Белый лис - сын шамана

☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼

       Минсок вскинулся и сел, оглядываясь с непониманием. Он ещё пребывал где-то там, где за жизнь троих пришлось побороться и заплатить свою цену. Чтобы сморгнуть те воспоминания, потребовалось время и усилия. Реальность не желала складываться в нужную картинку, дробясь и искажаясь, пока в конце концов не стала цельной. И в ней Хосок протягивал ему кружку с чем-то пахнущим хвоей. Минсок осторожно взял её и пригубил тёплого напитка, что побежал по венам, согревая.        Из-за плеча альфы выглянул Минхёк, красными волосами будто осветив всё вокруг. Малыш в его руках весело дрыгал ногами и что-то агукал, сжимая в кулачке деревянные бусы на крепком шнурке. Бусины разного размера интересовали малыша ничуть не меньше, чем Минсока всё происходящее вокруг. Минхёк присел рядом, погладил его по голове и положил в пальцы шарик из солёного творога с травами. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что непростая вещица в его руках.        — Съешь, это восстановит силы.        Минсок положил творожный колобок в рот, Минхёк улыбнулся ему и куда-то поспешил, оставив его в компании Хосока. Альфа, несмотря на то, что был крупным и более медведя напоминал, чем волка, сейчас выглядел будто счастливый щенок, разве что хвостом не бил о землю. Минсок допил напиток и огляделся, пытаясь понять, сколько времени прошло с тех пор, как темнота обрушилась на него. Но точное время можно было узнать лишь спросив, а пока он был не готов говорить.        — Рад, что ты проснулся. Чонин места себе не находил. А ты был прав, юный Лис. Я нашёл того, кого ты обещал, уверен, ты о нём говорил. Пока я сомневался, сердце дало ответ, да и гроздья калины в белоснежных волосах окончательно утвердили меня в этом, — Хосок покосился по сторонам и, понизив голос, спешно проговорил: — Он прекрасен.        — Как его зовут? — хрипло спросил Минсок.        — Не знаю, — стушевался Хосок. — Я постеснялся с ним заговорить, он ведь такой… такой. С северо-западными асаи пришёл. Может быть, он и не для меня? — внезапно с сомнением пробормотал Хосок. Вся его радость снова улетучилась и он грустно посмотрел на Минсока. — Зачем омеге идти с волками, если он не принадлежит одному из них? Я ошибся?        — Он никем не пахнет, — уверенно сказал Минсок, осторожно принюхавшись. А после нахмурился и задумчиво закусил губу, слова будто принадлежали не ему, откуда он мог знать, что омега сам по себе? Откуда ему знать, что он уловил запах нужного омеги? Откуда знать, о ком именно говорит Хосок? Но что-то внутри всё ещё шептало ему о времени, когда он был там, куда заказан путь другим. — Он из белых лисов?        — Ага, — мечтательно протянул Хосок, прикрывая глаза. — Жаль немного, что Чонин отослал меня, я бы посмотрел побольше, но, знаешь, смотреть на тебя тоже приятно, ты как будто чарующие звёзды, которых давно не видел из-за долгой болезни, так и хочется хотя бы одним глазком. Узнай Чонин, откусит хвост, — прыснул в кулак Хосок, и его уши заалели, — но такой уж я чудак, что привык говорить то, что в мысли пришло. Ты не сердишься?        — Нет. А где Чонин?        — Хван пришёл, — тихо проговорил Хосок и качнул головой куда-то в сторону, — уж не знаю, кто он такой, но Чонин его явно разорвать готов, хотя и привёл тот подмогу немалую, да росомах пленили с десяток. Стой, ты куда?        — Мне нужно туда, — Минсок покачнулся, но устоял, сжав зубы. От руки Хосока не отмахнулся, но, вежливо поблагодарив, отказался.        