☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼
Над деревней лисов в который раз всходило солнце, увитое густым дымом из дымоходов. Лисы всё чаще высыпали на улицу, омеги готовились к встрече весны, перебирая семена на посадку и кидая в сараи разленившихся от тепла котов, чтобы никакой вредитель не погрыз их будущий урожай, который пока в виде зерен или семян хранился в холоде для лучшей всхожести. Бэкхён выращивал немного, так как асаи предпочитали покупать зерно и муку. Чаще всего асаи даже хозяйство толком не вели, беря плату продуктами или обменивая дичь. Но поглядывая на огородики омег-лисов, Бэкхён начал и сам помалу также растить овощи, собирать фрукты и ягоды, сушить травы и задумываться о том, чтобы завести животину или хотя бы птицу. Не для мяса, а для яиц, с которыми выпечка делалась ещё вкуснее, чем просто на воде или простокваше. А ещё Бэкхён поглядывал на коз и думал о том, чтобы завести парочку и себе. Не приходилось бы в любой момент идти к лисам за крынкой молока или полукружием сыра, а делать всё самому, не боясь косых взглядов. Хотя Бэкхён и так не боялся, но приятного всё же в этом было мало. И хоть брал он продукты у тех, кто относился к асаи благожелательно, внутри точил червячок неприязни к готовым ругаться по любому поводу лисам. Но как-то так сложилось, что сначала он не решил, а теперь кто знает, как вообще он будет справляться, потому что никого в подмогу из омег не было, кроме Минсока, который сам едва прошёл обряд посвящения в совершеннолетние. Бэкхёну постоянно казалось, что у него не получится, и даже несмотря на собственное сильное желание, он окажется посредственным родителем и ничего не выйдет. Он без устали шептал заговоры, какие помнил, чтобы малыш родился здоровым. Ещё и Чанёль носился с ним как с писаной торбой, отчего омега чувствовал себя совершенно странно и непонятно. Оставаясь наедине в большом доме, Бэкхён не мог найти себе места, часто ходил на улицу, обращаясь рысью и выкачиваясь в снегу, чтобы между острых снежинок застревали все невзгоды и страхи, а когда возвращался Чанёль, очень хотелось свободы. Излишняя опека немного угнетала, но альфе хоть кол на голове теши. Спасибо, хоть не привязывает. «Попробовал бы он», — хмыкнул Бэкхён в очередной раз, когда Чанёль попытался нахлобучить ему на голову ещё одну шапку. Омега лишь тяжело вздохнул и молча снял её, откладывая в сторону. Спрашивать было немного боязно. Учитывая, как альфа носился с ним, в его семье были явно не просто непростые беременности со срывами, а скорее всего, даже со смертями омег или детей. Потому Бэкхён терпел, но иногда готов был уже пустить в ход зубы. — Бэкхён, куда ты пошёл? — Чанёль выглянул из дома, хмуро смотря на него, пока он деловито прихватив небольшое ведерко и укутавшись в тёплую накидку, брёл в сторону дома Минсока. — Птицу накормить, Минсока всё нет, должен же кто-то озаботиться живностью, — Бэкхён обернулся, прищурив глаза, и с трудом удержался от того, чтобы не показать язык. — Не вздумай, понял меня? Чанёль ещё больше нахмурился, но перечить не стал, сам, видать, понимал, что перебарщивает и слишком опекает. Впрочем, устоять на месте альфа тоже не смог, накинув тёплую жилетку и прикрыв дверь, пошёл вслед за мужем, не спеша догонять. Бэкхён заметил в его руках ещё одну накидку и снова фыркнул. — Мы, кажется, уже говорили, — напомнил омега Чанёлю, когда тот поравнялся с ним и накинул на плечи накидку из дорогого пуха, — что я не больной, а беременный. — Минсока