Just...Tell me you love

       Вся земля из-под ног уходит, стоит ему снова его увидеть.       Он забывает, как дышать, взгляд свой не отводит, смотрит как Мин в комнату проходит, как у себя дома.       Он словно не замечает трясущегося на сцене мальчишку и в ступоре стоящего мужчину.       На диване удобно располагается, бокал с вином берет, к губам подносит, но не пробует, обратно ставит.       Внимание своё на мальчишку обращает и видит, как тот дрожит и даже моргать боится. А демон его с ног до головы вылизал, уже видит, как тот под ним извивается, ещё просит, глубже, сильнее, грубее. Уже заранее чувствует, как кровь мальчишки под ним пульсирует, с каждым прикосновением демона горячее становится.       Глубоко вздохнув, вспоминает, что предатель рядом стоит, участи своей ждёт, он слышит, как у того сердце с каждым вздохом Мина обороты набирает, и это дело нужно заканчивать.       — Так и будешь там стоять? — говорит, но взгляд от Чонгука не отводит.       Хочон, спрятав свой пистолет за пиджак, подходит аккуратно, как будто по тонкому льду идёт: один неверный шаг, и он с головой под лёд уйдёт. А лёд этот с каждым его движением хрустит, он слышит. Он уже себя под ним видит, и ему обратно назад не хочется.       — Я могу объяснить… — голос дрожит, словно водой холодной окатили, и, кажется, уже дыхание на исходе. Он понимает, что уже мёртв, что жить осталось не больше пяти минут и выиграть время не удастся. Но попытки всё же делает.       — Разве есть объяснение убийству невинных людей? — голос спокоен, как и всегда, отчего мужчина холод по спине чувствует. — Ты же знаешь, что предателей я не терплю, — Мин в его сторону даже не смотрит, но слышит отчётливо, как у того сердце стучит и как он всем богам молится, лишь бы живым отсюда выбраться. — И даже оказавшись в таком дерьме, ты всё равно, сука, умудряешься тянуть руки к моему, — с дивана поднимается и руки в карманы брюк заталкивает, на мужчину сверху вниз смотрит.       — Я? Да я никогда… — в голосе испуг, с ужасом перемешанный, Юнги его отчётливо слышит.       — Вот это, — в сторону сцены кивает, — моё. Правильно, малыш?       Чонгук молчит, он ног своих не чувствует, и стоит демону своё внимание снова на мужчину переключить, глазами выход ищет, ибо бежать надо подальше от него.       — Я не знал, клянусь жизнью — не знал! — мужчина с колен поднимается и руку на сердце кладёт.       Демон на это лишь усмехнулся.       Жизнь — это единственное, чем они должны дорожить, но люди настолько идиоты, что ею направо-налево разбрасываются.       Мин мимо мужчины проходит и, стоит Хочону повернуться, как получает пулю между глаз. Тело тяжёлым грузом падает, и только тихий писк Чонгука по залу проходится.       Мальчик рот рукой закрывает и к двери запасной бежит, за стены держится и дышит тяжело. Сердце стучит и вот-вот готово из груди вырваться, и бежать уже сил нет, но он выстрел за своей спиной слышит, бежать продолжает.       — За ним, — демон отдаёт приказ и из клуба выходит, через тела переступая, на свежий воздух выходит, лёгкие им наполняя, у машины останавливаясь. Ждёт.       Его мысли сейчас далеко не здесь, они там, с ним. И эти воспоминания всегда до сигареты доводят, вытащив одну из пиджака, в небо едкий дым выпускает.       Стоит только фильтру до середины догореть, как слышит стоны мальчишки.       Двое бугаев его на асфальт, перед Юнги, кидают, и тот его всхлипы боли слышит. Недокуренную сигарету рядом с ним бросает и на корточки садится, одной рукой за подбородок поднимает, в глаза, полные слез, смотрит и большим пальцем влагу на щеке вытирает.       — Садись в машину, — спокойным голосом говорит, продолжая на разбитую губу Чонгука смотреть, к которой невыносимо тянет сейчас.       — Я с тобой не пойду, — Чонгук голову из руки чужой вырывает, дальше отползая.       — Поползёшь, — Мин его за ногу крепко хватает и не даёт с места сдвинуться.       — Я сказал — не пойду, — Чонгук пытается вырваться из крепкой хватки, но не может, ибо ногу сильно сжали.       — Если ты сейчас же не сядешь в машину, я тебе пулю в лоб засажу. Понял? — Юнги смотрит в упор в испуганные глаза. — Я могу.       Юнги Чонгука на себя тянет, в губы дышит, а Чонгук на него своими большими, округленными глазами смотрит, не моргает.       — Наказание своё ртом отрабатывать будешь, — выговаривает Юнги, губы Чона затрагивая, себя еле сдерживает, чтобы прямо сейчас его не взять.       — Ты своих 17 шлюх проси это делать, — Чонгук, наконец, вырывает руку, но всё равно продолжает сидеть на месте, в глаза напротив смотрит, слезы сдерживает. — Сколько раз она у тебя болела, м? — он руку Юнги берет в свою. — Сколько, Юнги?       От своего имени из этих блядских губах Мина волной шибануло, ему ещё раз хочется, чтобы он произнёс это, чтобы выстанывал его. Он своим стеклянным взглядом в мальчишке все попытки сбежать убивает, узлы на шее затягивает, вырваться не даёт. Потому что моё и ничье больше.       Его метка ни разу не болела, а то, что мальчишка знает число шлюх, с которыми он спал, вводит его в ступор.       — Моя 17 раз, — Чонгук рубашку свою отнимает и имя Юнги выцарапанное показывает, оно у него кровью залито, что вниз по животу скатывается.       Демон усмехается, глядя ему в лицо, тем самым ещё больше мальчишку пугает.       — Малыш, — тянет, в глаза смотрит, — я тебе говорил, — Юнги вновь его хватает, — мне похуй, — выплевывает и с колен встаёт, к машине двигаясь.

