скай посмотрел по сторонам, как будто стены лестничной площадки могли дать ему ответ. — Можно я войду? Снова отреагировав с опозданием, Скай отошел в сторону, позволив ступить на порог. Развернувшись на пятках, Эйвери замялся с продолжением диалога. Они могли бы долго стоять и пялиться друг на друга, как идиоты, он это понимал. Сколько бы он ни свыкался с мыслью, что увидит старого друга, сейчас при виде Ская он не мог отделаться от назойливых воспоминаний о школе Нокс. Скай, для которого визит Эйвери стал полной неожиданностью, чувствовал себя, наверное, еще хуже. Скрестив руки на груди, Скай заговорил первым: — Если ты пришел, чтобы сказать, как ты меня ненавидишь или еще что-то…. — Это не так. — …то это в любом случае неудачный момент, — закончил Скай. Он пожевал немного нижнюю губу и добавил: — Так зачем ты пришел? — Ты скучал по мне? Эйвери сделал шаг ближе, посмотрел на Ская снизу вверх, прикусив губу. Кажется, зачарованность в глазах Ская никуда не делась. — Эйвери, я… — Скай открывал рот, как рыба, выброшенная на берег. — Разумеется. — Значит, ты должен быть рад тому, что я пришел. Эйвери отошел, позволив Скаю, наконец, выдохнуть. — Мы поговорим, ладно? Но не сейчас, ты сам сказал, что момент неудачный. Тебе будет достаточно знать, что я пришел, потому что тоже скучал. В один миг Скай расслабился, а потом Эйвери почувствовал на своих плечах его руки, и его мягкое тело прижалось к груди, а голову Скай положил ему на плечо. И он дрожал, прижимался к нему и дрожал, пока всхлипы не перешли в сдерживаемые рыдания. Эйвери думал, что речь не только в нем, но и в Робине Баррете. Слишком много эмоций, слишком много людей. И он на фоне этой трагедии хотел стать для Ская положительным моментом, чтобы вытащить его со дна. Скай, наконец, отстранился, ему пришлось вытирать слезы тыльной стороной руки. И Эйвери бы спрятал этот несчастный конверт. Но вот незадача — Скай на него уже посмотрел. Недолго думая, он спросил, с чем это Эйвери пришел. — Может, прочтешь позже? — предложил Эйвери. — А что там? — Письмо мне передал Ким, это от Робина. Для тебя. Второй раз Эйвери видел, как изумление затапливает каждый сантиметр лица Ская. Он нерешительно протянул руку, будто давая и себе время тоже. И Эйвери ничего не оставалось, как отдать это письмо. Ким, едва передвигающийся, сказал, что однажды Эли посоветовал Робину написать Скаю письмо, чтобы извиниться. И тот все-таки написал. Это все, что осталось для Ская после его гибели. Эйвери вызвался передать письмо, решительно ища повод прийти сюда. Но, глядя на то, с каким трепетом Скай теперь держал этот чертов конверт, он триста раз пожалел, что Ким вообще решил показывать его Скаю. Иногда такие вещи делают хуже. — Хочешь, я буду рядом? — спросил Эйвери. Скай сразу же кивнул. — Не хочу, чтобы ты уходил. Вообще. И сейчас особенно. Вместе они пошли на диван, Скай сел по центру, а Эйвери рядом с ним, поджав одну ногу под себя. Пока Скай распечатывал конверт, руки у него дрожали. Эйвери так много хотелось для него сделать, но он мог лишь молча наблюдать и читать через плечо. Привет, Скай. Знаю, ты сейчас со мной даже разговаривать не хочешь. Мне посоветовали написать письмо. Так что не рви его на мелкие кусочки, пока не дочитаешь хотя бы до извинений. Конечно, у тебя есть полное право злиться, ненавидеть меня. И я поступил как свинья, знаю. Я должен был написать, ведь ты волновался. Но у меня не хватило на это сил. Разочаровывать людей больно, надеюсь, ты в жизни такого не испытаешь. И это не давало мне действовать и думать нормально. Я не жалею, что мы были вместе. Каждый