Хосок со вздохом пошёл рядом, готовый в любой момент подставить плечо, но Минсок, сделав несколько неуверенных шагов, вскоре почти побежал, ощущая нужду явиться на совет поскорее. Лисы, завидевшие его, шептались, но Минсок даже ухом не повёл, хотя прежде бы остановился и, возможно, расстроился. Его влёт стали обсуждать — стоило лишь асаи обратить на него внимание, а как пропал Чонин, так и вовсе языки развязались, сначала было обидно до злости, потом как-то никак, а сейчас… сейчас Минсоку было всё равно, и он впервые понял слова папы: «Хуже ненависти — равнодушие. Ненависть — сильное чувство, она как любовь наоборот, ты думаешь о человеке, даже если злое, но он тревожит твоё сердце. А равнодушие стирает его из твоих мыслей и сердца. Он просто перестаёт существовать, будто и не было его».        На поляне у края леса стояли волки, лисы, медведи и рогатые, перед ними находились асаи с пленёнными росомахами у их ног. Впереди всех стоял Хван, он так спал с лица, что Минсок не узнал бы его, если бы не вырос с ним, и если бы не прочили альфу ему в мужья. На мгновение его взгляд задержался на стройном омеге, чьё лицо было таким притягательным, что отвести взгляд было непросто. В белых волосах и впрямь красовались грозди калины. Минсок усмехнулся, оглянувшись на замершего Хосока, но сказать ничего не успел, потому что они вышли на поляну под слова Хвана:        — Простит ли меня Минсок?        Во взгляде Чонина читалось столь многое, что стало не по себе. Альфа готов был кинуться вперёд и загрызть Хвана, даже облика не меняя. Напряжённое лицо Сехуна и твёрдый взгляд Кёнсу, который явно был уже в курсе, кто пожаловал в селение, так же не предвещали ничего хорошего. Потому Минсок поспешил сказать, чтобы стоящие друг напротив друга альфы не совершили ошибок, которые не исправить.        — Простит.        Только сейчас Чонин и Хван заметили его и одновременно вздрогнули. Минсок брезгливо взглянул на росомах, с трудом удерживая желание хотя бы пнуть злейших врагов, отобравших у него прежнюю жизнь. Перед глазами промелькнули самые близкие ушедшие — Джун, папа, отец. Потом близкие, но спасённые — Бэкхён, Чанёль и их малыш. Вспомнился родительский кров и дом, в который он вошёл мужем вожака асаи. Всё осталось в воспоминаниях, развеявшись пеплом в реальности. Внутри вскипело, будто в кипяток бросили пригоршню соли, и вода пошла пеной через верх. Но Минсок сжал крепче зубы, перебарывая злость, норовящую переродиться в злобу, стёр облик росомах усилием воли и встал перед Хваном и снова повторил, сам удивляясь своему спокойствию:        — Прощаю тебя, Хван. Все твои поступки, все твои ошибки, прощаю. Второго шанса достоин тот, кто жаждет исправиться. Осталось тебе самому простить себя, но тут я тебе не помощник. Спасибо, что явился с подмогой.        Минсок сначала поклонился, благодаря за помощь, а потом снова перевёл взгляд на стоящего среди асаи омегу, который смотрел прямо на него и едва заметно улыбался. Небесно-голубые глаза и белоснежные волосы говорили сами за себя, выдавая в нём принадлежность к белым лисам, а косы — к незамужним омегам. Миндалевидные глаза очень напоминали глаза папы, только у омеги ресницы длиннее и гуще, обрамляли глаза будто чёрной подводкой. Форма губ словно выдавала любителя посмеяться — уголки губ приподняты, будто лисий лук с завитками у крепления тетивы. Роста он вряд ли был выше самого Минсока, а вот телосложением отличался — фигура скорее была треугольной, что лишь ярче подчёркивали несколько поясов, два из них без пряжки, завязанные особым способом, и один с крупной пряжкой из тускло поблескивающего металла.        Омега не сводил с него глаз, и Минсок с трудом отвёл взгляд, переводя его на Чонина. Альфа не улыбался, но Минсоку всё равно померещились искорки улыбки в его глазах. По правую руку от него стоял шаман-медведь, сверкая золотом глаз, рядом широко улыбался его красноволосый муж, а вот по левую руку Чонина стоял Сехун с Кёнсу. Минсок узнал многих здесь: и волков, и медведей, и оленей, и косуль, и даже пару лисов. Но куда сильнее привлекло внимание отсутствие Чунмёна и Ифаня. Минсок на секунду нахмурился, вопрос этот задать он ещё успеет, а вот оказаться в тёплых руках мужа хотелось до пятен перед глазами.        