Прощание славянки

Уж миновал лучший день в году. Первое июня — свобода! Лидочка вприпрыжку бежала к дому, перескакивая через лужи и увязая в кучах последнего грязного, ноздреватого снега. А дома ее ждал сюрприз. В новой школе, сбросив непосильное бремя «каково-это-быть-дочерью-завуча», Лида ощутила облегчение и стала одной из лучших учениц. Хорошая учеба, а у нее не то что троек, да и четверок-то почти не было, олимпиада по математике, родители на хорошем счету… И вот, свершилось, Лида Метёлкина оказалась в числе счастливчиков, получивших путевки в речной круиз. Через несколько недель, когда лето вступит в свои права, она отправится в плавание аж до самого Красноярска! Сказал бы ей кто об этом месяц назад — сама бы не поверила. ***** Завтра… Лидочке даже не верилось. Завтра она отправляется в круиз. Но в бочке меда оказалась ложка дегтя — ну, скажите, кто это выдумал: назначить отплытие теплохода на семь часов утра?! Неужели те, кто составляет расписания, не понимают, как это ужасно, чудовищно неудобно?! Но уж так в нашей стране заведено: отправление в семь… и скажите спасибо, что не в шесть утра. А несчастные пассажиры обречены подниматься ни свет ни заря, выползать в полусонном состоянии из дома и ехать на вокзал, пристань или в аэропорт. Лиде предстояло подняться в пять. Строгая мама потребовала, чтобы дочь легла в девять. И как же все-таки тяжело быть ребенком… Под вечер к ним заглянул дядя Боря. — Вот… — прокряхтел он, вытаскивая из сумки бинокль, — возьми. У каждого речного волка обязательно должен быть такой. Сможешь рассматривать встречные корабли, берега… Интересно, крест Ермаковский стоит до сих пор?! Увидишь… — Хватит ребенку голову морочить, ей завтра рано вставать! — напустилась мать на дядю Борю. — А ты чего расселась? Марш в постель! Лида нехотя разобрала кровать и легла. Вошла мать и проворными, нервными руками задернула плотные солнцезащитные шторы — атрибут практически каждой городской квартиры. В комнате сгустился уютный полумрак. Лида некоторое время лежала, прислушиваясь к голосам за стеной, и постепенно заснула. ***** Она проснулась, когда короткая часовая стрелка подошла к цифре два. Но почему голоса за стеной звучат так громко?! Разговаривали двое: отец и дядя Боря. — Слушай, Паш… Что-то происходит… В Городе творится что-то нехорошее. — Если бы ты почаще бывал трезвым, — наставительно сказал отец, судя по голосу, к этому времени уже изрядно поднабравшийся, — ты бы знал, что «нехорошее» творится у нас уже лет тридцать. — Да я не про жизнь… с ней все ясно. Что-то происходит с самими нашими местами: с землей, с водой… Что-то сдвинулось. — А ты слышал, на украинской мове «место» может означать «город»? — Не слышал, — отмахнулся дядя Боря. — Я же тебе рассказывал, места наши непростые… ох, непростые. Странные. Они человека испытывают. — Слышал я твои сказки, и не один раз. Давай об этом в другой раз: и про стык тектонических плит, и про древнее море, что некогда плескалось от Города до самого Урала. — Но мерзлота-то деградирует, уж этого ты не можешь отрицать. И глобальным потеплением этого не объяснить — у нас не настолько потеплело. Не может быть?! Но мерзлота плывет. Я слышал, что не так давно даже появилась новая наука — криотектоника. — Классно… А что это? — Не знаю, насколько все будет классно. Вот ты, Паш, думаешь, что все обойдется, само собой рассосется? Думаешь, несколько домишек перекосит, дорогу поведет, потом мы это отремонтируем и все успокоится? — Не знаю я, что будет, я не Господь Бог. Да только все это будет уже без меня. Как-то будет, а мы к тому времени будем далеко. — А если все наши представления ошибочны? Эта наука новая, она ведь про что… Вот если мерзлая порода оттает, что будет? — Осадка. Термокарст. — А глобально? То, что сейчас: бугры пучения и термокарст — это наша земля еще шалит по-маленькому… Представь, что целые геологические пласты начнут терять устойчивость, придут в движение миллионы и миллионы тонн грунта… Вот протаяла где-нибудь на глубине