***

      Тэхён последний год ни о чём не заботится, ему и не надо: Хосок не даёт.       Всё, что ему нужно, стоит только попросить, что он, собственно говоря, и не делает.       Ему только любви и заботы от Хосока надо, ребёнок же ещё. Он как год с ним живёт, только это и требует, несмотря на то, что Чон ему постоянно дорогие подарки дарит, от которых ему неудобно, потому что дорого.       Жить в одном с ним доме хорошо только тогда, когда тот дома. А бывает, что Чон задерживается до утра и на вопросы Тэхёна, где он был, говорит, что работал. А кем он работает — молчит. Ким и не лезет, боится надоесть ему и снова одному остаться.       Когда Хосока дома нет, мысли всю голову забивают, и от них спрятаться хочется. Оставаясь в одиночестве, он про родителей вспоминает, всё смириться пытается. Уже год прошёл, а ему всё никак причину объяснить не могут, сказали только, что авария подстроена была и всё. Тэхён эту боль проглотить никак не может, потому что зачем и кому понадобилась их смерть?       Сейчас, оставшись один в особняке, один, потому что охрана — это не люди, они постоянно молчат, что очень пугает Кима и, решив не думать об этом, идёт дом осматривать: за весь год он только в гостиной и в их с Хосоком комнате был, в остальные комнаты желания заходить особого не было.       Поднявшись на второй этаж, заходит в самую первую дверь, за которой ничего нет, кроме обычной спальни в темно-синих тонах.       Другая дверь была закрыта, ключ он так и не нашёл, и, направившись к двери в конце коридора, слегка приоткрыв, он понял, что это кабинет: дубовый стол, занимающий место у огромного окна во всю стену, шкаф с множеством книг. Всё было в классическом стиле.       Пройдя к столу, Тэхён сел в огромное кожаное кресло и, скрестив руки под подбородком, осмотрел кабинет.       Ничего здесь такого не было, что бы привлекло внимание, кроме бумаг, неаккуратно разложенных на столе.       Решив их подравнять, Тэхён проходится глазами по множеству строчек, и те округляются, стоит увидеть число людей и рядом надпись убит.       И так все остальные листы, их всего было пятьдесят. Ким листы на стол кидает и с кресла встаёт, сердце начинает стучать быстро, а руки дрожат.       Он бумаги в сторону откладывает и по верхним шкафчикам проходится. Документы, бумаги, деньги, Тэхён всё никак понять не может, что он ищет, но продолжает рыться в ящиках.       И находит. Walther P38 завален кучами документов. Он не знает, почему, но именно сейчас ещё страшнее стало, именно сейчас ноги подгибаются, готовясь упасть, и только стол не даёт ему этого сделать, помогая удержаться. Сев обратно в кресло, он достаёт черную толстую папку и, не представляя, что там, открывает.       Чон Чонгук. Тэхён думает, что ему кажется, и глаза рукой трёт.       Но нет. Чонгук с фотографии на Тэхёна смотрит, а рядом полное досье на него. Рукой все листы быстро перебрав, Ким понимает, что здесь всё: от информации, во сколько родился, до нынешнего местонахождения.       Тупая боль отдаётся в висках, и Ким все вопросы в своей голове унять пытается.       Тэхён быстро шкаф закрывает, как только слышит скрип колёс на асфальте, и из кабинета быстрее выбегает. То, что он здесь был, Хосок знать не должен, но именно с этого момента почему-то понимает, что боится его.

