***
Получив весть об исчезновении сына, Хиджиката едва не сошёл с ума. В тот момент его уже не волновали ни погибающие на войне солдаты, ни стремительно наступавшее войско противника, ни решения Оттори и Эномото об отступлении. Неспокойный сон и вовсе покинул командира. Ночами он ворочался в постели и сбивчиво, словно в бреду, извинялся перед Соджи. Не сумел. Не уберёг. Не проходило ни дня, чтобы Тошидзо с надеждой не ждал хоть какой-нибудь весточки. Знать, что сын жив и здоров, уже было бы достаточно, чтобы успокоить не унимавшееся сердце отца. Поэтому, когда внезапно пришло письмо, Хиджиката не сдержал слёз. С трепетом он читал выведенные рукой сына строки и радовался, что Канэёси ни в чём не нуждается. Мужчина даже не думал злиться на своё дитя за столь опрометчивый поступок, они оба виноваты в сложившейся ситуации. Не теряя времени, Тошидзо принялся писать ответ. Слёзы капали на бумагу, а рука дрожала, выводя немного корявые слова. Хиджиката не знал, что ждёт его впереди и какие жизненные повороты приготовила ему судьба на этот раз, однако теперь он вновь обретал смысл жить. Жить и вернуться к сыну невредимым. — Канэёси, тебе письмо! — Послышался голос матушки. Мальчик вихрем пронёсся по коридору, схватил письмо и, поблагодарив женщину, спрятался в комнате. Открывать письмо он не торопился. Сидя на полу и сжимая в руках заветный конверт, Канэёси пытался унять волнение. Бумага был чуть размокшая, виднелись на ней и подсохшие следы капель. Глубоко вдохнув, Канэёси уткнулся в письмо. «Здравствуй, Канэ. Я бесконечно благодарен тебе за весточку. Узнав, что ты пропал, я не находил себе места, какие только ужасные мысли не приходили мне в голову. Не знаю, сможешь ли ты простить меня, но просто знай, что я никогда, никогда не собирался бросать тебя. Я лишь надеюсь, что мы разлучаемся не навсегда, и однажды я вновь прижму тебя к груди, своего сына. Где бы ты ни оказался, куда бы ни завела тебя судьба, помни о том, кто ты и чья кровь течёт по твоим жилам. Ты — рождённый под знаменем, что всегда несло правду и верно служило стране и господину — Макото.» Канэёси с досадой стукнул кулаком по полу. С письмом на коленях он беспомощно рыдал, коря себя за излишнюю вспыльчивость и упрямство. Он ведь мог и раньше написать отцу, мог изначально подчиниться и не убегать, но он сделал по-своему, заставив отца потерять голову от беспокойства. А вдруг он больше никогда его не увидит?.. Эта мысль не давала мальчику успокоиться. Вытерев слёзы, Канэёси принялся писать ещё одно письмо. Оно должно успеть дойти! Жизнь словно остановилась, пока Канэ ожидал новостей, однако послание вскоре вернулось, так и не дойдя до адресата. Это могло значить лишь одно — Хиджиката Тошидзо находится в пути на Хоккайдо. И теперь уже Канэёси утратил покой. Что же ему ещё оставалось, кроме ожидания? Ждать, молиться за отца и ждать. На Хоккайдо было очень холодно. Хиджиката даже удивился, что и здесь живут люди, несмотря на не самые благоприятные условия. Война уже проиграна, однако не окончена, и, несмотря на явные намерения своих коллег сдаться, Хиджиката не собирался так просто отдавать то, на что положил жизнь. Крепость Горёкаку словно ждала их. Здесь-то и сосредоточили последние силы верные бакуфу самураи. Днями и ночами Хиджиката размышлял, но вовсе не о войне. Будь то бой или собрание, бо̀льшую часть мыслей командира занимал Канэёси, и это придавало ему сил, заставляло продолжать бороться. Возможно, только благодаря сыну он до сих пор не свихнулся. Но всё же, чем дольше продолжались бессмысленные боевые действия, чем больше становилось жертв, тем слабее казалась надежда выстоять в этой войне, и, отправляясь в свой последний бой, Хиджиката Тошидзо по-прежнему думал лишь о сыне. Весть об окончании войны принесла Канэёси одни мучения, ведь означать