Когда из толпы вышли лисы и побрели к Хвану, Минсок лишь проводил их глазами, но когда те один за другим что-то стали шептать ему на ухо, бросая взгляды в его сторону, Минсок замер и нахмурился. Ему вообще чем дальше, тем больше не нравилось то, как Рыжие лисы воспринимали мир вокруг, потому Белые и вовсе казались иными, словно и не лисами вовсе. Хван дослушал всех и прокашлялся.        — Прости, Минсок, но у меня вопрос к тебе, рождённый переполохом в селении. Будешь ли ты нашим шаманом?        — Я? — засмеялся Минсок. — Вы отказались от меня ещё до того, как я стал тем, кто вам потребовался. Вы не хотели меня своим шаманом, я им и не буду. Уже нет. Придётся вам искать иного говорящего с духами. Но если уж найдёте, относитесь к нему как подобает.        Хван тяжело вздохнул, но согласно кивнул. Было видно, что он расстроился, но принял ответ, даже если он и ударил его в сердце. Лисы испуганно смотрели на Минсока, но больше не шептались. Видимо, он перестал быть тем лисом, на которого можно было списать почти всё. Возможно, они поняли, что именно значит его ответ, и чем обернётся для них. Но Минсок для себя всё решил, как и всё решили за него его действия. Но он не жалеет.        Чонин обнял его, прижав одной рукой к сердцу, и посмотрел на стоящего всё так же Хвана, у того в глазах мелькнуло сожаление, но оно было мимолётным, куда более коротким, чем слабая, но понимающая улыбка. Лишь теперь пришло осознание, что чёрный лис не только получил урок, но и усвоил его. Оставалось лишь одно — согласиться с решением Минсока и простить. Как бы то ни было, приведённые им асаи пленили альф росомах и привели для расправы лисам, хотя могли без зазрения совести лишить их жизни в лесу.        — Спасибо за помощь, родичи, — обратился к стоящим напротив асаи Чонин, а потом перевёл взгляд на Хвана. — И тебе спасибо, молодой вождь, — на эти слова Хван кивнул и немного расслабился. — Совет завершён, — он склонился к Минсок и прошептал на ухо: — Рад, что ты проснулся.        — И я рад, — улыбнулся Минсок. — А где Чунмён с Ифанем?        — О-о-о, — протянул Чонин, — они очень заняты. Твоё предсказание сбылось — они нашли в лесу двух лисят у тел погибших родителей, а так, как родственников в поселении нет, решили взять малышню себе.        — Как нет? — нахмурился Минсок, а потом задумчиво закусил губу. — Это дети пришлого плотника?        — Именно.        — Как жаль, такого мастера потеряли. А муж его лучше всех делал мочёные яблоки… — Минсок тяжело вздохнул. — Зато не стоит беспокоиться теперь о судьбе Чондэ и Тао — они в надёжных руках, хотя Тао совсем малыш, едва три месяца минуло, — Минсок вздохнул и прикрыл глаза. После сна людей вокруг было слишком много, было слишком ярко и слишком громко. — Как Чанёль с Бэкхёном?        — Слабы ещё, но пришли в себя к вечеру вчерашнего дня. Спрашивали о тебе, Бэкхён и вовсе порывался проведать, ты же знаешь, какой он.        — Неуёмный котик, — рассмеялся Минсок. Впервые за долгое время смех был спокойный, чистый, радостный. Все тревоги и страхи остались позади. Он нашёл Чонина, помог Чанёлю с Бэкхёном и их малышом, даже на помощь родному селению они пришли, если не вовремя, то хотя бы не безбожно опоздав. — Хочу к ним заглянуть.        — Идём, а потом нам нужно будет кое-что обсудить.        — Погоди, у меня есть одно дело, — Минсок неуверенно потёр лоб ладонью, словно пытаясь вспомнить что-то, что ускользало от него предрассветной дымкой в лучах солнца. Он подошёл к Хёну с Минхёком, что будто ждали его, пока все медленно разбрелись кто куда. — Ты не говорил, что среди духов будет ваш нерождённый малыш.        