☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼
Минсок говорил о том, что обязательно должен узнать, где растёт можжевельник, чтобы делать такой же живительный и бодрящий отвар, какой делает Хань, но замер прямо посреди разговора, голова его запрокинулась, и Чонин едва успел поймать его у самой земли, не давая упасть в рыхлый снег. Глаза Минсока заволокло пеленой, он коснулся обеими ладонями щёк Чонина, и тот стал проваливаться в льдистую голубизну глаз юного шамана. Асаи бежал, бежал как укушенный роем пчёл. Он случайно забрёл на территорию медведей и боялся, что его заметят дозорные, но вместо этого наткнулся на росомах. Со сворой в десять голов он не совладал бы, даже если бы был с братом, но так уж вышло, что сегодня он был вообще один. Одичавший, оголодавший, совсем безумный в животном желании жить и чем-нибудь набить брюхо. Дурной совсем, невнимательный и уставший, потому и покатился кубарем прямо к обрыву. Под лапами воздух оказался внезапно, а вскоре их сменило быстрое течение реки, но даже сил обернуться не хватило. Вода заливалась в глотку, жгла лёгкие и не давала и шанса на спасение, но зато уносила подальше от галдящих росомах, чьи голоса стихли гораздо быстрее, чем волк окончательно выдохся и позволил течению себя нести, а в какой-то миг мир померк, и он простился с небом навсегда. В себя асаи пришёл внезапно. Приятно пахло дымом костра и чем-то вкусным. В животе заурчало, и асаи приподнялся на локте, чтобы через мгновение упасть на лежанку обратно, борясь со слабостью и головокружением. Некоторое время он лежал, приходя в себя, но внезапно снова напрягся, улавливая тихое пение, что становилось всё громче, потому что поющий приближался. Сил подняться не нашлось, даже глаза и те подводили — всё норовили закрыться. — Очнулся? — асаи тихо сглотнул, стараясь принять вид спящего, но смешливый звонкий голос не позволил ему притворяться и дальше. — Я же вижу, что проснулся. Лежи спокойно, сейчас помогу принять более-менее удобное положение, чтобы поесть. На слова о еде живот отозвался таким громким бурчанием, что асаи крепко зажмурился, прижимая и без того впалый живот к позвоночнику. Когда над ним склонился хрупкого телосложения омега, асаи и вовсе перестал дышать, наблюдая за плавными движениями склонившегося над ним парня. Рубаха из невыбеленного льна расшита цветами, светлые глаза подведены тёмным, белоснежные волосы собраны очельем, чтобы не мешались. Альфа не сразу заметил ажурное украшение, вырезанное из потемневшей от времени кости. Длинные зубцы скрывались в роскошной гриве белых волос. На навершии гребня красовался искусно вырезанный крадущийся лис с зелёными камнями в глазницах. Непростой гребень — это асаи понял сразу. Дорогое и непростое украшение шло вразрез с небогатой обстановкой дома, но его больше заботило иное. Признать в омеге северного лиса труда не составило. Но асаи не думал, что так далеко углубился на север в поисках еды и нового пристанища. Он думал, что зашёл на земли медведей, а вышло, что миновал их и вторгся во владения белых лисов. Один из которых теперь и помогал ему принять сидячее положение, без труда подтянув его на лежанке. Асаи неверяще покосился на точёные руки и тонкие запястья, не понимая, откуда в нём столько силы. — Где я? — осторожно спросил асаи, особо не ожидая ответа, но белый лис одарил его улыбкой и тихо ответил: — По ту сторону реки от ближайшего поселения асаи, почти у устья реки, текущей на север. Асаи несколько раз моргнул, пытаясь свыкнуться с мыслью, что до асаи добираться придётся с опаской, если его вообще выпустят отсюда живым. То, что он шёл вдоль реки, что несла воды вспять, он знал, благодаря ей и отсчитывал расстояние, но всё же ошибся, либо река занесла его куда