нет, Сехуна нет, Чонина нет, — развёл руками Чанель, наблюдая за действиями Бэкхёна, который насыпал зерно птице и подливал свежей воды из растаявшего снега. — Я боюсь тебя отпускать одного. — Знаю, я и сам никуда не хожу, — Бэкхён повёл плечами. Все выходы на улицу завершались в пределе домов асаи, так что он не кривил душой, хотя небольшой укус совести он всё же ощутил. — Иди печку лучше протопи. Я закончу с птицей и приду к тебе. Ещё тем утром, увидев метку, оставленную Сехуном, Чанёль сразу же понял, что Минсок, давно одержимый идеей найти Чонина, всё же отправился в путь, а Сехун последовал за ним. И хоть Чанёлю не нравилась эта затея, ведь сгинуть в снегах проще простого, догонять он не стал. Сехун не в первый раз совершает дальний переход, и он обязательно поможет омеге в случае чего. Чанёль знал и верил, что с Сехуном Белый Лис точно не пропадёт. Вот только в душе всё равно поселилась странная тревога, которая иногда возникала, когда он поневоле оставлял мужа одного, уходя в обходы в одиночестве. Это были самые сложные часы за всё время, когда они охраняли чьи-то дома. Живот у Бэкхёна рос, поэтому Чанёлю иногда просто хотелось запереть мужа в четырёх стенах и не выпускать. Потому что видел, как однажды омега в его семье сначала потерял несколько малышей, а потом и вовсе слёг с горячкой, да так и не поднялся. Хороший был парень, красивый, крепкий. С тех пор и поселился в нём подспудный страх. Альфа чувствовал, что Бэкхёну не очень нравилась эта забота, но он продолжал молча терпеть, а Чанёль всё старался не перегибать палку, но нет-нет, да проскакивала чрезмерная опека. А омеге из рода Рысей часто хватало одного взгляда и лёгкого тычка аккуратным пальцем в лоб, чтобы успокоить излишне взволнованного мужа. — Ну что ты опять хмуришься? — закончив с птицей, Бэкхён вошёл в комнату, скидывая обе накидки и потягивая носом. Пахло у Минсока в доме отменно. Он подошёл к углу, в котором были травы, и набрал небольшой мешочек необходимого, обернулся и легонько коснулся пальцем лба альфы, разглаживая морщинку. Чанёль обхватил мужа, прижимая к себе и целуя в щёку. — Просто на душе неспокойно. — Ты что-то чувствуешь? — Нет, — Чанёль покачал головой, смотря на едва тлеющие дрова в чужой печи. — Чувствую, что что-то будет. И сейчас я хочу лишь одного, чтобы наши вернулись как можно быстрее. — Я верю в нашего маленького Лиса, — Бэкхён прижался щекой к плечу альфы и тихо вздохнул. — Минсок всё сможет. — Если ты в него веришь, то и мне нет нужды сомневаться, — Чанёль улыбнулся и взлохматил волосы Бэкхёна, выбивая пряди из-под разноцветного очелья. Бэкхён фыркнул и принялся прихорашиваться, отросшие пряди ещё нельзя было собрать в косу больше чем на два витка, потому торчали они во все стороны. — Тогда заканчивай с печкой, а я пошёл домой, — Бэкхён ответил на улыбку и вышел за порог, не забыв запахнуть обе накидки. — Кстати, как ты смотришь на то, чтобы завести коз? — Коз? — переспросил альфа, но Бэкхён уже скрылся из виду, оставив его разбираться с мыслями. Чанёль вновь пошевелил угли, добавил ещё дров и оглядел дом. В последнее время здесь ничего не поменялось, кроме ощущения пустоты, что будто выглядывала из каждой щели. И несмотря на то, что Бэкхён хозяйничал и здесь, ловко управляясь с двумя домами, ощущение пустоты лишь росло. Ах, если бы и Сехун смог передать хоть какую-то весточку, то Чанёль бы был абсолютно спокойным. Наверное. — Бэкхён, — войдя в дом, позвал Чанёль. — Я бы хотел поговорить. — Ты против