прослойка мерзлой породы, образовалась поверхность скольжения — тут и до оползней недалеко! А может, и криогенные землетрясения пойдут. Выстоит ли тогда Город? Чую, будет нам тогда ай-ай-ай! И кто знает, какими еще феноменальными явлениями могут сопровождаться подобные процессы? — Бред! Боря, поостерегись, по-моему, к тебе подкрадывается белочка! — Не пужай! Я хоть и глубоко пьющий, но все же слегка интеллектуальный человек! — отмахнулся от предостережения Борис. — Большинство ученых соглашались с тем, что если все будет идти как идет, мерзлота простоит еще многие десятки, если не сотни лет. Вспомни физику восьмого класса: повышение температуры среды выше ноля вовсе не гарантирует таяние льда. А чтобы растопить миллионы тонн мерзлого грунта, нужна огромная энергия, сопоставимая с энергией космических процессов. Ее нет! — Вот ты сам сейчас сказал «соглашались» в прошедшем времени. Да, раньше соглашались, а в последнее время как воды в рот набрали. То ли сказать больше нечего, то ли правда такова, что о ней не знают как и сообщить. Похоже, не выйдет по-ихнему. Наша земля скоро очнется ото сна и начнет взламывать сковывающий ее поверхность панцирь. — Может, ты сто крат прав, братишка, да только это не важно. Городу не выжить, и погубит его не потепление и не мерзлота, а сама наша подлая жизнь. Ты веришь в заумные теории, а очевидные вещи пытаешься не замечать. Угробят они нас, помяни мое слово. Пусть не враз, пусть не за один прием, не за год. Но ликвидируют. Будет так же, как с Ермаково. — Не скажи… Ты в курсе, что позавчера на участке между Курейкой и Городом получил пробоину контейнеровоз. Еле добрались до ближайшей пристани. При этих словах Лида вся обратилась в слух. Ей так не хотелось верить, что среди счастливых слов «каникулы» и «круиз» может найтись место отвратительному слову «пробоина». Она встала и чуть приоткрыла дверь. Теперь она могла слышать все до последнего слова и даже кое-что видеть. В маленькой типовой кухне на столе стояла почти что опустошенная бутылка водки, и вся кухонька была залита золотистыми лучами низкого ночного солнца. Над столом, склонив друг к другу головы, сидели отец и дядя Боря. Оба были очень нетрезвы. — Весь Город слухом полнится. Такое не спрячешь. — И как ты это объяснишь? Уж сто лет как плавают этим фарватером, и вдруг… Бац! И ведь его по весне проверяли — все нормально было. Никто даже не понял, что произошло, да и какой с них спрос, дел было по горло. Молодцы: пробоину заделали, корабль развернули и живыми добрались до Туруханска. Мне люди пошептали: один раз, это тот, что пробоиной закончился, а были еще… Днище просто чиркало обо что-то… — Считаешь, изменился рельеф речного дна? Бугры пучения или еще какая чертовщина? Да нет, быть того не может. Или это Сам? — отец усмехнулся. — Великий и Усатый Вождь встал во весь рост и баламутит дно речное? — А вот теперь ты опускаешься до суеверных бабских страхов. Конечно… Я слышал, конечно, что Сталин упал в реку лицом вверх, и того места потом долго боялись. Избегали… Но это было давно, и правда ли — большой-большой вопрос. Даже если правда, за прошедшие годы гипсовый истукан давно должен был рассыпаться в прах. И заметь, вся эта чертовщина творится только рядом с Городом. Выше Курейки тишь, благодать да речная гладь… Неужели ты не видишь связи? — Ну, места наши непростые, странные… Господи? Если что-то загромоздит речное русло, вся округа всплывет! — И еще, — дядя Боря перешел на шепот, — ты Лидушку не боишься отправлять? Может, не надо? — Насчет этого я все разузнал. Детей повезут на «Иване Тургеневе», а у него осадки и трех метров не будет. С тем контейнеровозом не сравнить. Послушай, ну когда ей второй шанс выпадет? Переедем на новое место, нужно будет строиться. На обзаведение, сам понимаешь, денег тоже немало уйдет… Не смогу я ее в ближайшее время по курортам возить, пусть лучше сейчас съездит. Мужчины разлили по стаканам оставшуюся водку. Отец заглянул в холодильник, вернулся за стол разочарованный. Повздыхал