Они друг к другу тянутся

Она любила глотать по две сразу, любила то, как развозило до беспамятства, любила, как звучал собственный накуренный смех. Она много всего любила, пока это походило на фильм. В клубах всегда было весело: особенно ей нравилось пролезать в них через окна в туалетах, когда большой дядя-охранник разворачивал куда подальше, отпуская чуть не пинок под зад. Её пускали в VIP-зону, стоило обронить хоть слово о Котару, которого знали все и всюду. Ему же звонили, когда она уходила в разнос. Она блевала в туалетах, валялась в углах притонов, скрученная собственными отходами, и это было совсем не так весело, как когда-то ей сказал парень, державший в школьном туалете для мальчиков «Клуб Счастья». Вся любовь, которую он продавал, заканчивалась одинаково: Котару летел за ней в самую задницу Токио. Она не училась на своих ошибках, постоянно кидаясь в оправдание фразой «я знаю, на что иду», не зная, на что. Её всегда спасали, откачивали, и учёт в наркодиспансере постоянно удавалось обходить. Она ходила по лезвию ножа, была узнаваема в любом неблагополучном квартале. Она была дурой. В один день Котару вытащил её с того света. Она позвонила ему, хрипя и корчась в очередной подворотне, не в силах даже отогнать от себя какого-то назойливого таракана, и стоило другу снять трубку, как она почти выплюнула вместе с какой-то густой жижей адрес и замолчала. Следующие полгода она помнила смутно, в голове остались только гадкие подробности того, как её разрывало на больничной койке и в каком безумном состоянии она была; стоило в палату зайти кому-то кроме доктора или медсестры — она умоляла о дозе так, как не умоляла ни о чём и никогда. Ещё полгода после лечения она курила, постепенно и с этим пытаясь сойти на нет. Получалось плохо. Отец звонил ей раз в месяц. Раз в месяц она билась в приступах, скуривала по пачке, разносила всё вокруг и разрывала на себе кожу. Она расцарапывала в кровь лицо, била себя, пытаясь остановиться, кричала о помощи и ничего, совсем ничего не могла сделать с тем, как ей выворачивало рёбра. А теперь она сидела тут, в огромном особняке, о котором не могла и мечтать, и смотрела на Дьявола, выжившего из ума. И рёбра снова хотели прорвать кожу. Лука чувствовала, как всё то, что уже её царапало, разрасталось и метило в самые слабые точки. Что она, как тогда, готова была сойти с ума. Ощущение неминуемого краха всей её системы всё обострялось. Хотя бы потому, что она была уверена, что знала Сатану куда дольше пары секундных встреч. — Взыграло… — запинка, — отцовское. Лука куда-то рухнула. Что-то внутри обвалилось, словно давно забытое, стёртое воспоминание начало вырываться из дальнего ящика. Как будто это он заставил его. — Я не знаю, как это стоит преподносить, и, честно, впервые переживаю. Лука смотрела то на Киру и Неко, то на Райто и Шу, пытаясь найти в их лицах ответ на вопрос о том, как нужно реагировать на признания Дьявола. Найти не получалось. — Я зайду издалека. — Может, стоит не травить их? — Голос Карлхайнца был тихим, вкрадчивым, каким не был ещё ни разу. — Стоит начать сначала. — Внутри у Ороку защемило, кажется, каждый орган. — Уже несколько лет меня не было на Земле. Больше, чем вы предполагаете. Но сегодня я был обязан быть здесь. — Он сделал паузу, словно нервничал не меньше других, слегка рваным жестом поправил манжеты и продолжил более медленно. — Всё бы прошло более гладко, не будь на особняк Сакамаки наложена скрывающая печать — не пришлось бы доводить до… до разного. Лука смотрела на него и ей становилось всё страшнее и страшнее думать о том, что он сделал то, что сделал. Но что-то в нём было располагающим, он совсем не походил на вселенское зло, хоть от него и приходилось ежесекундно ждать атаки. — Демоны бывают очень разными. — Лука нахмурилась. Ей на секунду показалось, что он говорил виновато, совсем не так, как положено было бы говорить Сатане. И это заставляло её дрожать изнутри, чувствовать, как истерически напрягалась каждая мышца, потому что мир в её голове