☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼
Бэкхён, всё ещё не привыкнув к мыслям о своём положении, от дел не отлынивал, хоть иногда и замирал, неосознанно касаясь живота скрытого тёплой одеждой. Минсок, находившийся всё это время рядом, щурил глаза и помогал другу, перетаскивая что-то тяжёлое, или и вовсе отнимал у Бэкхёна работу, когда тот внезапно бледнел или и вовсе зеленел, зажимая ладонью рот. Омеги в положении никогда не знали поблажек, занимались всеми делами до последнего, и лишь в роды и несколько последующих дней их освобождали от обязанностей. Во всяком случае, так было у Рыжих. Бывало и так, что едва оправившись и завернув жалко хныкающий комочек в пелёнки, приступали к работе. Но Минсоку хотелось помогать и ограждать Бэкхёна от всего, и кое-что даже удавалось. Например, свежевание тушек досталось именно ему, потому что Бэкхён внезапно позеленел и едва успел скрыться за деревом, сгибаясь в три погибели от накатившего приступа тошноты. Минсок честно отстоял право разделаться с зайцами, отправив Бэкхёна в тепло. Потому пришедшим альфам был рад даже больше Бэкхёна, который всячески фыркал на Минсока, отбирающего у него работу, которую Бэкхён всё равно не мог выполнить из-за самочувствия. Асаи вернулись спустя два дня, когда на улице стоял лютый мороз. — Как ты? — с порога спросил Чанёль, едва стряхнул снег в сенях. Бэкхён замер с тестом в руках, которое мял на деревянном столе, а потом подошёл к мужу, обнимая крепко-крепко. — Эй, что с тобой? — снова спросил альфа, но омега лишь покачал головой, а Чанёль уткнулся носом мужу куда-то в макушку. — Соскучился? — Бэкхён снова кивнул вместо ответа. Сехун, который зашёл следом, первым делом улыбнулся Минсоку, а потом посмотрел на супругов, что стояли как единое целое. Чанёль, что-то тихо шептал на ухо Бэкхёну, но тот лишь молчал, прижимаясь к своему альфе, прятал лицо и лишь размеренно дышал, не сводя за спиной мужа испачканные в муке и тесте руки. Минсок огляделся, соображая, как поскорее покинуть дом, чтобы дать супругам уединиться. — Сехун-а, мне нужна твоя помощь, — не давая молодому асаи ответить, Минсок потянул того на улицу, накидывая на плечи тёплую безрукавку на овчине. — Что случилось? — спросил Сехун, едва они вышли на мороз. — Ну, они соскучились друг по другу, — Минсок пожал плечами и хитро улыбнулся. — А вообще мне, правда, нужна твоя помощь. Дрова закончились в поленнице. Я сам долго буду носить, а так с помощником управлюсь в два счёта. — И не жалко тебе меня? — беззлобно возмутился Сехун, вызывая лишь ещё более широкую улыбку Минсока. — Я только с похода вернулся, а ты меня уже просишь помочь. — Просто дай побыть супругам наедине, а я тебя накормлю взамен, идёт? — Минсок склонил голову к плечу и снова улыбнулся. — Ну если только наваристым супом, — задумчиво пробормотал Сехун, прикладывая к подбородку палец и задумчиво постукивая им по нижней губе. Ни дать, ни взять мыслитель. — Не пожалею целой ноги тетерева, — кивнул Минсок. — Дрова вон там, как наполнишь поленницу, заходи внутрь. Я буду в доме. Минсок усмехнулся, в леднике взял мороженого мяса и вошёл в тепло, зябко передёргивая плечами. Печь хоть и была протоплена, но не так сильно, как когда он находился в доме весь день, потому он поспешил растопить ее сильнее, подготавливая коренья. Сехун, подгоняемый голодом, управился с дровами в два счёта, а Минсок только поставил горшок в печь. — Не думал, что ты так быстро управишься, — омега занервничал. Вода в горшке лишь едва-едва кипеть начала, а Сехун уже скинул с себя сапоги и верхнюю одежду. — Ничего, я подожду. — Вот возьми, перекуси, пока я расправлюсь с горячим, — Минсок задумался и засуетился по комнате и вскоре поставил перед Сехуном тарелку со свежим хлебом, небольшим кружочком солёного сыра и кружку со свекольным квасом. — Всё нормально, — отмахнулся альфа, но от угощения не