день с тобой был прекрасен, я пишу это с четким пониманием, что я вообще не писал парням таких писем и, боюсь, в эру информационных технологий не напишу. В общем, о тебе я ни капли не жалею. Спасибо, что был со мной таким добрым, что закрывал глаза на многое, просто отдавал свои самые искренние чувства. Я не достоин их, и теперь ты видишь, что это не просто пустые слова. Я плохой, запутавшийся человек, Скай. Но то, что ты злишься на меня, разбивает мне сердце. Я хочу все исправить, позволь мне все исправить. Возможно, пока ты не готов. Возможно, должно пройти какое-то время. У нас ведь есть время, верно? Поэтому я грею себя мыслями, что однажды мы с тобой снова прокатимся на «хонде» куда-нибудь, ты расскажешь мне еще о каких-то группах, названий которых я не запомню, мы сходим в клуб или прогуляемся до колеса обозрения, ты ведь сказал, что любишь забираться повыше. Пожалуйста, Скай, дай нашей дружбе шанс. Кстати, извини за все. Видишь, я специально написал это в самом конце :)***
С тех пор как Скай прочитал письмо Робина, его строчки не оставляли сознание в покое. Все их встречи, особенно последняя — он ведь даже не стал слушать Робина, — заставляли Ская чувствовать себя все хуже и хуже и будто бы возвращали его в то страшное время прощания с матерью. Он не предполагал, что придется сравнивать быструю смерть с медленным угасанием, однако невольно сравнивал свои эмоции тогда и теперь. Конечно, с мамой было тяжело: вечером, ложась в постель, он благодарил бога за то, что он дал им еще двадцать четыре часа, а утром первым делом молился за здоровье мамы и шел в ее комнату, проверять… Его сдавливали мысли о том, что их счастливому существованию отмерен четкий срок, но им хотя бы дали шанс сказать друг другу самое важное. С тех пор как рак у Кейт начал прогрессировать, поведение Ская изменилось. Каждый свой поступок он делал, исходя из болезни, каждое слово произносил, зная, что шанса что-то изменить может не быть. Хотя Скай не говорил с мамой о смерти, она всегда была третьей между ними и четвертой за обеденным столом. В конце концов, судьба дала Скаю целых шесть месяцев, чтобы сказать и доказать, как сильно он любил маму и был благодарен за все сделанное. Боль оставалась невыносимой, доставала до сердца и обжигала его, но хотя бы давала время на осознание. Теперь, столкнувшись с тем, что Робин резко исчез из его жизни, Скай почувствовал дезориентацию. Его голова как будто кружилась, не переставая ни днем, ни ночью. И как он мог простить себя за столько дурацких поступков? За то, что даже не выслушал Робина, дал ему уйти с мыслью, что все кончено. Он умер с ощущением, что Скай его ненавидел? А Скай просто злился, позволил эгоизму взять верх над здравым смыслом и успокоил себя тем, что у них появится возможность что-то решить в будущем. Он поставил свои чувства выше чувств всех остальных, не думал о ситуации самого Робина, как тот чувствовал себя в центре политического скандала. Уже сутки у Ская все это не выходило из головы, поэтому он отправился к Алексу Даймлеру. Спросил у Эли, где теперь работает Алекс, за полчаса самостоятельно изготовил адвокатское удостоверение (нашел в Интернете шаблон, распечатал его и приклеил на картонку) для прикрытия, зашел в МАГАТЭ и бросил на стол в пустом кабинете отца свое заявление об увольнении, а потом пошел на площадь Хогана. Территория около входа до сих пор была огорожена, а люди в костюмах химической защиты рыскали в поисках улик. Эта улица ничем не отличалась от любой другой, но Скай почему-то ощущал здесь себя словно в холодной западне. Он глубже засунул