Белый лис - сын шамана

☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼

       Приготовление к свадьбе для Минсока пронеслось будто в одно мгновение. Он видел перед собой лица родных людей, не задумываясь выполнял просьбы и поручения, в свободные минуты вышивал узоры на новой простыни, чтобы отвлечься от приготовлений. Свадебные принадлежности давным-давно были готовы и ждали своего часа в расписном сундуке, а Минсок не знал, куда пристроить руки, чтобы не думать о том, чего он страшился.        Он раскрашивал деревянные украшения, которые принёс ему Джун, намереваясь потом раздарить их самым близким омегам в качестве благодарности за помощь в ритуалах и приготовлениях. Папе он готовил круглый медальон из дуба, расписанный ледяной изморозью, который мог бы напомнить папе о его родине, затерявшейся среди снегов.        Свадьба как таковая не была неожиданностью, а воспринималась уже как данность, Минсок часто думал, каково будет замужем за Хваном, который воспринимал его как красивую игрушку. Но то, что он станет мужем асаи, было как гром среди ясного неба. Потому дрожали пальцы, вышивая узоры. Потому дрожали губы, произнося заговоры, которые сопровождали вышивку.        Он и до этого воспринимал себя как товар, теперь же точно мог таковым являться. Минсок — просто плата за спокойствие деревни и её жителей, выкуп за непролитую кровь и сохранённую жизнь. А может быть, и не одну. Но легче от этого не становилось. Как он ни уговаривал себя, ему не нравилось то, что он ничего не мог решить.        Единственным, пожалуй, ярким событием, которое встряхнуло Минсока и заставило замереть, глядя во все глаза, стало то, как Чонин поздним вечером принёс выкуп родителям за него. Когда приходил Хван, всё было иначе. И что примечательно, вождь не потребовал возврата всех принесённых в их дом сокровищ. Будто в свою очередь откупался от недовольства родителей, что он променял своего сына на Минсока.        Рядом за спиной Чонина стояли молчаливые Чанёль и Сехун, сопровождавшие своего вожака повсюду. Рослые, ещё выше Чонина, с плечами, что едва в двери входили. С острым взглядом, что был будто один на всех асаи. Тёмный, пытливый, внимательный и строгий. Минсок разглядывал во все глаза из-за угла своей комнаты будущего супруга и его свиту, Чонин тем временем поклонился, пожелав здравствовать и не знать голода.       — Прошу прощения у небожителей, что нарушу привычный закон асаи и отдам выкуп за будущего мужа по законам лисьего племени, — прошептал Чонин, а Минсок вцепился пальцами в деревянную притолоку и вопреки шиканью отца заглядывал в комнату, пытаясь рассмотреть всё.        Чонин взял свёрток из рук Сехуна и подошёл к отцу. Альфа смотрел на асаи со слабо скрываемым недовольством, но Чонин не обращал на это никакого внимания. Он молча развернул подарок и протянул его альфе с лёгким кивком. Отец поджал брезгливо губы, не глядя на подарок, но всё же опустил взгляд, и его брови медленно поползли вверх.        Минсок не выдержал и тоже вошёл в комнату, оставаясь у стены, но вытягивая шею и разглядывая то, что теперь лежало на руках отца. Сехун усмехнулся, переглядываясь с Чанёлем, а Минсок покрылся испариной с ног до головы. По всем правилам ему негоже находиться здесь, но заметившие его асаи и папа не выказали ни малейшего негодования. И омеге, наконец, удалось рассмотреть, что же пряталось в отрезе кроваво-красного атласа, невольно заставляя ахнуть. Такие подарки мало кто в их деревне мог себе позволить. Разве что вожак да купцы побогаче. В руках отца лежали два широких кожаных пояса с металлическими бляшками и вставками из мелких расплющенных шариков, которыми могли похвастаться лишь вожди богатых племён. Такому подарку позавидует даже вожак, поседевший чёрный лис. И точно от зависти удавятся все альфы во главе с Хваном. Неожиданно для себя Минсок хихикнул и тут же испуганно зажал ладонью рот, но отец так и стоял со слегка отвисшей челюстью и не реагировал на происходящее.        