отказался, отламывая кусок хлеба и отрезая сыра. — Здесь очень уютно. Когда тут жил один Чонин, то было пусто, а теперь дом живёт и дышит жизнью. Минсок удивлённо вскинул брови и огляделся. Ничего такого он не замечал, ведь мало что изменилось, разве что вещей из родительского дома добавилось, а больше ничего, что могло бы послужить толчком для такого неожиданного мнения. Прогнав печальные мысли, Минсок поджал губы и подумал, что будь Чонин здесь, жизни в доме было бы гораздо больше. Минсок поставил ещё один горшок в печь и положил рогач неподалёку на специальный выступ, и лишь потом повернулся к Сехуну. — Но я почти ничего не менял, — удивился он, глядя на асаи, который давно успел расправиться с хлебом и теперь щурил на него глаза. — Лишь появились вещи из дома родителей. — Дом живёт жизнью, потому что в нём обитает омега, — шире улыбнулся Сехун, словно лишь подтвердив само собой разумеющееся. — Хорошо, что ты держишь дом в чистоте и порядке. Вожаку понравится. Минсок всё-таки вздрогнул, а сердце болезненно заныло, сколько ни гнал он дурные мысли. И хоть Сехун не назвал Чонина по имени, внутри тяжёлой волной всколыхнулась боль и тоска, которые ежедневно и еженощно поедали Минсока изнутри. Он опустил голову, смотря на свои скрещенные пальцы, и старался дышать размеренно и тихо, чтобы не вызвать ненужного сочувствия. Только одно упоминание о муже возвращало его снова в пучину печали, и он понимал, что нужно с этим бороться, но как? — Прости, Минсок, — тихо сказал Сехун, но когда омега поднял взгляд, то увидел лишь горящие глаза альфы, который был убеждён в своих словах. — Мы всё для тебя сделаем и будем всегда за тебя. — Жаль, ты не можешь гарантировать возвращение Чонина, — Минсок взлохматил начавшие отрастать волосы. — Всё хорошо, правда. — Мне можешь не врать, — Сехун стал серьёзным и снова отломил себе хлеба и задумчиво макнул мякиш в открытую солонку, которую Минсок принёс из дома: небольшая деревянная формочка, из которой было удобно брать щепоткой соль, а снаружи был искусно вырезанный свернувшийся лис. — Я сам сирота, поэтому понимаю, что значит потерять родителей. Минсок закусил губу и тяжело вздохнул, принявшись нарезать коренья. Закипела вода, и он бросил в неё соли и мороженую ногу тетерева, добавив пару крохотных луковиц. Картошка поддавалась нарезке легче, чем морковь или же благоухающий пастернак, потому он оставил её на потом. Покончив с кореньями и добавив их в суп, он взялся за шитьё, которое отвлекало его от нерадужных мыслей. — До сих пор тянет в груди, — почти неслышно сказал Минсок, скрывая за дрогнувшими ресницами плеснувшую в глаза влагу. — Со временем это проходит, — уверенно сказал Сехун. — Время многое лечит. Ты не против, если я немного насорю? Нашёл красивую ветку, из неё выйдет чудная заколка. — Для кого же? — Для будущего мужа, — мягко улыбнулся Сехун и поджал губы, бросая на Минсока взгляд. — Не знаю, кем он будет, но уверен, что будет лучшим. — Не сомневаюсь, — в ответ улыбнулся Минсок, зардевшись, словно маков цвет. — Асаи умеют выбирать мужей… Сори без лишних мыслей, я уберу, всё лучше, чем скучать в ожидании горячего. Даже работы тебе придумать не могу, — Минсок засмеялся, а следом засмеялся и Сехун, щуря глаза-полумесяцы. Некоторое время они молчали, Минсок несколько раз поднимался к печи, чтобы добавить дров или проверить суп, снял с огня горшок, заливая в больший по размеру кипяток, отчего тут же по дому разнёсся крепкий аромат свежих брусничных веток и сушёных листьев и веточек смородины, малины и вишни. Сехун сосредоточенно стачивал с ветки кору, осторожно снимал ненужные отростки и совсем уж аккуратно начал придавать чуть изогнутую форму стержню, который впоследствии станет ножкой для заколки. Верх он пока не трогал, но Минсок, бросив короткий взгляд на навершие, почему-то подумал о ветвистых рогах оленя. — Как так получилось, что ты