дальше, потому он не наткнулся на дозорных медведей, просто миновав их по воде. — Как тебя зовут? — поинтересовался омега, подавая асаи глубокую и большую кружку, в которой был наваристый бульон. Асаи сначала хлебнул горячего, но не обжигающего отвара, глотнул, нахмурившись, а потом недоумённо посмотрел на омегу, беззвучно шевеля губами. — Ты помнишь? — Чанмин. — Приятно познакомиться, чёрный волк. Зови меня Чонун. А теперь ешь и не беспокойся ни о чём. — Твои сородичи не любят волков. — Не особо жалуют, ты прав. Но никто не сунется в мою хижину, если я не дозволю. Ешь и отдыхай, я скоро вернусь. Чанмин отставил чашку в сторону, сполз немного по пахнущей травами подушке и закрыл глаза. В сон провалился слишком легко и быстро, а открыл их только среди ночи от осторожных шагов снаружи. Он напрягся, ожидая нападения, но после скрипа петель он почуял лишь лёгкий запах белого лиса, который тихо прошёл в дом, затворив за собой дверь. Чанмин снова притворился спящим, наблюдая за тем, как лис прокрался к его постели, приложил тёплую ладонь к его лбу и лишь потом отошёл. Лис улёгся спать на лавке, натянув стёганое одеяло почти на нос. Чанмин лежал в тишине, глядя, как лунный свет ложился на кожу спящего омеги и много думал. Слушая рассказы старших, он лишь смеялся, а сегодня он понял, что значит посмотреть на омегу — и пропасть. Чонун не был расписным красавцем, каким были, к примеру, омеги из рода косуль или оленей, которых он знал, но его небесно-голубые глаза смотрели в самую душу, задевая какие-то неведомые доселе струны. Он не спал до самого рассвета, глядя на спокойное лицо, которое изредка подёргивалось дымкой тревоги, а губы омеги шевелились, словно он разговаривал с кем-то во сне. Сердце колотилось так громко, что казалось, омега проснётся от его стука, но тот спал, даже не ворочаясь. Чанмин не мог сказать, что вызывало в нём трепет, но это происходило определённо не из-за болей в израненном теле. Это было действие очарования незнакомого омеги. Ведь Чанмин не знал о нём ничего, кроме имени и рода. Заметил лишь то, что ни кольца, ни обручальной тесьмы на запястье омеги нет. Может, это могло показаться глупым ещё несколько лет назад, но сейчас Чанмин не был тем волком-подростком, который смеялся над старшими товарищами, что рассказывали об омегах. Он чувствовал что-то непонятное и неподдающееся объяснению. А когда он наконец заснул, ему снилось, как он купался в водопаде, кожей ощущая тепло чужого гибкого тела, но так никого и не видел, словно кто-то отводил его глаза. Но он всё равно чувствовал краску, заливающую его шею от тихого шёпота стоящего за спиной омеги. Потом всё вокруг омрачилось будто надвигалась жестокая буря, такая могла и крыши сорвать, и некрепкие сараи повалить прямо на головы домашнему скоту. Чанмин поднял голову вверх, глядя на то, как тёмные тучи заволакивали небо, скрывая не только солнце, но и голубизну свода, подменяя тёмно-серым и почти грязно-синим. Ощущение тепла исчезло, остался лишь холод, сковывающий тело. Чанмин оглянулся, но замер, когда у самого уха услышал сиплый голос одного из росомах: — Я тебя чую. Вот ты где. Не спрячешься. День превратился в ночь, луна округлилась, потемнела, налилась кровью, осветила красным округу, превращая воду водопада в густую кровь. Лес зашептался, зашуршал листвой, угрожающе сдвигая ветви, но Чанмин успел заметить белоснежный силуэт, который пытались скрыть деревья, он устремился следом за белым лисом, не замечая будто надсадного дыхания у самого уха и противных интонаций в голосе: — Бежишь? Куда? Зря. Всё зря. Не твоего поля ягода. На него накатил такой страх, будто он снова стоял над телами близких в своём небольшом поселении, растирая слёзы по лицу, а некоторым врагам удалось