коз? — вытирая руки расшитым полотенцем, уточнил Бэкхён и мягко усмехнулся, когда Чанёль тяжело вздохнул. — Нет, я не против коз, если ты считаешь, что они нам нужны. — И птицы? — И против птицы ничего не имею, лишь бы сил справляться было вдосталь, — Чанёль медленно разулся, словно оттягивая момент, когда надо будет говорить начистоту. — Тогда что тебя тревожит? — Бэкхён отложил полотенце, бросив взгляд на подходящую в деревянном ведре квашню. Ей ещё можно было спокойно постоять какое-то время без замеса. — Я думаю, что ты устал от моей заботы. — Чанёль… — Погоди, я хочу рассказать. С другой стороны, я боюсь тебя разочаровать и расстроить. — Потому и ходишь мрачный, как туча? — Бэкхён забрался на колени севшему на скамью Чанёлю и положил на плечо голову. — Рассказывай, не страшись. — Я никогда не говорил тебе, что у меня был старший брат-омега. — Омега? У асаи?! — Бэкхён неверяще посмотрел на мужа и захлопал глазами, пытаясь осознать услышанное. У асаи не было омег, только пришлые, как же так? Бэкхён не успел задать вопрос, как Чанёль продолжил. — Он был найдёнышем, обычным серым волком. Старше меня на три года, папа мною беременный был, когда нашли. Он не помнил своего имени, и родители назвали его сами. — Как его звали? — Бэкхён и так понял, что история будет грустная, потому что слово «был» больно резануло его слух в самом начале, а если учесть, каким грустным выглядел Чанёль, всё лишь подтверждалось. — Его звали Чанхо. Он был такой красивый, мягкого и игривого нрава, за ним полдеревни ходило, клинья подбивали, хотя он даже в пору тогда не вступил, а как вступил, отец за ним ходил следом, чтобы никто не покусился, — Чанёль усмехнулся, поглаживая округлую коленку Бэкхёна крупной ладонью. — У нас все от мала до велика спорили, кому же омега даст своё согласие. Да недолго ходил отец за названным сыном, Чанхо быстро выбрал себе пару. А потом несколько лет он не мог выносить, а в последний раз слёг с горячкой после выкидыша, да так и не поднялся. Брат погиб до того, как мне исполнилось семнадцать. — Чанёль… У нас всё будет хорошо. Ты знаешь, какие рыси крепкие? — Бэкхён поцеловал влажную от скатившейся слезы щёку мужа и потёрся носом о его губы. — Спасибо, что рассказал мне, теперь понятно, зачем мне две шапки и накидки. Не бойся, всё будет хорошо, правда, ой! Чанёль вздрогнул, но Бэкхён поспешил его успокоить, прикладывая большие ладони альфы к своему животу, хотя сам замер с распахнутыми глазами, потому что ощущения были очень необычными и в то же время радостными, они чуствовали то, о чём давно мечтали, но даже не представляли, каково это на самом деле. Асаи замер, прислушиваясь к себе, а потом поднял глаза на Бэкхёна. В глазах копились слёзы, но уже не горестных воспоминаний, а счастья. — Шевелится! — Ага, — Бэкхён расплылся в улыбке и сам шмыгнул носом. — И теперь я знаю, как мы назовём малыша. — И как? — Чанхо. — Не надо, — тут же приуныл Чанёль. — У него горькая судьба была. — Всё равно родится альфа, — успокоил его Бэкхён. — И проживёт он долгую и счастливую жизнь. — Я хочу, чтобы малыша звали Бэкхо или Чанхён. — Ишь ты, разогнался, — рассмеялся Бэкхён, — а меня спросить? Вообще-то, это я его из себя выталкивать буду, потому и право должно принадлежать мне. — Вот ты упёртый мохнатый рысь! — Зато любимый. Решим, когда придёт пора, а пока я хочу насладиться спокойным временем наедине, — Бэкхён глубоко поцеловал мужа, поднялся с колен и потянул в сторону постели.***