остался один? — тихо спросил Минсок, засыпая пригоршню домашней лапки в горшок и возвращая его в печь. — Ещё чуть-чуть и будет готово. — Отца я не знал, точнее, не помнил, — просто отозвался Сехун, а Минсок вытер руки о передник и вновь уселся за шитьё, тайком поглядывая на сосредоточенного асаи. — Он пошёл на охоту и не вернулся, когда я был слишком маленьким. Мой папа был родом с юга, а вот племя его не помню — ни разу не видел его в зверином облике. Может, боялся чего, а может, стеснялся, не знаю, — Сехун поднял глаза от работы и задумчиво посмотрел в окно. — Когда мне исполнилось тринадцать вёсен, то не стало и его. Слёг от лихорадки и не поднялся. Наша стая на тот момент кочевала, переходила с одного места на другое, и было тяжело следить за папой. Потому нас оставили в одной из стай оседлых асаи, а сами пошли дальше. В итоге я остался один с больным папой среди чужаков. Но асаи относились к нам хорошо, так я и привязался к Чонину. Он первым подошёл ко мне и предложил свою помощь. Минсок поднял глаза на Сехуна, что всё ещё смотрел в окно и задумчиво кусал нижнюю губу, словно пороша, что густой пеленой падала перед окном, не мешала ему смотреть в сторону севера, скрытого густыми лесами. Асаи как-то обмолвились, что пришли оттуда, потому Минсок знал, что Чонин вопреки догадкам о рождённом на юге из-за расцелованной солнцем кожи, родился на севере. Минсок случайно уколол иглой палец, и поспешил сунуть его в рот, чтобы кровью не измазать отбеленную ткань. — Папы не стало через месяц, но я не чувствовал себя одиноким или чужим. Все асаи так или иначе — один род, но многие образовывают свои племена, уходя из стаи в поисках лучшей жизни или ответа на вопрос небесного камня, смогут ли боги смилостивиться и снова подарить нам собственных омег, как было когда-то давным-давно. Минсок вздрогнул, вспоминая легенду, которую ему рассказал Чонин в одну из свадебных ночей. Он даже не догадывался, что кто-то из волков может надеяться на то, что однажды появится чёрный как ночь асаи-омега, либо напротив, белоснежный, словно выпавший снег. Ведь омега, ставший Синим Камнем, был белым, будто снег. Но Минсок не был уверен, какими были первые омеги-асаи, потому что об этом не говорили. Рассказывали только легенду. — Сначала в груди всё тянуло, я не мог привыкнуть, что папы нет. Но потом, время подлечило душевные раны, и теперь я вспоминаю папу с улыбкой на лице, — Сехун улыбнулся, отложив нож. Следом на стол опустилась обтёсанная деревянная заготовка. Минсок поспешил к печи, достал горшочек и перемешал наваристый и густой суп, прежде чем наложил Сехуну большую миску. Себе он не собирался накладывать, но альфа вопросительно приподнял бровь, и Минсоку не захотелось спорить, хотя особого голода он ещё не чувствовал — сказывалось то, что с Бэкхёном они утром наелись горячего хлеба с травами. — Вкусно, как всегда, — похвалил Сехун, довольно щурясь после первых ложек супа. — Ты сказал, что веришь в Чонина… — Я всегда в него верил и буду, — подхватил Сехун, задумчиво вымакивая хлебом оставшуюся на дне миски юшку. — Но если бы он был мёртв, мы бы с Чанёлем это оба почувствовали. Между нами, есть своя связь, я уверен. Столько лет вместе бок о бок, ручаюсь, что мы бы знали. — Но ты же сам говорил, что по обычаю вы ждёте год, и делаете Чанёля вожаком… — По закону асаи так и будет, — кивнул Сехун, но потом ярко улыбнулся. — Но я верю, что Чонин жив. Минсок не смог сдержаться и улыбнулся в ответ. Сехуну удавалось поселить в его душе не только надежду, но и улыбку, а ещё укрепить веру так, как не выходило у него самого порой. Хоть Минсок постоянно думал о том, как вернётся Чонин, и что он сделает, чтобы порадовать мужа. Да и шёпот, живущий в его голове последнее время, одобрительно зашелестел, поддерживая слова молодого асаи. Вопреки словам, Сехун сам подмёл опилки, потом бросил в печь, проследив, чтобы не осталось ни одной древесной чешуйки, а чтобы Минсок не возмущался, его отправил за мочёными яблоками, которых Бэкхён делать не умел. Белому Лису ничего не оставалось, кроме как запоздало возмутиться, когда он заметил чистоту и одетого асаи на пороге.***