и словно нехотя признался: — Согласен я тобой, брат, почти во всем согласен. И что Город наш особенный, все не как у людей, и что в месте стоит загадочном, мистическом. Пусть ты во всем прав, пусть! Я готов поверить, что некогда на нашем правом берегу жила древняя высокоразвитая цивилизация, на месте левого берега шумело море, а самого Енисея и вовсе не было. Но какой прок в великом прошлом, если настоящее давит нас как катком? Городу не сдюжить, в центре на него рукой махнули… Отец снова тягостно вздохнул. Что он понимал под словом «центр»? Москву, министерства, многоумных министров или разум того, кто принимал судьбоносные для страны решения, уединившись в одной из своих резиденций?! — Быть этому месту пусту, — продолжил отец. — Если не произойдет нечто совсем уж из ряда вон выходящее. Мы твердо решили — уезжаем. Соберем все, упакуем… Заявление на увольнение я написал. Дождемся Лиду и тронемся. — Можно мне будет пожить в вашей квартире? Вы же ее пока не продали? — А кто купит? В Городе полным-полно пустующих квартир. Да можно, конечно… Но, знаешь, поехали лучше с нами, а? Обстановку сменишь, бросишь пить, а там и невесту найдешь. Я же вижу, как вы с Лидкой моей ладите. Пора и своими детишками обзаводиться. — Лида, конечно, пацан, что надо. Но как посмотрю на твою… — дядя Боря осекся и развивать мысль дальше не стал. — Я знаю, ты воспринимаешь отъезд как трагедию, как свою личную трагедию. А я уже практически смирился. — С тем, что Город будет оставлен? — Да хоть бы и так! Против нас поднялась такая сила — не устоишь. Конечно, жаль Город. Жалко всех, живых и мертвых, чьи силы и надежды оказались растрачены впустую. Но подумай, разве подобное не происходило никогда раньше? Что, в мире мало заброшенных городов? Мы уйдем, деревья захватят Город и летом будут покрываться нежной зеленью. В развалинах поселятся звери и птицы. Даже борозды от гусениц вездеходов — нанесенные тундре раны — со временем затянутся. — Ты что, и вправду считаешь, что нашей земле будет лучше… без нас? — сдавленно произнес дядя Боря. — Не знаю… Это что еще такое? А ну, иди сюда! Под конец разговора Лида так увлеклась подслушиванием, что практически высунулась в коридор. В предвкушении взбучки она подошла к отцу. — Ну-ка, подойди, — позвал ее дядя Боря. Лида была рада, что в эту минуту он оказался рядом — в его присутствии ее никогда сильно не наказывали, но подходить не спешила. Ей так не хотелось вновь ощутить так хорошо ей знакомый тошнотворный запах водочного перегара, но дядя Боря притянул ее к себе. — Давай попрощаемся как взрослые люди, ведь завтра тебе в дорогу, — Лиду обдало едким перегаром, и, по-видимому, он заметил тень недовольства на ее лице. — Думаешь, я просто так пью? Что я безобразник? Лида предпочла промолчать. — Тошно мне, дитенок. Сгубят, всех нас сгубят, Город сгубят… — Кто? Но дядя Боря словно не заметил ее вопроса. — Сколько душ христианских положили, чтобы Город построить! А теперь все с землей сравняется… — А что значит «положить христианскую душу»? Куда их кладут? Ей показалось, что дядя над ней смеется: лицо его скривилось, плечи задергались. Внезапно по его лицу потекли крупные слезы. — Уходи! Не смотри! — прикрикнул он, и Лиде стало так страшно, как никогда прежде. Из дальней комнаты выбежала разбуженная мать. Она схватила кухонное полотенце и без церемоний стеганула Бориса по спине. — Хватит ребенку голову морочить! Сколько можно! — дежурно напустилась она на деверя. Дядя Боря пулей выскочил из квартиры, и в тишине ночи было слышно, как он протопал по улице. Лиду почти что не ругали, а лишь водворили в собственную спальню как пленницу. Глядя на будильник, показывающий три часа по полуночи, она было решила, что засыпать сегодня уже не имеет смысла. Думать о тревожном разговоре взрослых не хотелось. Она забралась в постель с намерением просто полежать и помечтать, но задремала как раз незадолго до того, как будильник взорвался оглушительным звоном. Головная боль на день вперед была обеспечена.