Сехун впал в беспамятство почти сразу после того, как попрощался с Минсоком, а его зелёные глаза исчезли в подступающей тьме горячки. Альфу лихорадило ещё долго, он с трудом размыкал губы, когда в них лилась живительная настойка, а чьё-то пение не давало ему окончательно потеряться. Ногу пронзало болью. — Тише, тише, — почудился мягкий бархатистый голос, когда мокрая тряпка коснулась лба. — Так заживает, скоро будет легче. Терпи, асаи, терпи. Ах, как лезвие из листьев осоки напьётся кровью врагов жестоких, ах, как зелень младая почернеет от вороньего грая… От холодного компресса голова перестала гореть так сильно, Сехун больше не пытался разлепить глаз в тщетной попытке понять, где он находится. Он откинулся на подушки и погрузился в тяжёлый сон, сквозь который пробивался запах свежей выпечки и всё тот же бархатистый голос, напевавший одну колыбельную за другой. — Спи, асаи, засыпай, скоро будет месяц май… Очнулся он, когда солнечный луч, коснулся его закрытых век, а сонная муть больше не щерилась белым черепом обглоданного тела, виднеющимся из-под снега. Альфа вдохнул полной грудью и пошевелился. Чувствовал он себя немногим лучше, потому аккуратно сел, осматриваясь. Он помнил капкан, помнил белесое небо над головой и острую, уходящую высоко вверх деревянную крышу. То, что он был не в доме у лекаря, Сехун понял сразу. Во-первых, аромат трав не был так силен, как прежде, во-вторых, в доме пахло двумя альфами и омегой. И запах был незнаком, как и убранство дома, отличное от привычного дома асаи. — Очнулся, — раздался голос. — А ты крепкий малый, асаи. Сехун оглянулся. Перед ним стоял невысокий омега с чёрными волосами, заплетёнными в две тугие косы, лежащие на груди. Взгляд альфы невольно задержался на больших красивых глазах и на пухлых губах. Голову омеги обхватывало неширокое вышитое бисером очелье с растительным рисунком, который повторялся на одежде у ворота и по подолу. Незнакомый Сехуну омега чуть нахмурился, когда посмотрел на солнце, что шутливо светило ему в глаз. — Прости, я не уверен, что помню твоё имя, — голос альфы прозвучал хрипло. — Моё имя Кёнсу, — омега сурово посмотрел на альфу. — Спешу тебе напомнить, что ты гость в поселении косуль, Минсок ушёл как несколько дней назад, за это время ты не ел мяса, хотя не раз покушался на мои руки. — Язык как острый нож, — Сехун робко усмехнулся. — Надеюсь, не сильно кусался? — Попробовал бы ты меня укусить, — фыркнул омега. — Просто за руки хватался, как утопающий за соломинку, да просил раз за разом петь песню о ноже из осоки. — Кхм, — Сехун почесал затылок и тяжело вздохнул. Значит, колыбельная из далёкого детства ему не послышалось в лихорадке. — Меня немного озаботила такая привязанность к песне… — Кёнсу задумчиво воззрился на Сехуна, но альфа лишь молча покусывал губу, и омега отошёл к столу. — Как себя чувствуешь? — Вполне неплохо, — Сехун потянулся и едва пошевелил больной ногой. — Болит ещё, но не так остро, как было. Альфа осмотрел перетянутую повязкой конечность. То, что зубья капкана вонзились в кость было ясно ещё в тот день, который выпал из памяти, как и последующие. В прошлом Сехун умудрился упасть с дерева и неудачно приземлился, а потом провалялся несколько месяцев, потому что лекарь запретил вставать, чтобы не сдвинулась закреплённая двумя привязанными деревяшками кость. Боль повреждённой кости запомнилась навсегда, но в этот раз вряд ли всё было так серьёзно, как в детстве. На пробу пошевелив пальцами, Сехун приглушённо прошипел. — Вчера прикладывал ивовую