— Так ты ему ничего не рассказал? — тихо спросил Минсок, когда они с Бэкхёном на следующий день вместе вышли на улицу, намереваясь прогуляться. Бэкхён выглядел смущённым и каким-то подавленным, и сложить дважды два не составило труда. — Надо подождать ещё, как только я точно пойму, что внутри меня растёт наш сын, только тогда я всё выложу Чанёлю. — Да он сам раньше догадается. Твой запах начинает меняться. Смотри, заподозрит в измене, — Минсок хитро прищурился. — Да ну тебя, — отмахнулся Бэкхён и показал Минсоку язык. — Надо подождать, а то может быть, я просто поправился. А тошнота — следствие того, что сдуру попробовал незнакомый рецепт. Минсок рассмеялся. — Я тоже буду молчать, только потом расскажешь, как Чанёль отреагировал, — он легонько ткнул пальцем в плечо Бэкхёна и показал ему на скачущую с ветки на ветку белку, от каждого прыжка которой на лежащий под деревьями снег падал серебряный иней, искрясь на солнце. — Ты настолько уверен, что я ношу ребёнка? — Бэкхён снова стал серьёзным и слишком задумчивым. — Я не могу общаться с духами так, как умел мой папа, но даже мне легко разобраться со снами, которые всё чаще приходят ко мне. Повторюсь, я не всегда понимаю то, что говорят сны или духи. Лучше тебе поступить так, как ты задумал, не хочу тебя переубеждать, всё же это ваше дело и только ваше. — Хорошо, — кивнул Бэкхён. — Но снова ты мне дал надежду. Мы столько месяцев об этом мечтали, а теперь… теперь я просто не могу поверить в то, что счастье случилось. Они уже возвращались домой. Минсок старался идти так, чтобы не тревожить снежный настил, шёл только по протоптанному, а Бэкхён наоборот радостно улюлюкал, делая выпады ногой в сторону и пытаясь слепить очередной снежок голыми руками. Минсок смотрел на зимнее солнце и думал, что же такое приснилось ему сегодня, что он вскинулся и долго не мог уснуть. Но воспоминания ускользали. — Эй, вы где пропали? — из дома выглянул Чанёль в одной рубахе. — Мы тут, — Бэкхён помахал рукой мужу, выглядывая из-за сарая и, шкодливо улыбаясь, швырнул очередной снежок уже в закрытую дверь. Потом он просто отломил с низкой крыши сарая сосульку и сунул в рот, прикрывая глаза. — Минсок, зайдёшь к нам на обед? Всё будет веселее. Минсок задумался, а потом поспешил отобрать у друга своеобразный леденец. Но Бэкхён лишь щурил глаза и уворачивался, улыбался и показывал язык, а Минсок так ни разу и не смог дотянуться до сосульки, чтобы её отобрать. Зато решение пришло само собой — у него были другие планы, потому он не стал ходить вокруг да около. — Я бы рад, но мне нужно сходить за… за товаром, который приехал. Я выпросил купца ниток привезти. — Они тебя не обижают? Если что, ты только скажи, — предложил свою помощь Бэкхён. — Скорее, просто не обращают внимания, — пожал плечами Минсок. — Но не все, так что всё в порядке. — Ну ладно, — Бэкхён обнял Белого Лиса. — Но если вдруг кто-то посмеет тебя обидеть, только скажи, мы ему хвост откусим! Бэкхён демонстративно грозно щёлкнул зубами, а потом преломил свою сосульку о колено, кровожадно сверкая глазами. Сомневаться в серьёзности его слов не приходилось — Минсок не раз видел омегу из рода Рысей в деле, он и альфам спуску не даёт, и врагам не даст. Минсок не выдержал и рассмеялся, а потом направил воинственно настроенного друга домой, помахав на прощанье, покачав головой, когда заметил новую сосульку у него во рту. — Иди-иди, а то Чанёль тебя не дождётся. И сосульку выплюнь, как дитё малое. Бэкхён рассмеялся снова, но помахав рукой направился в тёплый дом в объятия к Чанёлю. Минсок глубоко вздохнул и начал пробираться сквозь большие сугробы в домик