Зато на Минсока посмотрел Чонин, и голова закружилась. Минсок схватился за деревянные округлые брёвна, из которых был сложен их дом, и опустил глаза. Изучающий взгляд Чонина не пугал, но заставлял замирать, пока сердце выпрыгивало из груди, а ноги подкашивались. В голове всё путалось, а перед глазами плыло от непонятного взгляда альфы.        Чонин тем временем неспешно взял свёрток из рук Чанёля и подошёл к папе. Минхён с интересом смотрел на цветастую ткань и с улыбкой поглядывал на застывшего у стены Минсока. Чонин медленно развернул края ткани и преподнёс подарок омеге. Прежде завёрнутая в ткань деревянная шкатулка с тонкой резьбой и ароматом вишни ярко выделялась на фоне рубахи папы, которую он надел утром, явно зная, что пожалуют гости. Такого обычного, домашнего папу, а не шамана, было видеть непривычно. Длинная белая рубаха с вышивкой и штаны с ритуальным узором по краю делали из него почти мальчишку, а не умудрённого опытом омегу. Минсок завороженно смотрел, с каким трепетом папа открывал шкатулку, словно не Минсок, а он — юный будущий муж.       — Откуда это у тебя? — ахнул Минхён, поднимая глаза на асаи.       — От моего папы, — негромко ответил Чонин и, поклонившись, вышел за дверь. Следом устремились молчаливые Сехун и Чанёль.        — Что это? — Джиун с любопытством заглянул в шкатулку, но поджал губы и пожал плечами. Следом подошёл Минсок, наконец, осмелившись приблизиться к родителям и посмотреть на лежащий среди воздушной ткани подарок.        — Это гребень для волос, гребень одного из омег моего племени, — Минхён вынул ажурное украшение, вырезанное из потемневшей от времени кости.        Длинные зубцы были чуть темнее от постоянного пользования, а верх светлее. Так бывает, когда гребень используют не только для расчёсывания, но и носят в волосах, отчего украшение выгорает на солнце. Навершие гребня украшал искусно вырезанный крадущийся лис с зелёными камнями в глазницах.        Отец тем временем осторожно опустил подарок на лавку и выбрал один из поясов, примеривая его к себе. «В самую пору», — довольно сказал альфа и покрутился перед начищенным до блеска медным подносом. Словно омега в обновках, ей-богу. Отец потянулся за вторым ремнём, но Минсок отвлёкся на подарок папе, от которого у шамана совершенно иначе блестели глаза.       — А разве ты сам не говорил, что гребень является оберегом и никому в руки его давать нельзя? — подал голос Минсок, с интересом рассматривая красивое и необычное украшение. В селении гребни чаще всего были деревянные или же из обычного прочного рыбьего скелета — а такой он видел впервые.        Его хотелось потрогать пальцами, чтобы ощутить шероховатости кости, и, напротив, гладкую полированную поверхность, где часто касались гребня. Минсоку почему-то казалось, что гребень окажется тёплым и приятным на ощупь, словно живой, но руку протянуть он так и не посмел. Глядя на сверкающие глаза костяного лиса, он слушал слова папы.       — Говорил, но в роду белых лис передача гребня означала наивысшее доверие, ведь дурной человек и сглаз и порчу навести мог, — Минхён повернул гребень и показал высеченные руны на обратной стороне. — Иногда папа передавал гребень сыну на пороге смерти, если считал его достойным, но чаще всего всё же гребни хоронили вместе с владельцами. А этот принадлежал непростому человеку, и мне немного не по себе. Это бесценный подарок.       — Тоже мне омежья чесалка, — буркнул альфа, заглядывая через плечо, но тут же получил острым локотком мужа в живот. Он почесался и недовольно вздохнув отошёл от омег, всё равно шепнув: — Велико сокровище. То ли дело — пояса…        Минсок с трудом удержал смешок. Родители напоминали юных лисов, дорвавшихся до сокровищ взрослых. Словно они забрались в обтянутую холщовой тканью повозку богатого купца и теперь и с интересом примеряли обновки, представляя себя заморскими принцами. Даже помолодели будто.        