кору и корень лопуха, смешанные с малиновым листом и подбелом, а ещё принёс макового настоя от лекаря, он должен облегчить боль, — рядом появился Кёнсу и сунул в ладони альфы чашку с белесым настоем, который Сехун выпил, но, возвращая чашку твёрдо сказал: — Больше не нужен маковый отвар, обойдёмся примочками, хочу сохранять разум чистым. — Есть будешь? Все дни не ел, с трудом настои в тебя влил. Тут пшённая каша поспела и булочки с орехами и ягодами. Насыпать? — Конечно. Сехун устроился поудобнее, скинув с себя одеяло. Ему стало жарко от тепла растопленной печи. Омега протянул миску в руки Сехуна и настороженно присел рядом с такой же миской, всё время глядя круглыми глазами на альфу, проверяя его состояние и пытаясь понять, какой асаи на самом деле. Сехун в свою очередь разглядывал Кёнсу, осторожно скользя взглядом по омеге. Ещё никогда он не видел таких глаз. Тёмные и большие они невольно выдавали все эмоции красивого омеги из рода Косуль, что сидел перед ним. — Сам сможешь поесть? — спросил Кёнсу, явно беспокоясь. Сехун посмотрел на зажатую в руке ложку, потом в тарелку, а потом перевёл взгляд на омегу. Он настолько задумался, что забыл даже в рот хоть ложку каши положить. — Да, просто... ничего, — с трудом оторвав свой взгляд от омеги, Сехун взял ложку, опустил её в кашу и посмотрел на кусочки морковки в золотом зерне. Каша была горячей, но такой вкусной, что асаи сам не заметил, как одним махом проглотил половину. Кёнсу, видя аппетит альфы, лишь улыбнулся сам себе, заканчивая и свою трапезу. Он поспешно поднялся и налил полные чашки настоянного на травах отвара, а на плоскую тарелку положил булочек. Подошёл к месту, на котором спал альфа и едва сдержал тихий вздох, альфа поднял на него непонимающий взгляд. Но Кёнсу лишь улыбнулся уголками губы и принялся за новое дело, не забывая отхлёбывать пряного настоя. Выпечка была непривычно сладкой, за столько лет он и забыл, как готовил папа, который мёд клал даже в мясо, отчего отец фыркал, что такого сладкоежку он должен был на пасеке у бортников отыскать, а никак не в лесу. Едва закончив с едой, Сехун, потянувшись, понял, что снова лежать охоты нет, оправившееся от лихорадки тело требовало движения, потому взяв опустевшие тарелки и чашку, он спустил две ноги на пол, аккуратно касаясь пальцами деревянного пола. — Надумал вставать? — спросил, не оборачиваясь, омега. Сехун застыл и почувствовал себя мальцом, когда папа предугадывал шалость задолго до того, как она складывалась в шальной голове Сехуна. — На твоём месте, я бы ещё отлежался. Рана затягивается, но вот напрягать ногу не стоит. — Я устал лежать, хочу попробовать хотя бы на одной ноге постоять, — Сехун сморщил нос и улыбнулся. На всякий случай отставил глиняную посуду на место, чтобы не разбить ненароком, и, осторожно оттолкнувшись, постарался перенести весь свой вес на здоровую ногу. Но в голове от макового настоя немного плыло и, потеряв равновесие, альфа наступил на раненую ногу и стиснул зубы так, что язык даже прикусить получилось. Но упасть ему не дало крепкое объятие. — А я ведь предупреждал, — тихо проговорил омега, который обхватив его поперёк груди, позволяя облокотиться на себя и помогая перенести вес на здоровую ногу. — Олени и косули привыкли лечить такие раны. Так уж получилось, что мы часто попадаем в капканы… — продолжал говорить спокойным голосом Кёнсу, а Сехун лишь смотрел в тёмные глаза и двигающиеся губы, не совсем вникая в смысл сказанного. — Эй, ты тут? — Кёнсу помахал