выглядел совсем-совсем не так. — Демоны, связанные кровным родством, чувствуют друг друга. Не всегда, только когда другим больно. — Он прервался, посмотрев на Неко. Лука тоже обернулась к ней и увидела, как та сидела, слегка подняв руку вверх. — Да? Такуго втянула шею, сжалась, словно пытаясь поглотить саму себя, но всё же промямлила: — Больно как? — И стоило вопросу сорваться с её губ, как она сжалась и зажмурилась. Казалось, она готова была разрыдаться от страха, и у Луки скрутило живот от того, как беззащитно она выглядела. Ороку потянулась через Райто и сжала руку Неко, надеясь, что это поможет ей хотя бы вдохнуть. — Морально. Физически. — Он ответил спокойно, привычно, так, будто этот вопрос ему задавали много раз. — И когда это происходит, демон не может вмешаться. Кровный, точнее. — Он рассказывал это, как сказку. Как самую странную и жуткую сказку, которую Лука вообще могла бы услышать. И это завораживало. Страх начал смешиваться с детским любопытством. «Поэтому люди в ужастиках идут на звук?» — Более сильные демоны могут подавлять сознание более слабых, чтобы вмешаться через них, как посредников. Если подавляемый демон сопротивляется, это может повлечь за собой определённые, скажем так, последствия. — То есть это… Это были Вы?.. — Лука обернулась на Киру. Та сидела, вжимаясь в Коу, старалась держать лицо, и дрожала, как от высоковольтного удара током. Ороку почувствовала, как в глазах вставали слёзы. Она должна была что-то сделать. Чувствовала, что должна была защитить и Неко, и Киру, но не могла. Боялась. — Я. — Лука не вдохнула до конца, воздух застрял где-то на пути к лёгким, защипало в носу. Ей почему-то стало так обидно за то, что это он. За то, что это правда его вина. — И я должен извиниться за это. — Райто глухо кашлянул, подавившись, и Лука вцепилась в его руку также, как в руку Неко. Только это должно было помочь уже ей. Она молилась, чтоб помогло. — Ты была единственной, через кого я мог её найти. — Вы же сказали… — Лука начала предложение, и осознание медленно начало опускаться на нее, как гидравлический пресс, от которого она не могла спрятаться, — что проводником может быть только демон. — Она выдавила конец предложения, надеясь, что озвученной эта мысль будет меньше её пугать. Оказалось, что так она была только страшнее, в миллиард раз страшнее. Сатана обернулся к ней, и Ороку резко стало легче дышать, словно он какой-то неведомой магией снял с её шеи невидимую петлю. В его глазах было что-то тёплое, знакомое, но давным-давно забытое. Лука застыла, глубоко вдохнула и почувствовала, как постепенно расслабляется каждая мышца, и нахмуренное лицо разгладилось. Он внушал ей уверенность, как будто давал поддержку, и как бы Луку не пугало то, от кого это исходит, ей нравилось это чувствовать. Это было какое-то новое ощущение: не то, что давала ей Кира, не то, что она получала от Котару. Это было какое-то дополненное, подсознательное тепло, которое взрывало её мозг, как взрывает вкусовые рецепторы любимое блюдо. Ороку невольно отметила, что они были похожи: те же тёмные, металлически-серые глаза, те же не совсем японские черты лица. Он был высоким, довольно крупным, и человеческий его облик внушал доверие. Даже рога, почти прямые, особо не отпугивали. — Да. Только демон. — Он отвернулся и посмотрел на Киру. Сатана не менялся в лице, не менял тон голоса, но Лука поняла, что Кагимото того же тепла, что ей самой, не дали. Зато Кира затряслась так, будто её замораживали заживо, и Ороку увидела мелькнувшее в её глазах осознание. А потом и на саму Луку понимание перенесло полный вес: её лучшая подруга, та, кого она знала почти с рождения, была совсем, совсем-совсем не её спокойной девочкой Кирой. Было вообще не ясно, кем она, мать его, была. Лука почти сорвалась с места, но не позволила самой себе отпустить руку Райто, продолжая держаться за неё, как за последнее на планете, что могло позволить ей не свалиться в ад, утягивая за собой весь этот бред. — Ты умная девочка. Ты должна всё понимать. — Сатана