***

      Чонгука с силой в мерседес заталкивают, отбивая все попытки сбежать. Ему страшно до дрожи, уже пару раз дверь дёргал, лишь бы она открыта оказалась. Он бы и на ходу выпрыгнул, лишь бы с Юнги рядом не сидеть, но нет — дверь заблокирована, и выбраться отсюда не получится.       — Сиди и не дёргайся, — говорит Мин, плавно ведя машину.       — Куда ты меня везёшь? — спрашивает Чонгук, всё же смирившись со своей участью.       — К себе, — Мин в зеркало смотрит и видит, как мальчишка в кресло вжимается от услышанного.       — Я домой хочу… Пусти.       — Не очень-то ты и хотел, когда шлюхой для того пиздабола был.       — Я не шлюха, — тихо говорит Чонгук и отворачивается к окну.       От сказанных слов больно, и паре слезинок позволяет упасть себе на колени. Рядом с ним Чонгуку страшно, но и так спокойно, как бывает только с Юнги.       Он смотрит на меняющийся пейзаж за окном и понимает, что уже за пределами города. И страх снова берет своё.       — Приехали, — Мин из машины выходит, а Чонгук всё надеется, что останется здесь и про него забудут, но только, когда дверь с его стороны открывается, всё сразу же пропадает. — Выходи.       Ещё пару минут думает над тем, что ему только что сказали, и выходит.       Огромный особняк стоит посреди зелёного газона, с французскими окнами и бассейном напротив. Он рот от удивления открывает, но не успевает насмотреться, как его на руки поднимают и к дому идут.       — Я сам могу, — но всё равно руками шею обвивает.       — На тебе сейчас, кроме рубашки, ничего нет, — говорит Мин, нежно тельце к себе прижимая. От рук на своей шее тепло по всему телу. Он не знает, почему делает это, но всё сваливает на имя, выцарапанное на запястье.       Охрана, увидев хозяина, быстрее торопится двери открыть. И, поклонившись, огромные стеклянные двери отворяют.       Чонгук в руках Мина напрягается, стоит ему только в дом войти.       Одним словом можно только и описать — дорого.       Мин его на руках к лестнице несет, медленно по ступеням поднимаясь, давая осмотреться.       В этом доме для него пусто и одиноко с тех пор, как он перестал жить с ним, найдя место у другого.       Юнги о нём Чонгуку не скажет, но и Чонгук в его сердце первое место не займёт, оно уже занято.       Пройдя в огромную комнату, Мин аккуратно кладёт Чона на широкую кровать, с мягкими шелковыми тканями.       — Твоя комната, — говорит и смотрит на то, как Чонгук осматривается вокруг.       — Но… Я же не буду жить здесь… У меня дом есть.       — Нет, малыш, — Юнги к Чону наклоняется и в губы шепчет: — Отныне это твой дом.