рукой перед лицом альфы. — Прости, засмотрелся, — Сехун чуть отвернул голову, избегая взгляда округлившихся глаз. — Может, без меня весна уже пришла? Хочу добраться вот до той скамьи под окном. — Тогда придётся тебе помочь, — Кёнсу покачал головой. — Ну что ты так на меня смотришь? — поспешил сказать омега, заметив нахмурившиеся брови Сехуна. — Если я тебя сейчас отпущу, все мои труды пойдут росомахе под хвост, или же придётся тебе ползти ползком, а потом ещё в лихорадке метаться. Только я теперь буду не помощник, ещё и по ушам навешаю, чтобы не вредничал. Сехун на такой ответ лишь кивнул и начал аккуратно ступать так, чтобы не опираться на омегу. Кёнсу придерживал Сехуна, не давая рослому альфе упасть, совсем не замечая, что асаи всё это время кусал губы, широко улыбался, любуясь омегой и размышляя о том, что острый на язык ему косуля попался, спуску не даст, а дашь палец, по локоть откусит, даром, что травоядный. Радовало, что скамья совсем рядом, и мучения длились недолго. Сехун опустился на лавку и с интересом выглянул в окно. — Не пришла ещё весна. О, а это что у тебя? — Сехун с интересом посмотрел на хорошо просушенный кусок древесины, лежащий на другом конце лавки. — Да так, заготовка, думаю попробовать что-то сделать. — Так ты умеешь вытачивать из дерева? — оживился Сехун. — Нет, но упорства мне не занимать, — Кёнсу бросил долгий взгляд на асаи, а затем на древесину. — Отец умел, инструмент есть, я тоже смогу научиться. Вот выточу из неё тарелку, а потом распишу всем на зависть. — Из этого куска не одна тарелка выйдет, но и пара ложек или украшений. Так что решай, что бы ты хотел. — А ты, значит, у нас вырезаешь из дерева? — Кёнсу прищурился. — И что же это за дерево? — Липа у тебя, тонковолокнистая, мягкая, и только отличный инструмент подойдёт, чтобы резать и не сминать его. Зато можно узоров тонких нарезать. Посуда из липы будет прекрасно пахнуть, а при правильной обработке прослужит долго. А если делать ещё и украшения, то можно наделать таких витиеватых кружев, всем омегам деревни на зависть. — Знаешь дерево. А как тебе инструмент? — Кёнсу с натугой поставил рядом с Сехуном тяжёлый даже на вид сундучок, набитый промасленными закорючками и ножами, с помощью которых его отец резал по дереву. — А где моя одежда, в которой я был здесь? — задумчиво спросил Сехун. Кёнсу кивнул в сторону входной двери. — Будь добр, принеси. Кёнсу снова кивнул и быстро исполнил просьбу альфы, пока Сехун проверял инструмент, трогая ногтем заточку. Недолго покопавшись в карманах, Сехун вынул из подклада тонкую заколку с навершием в виде рогатой головы с не сильно ветвистыми рожками. — Это ты сам сделал? — Кёнсу с любопытством посмотрел на заколку в руках альфы, а потом и присел рядом, чтобы получше рассмотреть искусную красивую резьбу. — Сам, — Сехун кивнул, едва улыбнувшись. — И хочу подарить её тебе. — Мне? Зачем? — Ну, должен же я отблагодарить тебя за помощь, — Сехун внимательно разглядывал лицо Кёнсу, который засмущавшись всё же протянул руку за неожиданным и красивым подарком. Лишь замужние косули собирали волосы заколкой каждый день, и лишь на несколько праздников в году незамужние омеги расплетали свои косы, собирая гребнями и заколками тяжёлые волосы и позволяя ветру трепать выбивающиеся из причёски пряди. Сехун снова улыбнулся, разглядывая порозовевшие щёки омеги, так и не решаясь сказать, что эту заколку делал для будущего мужа. И, похоже, он его нашёл. Дело осталось за малым — чтобы омега выбрал его.