уйти безнаказанными, ведь некоторым нападающим удалось уйти, и лишь несколько бездыханных тел поили кровью землью там, где упали. Потому что росомахи превосходили в количестве жителей их хутора в четыре дома, а он с малышнёй был отослан за ягодами в лес. Чужой крик до сих пор стоял в ушах, когда вспоминалось былое. Сейчас он тоже ощутил помутнение рассудка, но всё же не свернул. — Оставь его нам, сверни с пути. Чанмин лишь отмахнулся и, обратившись, бросился вдогонку за белоснежной тенью. Вместо лета вокруг снежная пелена, студёная топь глубоких снегов, а на теле все раны, полученные в боях, и ледяной ветер холодил их, касаясь стылыми пальцами рваных ран. За ним тянулась кровавая дорожка, словно крепкая нить удерживая от движения вперёд. Но он рвался из последних сил, загребал лапами снег, утопал мордой в сугробах, но бежал и бежал, превозмогая боль и страх, сам не зная, зачем. Протяжный вой за спиной лишь подгонял Чанмина, который пытался прорваться сквозь заросли терновника и боярышника. Он прыгнул в воду следом за шагающим по воде белым лисом, ощущая слабость и усталость, а также ледяные объятия зимней реки, не скованной льдом. Шансов выйти на дальний берег было немного, но он грёб лапами даже тогда, когда перестал видеть хоть что-либо, кроме белой точки впереди. — Чанмин, очнись. Чанмин открыл глаза, глубоко втягивая носом воздух, словно лёгкие норовило залить стылой речной водой, но вместо снегов и смыкающейся над головой ледяной глади он увидел улыбающееся лицо Чонуна. Слишком довольное и с хитринкой на дне светлых глаз. Чанмин устало улыбнулся в ответ, дрожащей рукой отбрасывая прилипшие ко лбу волосы, но так и замер, потому что к его потрескавшимся губам прижались влажные и тёплые губы омеги. — Духи приняли тебя. Льдистая поволока медленно сползала с глаз Минсока, а Чонин вглядывался в них, пытаясь углядеть родную зелень, которая вернулась далеко не сразу. Несколько десятков ударов сердца, несколько десятков тяжёлых выдохов, пока в его руках бился Минсок, показывая ему прошлое. Не узнать родителей Чонин не мог, их лица, не такие молодые, конечно, он трепетно хранил в сердце многие годы, он лишь никак не мог уложить в голове, что они с мужем почти повторили историю его родителей. Надеялся только на то, что их с Минсоком дети родятся и не потеряют родителей так рано, как он.***
Сехун осторожно ступал по талому снегу, сжимая в ладони не по-омежьи жёсткую руку Кёнсу, тот тихо что-то напевал и ступал по снегу, иногда одёргивая альфу на себя, как бы говоря, чтобы тот сильно не тянул его и шёл осторожнее. На образовавшихся проталинах было очень просто поскользнуться и повредить и без того не до конца затянувшуюся ногу. — Может быть, обернёшься косулей? Капканы мы прошли, а идти ещё долго, в животном обличии тебе легче будет, а я сумки понесу? — сказал Сехун, когда они присели отдохнуть. Кёнсу пожал плечами, осматриваясь. Так далеко он ещё не заходил, а потому неожиданно в груди что-то всколыхнулось. Горячее и колючее, и он с удивлением понял, что ему страшно. Впервые за долгое время по-настоящему страшно. Оглянувшись назад и не увидев знакомых мест, омега вздохнул: оказывается, уходить из родного поселения было тяжело. Куда тяжелее, чем представлялось. Братья тоже отпускали из дома с тяжёлым сердцем и обещали обязательно прийти осенью к лисам. Кёнсу в свою очередь намекнул, что пора бы уже мужей каждому найти, и что тогда они быстро забудут о брате-омеге, окунувшись в семейные дела. Сойки на деревьях кричали громко, будто от их крика весна быстрее придёт. Сехун, будто что-то почувствовав, поднял ладонь омеги и поднёс к своему лицу, коротко целуя губами в самую серёдку. Кёнсу улыбнулся, глядя в волчьи глаза, а потом снова оглянулся, поджимая