руки в карманы, заходя в зал суда. Эли сказал, что вход в прокуратуру попал в зону карантина и ему придется войти с другой стороны. Стараясь не привлекать к себе внимания, Скай прошел по длинному коридору, повернул вправо, преодолел почти пустой зал, метров двадцать в длину, поднялся на третий этаж и постучал в дверь Алекса Даймлера. Скай не пришел бы к нему, будь у него другие варианты. Но в морге четко сказали, что тело Робина оставалось уликой, а значит, провести его внутрь мог только сотрудник прокуратуры. Алекс с кем-то беседовал по телефону, стоя у окна, и, увидев Ская, почти сразу прервал звонок. Не дожидаясь его дальнейших действий, Скай толкнул дверь, а сам остался на пороге. Драка, случившаяся вчера, уже не имела для него значения. Несущественно, неважно. — Извини меня за то, что случилось, я не должен был говорить так ни о Киме, ни о тебе, — сказал Скай. И соврал. Потому что для него ровным счетом ничего не поменялось. Ким виновен, Ким должен был умереть вместо Робина. Но ради того, чтобы в последний раз взглянуть на Робина, Скай засунул все свои принципы в задницу и даже улыбнулся. — Хорошо, Скай. Я принимаю твои извинения, но не понимаю, почему ты здесь, — ответил Алекс, обходя свой стол. Он остановился за два шага до Ская, скрестил руки на груди. — Отведи меня в морг, попрощаться. — Что-что? — Пожалуйста, это последняя моя просьба, я исчезну из твоей жизни и жизни Кима. Не создам никаких проблем, пожалуйста, дай мне попрощаться! — Скай, это исключено, я не могу… — Можешь. Как раз одного твоего желания и достаточно. — Скай подошел к нему ближе. Он был ровно за одну секунду до того, чтобы встать на колени и молить его. — Что ж, боже, ну хорошо, я проведу тебя к нему. Скай медленно кивнул и не заговаривал больше до самого морга. Он понимал, что все изменится с минуты на минуту, больше никаких иллюзий, будто это дурной сон и можно что-то исправить. Он и так медленно сходил с ума, начал действовать непредсказуемо даже для себя и пугался своих же мыслей. Неловкость, трепет и другие чувства остались во вчерашнем дне для Ская. В жизни с повседневными заботами, вроде выбора рубашки или темы разговора со слишком навязчивым таксистом. Внутри Ская оставалась только боль, боль, боль. В зале, где находилось тело Робина, буквально все кричало о покойниках. Стол, инструменты, перчатки. И запах. Неуловимый запах — нет, не тел, самой смерти. Скай сжал кулаки так сильно, что кожа побелела, старался дышать ритмично, хотя к горлу уже подкатывал ком, и только сила воли мешала ему расплакаться. Алекс открыл одну металлическую дверцу, сверившись с номером, посмотрел на Ская, будто ища согласия, и вытащил тело. Оно было накрыто белой тканью. Сглотнув, Скай подошел вплотную. Ни одна эмоция не сравнилась с теми чувствами, что накрыли Ская в момент первого взгляда на Робина. На Робина, каким он был при жизни, и все же кардинального другого. Без задорного румянца, с бледными губами, пустыми глазами под закрытыми веками. Задрожав, Скай вцепился правой рукой в левую, до крови надавливая короткими ногтями. — Он мертв… Алекс продолжал растерянно смотреть на Ская, но позволил ему погладить Робина по лбу. Опуститься низко-низко и сказать ему на ухо: — Как ты мог меня бросить? Скажи, как ты мог… — Всхлипнув, Скай провел рукой по волосам Робина. — Я так много хотел тебе сказать! Я без тебя не могу, понимаешь? Я не смогу без тебя, Робин, зачем ты так со мной поступил?.. Это больно, знаешь? Скай поднялся, но продолжил гладить его ладонью. В этот момент он искренне захотел на обратной дороге домой попасть в автокатастрофу.