смотрел на Киру пристально, без капли насмешки или злобы. А она сидела, продолжая трястись, пока Коу держал её за плечи. Кагимото вглядывалась в лицо Дьявола так пристально и болезненно, что он, наверное, мог раствориться, если бы, конечно, вообще мог умереть. — Твои родители завтра приедут. — Кира дёрнулась, Лука видела, как её взгляд заметался от Сатаны к ней, затем к Коу, и опять к первому. — Они же… — её голос сорвался и дрогнул так истерично, что у Луки вместе с этим оборвалось к чертям сердце. Она разжала руку Райто, осторожно встала, отмахнувшись от что-то зашипевшего Сакамаки, и подошла к Кире, сев перед ней на корточки. Всё, что Ороку смогла сделать, это сжать её руки. — Они очень соскучились. — Лука спиной почувствовала, что он улыбнулся. — Тебе обязательно всё объяснят, но у них это получится в разы лучше. — Кагимото закивала, посмотрела на Луку, стиснула её ладони и плотно сжала губы. Она даже сейчас себя контролировала. Лука могла бы умереть от той силы, что жила в Кагимото. Умереть дважды. Ороку гордилась Кирой, безумно, и каждый раз восхищалась, что та могла ограничиться при всех только поджатыми губами. — Дочка. — Голос пронёсся у Луки в голове, снеся всё, каждую мысль, каждую догадку, испепелив всё разом до состояния пепельной крошки. Ороку поняла, что он обращается к ней. Луке стало то ли слишком плохо, то ли слишком хорошо, и она рухнула с корточек на пол. Голова гудела, она опять не понимала, кто был вокруг, образы начали расплываться, как вчера вечером, когда она готова была лезть на стенку. Её подняли с пола, и она не знала, чьи это были руки. Из всех, кто был вокруг, она видела только его, только Дьявола, стоявшего так близко, но совсем не страшного. Это всё не могло быть правдой, не должно было, она не хотела. Не хотела осознавать волну каких-то новых чувств, близко не разобравшись со старыми, не хотела понимать, почему что-то в её голове уже давно знало то, что ей сказали, почему вообще это происходило с ними. С ней. Сатана подошёл к ней и сел на корточки. Сам чёртов Дьявол смотрел на неё снизу вверх, сам чёртов Дьявол говорил, что она его, его маленькая девочка, почему-то шестнадцать лет томившаяся в незнании, в страхе. Почему он не приходил раньше? Он же знал, он знал, когда ей было больно, знал вообще обо всём, она была уверена. Луке так хотелось, чтобы кто-то ей хоть что-нибудь объяснил, но так не хотелось, чтобы хоть один голос звучал вокруг. Кажется, она сказала, что ей нужно выйти. Кажется, Шу вывел её на балкон, где они уже были. Кажется, она согласилась закурить. А ещё, кажется, она сошла с ума. Или попала в кому, и теперь подсознание рисовало ей что-то невообразимое, неясное, но такое реалистичное. Лука хотела, чтобы это была кома. Чтобы всё, что случилось за последние полторы недели, было просто последствиями того, что её сбил какой-нибудь сраный автобус. Но это было слишком реально, чтобы не быть правдой, слишком осязаемо и липко. Ей было плохо. И почему-то радостно, а от радости этой становилось только хуже. Лука почувствовала, как заплакала. От всего, мать его, на свете. От непонятности этого грёбаного чувства, которое играло внутри всеми оттенками красного. Она видела это сраное чувство, но даже это не помогало, и она злилась на него, на это чувство, бьющее под дых с размаху, вырывающее внутренности. Ей нужны эти внутренности. — Что это? — Она услышала это почти со стороны, не узнав свой голос и не поняв поначалу, что вообще сказала. — Ты о чём? — Об этом. Что это? — Её затрясло, как в припадке, и ноги перестали держать. Она упала на колени, продолжая дрожать, даже не отдавая себе отчёта в происходящем. — Что это всё? Что это?! — Она крикнула так громко, что самой заложило уши. Лука провела по шее руками. Казалось, совсем слегка, но на руках оказалась кровь. Кровь от незажившего пореза Юмы, который так вовремя решил разойтись по швам, потому что нельзя же, чтобы хоть что-то осталось целым. Нельзя же оставить ей хоть что-то! Она снова провела по шее. И снова. И