она могла одно: он больше никогда не обнимет отца. Рыдая по ночам, Канэёси думал, что лучше бы отец повёл себя как трус и просто сбежал. Сбежал, предав свои убеждения, покойных товарищей и самого себя. Нет, перебивал внутренний голос, он поступил так, как должен был поступить, по чести, и его смерть не станет напрасной. Правда ведь, не станет?.. — Отец!.. — Вскрикнул мальчик, когда за стеной послышались шаги. В комнату тут же ворвалась матушка. Он кинулась к Канэ и заключила его в объятия, хоть и понимала, что тепло приёмной матери никогда не заменит тепла настоящих родителей, но Канэёси постепенно успокаивался и погружался в сон.***
— Какие события последовали за войной, вы знаете, однако до них мне и дела никакого не было, — Макото пожал плечами. — Спустя восемь лет я наконец решил показаться на глаза тем, кто считал меня провалившимся сквозь землю и, возможно, погибшим. — И ты вернулся в Хино, — констатировал Шимпачи. — Вернулся. Разузнал, по-прежнему ли живут здесь мои родственники и живы ли они вообще. Мне было стыдно видеться с ними, и всё же я направился в дом Сато… …Хикогоро стиснул племянника в объятиях. Подумать только, столько лет прошло с его исчезновения, и вот он, объявился! — До чего же ты похож на Тошидзо, — заметил Хикогоро, — вот смотрю на тебя и вижу его, юного будущего самурая. — Мы только внешне схожи, — скромно улыбнулся Канэёси, — в отличие от него, я ничего из себя не представляю. Даже стыдно зваться его сыном. — Ну, не говори так, Тошидзо наверняка видел для тебя большое будущее… — И я не оправдал его надежд. Сато вздохнул. Пережитое оставило в душе юноши огромные раны, которые даже время не в силах залечить. Взгляд парня то и дело падал на меч в красных ножнах, стоявший на подставке в углу комнаты. Заметив это, Хикогоро кивнул, и Канэёси подсел ближе. — Этот меч… — произнёс он, — я помню его. Меч отца. Как он оказался у Вас? — Незадолго до гибели Тошидзо приходил Тэцуноскэ, — пояснил Хикогоро, — исполнял последнюю волю своего господина. Канэ протянул руку, коснулся ножен. — По сути теперь меч по праву принадлежит тебе. Думаю, Тошидзо будет рад, если ты его заберёшь. Канэёси осторожно взял меч и неотрывно глядел на него несколько минут, прежде чем предпринять попытку вынуть его из ножен. Он взглянул на Сато; тот жестом подсказал, как это делается. Канэ разглядывал в отражении лезвия своё лицо и взгляд его был печальным. — Нет, — щёлкнул возвращённый в ножны меч. — Не думаю, что я его достоин. Мне он не принесёт счастья, но здесь, в этом доме, он сохранится и станет напоминанием о том, что был такой человек — Хиджиката Тошидзо, который пробирался сквозь предрассудки, шёл к своей мечте и совершил невозможное! Хикогоро тронули слова юноши. — Ох, чего же это я… — растерялся он, — помимо меча было ещё кое-что, — мужчина положил перед Канэёси фотографию и письмо. — Не буду тебе мешать. Канэ неуверенно потянулся за фотографией. Что это за магия — он не знал, однако с причудливого изображения на него смотрел отец, совсем как живой, но навсегда застывший на куске бумаги. Юноша почувствовал, как защемило в груди. Он прислонился лбом к фотографии и забормотал: — Если бы ты знал, как я скучаю по тебе… Я не знаю, как мне быть дальше, отец, что мне делать? О, если бы только ты был здесь… Разговоры в пустоту приносили некоторое облегчение, поэтому, взяв себя в руки, Канэёси потянулся за письмом. Немного подумав, он спрятал письмо за пазуху и, напоследок взглянув на фотографию, вышел. — Уже уходишь? — Поинтересовался Хикогоро. — На обед не останешься? — Хочу успеть ещё к дядюшке заскочить, — улыбнулся Канэёси, — но если Вы не возражаете, я зайду на ужин. — Разумеется. Хочу послушать о твоей жизни после смерти родителей. Канэёси поклонился и лёгкой походкой направился в сторону дома дядюшки Тамэдзиро.