Сомнения и тревоги на мгновение ушли на второй план, оттеснились происходящим прямо сейчас. Не были так важны лисы, любопытно заглядывающие в двери и окна, не их шепотки, а блестящий глазами папа, который будто увидел настоящего призрака из прошлой жизни.       — В последний раз я видел его у шамана племени белых лисов, когда был совсем юн, а твой отец ещё не похитил меня. Не думал, что увижу этот гребень ещё раз, ведь он был подарен юному шаману в тот день, когда он стал говорящим с духами предков, я тогда ещё совсем мальцом был, а Чонун в поре, — продолжил Минхён, не обращая внимания на обернувшегося и с интересом слушающего их разговор мужа.       — Неужели этот шаман… — Минсок взглянул ещё раз на гребень и не удержался — коснулся резной кости, прослеживая пальцем изгиб от головы, по спине, до хвоста лиса. Кость и впрямь казалась тёплой.       — Чонун исчез за несколько лет до того, как в пору вошёл я, и до сегодня я не догадывался о его судьбе. Но раз гребень в моих руках, значит... значит, шаман встретился с духами предков воочию.Он наверняка папа Чонина, — закончил за него Минхён, улыбнулся и прижал к себе гребень. — Поэтому я чувствую спокойствие, когда рядом находится Чонин. В нем течёт наша, лисья кровь.       — Белых лисов, — фыркнул отец и добавил: — Но не стоит забывать, что он забирает нашего сына к себе, причём не по желанию, — недовольно проговорил отец, хоть и по душе пришёлся ему подарок.        Минсок хотел брякнуть, что и за Хвана его отдавали без его желания, но промолчал. На него в последнее время нападало странное желание возразить и указать на то, что он тоже человек, а не придаток к альфе. Минхён бросил нечитаемый взгляд на Джиуна, но потом вновь опустил глаза на гребень и прижал его к груди, что-то еле различимо шепча.       — Если и нам такие подарки преподнёс, значит, и тебе что-то достанется эдакое, — Джиун посмотрел на Минсока, который задумчиво теребил вышитые рукава, внимательно слушая папу. — Пойду проветрюсь.        Увидев подарки родителям, Минсок совсем растерялся. В нём ещё были живы мысли о том, что асаи — жестокие воины, не щадящие никого, но ведь он никогда не видел, как Чонин обижал кого-то просто так. Только за недобрые поступки. Может быть, Чонин будет таким же с ним — справедливым и порядочным? Каждый день размышляя об этом, Минсок совсем не заметил, как отмеренный срок закончился, и предстоящая свадьба должна была случиться завтра.        Чонин явился в дом ровно в полдень, за его спиной как всегда были Чанёль и Сехун; каждый держал в руках по шерстяному плащу тонкой работы с металлической резной фибулой на горловине. Чонин был не в простой льняной рубахе, а в белой с узкой стелющейся чёрной вышивкой по подолу, манжетам и горловине. Брюки и сапоги были тоже новыми, из коричневой кожи.        Минсок, не находивший себе места и уже наряженный в длинную свадебную рубаху, только заламывал пальцы, видя, как суженый торгуется со сватами, вынуждая тех отступить только из-за одной своей животной силы. Альфа, будущий муж Минсока, говорил немного, но всегда по делу, и его стая преклоняла перед ним головы.        Что говорили альфе родители, какие слова произнёс его будущий муж, перед тем как бледного омегу вывели из комнаты, где он ждал, — Минсок слышал с трудом и ничего не мог разобрать. Страх перед всем происходящим полностью затмил разум омеги.       — По традиции нашего племени, будущему мужу я дарю кинжал и шерстяной плащ, как и у меня, — произнёс Чонин. Изумлённые гости, обсуждающие странные подарок, только робко зашептались, но резко прекратили все разговоры, стоило Чонину бросить взгляд в их сторону.        