Минхёк вздрогнул и поджал губы, прижимая спящего малыша к себе. Видать, не врут, что медвежата — одни из самых спокойных детишек, пока на ноги не встанут, а потом пойди поймай этих безумных древолазов и ныряльщиков. Глаз да глаз за ними, а младенчество — время восстановить силы для будущей беготни. Минсок сжал в кармане то, что обнаружил по пробуждении и посмотрел в жёлтые глаза шамана, который ответил не сразу, лишь получив одобрительный кивок мужа.        — Он был рождён, просто стал шелестом клёна до первого вздоха.        — Хёну, я…        — Не нужно слов, мы пережили это. Минхёку порой очень тяжело, но... я рад, что его дух пришёл к тебе на помощь.        — Он просил передать вот это, — Минсок протянул на ладони камушек. Ровный, будто обточенный, круглый, словно блин. Минхёк смотрел на него неотрывно, а после в глазах блеснули слёзы. Когда омега взял с его ладони подарок, пальцы его отчётливо дрожали. — Я не знаю, что это значит. Больше не слышу.        Хёну закусил губу и потрепал Минсока по голове. Желтоглазый шаман медведей видел и понимал гораздо больше озвученного. И Минсок не сомневался, что схожим даром обладал и Минхёк, который улыбался и поглаживал камушек, прикрыв глаза. Чонин с непониманием сжал его ладонь, но Минсок смотрел сейчас только на медведей, отмечая, как безудержно колотится сердце. Он, действительно, больше не слышал.        — Это значит, что он стал хранителем нашего рода, Минсок, — пояснил Хёну. — Не просто ушёл к предкам, а стал кем-то большим, чем могло быть, — он тронул плечо Минсока, глядя в глаза и читая там то, чего Минсок уже не мог увидеть. — Я мог бы сказать, что мне жаль, но утраченное — малая плата за то, на что ты решился. Будь сильным, как и прежде, Белый Лис, сын шамана, даже если духи умолкли у твоих ушей, они живут в твоём сердце, помни об этом.        Минсок кивнул Минхёку с Хёну, дрожащими губами улыбнулся и крепче ухватился за жёсткую тёплую ладонь Чонина. Но они были вынуждены остановиться почти сразу же, когда из-за густой ели будто белоснежная тень вынырнул омега из белых лисов и заградил им путь. Минсок снова посмотрел омеге в лицо, отмечая странное сходство с папой, принюхался и уверился, что был прав — омега никем не пахнет, и знаков принадлежности другому альфе не имеет — у Хосока есть шанс, если только не застесняется совсем, разрушая образ сурового альфы. Тогда нужно будет намекнуть омеге, пусть сам возьмёт всё в свои руки. От этой мысли Минсок улыбнулся.        — Приветствую тебя, родич, — голос омеги был мягким, будто ступающие по снегу невесомые лапы снежного барса, но низким.        — Приветствую и тебя.        — Меня зовут Хута, а твоё имя летит впереди тебя, Минсок, сын Минхёна. Благодаря ему я понял, что не ошибся. Сама судьба вела меня сюда, чтобы я отыскал здесь племянника моего папы.        Минсок озадаченно моргнул, повернул голову и взглянул на Чонина, но тот лишь плечами пожал. Тогда он снова посмотрел на стоящего перед ним Хуту и постарался отрешиться от всего только что сказанного. Может быть, не зря ему омега показался похожим на папу, он, может, и не был копией, но был похож настолько, что сердце защемило. Наверняка, папа в молодости был таким же писаным красавцем. Но всё же слов Минсок не нашёл.        — До нас дошла печальная весть, что Белый Лис, сбежавший с Рыжим, ушёл к предкам, оставив сына сиротой. Но я вижу, что ты замужем и муж у тебя из тех альф, коих поискать. Асаи всегда влекли белых лисов, будто хотели заменить им отсутствующих белых омег, да только всё равно рождались чёрные, как ночь волчата и ни одного белого. Может быть, проклятие не дано переломить? А может быть, считанные дни до его разрушения? Я рад, что смог помочь своему брату, пусть и не так, как мог, если бы духи заговорили раньше. Хоть ты и не знал обо мне ничего, да и я о тебе узнал лишь недавно. Но я счастлив знать, что не один остался, что есть ещё кровный родич под светом звёзд.        — И я рад. Я…        — Ты ещё слаб, знаю. Прости, что слишком насел на тебя. Время поговорить ещё будет. А пока я бы очень хотел познакомиться поближе с тем асаи, у которого уши немного оттопырены и горят маковым цветом при виде меня.        Хута стремительно подошёл и порывисто обнял, а Минсок окончательно удостоверился, что Хута не врал. Он даже пах знакомо. Не основными нотами, а скрытыми в них тонами. И от этого стало легко, будто крылья за спиной прорезались. Но горло всё же сдавило спазмом, словно он хотел расплакаться, но не мог. Хута улыбнулся ему и вложил в ладонь браслет. Такие носил папа. Непролитые слёзы Минсока вырвались из него смехом — он увидел, как Хута заглянул за дерево, из-за которого показался красный как рак Хосок. И пока альфа что-то сбивчиво бормотал, омега без тени смущения разглядывал его, закусив губу.        Чонин всё ещё не совсем понимал, о чём шла речь с шаманом медведей, но встревожено заглянул в глаза, когда они скрылись из виду и никто бы их не потревожил. Обняв ладонями лицо Минсока, Чонин внимательно вгляделся в его глаза, в которых лишь отзвуком мелькнули искристые слёзы. Минсок улыбнулся, утопая в тёмных глазах взглядом, и тихо произнёс, скорее дыханием, чем словами:        — Я не жалею ни о чём, Чонин, правда. Если бы всё повторилось, я бы без раздумий сделал то же, даже если бы снова пришлось заплатить эту цену. Идём, хочу познакомиться с малышом-асаи.        Чонин вздохнул и крепко обнял, а потом повёл Минсока в сторону дома дяди Хвана. Один из лучших домов не пострадал вовсе от нападения росомах и теперь служил домом для Чанёля с Бэкхёном, их малыша и вызвавшихся помогать им Ханя с Исином и Сехуна с Кёнсу, каждой паре досталось по комнате, ещё и общая, где все встречались была. Если бы была возможность и силы, Бэкхён наверняка свалил бы его на пол со своими объятиями, с которыми он кинулся к Минсоку и стал выцеловывать его лицо. Даже Чанёль с Чонином со смехом протянули «ээээ!».        — Хватит миловаться, тебе отдыхать нужно побольше, — пробурчал Чанёль, но не выдержал долго нахмуренным и снова улыбнулся, подмигивая Чонину. — И вообще, дай мне тоже обнять спасителя, а то один лапы распустил.        — У-у-у, ты морда волчья наглая, дай друга поблагодарить, а то за тобой потом и времени не будет, — сморщил нос Бэкхён, но всё же Минсока из объятий отпустил, а потом спешно отвернулся, утирая слезу, скатившуюся по щеке. И пока Чанёль стискивал Минсока в своих крепких благодарных объятиях, Бэкхён застучал посудой, расставляя её на столе. — Присаживайтесь, нас тут Хань с Кёнсу закармливают, теперь и ваша очередь. И никаких мне «я не голоден»!        Минсок послушно уселся на скамью и привалился к боку Чонина, глядя на то, как прихрамывающий Чанёль и медленно движущийся Бэкхён хозяйничали, нагружая тарелки едой. И пусть им было непросто, но они шли на поправку. Дело времени, но Минсок был уверен, что скоро рысьи следы обнаружатся на влажной земле, а рядом с ними и волчьи, ступающие почти след в след. Минсок вряд ли слышал, что говорили, он просто смотрел на живых друзей и улыбался, с трудом сдерживая слёзы облегчения и радости.        Еда была вкусной, но он вряд ли запомнил, что ел. В нём бурлило столько всего, что он будто выпал и смотрел цветной и яркий сон без звука. Но это его не заботило, потому что всё было на своих местах. И ворчание Чанёля, и смешливость Бэкхёна, и молчаливый, но надёжный Чонин, сидящий очень близко, и от него было так же жарко, как если бы Минсок грелся у печи. Всё почти было по-старому. Но всё-таки иначе. Они потеряли многое, но обрели, пожалуй, куда больше, чем могли подумать. Разговор прервал требовательный плач.        — Малыш проснулся, — охнул Бэкхён. — Это ты своим басом его разбудил! — Бэкхён беззлобно хлопнул раскрытой ладонью Чанёля по бедру и тут же чмокнул в щёку, поднимаясь. — Минсок, идём со мной. А вы сидите здесь.        Альфы лишь подняли руки, сдаваясь. Минсок последовал за Бэкхёном в небольшую, но уютную комнату, в которой обнаружилась вырезанная из дерева колыбель, и Минсок готов был поспорить, что работы Сехуна, слишком уж знакомыми показались завитки, которые на ложках асаи видел. Но сейчас это казалось не таким уж важным. Потому что лицо Бэкхёна смягчилось, когда он взял сына на руки. Тот морщил личико, похныкивая и дёргая ногами, будто хотел выбраться из пелёнки и куда-то побежать уже. За окном раздался суровый голос:        — Исин, или ты сейчас же сядешь на солому и позволишь обработать свои раны, или я подниму тебя на рога, и придётся новые обрабатывать со старыми!        — Ох, уж этот Хань, — мягко рассмеялся Бэкхён, запрокинув голову. Малыш удивлённо расширил глаза от тряски и перестал хныкать.        — Чудные у него кучеряшки, — тихо произнёс Минсок, и малыш замолчал, насупившись на незнакомый голос.        — Самые лучшие. Минсок, у нас с Чанёлем к тебе просьба, ч-шш, дай сказать, — попросил Бэкхён, покачивая малыша. — Мы не назвали сына, потому что решили, что имя должен дать тот, кто позволил ему родиться.        — Но, Бэкхён, вы же всё решили, это вы родители. Вам и называть, — засопротивлялся Минсок, стремительно краснея.        — Минсок, — сурово сказал Бэкхён, сузив глаза, — ты знаешь, я редко о чём-то прошу, а Чанёль тем более. Это наше совместное решение и оно не далось с бухты-барахты. Мы правда хотим, чтобы это сделал ты. Ты — говорящий с духами, ты — давший нам ещё один шанс, ты — позволивший малышу родиться, ты — вытянувший нашу семью из-за черты.        Минсок поджал губы и отвернулся к окну. За ним суетливо бегали лисы, таскали брёвна и глину вёдрами, носили воду и полотнища. То ли раненых обихаживали, то ли строили что-то. У него даже допущений не было — настолько он погрузился в себя и в ту ночь, когда пришёл бесстрашно меняться ради спасения друзей. Называть детей чужаки могли крайне редко. Это была большая честь, и не стоило отказываться, чтобы не злить родителей и судьбу. Но Минсоку было неловко, будто он ничего и не сделал такого, чтобы быть удостоенным.        Он закрыл глаза, погружаясь в себя, но духи молчали. Он не знал, замолчали ли они навсегда, или же он снова услышит их спустя время. Тогда он обратился к своему сердцу, как и предупреждал Хёну, и лишь тогда пришёл ответ. Минсок сунул руку за пазуху, где хранилась бусина, которую ему приготовил к рождению малыша папа. Минсок ещё о детях не думал, когда получил дар, но он сохранил бусинку в дупле дуба. По-глупому считал, что поступает как ребёнок, когда прятал её в укромном месте, и лишь когда он оказался у хижины шамана, Минсок взял спрятанное сокровище и повесил на шею, ощущая прилив сил.        На шнурке покачивалась стеклянная бусина — одна из немногих вещей, что уцелели из его прошлой жизни. Бусина хранила тепло родительской любви и надежд, напиталась защитой от злых глаз и злых слов, её заговорили слова Белого Лиса — шамана племени рыжих. Видимо, она ждала своего часа, и он пришёл именно сегодня. Минсок без сожаления снял шнурок с шеи и вложил бусину в крохотную ладошку.        — Нарекаю его Чаном, — тихо проговорил Минсок.        — Лисёнок, ты… ты — самый лучший! — проревел Бэкхён, обнимая его одной рукой, пока на другой будто успокоившись от полученного имени, тихо сопел маленький асаи.