губы и тем самым выдавая себя с головой и показывая свою тревогу. — Твои глаза говорят за тебя больше, чем слова, — печально улыбнулся альфа, на вопросительный взгляд омеги. — Уже скучаешь? Хочешь вернуться? — Если вернусь, себя не прощу, — покачал головой Кёнсу, доставая из перемётной сумы лепёшку и отламывая кусок. Еда пусть и не лезла в горло, но набраться сил бы не помешало. Сехун взял предложенное, но не спешил жевать, как и сам Кёнсу. — Моё пожелание братьям как раз кстати оказалось. Видел я, как на них местные заглядываются, да только подойти не осмеливаются. — Из-за тебя что ли? — усмехнулся Сехун. Кёнсу сначала свёл густые брови хмурясь, но увидев улыбку альфы, расслабленно выдохнул и тоже рассмеялся. — С таким взглядом-то, не только омеги тебя боятся. — А ты не боишься? — снова напустив на себя серьёзный вид, Кёнсу посмотрел на Сехуна самым суровым взглядом, на который был способен. — Я влюблён в тебя, — уверенно сказал альфа спокойный голосом. Кёнсу тут же смутился и опустил глаза, не сумев сдержать улыбку. Слышать такие слова было приятно, даже если они и смущали, раскрашивая его щёки и уши в красный. — Совсем видать чёрный волк заплутал, — пробормотал омега, поднимаясь на ноги. — Здесь тихое место, сможешь догнать косулю, асаи? И не дождавшись ответа, омега, обратился в тонконогую косулю, обернулся через плечо, и не торопясь, пошёл вперёд. Сехун проводил своего будущего мужа восхищённым взглядом, и закинув на спину поклажу, поспешил за ним, бросая взгляды на аккуратные небольшие рожки, и пятнистый мех, что покрывал всё тело Кёнсу. В зверином облике Кёнсу был не менее обворожителен, чем в человеческом. Чем дольше они шли, тем быстрее ступал Кёнсу, иногда взбрыкивая и обсыпая подтаявшим снегом следующего за ним Сехуна. — Не беги так быстро, — попросил альфа, когда они подошли к очередному пролеску. — Мне нужно послушать лес. Кёнсу замер, шевеля ушами и тоже слушая окружающие звуки. Внезапно, Сехун скинул поклажу и склонил голову к плечу, вслушиваясь во всё, что улавливал его чуткий слух. Ругались согревшиеся на солнце сороки, на все лады кричали сойки, а над лесом, высоко-высоко в небе кружили несколько хищных птиц. — Что-то не так, в лесу неспокойно. Будто к нему заявилось много гостей и он этому не рад, — Сехун нахмурился, вслушиваясь, когда снова услышал тихий рык. — Кёнсу! — альфа припал к земле, притягивая к себе косулю. — Я сейчас обернусь в волка, но так как мы не связаны ещё брачными узами ты не услышишь меня, поэтому сиди тихо здесь, я узнаю, кто там впереди и вернусь. Понял? Кёнсу кивнул, тихо переступая ногами в напряжении и готовясь в случае чего дать отпор или отбежать на безопасное расстояние. Пусть и был он храбрым, но дураком не был точно, и прекрасно понимал, что от росомах, если их больше двух, нужно бежать. Сехун обернулся могучим чёрным волком и бесшумно двинулся к источнику звука, скрываясь с глаз уже за ближайшим деревом. Кёнсу нервно пошевелил ушами и, сделав шаг вперёд, попытался снова прислушаться, но гвалт, который подняли птицы, его буквально оглушил, он снова замер, боясь, что только помешает альфе в случае чего отступить. Ожидание длилось недолго и вскоре Кёнсу снова увидел Сехуна, который уже нёсся к нему, не боясь быть увиденным. Едва подлетев к Кёнсу, Сехун обернулся человеком и радостно повалил косулю на землю. — Превращайся, там Чонин — мой вожак! И там Минсок, он его нашёл! И асаи! Так много асаи! — радостно сказал Сехун, теребя напуганную косулю за уши. Кёнсу тут же обернулся и огрел рукой альфу по спине. — Ну так слезь с меня, иначе от твоего будущего мужа ничего не останется, — недовольно проворчал он под тяжестью альфы. Сехун снова улыбнулся и впервые коснулся губ омеги в радостном поцелуе.