снова. И снова, пока с ладони не начало течь по локтям, капать на пол, пока ей не стало настолько больно от разрываемой всё сильнее раны, что слёзы стало невозможным остановить. Ей хотелось сделать ещё больнее. Чтобы забить это идиотское нечто в груди, вытащить его из себя через порез на шее, дать ему стечь на пол вместе с кровью, деть это хоть куда-то, выплюнуть с криком. — Смотри на меня. — Шу поднял её лицо к себе, отнял руки от шеи и сжал, подавляя попытки Луки снова расцарапать собственное горло. — Он мог вывалить это на тебя вчера. Мог и не сделал. — Я не просила! — Она сама не понимала, что говорила, только плевалась словами в Шу, пока тот сжимал её руки сильнее. — И он не просил на шестнадцать лет отбирать у него дочь. — Раньше… — Нет, не мог. — Он же… — Дай ему объяснить. — А ты? — Нет, я не знаю. — Он отпустил её руки, — По крайней мере, далеко не всё. Но я могу судить о том, что тебе нужно его послушать. — Я не хочу… — Лука провела руками по плитке, размазав кровь. — Хочешь. — Он был в этом уверен, это было слышно. И Лука правда хотела. — А теперь дыши. Дыши, и всё заживёт. Что заживёт? Разъехавшаяся по швам шея или так охотно расползающаяся куда-то жизнь? Она не была готова. Не к тому, что будет сидеть в крови перед вампиром, который, к тому же, не пытается разорвать её на куски, не к тому, что Дьявол скажет, что она его дочь, и точно не к тому, что в это будет так вериться. У неё не было ни единого сомнения в том, что он не врал. Что он правда её отец. Но ей был так неясен алгоритм всего этого, а страхов, непонимания и чувств накопилось так колоссально много, что даже думать о новых не хотелось. Хотелось сжаться в комочек или отмотать мир обратно, в день рождения Киры, или хотя бы в сегодняшнее утро, если уж драме обязательно совать свои грязные, липкие руки в чьи-то жизни. А ещё так безумно невовремя хотелось почувствовать руки Юмы, как тогда, когда он собрал её в охапку так легко, будто она была в два раза меньше реального. Ей так многого хотелось. Чего угодно, но не понимать мир вокруг. — Я пойду. — Шу поднялся, и Лука подняла умоляющий, запуганный взгляд на него. — Тебя очень хотят видеть. Ороку посмотрела в арку. Там стоял он. И она не понимала, что ей было нужно больше: отползти как можно дальше или, наоборот, оказаться максимально близко. — Даже не знаю, с чего стоит начать. — Сатана прокашлялся, как только услышал, что закрылась дверь в гостиную. — С того, что я соскучился. Лука издала какой-то неясный хрип в ответ на это. Она не понимала, как можно соскучиться по тому, кого не знаешь, но сама ощущала это на себе в полной мере. — Бедная маленькая девочка. — Он сел перед ней, тяжело вздохнул и провёл рукой по порезу. — Это не должно было быть так. Это должно было быть лучшим вариантом. — Лука заплакала. Снова. От его тона, от того, как он смотрел на неё. Она хотела его обнять. Она обняла его. — Ну-ну, всё хорошо. Главное, что ты сама это чувствуешь. Он говорил ещё долго. Просто успокаивал её, рыдающую взахлёб, пытающуюся сказать что-то, заходящуюся в истерике, выплакивающую, кажется, всё, что было. Все полторы — почти две — недели. Он гладил её по спине и Лука чувствовала то, что никогда не чувствовала раньше — она была в безопасности настолько, насколько это только было возможно. — Хочешь я расскажу тебе сказку? — Она часто закивала, продолжая задыхаться. — Только это грустная сказка. — Лука всё равно кивала. Ей явно нужна была эта сказка. — Тогда слушай. Ороку вздохнула, почувствовала, как от этого ударило болью в шею, и всхлипнула. — Всё заживет, если ты захочешь. — Значит, я не хочу. — Значит. — Сатана буквально поднял Луку с пола и усадил в кресло, сев перед ней. — Готова? Она не была готова. Не была, но кивнула и приготовилась, сама не до конца понимая, к чему. — У демонов нет души. По крайней мере, так всегда говорят все без разбора, и именно поэтому они не правы. Потому что правда в лицах многих быстро становится ложью. — Лука смотрела на него, вслушиваясь в