Минсок почувствовал, как на его плечи опускается плотная, но при этом на удивление лёгкая и тёплая ткань и кто-то легонько поднимает его опущенную голову. Впервые за всё время омега посмотрел прямо в глаза волка, который скоро по праву станет его мужем.        Асаи как всегда был пугающе прекрасен. Чёрные, как смоль, волосы, смуглая кожа и карие цепкие глаза, которые смотрели на него с неподдельным интересом, хоть сам Минсок и не пытался завоевать внимание Чонина с самой первой минуты.        Пока Белый Лис испуганно оглядывал будущего мужа, тщетно прогоняя все ужасающие сознание картинки, Чанёль закрепил на плечах альфы такой же шерстяной плащ, и Чонин протянул руку вперёд, призывая Минсока подойти к нему.        Омега тронул рукой кинжал, который теперь висел у него на поясе, закреплённом ранее папой, и сделал маленький шаг вперёд. Чонин также сделал шаг в сторону Минсока, оказываясь настолько близко к омеге, что тот даже почувствовал весь жар тела, исходящий от альфы.        Когда выбора больше не оставалось, Минсок положил дрожащую руку на протянутую ладонь Чонина. Прохладную кожу омеги огладили горячими пальцами и крепко сжали в руке, вытягивая за собой к праздничному столу, который был накрыт возле дома асаи.        Минсоку казалось, что здесь собралась не только вся деревня, но и с соседних деревушек заглянули. Все улыбались, бросали под ноги молодых разные зерна, но все понимали, что свадьба совсем невесёлая для омеги, который был наречённым одному, но стал мужем другому.        Вождь, опираясь на резную трость, стоял в самом центре, ожидая будущих мужей возле скамьи, на которой они будут сидеть все три дня их празднества. Во главе стола полагались места вождю и шаману, а на другом конце — для молодых.       — Как вождь, отдаю тебе Минсока в мужья, и да принесёт он в твой дом счастье и мир, благополучие и многочисленное потомство, — старый лис прикоснулся пальцем ко лбу Минсока, затем так же прикоснулся им ко лбу Чонина.       — Как шаман, — произнёс Минхён, и Минсок поднял слезящиеся глаза на папу, который повторил движение вождя, касаясь точки между бровями, — скрепляю ваш союз. Да будут духи благосклонны к вам.        Толпа загудела, а Чанёль залихватски присвистнул. Шаман протянул вождю ритуальную ленту, и тот связал руки молодожёнов красной тканой тесьмой ладонь к ладони, смыкая их руки навеки. Минсок не смел поднять глаз, лишь смотрел на красную ленту и контрастирующие цвета кожи. После вождь и шаман пропустили их за стол, отходя назад.        Минсок опустил голову, размышляя, как же счастлив был сейчас, наверное, вождь, радуясь, что Чонин запросил так мало за жизнь его сына. А ему теперь всю жизнь мучиться. Хоть горячая ладонь альфы, сжимавшая его холодные пальцы, и придавала спокойствия, но вот от тяжёлого взгляда бросало в дрожь. Хотелось сбежать далеко и не оглядываться, только Минсок знал, что на незнакомой ему территории его совсем погубят если не похотливые чужие альфы, так просто враждебные племена.        Рядом с Чонином сидели все асаи, а Бэкхён, прильнув в Чанёлю боком, разглядывал хитрыми глазами Минсока. Изредка он что-то шептал своему альфе на ухо, и Минсок округлил глаза, когда увидел, как серьёзное лицо Чанёля на мгновение посветлело, пухлые губы растянулись в улыбке, а в глазах появилась нежность, когда Бэкхён, видимо, сказал что-то очень забавное.        Белый лис мигом опустил голову и уткнулся глазами в тарелку. Это было слишком непривычно для него. И либо сейчас на его глазах рушились страшные сказки об асаи, либо всё было совсем не так, как говорили: «Асаи — ведь жестокие! Они не знают жалости, когда берут омег из других племен, ведь своих не имеют! Они вынуждены брать омег со стороны, насильно забирая, крадя или прося в обмен! Они — варвары!».        Вот только откуда столько нежности в глазах Чанёля к Бэкхёну? Почему Сехун, хоть и сидит серьёзный, разглядывает группку омег, сидящих прямо напротив, с явным интересом, но никак не с похотью? Почему рука Чонина такая тёплая и приносит облегчение, а не ужас?        