Как же ты меня чертовски бесишь

      — Отодвинься от меня, блять.       Хёнсок поджимает губы и послушно отодвигается от старшего. На душе тяжело из-за его жестокости, хочется наладить отношения, но Бёнгон непоколебим. Он ни за что не опустит руки и не ответит на чувства, будет вечно ненавидеть блондина, прерываясь лишь на моменты, когда жёстко имеет его где-нибудь в подсобке или в квартире Чхве, втрахивая в первую попавшуюся поверхность, до синяков сжимая бёдра. В эти моменты Хёнсок не особо противится отсутствию взаимности, лишь протяжно стонет и просит больше, быстрее, сильнее. Лишь после остаётся один и всем сердцем ненавидит себя за свою слабость, пытается разобраться, почему так злит старшего, что нужно сделать, чтобы заслужить его признание.       — Прости, хён. Просто ты красивый, я засмотрелся. — Хёнсок чуть улыбается, но в ответ Бёнгон лишь фыркает. Этот мальчишка с его странным, но необычным голосом, пухлыми губами и щеками, смешным выражением лица, которым он активно пользуется, когда корчит рожи, чтобы рассмешить одноклассников… Не видит кого-то такого рядом с собой брюнет. Хочет кого-то более серьёзного и спокойного, с кем сможет тихо посидеть вечерами. Либо вообще никого. Но при одном взгляде на вспотевшего после физкультуры Хёнсока, на проглядывающие из-под ворота футболки ключицы, на то, как он облизывает пересохшие губы, крышу просто сносит. Любое его действие возбуждает, но приходится сдерживать себя, потому что младший может не так всё понять, если слишком часто его затаскивать за собой, раздевать, покрывать всё тело поцелуями и трахать, трахать, трахать, потому что нельзя быть таким смешным и сексуальным одновременно.       — Приедем на место — сделаешь мне минет, понял? — Ли говорит совсем тихо, чтобы слышал только Хёнсок, потому что нельзя, чтобы остальные ученики знали о том, что творится между ними. Нельзя, чтобы кто-то лишний узнал об их марафонах, потому что где это видано, чтобы одни из самых лучших учеников хорошей школы в свободное от учёбы время занимались почти животным сексом? — Твои губы отлично смотрятся на члене. Идеально подходят именно моему. Выглядят ли они так же на других членах, м?       — Вообще никак не выглядят, — почти грустно отвечает Чхве, не сводя взгляда с, безусловно, чертовски интересной обивки кресла перед ним. Не поворачивается даже когда слышит довольное хмыканье справа от себя, понимая, что Бёнгон и правда злился бы, если бы он был ещё с кем-нибудь.

Потому что Хёнсок только его игрушка.

***

      — Давай быстрее, — шепчет старший, буквально врезаясь спиной в стену музейного туалета. Внимательно смотрит за тем, как Хёнсок сидит перед ним на коленях, дрожащими руками расстёгивает ремень на джинсах и рывком стягивает их вниз вместе с бельём. Не церемонится особо, сразу проходится языком по всей длине члена, обхватывает головку мягкими губами, сосёт сосредоточенно, глубоко, в хорошем ритме, не забывает работать языком, ощущая каждую вздувшуюся венку. У Бёнгона перед глазами всё плывёт, он гортанно стонет и откидывает голову назад, невольно ударяясь затылком о кафель, но совсем не обращая на это внимание. Хёнсок может с ума свести своим минетом. В голову сразу приходит мысль о том, что у него явно было много практики, но потом брюнет вспоминает, сколько раз зажимал его по разным углам, заставляя опускаться перед собой на колени.       Насколько же Бёнгон меняется с того происшествия в клубе. Становится грубым, жадным до тела младшего, буквально помешанным на нём. Не может думать ни о чём другом, а затем стыдится своих же фантазий о том, как блондин выгибается под ним и громко стонет, царапает спину короткими ногтями, кусает пухлые губы и сосёт так, будто во рту не член, а вкуснейший фруктовый лёд.       Ли кончает прямо в рот Чхве, хватая за волосы и удерживая, чтобы не отстранился.       — Глотай всё. Или хочешь измазаться полностью, а потом отмываться? Давай быстрее, нас уже заждались. Скажем, что тебя укачало, а я повёл в туалет, переживая за тебя.       Блондин кивает и глотает сперму, поднимаясь с колен и вытирая губы тыльной стороной ладони. Они теперь опухшие, неприятно ноют и почти горят. Он разворачивается и склоняется над раковиной, набирая в ладони холодную воду и брызгая ей на лицо. Слышит, как Бёнгон сзади застёгивает ширинку и подходит поближе, чувствует сильную руку, крепко сжимающую ягодицу, тёплое дыхание на своей шее. По телу идут мурашки, ноги подкашиваются, хочется провалиться сквозь землю.       — Полегчало? Идём, и так уже задержались знатно. — голос Бёнгона звучит на удивление нежно. Парень достаёт из нагрудного кармана рубашки платок и вытирает вытянувшееся от удивления лицо Хёнсока, чтобы тот не был таким мокрым, а то совсем цыплёнка какого-то напоминает. Из-за заботы хёна хочется плакать, грудную клетку изнутри разрывают какие-то на удивление огромные бабочки, которые буквально кричат, умоляют о том, чтобы их выпустили, потому что сдерживать проснувшуюся любовь слишком больно. Это совсем не похоже на те прекрасные чувства, о которых говорят другие. Это убивает, мешает дышать, заставляет сердце болезненно сжиматься.