друга отца. На самом деле он договорился о том, что ему отдадут несколько декоративных кабачков, из которых делали фляги, бутылочки для малышей и погремушки, но не говорить же об этом Бэкхёну. Пусть будет сюрприз. Он был уверен в том, что его друг ждёт ребёнка, и хотел сделать приятно, подготовив подарки заранее, ведь когда придёт пора сеять урожай, будет не до рукоделия. На площади тем временем стояло веселье. Дети катались с небольших построенных горок, молодые и незамужние омеги строили глазки альфам, которые сталкивались друг с другом в показных кулачных боях, валяясь в снегу и меряясь силой. Взрослые чинно прогуливались или же гоняли с лавочек слишком шумных молодых особей. Минсок как можно скорее пробежал площадь, стараясь не обращать внимания на многочисленные взгляды и шепотки за спиной, кои трудно было не расслышать даже в шумной толпе. — Минсок, ты вовремя, корзинка готова для тебя, — альфа, завидев его задолго до того, как омега подошёл к дому, встретил его на пороге с небольшой ношей в руках. — Спасибо большое, а корзинку занесу завтра, хорошо? — Конечно, беги, малыш, — альфа по-отечески потрепал Минсока по голове и вернулся в жарко натопленный дом. Минсок ярко улыбнулся и направился назад, раздумывая о том, чтобы положить в корзину в качестве благодарности, как из-за угла вынырнула стайка омег, которые громко хохотали, привлекала к себе внимание. Минсок прижал подарок к груди. Эти омеги могли и отобрать корзинку из его рук и в снегу обвалять, и никто не поможет. Оглядевшись, он решил пройти за домом вожака, чтобы не сталкиваться ни с кем и остаться без внимания. Он поспешно свернул в сторону, а омеги, к счастью, слишком занятые собой и обсуждением альф, просто прошли мимо. Облегчённо выдохнув, Белый Лис пошёл дальше, но едва не подпрыгнул от испуга, когда услышал аккурат за углом дома вожака злобный рык. — Послушай меня, мальчишка, — шипел голос, в котором Минсок распознал брата старого вожака Лисов. — Асаи — теперь тебе не помеха. Их всего двое. Приведи росомах, как и в прошлый раз, и они тебе дадут и твоего ненаглядного, и полную власть над лисами. — Дядя, — продолжил голос второго , в котором Минсок с лёгкостью узнал Хвана. Омега прижал руку в варежке ко рту, замирая возле деревянной стены и не решаясь пойти назад. — Я тебе благодарен за подсказку, но мы только оклемались от нападения, и ты хочешь снова заставить лисов воевать? Мы потеряли многих, в том числе и моего отца, хотя целью росомах должен был быть только Чонин. — Но росомахи помогут тебе обрести власть, как ты не понимаешь?! — прошипел брат вожака Ёнсок. — Такую власть, какой ни у кого не было. — Нет, я отказываюсь, — бросил Хван и, судя по звукам, круто развернувшись, хлопнул дверью дома. Брат вожака прошипел что-то себе под нос и пошёл в другую сторону. И ни один из них не заметил Минсока, вжавшегося спиной в деревянные поленья. Омега прижал руку к груди, где бешено билось его сердце. Это был Хван, это он привёл росомах, но по подсказке брата вожака. Почему тот, кто бросался первым на их защиту, состоял в сговоре с Хваном? Минсоку оставалось лишь растерянно побрести домой, прижимая корзину ближе к себе. Весь оставшийся день, всё валилось из рук Минсока, случайно узнавшего правду. Ему было и страшно, и противно, и злость на Хвана вырастала с новой силой, так как лисы не будут слушать его теперь, говоря, что Минсок всё выдумал. Да, чего скрывать, и раньше мало бы кто поверил. А теперь поверить ему или вожаку? Выбор был очевиден и не в пользу Минсока. Белый Лис опустился на лавочку возле окна, разглядывая улицу, на которую уже плавно начали спускаться сумерки. Как же ему не хватало Чонина, не хватало родителей, чтобы всё обсудить. Конечно, были Бэкхён и Чанёль, но Минсоку не хотелось волновать беременного омегу. Сехуна тревожить тоже не стоило — всё же те жили в одном доме. А никаких больше доводов, кроме