За своими невесёлыми мыслями Минсок окончательно потерял счёт времени. Что-то ел, что-то пил, кивал на поздравления, но уходил только глубже в себя. Очнулся только тогда, когда Чонин повёл его в свой дом, а гости, провожавшие их, затянули прощальную песню.        Минсока охватила нервная дрожь. Бэкхён, на миг выскочивший вперёд, толкнул тяжёлую дверь и скользнул внутрь, тут же появляясь перед ними с пышным свежеиспечённым хлебом.       — Кто укусит больше, тот будет хозяином в доме, — сладко пропел Бэкхён, хитро посматривая на Чонина.        Вожак асаи усмехнулся и укусил первым, отрывая довольно большой кусок. Минсок повторил за мужем, но, к удивлению, его часть получилась значительно больше. Повисла тишина, а Чонин, дожевав свой кусок, весело рассмеялся.       — Чего и следовало ожидать, — хмыкнул асаи, а Минсок поёжился, со страхом глядя в испуганные лица стоящих лисов.       — Этот дом будет нашим. Нам никто не помешает, — сказал Чонин, его голос прозвучал громко, а Минсок лишь кивнул, лихорадочно припоминая, что у асаи были несколько домов. В одном из них обитали Бэкхён и Чанёль, а в другом — Сехун и Чонин.        Вождь асаи тем временем подхватил омегу на руки и под всеобщие выкрики внёс Минсока через порог. Дверь закрыл кто-то из асаи, и они остались в приятном полумраке. Дом освещал лишь масляный светильник. Минсок сжался в руках мужа, но Чонин уже поставил его на пол.       — Иди, — Чонин развернул мужа лицом к себе, разглядывая сжатые кулаки и нервно закушенные губы. — Иди, вторая дверь направо.        Минсок послушно направился осторожными шагами в сторону указанной двери и замер на пороге в комнату, не решаясь войти. Притолоку двери украшали пучки золототысячника и мелиссы, чтобы привлечь в дом достаток, чистотела и зверобоя, чтобы свести к минимуму ссоры молодых. Пол был устлан полынью и шалфеем, душицей, мятой и мелиссой, дурманящий запах кружил голову.        Неподалёку от окна стояла добротная непривычно широкая для лисов кровать. На ней не то что двое — четверо лягут. И покрывало, стёганое собственными руками из кусочков дорогого цветного полотна, между которыми лежала любовно прочёсанная и прошитая шерсть овцы. Как последняя точка в происходящем. Пути назад нет.        На покрывале пучок дорогой и ароматной лаванды. Года два назад отец расщедрился и заказал сыну маленький кустик, над которым Минсок едва не чах, так выхаживал, поливал, подрезал усохшие ветки. Но он пока оставался совсем небольшим, а вот эти цветы лаванды явно принёс папа, да и над остальными травами постарался. Любовно подобранные, они лежали стебелёк к стебельку, цветок к цветку. Ещё на входе в дом Минсок обратил внимание на крупные ветки боярышника, мечекорня и вязанки колючего чертополоха, призванных отгонять нечистую силу и злые помыслы прочь от молодых и их дома.        Сердце отдавало болезненным перестуком в груди. Минсок знал, что свадебный обряд волков отличался от их, но знания ограничивались тем, что волки три ночи провожали молодых в спальню и сторожили под окнами, чтобы никто не посмел тревожить молодых. У лисов же родители могли остаться в доме контролировать процесс. И сейчас Минсок понимал, что лучше наедине с бьющимся сердцем ждать непонятно чего, чем быть на виду у родни, подсказывающей, что делать и как. И от этой мысли его вообще обдало кипятком.        Минсок поколебался и осторожно, с замиранием сердца переступил порог. Ноги буквально утонули в травяной подстилке, совершенно дурманя и без того напуганного омегу. Он неспешно подошёл к подготовленному ложу и замер, рассматривая россыпи трав на стёганном одеяле и подушках.        