спокойный, уверенный, тихий голос, и что-то внутри неё обрывалось, а потом вновь притягивалось на место. — Сейчас я могу доказать, что у всех есть душа: ты прямое тому подтверждение. Твоя мама тоже. — Ёкнуло. Что-то ухнуло внутри и гулко отдалось в ушах. Мама. Её мама. — Она?.. — Лука догадывалась, что он скажет. Что ему не нужно слышать вопрос, чтобы дать чёртов ответ. — Да. — Конечно «да». Иначе она была бы здесь. — Ради тебя. — Она убила её. Врали ей всю жизнь или нет, она убила её. Он утёр слёзы, покатившиеся с новой силой, с её щёк и пристально посмотрел ей в глаза. — Ты не виновата и никогда не была. Она была готова к этому, потому что любила тебя больше всего на свете и не простила бы себе, если бы не смогла защитить. — Лука слегка кивнула, утерев новые слёзы рукавом. — Защитила от кого? — От ада. — Он вздохнул, как будто ему было сложно и больно рассказывать то, что будет дальше. — Мы с ней были вместе очень долго. Не меньше полувека, и знаешь, времени лучше у меня не было никогда. Она была центром всего, венцом. — Он посмотрел куда-то в сторону и грустно улыбнулся. — Мы очень хотели ребёнка. Очень, но подвергать его опасности были не готовы. — Сатана поймал удивлённый взгляд Луки и сжал её ладони крепче. — Понимаешь, милая, мы были двумя сильнейшими демонами ада. Дитя, рождённое от такого союза, — сильнее любого существа во вселенной. И меня в том числе. — И как оно… Ну… — Лука продолжала хлюпать и слегка задыхаться. — Как ему может грозить опасность?.. — Видишь ли, маленький демон может быть беззащитнее человеческого ребёнка. Нужно прожить несколько лет, пройти становление, иначе его тело не справится с собственной силой. — Он опять грустно вздохнул, и у Ороку защемило всё тело. — Мы всё время скрывали беременность твоей мамы, но то, что ты родилась, утаить было уже невозможно. Это разлетелось в сию секунду. — Он улыбнулся ей, явно очень теряясь в собственном рассказе. — Конечно, никто не ожидал рождения наследника адского престола. Все столетиями строили план моего свержения, чего-то ждали, а тут все планы рухнули в одночасье. Единственным вариантом для них было… — Убить меня. — Лука закончила предложение за него. По щекам опять потекли слёзы, но дыхание уже не сбивалось. — Твоя мама осталась защищать подступ к дворцу, пока я переправлял тебя в мир людей. К сожалению, я не мог помочь ей на поле боя, не мог заменить её: вероятность того, что она умерла бы во время обряда, была куда выше, чем в битве. — Почему… Почему никто не знал, что я здесь? — Ороку мямлила и сжимала кулаки всё крепче. — До твоего обращения на тебе стоит печать, клеймо, если хочешь. — Он поцеловал её запястье и мягко взял за плечо. — Знали только родители Киры. — Нас познакомили специально, да?.. — Она опустила голову и всхлипнула. Не хотелось верить, что их обеих так обманули. Вынужденно, но обманули. — Познакомили — да, но сдружились вы сами, милая. — Он притянул её к себе и уткнулся лбом в её лоб. — Вы вместе только потому, что сами так захотели. Лука улыбнулась, снова всхлипнула. — А что было дальше? — спросила она. — Ты сама знаешь. А если тебе нужна концовка — её точно не будет. — Он улыбнулся, пристально глядя ей в глаза. — Почему? — Ороку отпустило. Она слегка надула губки. — Потому что сказка про маленькую принцессу ада ещё не закончилась, милая. — Он аккуратно поцеловал её в лоб и снова взял её ладони в свои. — А что будет дальше, я расскажу тебе позже, ладно? Тебе нужно переварить это, солнышко. Лука держала его руки и ей было так тепло и странно. Он был таким… родным. Как будто она видела его каждый день все эти шестнадцать лет, как будто он учил её читать, водил в школу, запрещал есть мороженное на холоде. Как будто вся упущенная отцовская любовь и забота вылилась на неё и ровным слоем растеклась по всей предыдущей жизни. — Папа… — Лука произнесла это неуверенно, как будто боялась, что ей вообще можно так говорить. — Что, милая? — Он улыбнулся. Так тепло, как никогда не улыбался ей человек, её растивший. — Я рада, что ты тут.