Как же дышать, когда ты так себя ведёшь?

***

      — Спасибо за экскурсию! — все школьники поголовно сгибаются в вежливом поклоне, прощаясь с экскурсоводом, и расходятся. Есть ещё свободные полчаса, которые отведены на прогулку по достопримечательности и покупку сувениров. Хёнсок пробирается сквозь толпу одноклассников и хватает Бёнгона за руку, заставив вздрогнуть. Одними губами произносит короткое: «Нужно поговорить» и тянет за собой, уводя в сторону того же самого туалета, который им будто полюбился. Заталкивает внутрь, запирая дверь (как же хорошо, что это небольшая комната, рассчитанная на одного человека) и шумно выдыхая.       — Хён… — начинает совсем тихо, хочет договорить нормально, но его тут же затыкают влажным поцелуем. Сейчас нужно совсем не это, так что Хёнсок, пересилив себя, отталкивает Бёнгона. Тот смотрит удивлённо, явно не понимая, зачем тогда его сюда притащили. Тихо вздыхает, зарывается пятернёй в тёмные волосы и зачёсывает их назад, чуть кивая младшему, будто тому нужно разрешение на то, чтобы продолжить. — Хён, я не могу так. Из-за тебя голова идёт кругом, дышать трудно, любое мимолётное касание кажется самым лучшим, что было в моей жизни, а твои поцелуи сводят с ума. Я не могу смириться с тем, что так ненавистен тебе, что нужен только в качестве куклы для удовлетворения похоти. Да, мне нравится то, как ты раздеваешь меня, какой ты грубый, как бьёшь, но я не могу справиться со своими чувствами. — голос Хёнсока дрожит, по щекам уже стекают редкие слёзы, которых с каждым словом становится всё больше. — Я не хочу этого. Правда, я готов умереть, чтобы заполучить твоё внимание, чтобы между нами было нечто большее, чем простой секс…       Договорить младший не может. Он рыдает навзрыд, потому что так долго скрывал все эти чувства в себе, продолжал играть свою роль заносчивого дурня, который просто издевается над старшим, никому не мог рассказать обо всём, что происходит, лишь своей же подушке. Хочется успокоиться как можно быстрее, чтобы не позориться ещё больше, но совсем не получается.       — Прекрати.       Хёнсока обнимают сильные руки, но они не двигаются хаотично по телу, лапая его, а лишь прижимают к себе и мягко поглаживают по спине. Тут уже рыдать просто не получается. Теперь уже просто дышать трудно, сердце бьётся, словно сумасшедшее, где-то в глубине хёнсоковской души будто цветы на огромной поляне расцветают. Он закрывает глаза и утыкается лбом в плечо старшего, теперь уже просто шмыгая носом и пытаясь отдышаться. Весь дрожит, поэтому Бёнгон прижимает к себе лишь сильнее, прижимается щекой к макушке и тихонечко тянет стандартное «Чш-ш-ш», надеясь, что младший вскоре успокоится. Если честно, никакого желания так делать нет, это скорее рефлекс какой-то. Очень трудно находиться с плачущими людьми, особенно если они тебе в чувствах признаются.       — Я люблю тебя, Ли Бёнгон. Правда люблю. Я не хотел, чтобы так получилось, но это же не зависит от меня, верно? Меня убивает твоё ко мне отношение, я просто хочу взаимности, хочу нормальных отношений, хочу быть с тем, кого так люблю. — Чхве не поднимает голову, потому что стыдно, а говорить в плечо старшего на удивление легко. Не нужно смотреть в тёмные глаза, тонуть в них и заикаться, как совсем робкая девочка перед любимым оппой. Можно просто говорить, поливая слезами клетчатую рубашку, ощущая руки на своей спине и тяжёлое дыхание совсем рядом, чувствуя, как вздымается худая грудь.       Для Бёнгона будто мир рушится. Он не понимает, что чувствует к этому коротышке. Вроде бесит до сжимающихся в кулаки рук и стиснутых зубах, вроде заводит любым своим движением, а вроде вызывает желание мягко обнять и прижаться губами ко лбу, никогда-никогда не отпускать. Вроде мудак надоедливый, а вроде самое прекрасное чудо.       Ли глубоко вдыхает.       — Давай разберёмся с этим позже, хорошо? Мы скоро уезжаем. Завтра лучше не пересекаться, отдыхай дома. Тебе нужно подумать, мне нужно подумать. — Бёнгон приподнимает голову младшего за подбородок и улыбается самыми уголками губ. Нежно прижимается ими к щекам, ощущая солоноватый привкус слёз, в очередной раз утирает лицо своим платком и аккуратно тянет за собой. — Надень капюшон, чтобы никто не видел твоего зарёванного лица.

И что мне делать с этим ребёнком?