Мысли путались, словно их выдуло лёгким ветром, ворвавшимся в окно и потревожившим расшитые Минсоком полотняные занавески. Не думал он, что они будут висеть в этом доме, отгораживая тонким полотном спальню от солнечных лучей. Ещё несколько дней назад всё казалось другим, более простым, понятным. А теперь он был один в доме с мужчиной крупнее его, с незнакомцем, по сути, ведь несмотря на то, что асаи охраняли их селение, о волках мало что знали. Только то, что те сами говорили. А говорили асаи мало.        Проведя раскрытой ладонью по постели, Минсок задумался, его вновь словно кипятком облило, он вспомнил совсем недавний разговор с Джуном. Тогда он по глупости интересовался, каково это, а теперь ему предстояло узнать всё на собственной шкуре.       Минсок вздрогнул от шелеста травы за спиной и обернулся, упираясь взглядом в замершего с деревянным корытцем в руках Чонина. Минсок сглотнул, но не пошевелился. Он понятия не имел, что будет происходить, потому просто настороженно наблюдал, как легко ступает Чонин по полу, словно ничего не весит.       — Присаживайся на сундук.        Не смея перечить, Минсок сделал шаг в сторону к тяжёлому сундуку, который он собирал и наполнял перед свадьбой. Резные стенки и расписанная диковинными цветами крышка были предметом зависти Джуна, который растрепал всем, какой богатый сундук у его друга, вынуждая сбегать от всех опостылевших вопросов.        С тяжело бьющимся сердцем Минсок присел на крышку и во все глаза уставился на Чонина. Тот присел и молча стал расшнуровывать его высокие сапожки, а Минсок забыл, как дышать. Следом альфа притянул к себе ближе корытце, где в воде плавали цветы барвинка, клевера и любистка. Красивые, яркие даже в лунном свете цветы устилали поверхность воды, от которой поднимался пар.        Чонин протянул руку и осторожно коснулся щиколотки Минсока, отчего он дёрнулся, но замер под нечитаемым взглядом альфы, позволяя огладить ступню и облить водой из пригоршни. Вода была тёплой, почти горячей и пахла не менее одуряюще, чем все остальные травы в доме, окончательно кружа голову.        Пока Минсок собирался с мыслями и пытался осознать происходящее — ведь у лисов всё было наоборот, и омега должен был разуть альфу, тем самым выказывая почтение и подчинение, — Чонин омыл обе его ноги и держал узкие ступни в своих ладонях, слегка поглаживая большими пальцами выступающие косточки щиколоток.        Альфа стянул перекинутое через шею полотенце и неспешно промокнул влагу с ног, вынуждая тем самым Минсока онеметь от осторожных прикосновений. Сумбурные одинокие мысли и так не задерживались, а с каждым новым ударом сердца и движением альфы и вовсе разбегались, оставляя лишь ощущения.        Лунный свет, лившийся из окна, делал происходящее каким-то нереальным, сказочным и немного пугающим. Близость альфы, ароматы трав, страх перед неизвестностью будоражили Минсока, заставляя кровь стучать в висках, а его самого теряться в догадках.        Минсок едва сдержал вскрик, когда Чонин вновь легко поднял его на руки и двинулся к кровати, лишь подвески на новом свадебном очелье омеги качнулись как всполошенные птицы, и он вцепился в амулет на шее. Минсок прижал ладони к груди и попытался сжаться ещё больше, несмотря на то, что и так в руках Чонина он смотрелся совсем небольшим. Альфа опрокинул омегу на кровать, тут же опускаясь следом сверху, едва придавливая своим весом, хоть и почти соприкасаясь своим с носом мужа.        Не успев ничего сделать, чтобы отстраниться или увернуться, Минсок испуганно округлил глаза и в инстинктивном жесте положил руки на крепкую грудь альфы, чуть запрокидывая голову и вжимаясь ею в мягкую перину. Громко звякнули подвески, и Минсок совсем сжался, боясь сделать что-то не так.        Асаи подвинул локти на уровень головы Минсока, всё-таки прикасаясь своим носом к чужому. Минсок зажмурился. Вот именно сейчас его губ коснутся чужие, именно сейчас альфа сделает всё, что ему полагается. Но вместо треска свадебной рубахи, Минсок услышал тихий смешок:       — Боишься меня? — голос Чонина звучал совсем тихо.        