случайно подслушанного разговора у Минсока не имелось. Сначала неплохо было бы узнать побольше, и лишь потом кричать «предатель». Омега упорно поджал губы и переключился на вязание, стараясь забыть то, что слышал, но спицы выпали из рук, когда в дверь раздался громкий стук, и в окне он увидел Хвана. — Минсок, — позвал альфа из-за двери. Он оглянулся и с самым серьёзным видом подошёл к окну, призывая к себе рукой. Омега подошёл к двери, но щеколду не отодвинул. — Хван, ты снова тут? — теперь ненависть к Хвану Минсок уже не мог скрыть даже в голосе. Она бурлила и выкипала, словно забытый в печи горшок. — Минсок, выйди, пожалуйста, ко мне, или пусти меня сам. Я ничего тебе не сделаю, — заверил альфа. Минсок с сомнением выглянул в окно ещё раз, огляделся, призывая на помощь духов рода, и осторожно откинул щеколду, открывая дверь. Но войти Хвану не дал — сам вышел, накинув на плечи овчинную безрукавку и сунув ноги в сапоги. Дверь он прикрыл тут же, закрывая её собой. Не только, чтобы стужа не выела тепло, но и чтобы Хван не заглядывал на внутреннее убранство. — Чего ты хотел? — первым спросил Минсок. Но альфа молчал, привалившись спиной к стене дома. — Тебе кто-нибудь говорил, что ты самый красивый омега в нашей деревне? — заговорил альфа, мягко отталкиваясь от стены и заглядывая Белому Лису в глаза. — Вот сейчас я смотрю на тебя и никак не могу поверить, что ты не мой. Минсок, веришь ли ты, что я люблю тебя? Хван подошёл как можно ближе, невольно заставляя Минсока отступить и внутренне сжаться. В душе клокотало так, что омега едва сдерживал себя, чтобы не обратиться, и не кинуться выцарапывать глаза обидчику, которому на самом деле хотелось вцепиться в горло, да так сильно, чтоб горячей кровью плеснуло на язык. — Я не буду сейчас тебя тащить за руку в свой дом. Не буду брать тебя силой. Я настолько сильно тебя люблю, что натворил… натворил много глупостей… — Это не любовь, Хван, — перебил его Минсок, хмурясь и глядя альфе прямо в глаза. — Я был для тебя игрушкой, красивой игрушкой, которой можно похвастаться перед другими и сказать, что ты самый лучший лис на деревне, а омега самый красивый! Только так, да и только! И даже сейчас, стоя тут и говоря все эти слова, ты лишь пытаешься задурманить мне голову. — Нет, Минсок, ты ошибаешься. Я всегда любил тебя и всегда хотел тебя видеть своим мужем. Всё как и положено, честь по чести. — Ты сам схватился за нож асаи, тем самым сам упустил меня! Ты навлёк на себя беду, — Белый Лис сверкая глазами начал наступать на Хвана, заставляя того спускаться с крыльца. — Я не хотел тебя отдавать! Это отец позволил этому… — Не смей оскорблять Чонина! — повысил голос Минсок. — Он подарил мне то, что ты никогда бы не соизволил! — Интересно, что? Пару новых ножей? Омежьи побрякушки? — съязвил Хван. — Любовь, — сказал Минсок, качая головой. Хван смотрел на него недоумённо, будто не понимая, что такого сказал омега. Он лишь стоял на последней ступеньке и всматривался в лицо своего бывшего наречённого, освещённое лучами заходящего солнца. Минсок же чувствовал, как кипяток, что тёк по венам, плескал ему в лицо, обваривая щёки болезненным румянцем. — Но я должен быть благодарен Богам, что не позволили случиться нашей свадьбе! То, что ты сделал, а я знаю, ЧТО ты сделал, пытаясь разлучить меня с Чонином… — Минсок едва сдержал порыв столкнуть Хвана с крыльца, но собрал всю волю в кулак и договорил. — Это поступок, за который духи тебя не простят, если не вымолишь у них прощения. Лучше подумай об этом, а обо мне забудь. Я не твоя забота больше. Минсок решительно развернулся и скрылся за дверью, запирая её на засов и опуская щеколду. Его потряхивало так сильно, что он даже не сразу смог выпутаться из безрукавки — пальцы путались в завитках овчины. Хван ещё некоторое время потоптался на крыльце, осознавая слова омеги, но потом ушёл, не произнеся и звука.