Минсок судорожно покачал головой из стороны в стороны, ощущая, что язык будто прирос к нёбу, делая его безмолвным и немым, как старик Ёнхи, который пугал их своим мычанием, пока они были детьми. Он очень хотел, но никак не мог справиться с одолевшей его тело дрожью.       — Боишься. Вижу же, что трясёшься, — тёплый палец скользнул по бледной щеке омеги.       — Н-нет, — свой голос Минсок едва ли смог узнать, слишком надломленно он прозвучал.       — Тогда открой глаза, — шёпотом прозвучало почти на самое ухо. Минсок чуть отстранился, хотя, казалось, куда уж дальше откидывать голову, когда она и так тонула в мягкой перине едва ли не наполовину, но затем послушно распахнул ресницы и замер. Прямо на него с любопытством смотрели тёмно-карие глаза, в уголках которых собирались маленькие морщинки от улыбки. — Не бойся, мой маленький лис. Я тебя не трону сегодня. Мы просто будем спать вместе на одной кровати.        И в подтверждение своих слов Чонин резко отстранился от Минсока и перекатился на правую половину кровати. Минсок рвано вздохнул, прижимая кулаки к груди и пока не собираясь перемещаться. Но его быстро притянули повыше и уложили головой на подушки, вытянули из-под спины одеяло с травами и набросили тонкое цветастое покрывало сверху, прикрывая от прохладного воздуха ночи.       — Спи и ничего не бойся, — всё так же тихо проговорил Чонин, легонько касаясь светлых волос новоиспечённого мужа.        Минсок нервно сжал в ладонях тонкое покрывало и тихонько выдохнул, собираясь с мыслями. Значит, асаи его не тронет сейчас, тогда когда? Завтра или когда наступит третий день свадьбы? Значит, сейчас Минсок мог спокойно уснуть и не бояться за себя. Он обвёл глазами потолок комнаты и покосился в сторону Чонина. Даже проверять не нужно было, асаи точно его разглядывал.       — Тебе не холодно? — спросил альфа, скользя горячей ладонью по кулаку Минсока, в котором он зажимал покрывало. Пальцы онемели и успели порядком остыть, потому контраст температур привёл в чувство.        Минсок вновь покачал головой, боясь проронить хоть звук. Но вместо каких-либо слов Чонин ещё раз провёл ладонью по его волосам и набросил сверху тёплое одеяло, что лежало в ногах. После Чонин перевернулся на другой бок, показывая сильную спину в белой рубахе.        Минсок сначала лежал неподвижно, пытаясь осмыслить всё произошедшее и сравнивая в голове, насколько же разнятся обычаи волков-асаи и лисов. С молодыми омегами лисы не церемонились, первая брачная ночь сразу же после выкупа и гуляний, чтобы наутро похвастать мужем и его невинностью. Но, когда Минсока обволокло спасительное тепло, он притянул выше одеяло и зарылся носом в тёплые тканевые складки, пряча лицо и размышляя, как отнеслись к этому его родители.       Ни отец, ни папа ни слова не сказали, что недовольны тем, что обряд будет не родной, а чужаков. Хотя отец и бурчал по поводу, но как-то недомолвками, не понять ничего. Обычно наутро после ночи приходили свахи, обсуждали омегу, давали советы альфе, если не выходило ничего с первого раза, а иногда и помогали не только советом. Что же ждёт его завтра? Бесконечные расспросы? Он может не выходить из дома, чтобы никого не видеть и не слышать? Спросить об этом у Чонина язык не повернётся: Минсок так сильно боялся неизвестности, что совсем окоченел. Возможно, посреди ночи ему и станет жарко и под покрывалом и одеялом, но точно не сейчас. Он никак не мог расслабиться оттого, что рядом, совсем близко лежал альфа. Спал ли Чонин, Минсок уверен не был, но спокойное дыхание не выдавали в нём волнения.        Да и с чего ему волноваться? Он же не омега, чтобы ждать непонятно чего, о чём старшие не говорили, а альфы обязательно похвалялись так, что становилось страшно. За своими мыслями Минсок, убаюканный запахом трав, переживаниями и утомившийся от происходящего, не заметил, как провалился в спасительный сон.